Читать книгу: «Город и псы», страница 11

– Песню?!

– Да, песню. Пела почти полминуты, пока командир «СОБРА» не отобрал у неё телефон. Мы думали, что она будет уговаривать его сдаться, а она – давай петь. – Шаромов вновь отвернулся от собеседника и, молча, уставился в окно. – Как, бишь, её имя? – спросил он через минуту.

– Янжима.

– Янжима, говоришь. А ты знаешь, что в переводе с тибетского это означает: владычица мелодий. Возможно, в этом и кроется весь секрет. Для некоторых народностей Сибири и Севера, как для индейцев Америки и эскимосов Аляски, песня, – это повседневный способ выражения чувств. Они поют всегда, везде и обо всём, что чувствуют, видят и слышат. А если не поют, когда должны это делать, то значит – что-то не ладно, что-то не так. Кстати, она пела, когда позвонила сыну из города?

– Кажется, нет, товарищ генерал, – и, подумав, добавил, – точно, нет. Не пела.

– Вот, то-то и оно. А он ждал песни. Однако, хватит о песнях. Ещё неизвестно, что запоём мы с тобой, в Москве, на коллегии у Директора, когда всё это закончится. Кстати как, там, наша таёжная группа захвата? Уже три часа, как от неё нет сведений. Ты имей в виду, Лев Валерьянович, что «это есть твой последний и решительный бой». Других шансов реабилитироваться не будет. Если «объект» окажется там, а ему просто больше негде быть, и, при этом, не будет ликвидирован, то придётся ликвидировать тебя, голубчик. За это направление деятельности целиком и полностью отвечаешь только ты и выгораживать тебя я не намерен. «Ну, ещё бы ты кого-нибудь, когда-нибудь выгораживал, удав. Чужие не сожрут, так ты придушишь», – зло подумал Гуревич, и ответил:

– Я помню свой долг, товарищ генерал. Но, что касается группы, то до бурятского улуса только одной езды около двух часов, и необходимо также учесть, что там на сотни вёрст – сплошная, глухая тайга, плюс распутица. Могут возникнуть различные непредвиденные обстоятельства.

– А где сейчас остальные члены этой банды. Как, бишь их, там? Круминьш, Канду и Коляда. Вот, уж точно, «Доржиев и К^о». У них же, наверняка, есть семьи, родственники?

– По месту проживания никого нет уже несколько дней, и в каком направлении выбыли – неизвестно. Семья есть только у Коляды: жена и взрослый сын, который с ними не живёт. Жена уехала на Украину. У остальных семья по разным причинам отсутствуют. Кто развёлся, у кого умерла супруга, а кто просто выбрал удел холостяка, как Доржиев. Но у них, у всех, есть совместный, довольно крупный бизнес, который они организовали после «Афгана», ещё в девяностых. Это птицефабрика и несколько птицеферм, в коих они являются совладельцами в равных долях. Но в офисах появляются редко, все дела ведут через управляющих или исполнительных директоров, поэтому там о них никто ничего толком не знает. Я уверен, что в настоящее время они постараются войти в контакт с «объектом», а сам «объект» будет искать контакта с Маргаритой Мухиной. Надо бы ему помочь, товарищ генерал.

– Поможем, обязательно поможем. А, скажи, эта Мухина, она что… или, вернее, кто ему, раз он готов ради неё даже жизнью рискнуть?

– Да, никто. Старая знакомая, одноклассница, с которой он заново сошёлся, когда прятался у неё от полиции, после инцидента с отстрелом собак на комбинате. Возможно, за это короткое время у них могли возникнуть серьёзные отношения. Такое бывает.

– Чудны твои дела, Господи. Как думаешь, он придёт?

– Я абсолютно уверен в этом. И, может быть, даже не один. И очень скоро.

Глава 13
Незванные гости

Весна, не смотря ни на что, брала своё, и стремительно отвоёвывала у матушки-зимы заснеженное пространство тайги, вонзая в него тысячи огненных, солнечных стрел, и делая дороги, ведущие в улус, совершенно непроходимыми и не проездными. Однако, двор Сойжина, обнесённый добротным и высоким забором, уже основательно просох и прогрелся, и теперь старик любил сидеть здесь часами, почти не заходя в дом и, бормоча свои, священные для каждого йогина, мантры. С годами он почти утратил чувство времени, потому что уже не стоял на берегу той реки, которая неслась мимо него, отсчитывая условные единицы, именуемые днями, месяцами и годами, а сам плыл по ней, видя, как меняются вокруг берега событий и людских судеб. Он всё чаще входил в состояние, называемое «самадхи», и ощущал себя, при этом, частичкой живого, необъятного космоса, не испытывая более ни земных, физических недугов, ни душевных страданий. Но сегодня на него, впервые за многие годы, нахлынули воспоминания далёкого детства, и Сойжин вспомнил тот день, когда отец взял его на тайлаган, праздничный шаманский молебен, посвященный духам предков. Дни тогда стояли сухие и жаркие. Именно в такие дни степные ветра доносили до берегов Баргузина жар монгольской пустыни Гоби. Нарядные женщины с каждого подворья несли ритуальную белую пищу, приготовленную из поджаренной муки со сметаной, и собирали деньги на тарасун, крепкую, молочную водку, без которой не обходился ни один значимый праздник. Мужчины же, одетые в яркие шёлковые халаты, подпоясанные тёмно – красными кушаками, втыкали в землю ветки тальника и берёзы, украшенные лоскутками цветной материи, или привязывали её к столбикам коновязи, чтобы, отогнать злых духов от мест приношения даров душам своих предков, – онгонам. Маленький Сойжин, в жилах которого с рождения текла кровь потомственных кузнецов – шаманов, с благоговейным трепетом смотрел и слушал, как его духовные сородичи произносили мантры, выплёскивая в дар деревянным онгонам содержимое своих блюдец: чай, молоко и водку. А потом были игры… Глядя на эти забавы могучих мужей, – борцов, лучников и наездников, – Сойжин рисовал в своём воображении картины былых сражений, отчётливо слыша свист и шорох, летящих чёрной тучей, стрел, топот тысяч копыт, храп и ржание, вздыбленных к небу, коней.

В этот день, сюда, из Баргузинского дацана, презрев разногласия с местными шаманами, приехали достопочтенные ламы, чтобы почтить дух великого йогина и Гэгэна, бывшего настоятеля их дацана Цыдена Соодоева. Отец, не смотря на свой титул наследного белого шамана, был привечаем всеми сановитыми ламами Курумкана, и сам нередко облачался в их культовые одежды, дабы совершить, вместе с ними, буддийский обряд. Он много рассказывал сыну о ламе Соодоеве, который мог проходить сквозь стены, ходить по воде также как по суше и взлетать на гору Бархаан, размахивая полами своего ярко-жёлтого орхимжо, словно крыльями. Но больше всего, мальчика впечатлили его страшные предсказания о том, что скоро в Курумкан придут люди в чёрных, кожаных куртках и убьют всех жёлтых лам. Увы, эти предсказания Гэгэна сбылись, и в конце тридцатых люди в кожаных куртках согнали к подножью горы Нарын – Хода всех местных лам, а также свободных, немонастырских йогинов и заставили их рыть общую могилу. Ламы покорно и бесстрастно копали землю, не снимая со своих голов причудливые жёлтые короны, а когда закончили, то, молча, встали вряд, и беззвучно зашептали отходные молитвы, спокойно ожидая смерти. Вскоре, после событий в Ламской Пади, те же люди, в чёрных кожанках, увели отца, и больше Сойжин его никогда не видел. Дацаны в Курумканском крае быстро опустели и сократились чуть не на треть, а местные аборигены сбежали отсюда, – кто вглубь тайги, – кто в большие города. Но сейчас он вместе с отцом плыл в белесом тумане своих воспоминаний, захлестнувших его с головой. Он не видел, как с верхушек бревенчатого частокола, окружавшего его двор, словно молнии с небес, на землю пали пять чёрных ангелов, облачённых в странные, похожие на комбинезоны астронавтов или доспехи рыцарей, одежды и гуськом засеменили к дому, подняв на уровень шлемов, винторезы с оптикой и глушителями. «Ангелы» бесшумно проследовали вглубь двора, обмениваясь позывными, и недоумённо уставились на странное восьмиугольное строение, без окон и печной трубы, в которое можно было попасть только через невысокую дверь, не оставлявшую шансов для манёвра при штурме. Они не сразу увидели Сойжина, сидящего со скрещенными ногами, подле белого, куполообразного субургана, сработанного из цельного куска белого мрамора. При их появлении старик даже не пошевелился и не открыл глаз.

– «Пятый!» – «Первому!», – вдруг, задребезжал над его ухом чей-то тинглер, – у меня здесь этот шаман, о котором говорил Гуревич, – Что с ним делать?

– «Пятый на связи!». Скачивай информацию по «Объекту» и зачищай его. Это приказ центра. Как принял? – Принял.

Сойжин поднял голову и посмотрел на спецназовца. Через секунду жёсткая, рифлёная подошва берца вошла ему в грудь, лишив, на какое-то время, возможности дышать и двигаться. Он опрокинулся навзничь, глядя слезящимися глазами на молодого бойца с лейтенантскими звёздочками. Сквозь прорези забрала его форменного шлема на Сойжина смотрели почти по-детски любопытные и добрые глаза. – Извини, дед, лично я против тебя ничего не имею, но у меня приказ, – сказал парень искренним, сочувствующим тоном, направляя в его голову ствол винтореза. – Ты только скажи, где твой постоялец, – и умрёшь легко и быстро. В противном случае, тебя ждут неприятности. Не усложняй, дед. Ты же шаман, а шаманы не бояться смерти. Ведь, так? – Парень улыбался. Его голубые глаза щурились от солнца и, казалось, были полны самой доброты и участия.

Сойжин также заулыбался и закивал головой, всем видом выражая понимание и согласие, и, жестами выказывая намерение пойти в свой дом, чтобы оказать содействие военным людям. Лейтенант помог ему подняться, и, встав за его спиной, направился вместе с ним к двери. Остальные бойцы последовали за ними, выстроившись цепочкой за ведущим. Никакой опасности это не предвещало, поскольку старый шаман служил для всех живым щитом, позволявшим без особого труда и риска проникнуть в жилище и забросать его гранатами. А дальше случилось непредвиденное: едва переступив порог, Сойжин с силой оттолкнул от себя опешившего и ничего не подозревавшего лейтенанта, и быстро закрыл за собой дверь, набросив изнутри навесную, чугунную щеколду. Выстрелов слышно не было из-за поглотивших их глушителей. Просто казалось, что по округлым, бревенчатым стенам гэра стучит первый, весенний дождь, а следом, вот-вот, загромыхает первый гром. И, точно, загромыхал бы, ибо боец с позывным «Третий» уже поудобнее приторачивал к плечу бесшумный бронебойный гранатомёт, направляя его на дверь. То, что произошло потом, шокировало бы даже видавших виды «спецов».

«Третий» странно дёрнулся и стал медленно заваливаться на бок. Его шея с двух сторон была перехвачена тонкой стрелой с маленьким, серповидным наконечником, больше похожим на волчий клык. Следом за ним, с таким же посланием небес в шее, упал улыбающийся лейтенант. И уж совсем казалось странным то, что «Пятый», бывший здесь старшим, увидев на крыше старика, невесть откуда взявшегося там, и держащего в руках выгнутую кибить тисового лука, уже заправленного очередной стрелой, вдруг неподвижно замер, поймав на себе его слезящийся взгляд и опустил книзу ствол. Секунду спустя, лёгкая стрела, с гусиным хвостовым оперением, со свистом прошила шею майора, навсегда остановив часы его земного бытия. Сойжин стрелял ещё дважды…

Когда он спустился по лестнице через открытый лаз в крыше, обычный для любого гэра, но абсолютно неизвестный для тех, кто не бывал в таёжных юртах, то сначала повесил на место, рядом с бубном, посохом и копьём, свой лук и колчан с оставшимися в нём стрелами. Затем, плеснув в огонь очага жертвенный глоток «хурэмгэ», налил немного себе, и раскурил можжевеловую трубочку, набитую сушёными травами. Выйдя во двор, он увидел, что повсюду валяется мраморная крошка разбитой вдребезги священной ступы Будды, и лежит, поваленный наземь, столб коновязи. Бревенчатые стены гэра были изрисованы пулевым орнаментом и местами расщеплены чуть не до основания. Сойжин обошёл двор, чтобы рассмотреть трупы спецназовцев. Судя по амуниции, все они были офицерами, а, судя по виду, – мальчишками, которым не было ещё и тридцати. «Кто их теперь похоронит. Мне столько могил не вырыть, – с грустью подумал он. – Оставалось только одно: предать их тела, согласно буддийской традиции одной из пяти стихий, – огню, ибо скоро они начнут смердить и разлагаться на вешнем солнцепёке и привлекут внимание зверей и птиц. Его губы сами собой стали шептать заупокойные мантры, а по жёлтым, изрытым, как высохшее русло, щекам, покатились слёзы скорби и сострадания к своим несостоявшимся убийцам. Старый кузнец уже забыл, когда последний раз плакал, и, поэтому, эти солёные и едкие струйки, сочившиеся из глаз, непривычно больно обжигали его иссохшую от времени и ветров кожу.

Глава 14
 Опасный город

Сергей всё сделал, как велел Гэсэр. Поймав на трассе первую попавшуюся попутку, оказавшуюся отечественной «Ладой», он показал водителю стодолларовую купюру, и, подождав, пока тот оправиться от изумления и шока, нырнул в салон. В условиях «чрезвычайки» не каждый повёз бы и за деньги. Разве, что за очень хорошие деньги. В этом случае внешность попутчика интересует шофёра обычно гораздо меньше, чем достоинство денежных знаков. Но этот, видать, оказался из любопытных. Спрятав «баксы» в карман, он ещё некоторое время продолжал сканировать пассажира тяжёлым, изучающим взглядом, после чего вцепился в баранку и надавил на педаль газа. Дорога до городской черты при хорошей скорости занимала не более получаса. Главное, – не нарваться на дорожный патруль или на стихийно фланирующих вдоль трассы гвардейцев. Сейчас нужно только одно: как можно быстрее добраться до города и там затеряться в толпе. Ни в коем случае не отсиживаться на вокзале, в кафе или на скамейке в парке. Человек, чьё фото развешано чуть ли не на каждом углу, да, ещё когда за его голову обещаны деньги в эквиваленте, равном годовому бюджету честного работяги, – он, всё равно, что одинокая скирда в поле. Не захочешь, да увидишь! «Думай, Сергей, думай! Ты сейчас, фактически, вне закона. Любой тебя убьёт, – и ничего ему не будет. Ещё спасибо скажут и денег дадут. Думай, Сергей, думай! О чём, бишь? Да, хотя бы о том, что сейчас с Гэсэром? Где он? Жив или нет? А, раз, неизвестно, то значит, надо радировать мужикам по его мобиле открытым текстом, как Зорге перед войной, хотя и волу понятно, что в Конторе твой звонок распечатают сразу. Номера то, ведь, давно палёные. Но другого выхода у тебя нет – надо вытаскивать Гэсэра, где бы он ни был, а без «Хохла», «Лусиса» и «Дракулы» – это невозможно. А ты, той порой, будешь спасать свою любимую Ритку. Понял?! Она сейчас в Конторе парится. Держат они её вместо наживки, тебя дожидаются. И она ждёт тебя. Верит, что придёшь за ней, чего бы то ни стоило! И ты придёшь. Надо только всё, как следует, рассчитать и взвесить. Думай, Сергей, думай!»

Минут через двадцать езды, на самой своротке в лесную падь, машина неожиданно резко сбавила ход и задёргалась, не в силах сцепить обороты. Вскоре мотор и вовсе заглох. Водила, как следует выругавшись, вылез из машины и открыл капот, после чего полез в багаж за набором ключей. Через пару минут дверь пассажирского сиденья со стороны Ронина распахнулась, и на него уставились два чёрных зрака старой, доброй ТОЗки.

– Вылазь, конечная! – рявкнул водила, направляя на недавнего пассажира охотничью двустволку.

– А, что случилось, шеф?

– Пока ничего, но может случиться, если сейчас же не вылезешь из машины и не положишь свои лапы на капот, а, заодно, и содержимое карманов.

– Так, тебе мои баксы нужны? Так бы сразу и сказал.

– Как догадался?

– Я с детства догадливый.

– Оно и видно, раз стодолларовой купюрой расплачиваешься на трассе. У нас, здесь, паря даже беглые каторжане с лесоповала такими бумажками не сорят. Только ты-то, видать, не простой беглый. А, ну, погодь-ка! Не твоя ли это рожа на всех углах в городе красуется. Не за тебя ли федералы пол «ляма» готовы выложить. Короче, сдам я тебя, – и пусть себе разбираются. Может, и, впрямь, ты, – это он? Уж, больно похож. А, что, как, если премию за тебя дадут. Глядишь, поживу хоть на старости по-людски. А доллары твои, – он покрутил на свет полученную купюру с изображением президента Франклина, – они, ведь, теперь тебе, всё равно без надобности. Ну, заберут их менты, – и, что хорошего? Уж, лучше я, чем они, правда, ведь? – он произнёс это с таким пафосом, словно рассчитывал на искреннее понимание необходимости именно такого решения. – Так что, выбирай, паря: как говориться, жизнь или кошелёк? – Водила улыбнулся своей, отнюдь, не голивудской улыбкой, состоящей из неровного ряда жёлтых зубов завзятого курильщика и чифириста. Его глаза светились холодной и жадной решимостью. Что-то подсказывало Сергею, что мужик не блефует. С федералами он вряд ли станет связываться: уж больно это хлопотно. Когда они ещё там дадут ему премию? Да, и дадут ли, вообще? А, так, забрал деньги, проводил клиента в овражек, что прямо под тобой, дабы внимания лишнего не привлекать, – и в расход его. Благо, снега, да сухого валежника везде полно, – есть чем труп закидать. Глядишь, через пару месяцев, кто-нибудь, да найдёт «подснежник». Но, несмотря на такие перспективы, страха в душе не было, а сердце билось ровно. Именно в такие минуты голова лучше всего работает в оперативном режиме, что исключает воздействие на неё лишних эмоций и чувств. В Сергее снова проснулся актёрский дар перевоплощения. Только на этот раз предстояло сыграть не роль интеллигентного бухгалтера из муниципальной столовой, а незадачливого пассажира, который волею судьбы влип, в буквальном смысле, на ровном месте, ибо действие драмы на сей раз разворачивалось не где-нибудь, а на очень ровной и гладкой дорожной поверхности трассы.

– Нет, дядя, я, – это не он. У того бороды нет, а у меня, вишь, ты, есть, – как можно простодушнее, ответил Сергей, поглаживая отросшую за эти дни, сантиметровую щетину и, при этом, незаметно просовывая руку в карман брюк. Но водила, заметив этот манёвр, отступил на шаг и взвёл курки.

– Не балуй, паря, – в клочья разнесу!

– Да, как же я тебе тогда «баксы» достану, – через ширинку, что ли, если, через карман нельзя? Может, сам их возьмёшь? – рассмеялся Сергей, и, не спеша, вылез из машины, после чего встал перед оппонентом с разведёнными в стороны, руками и с той же простодушной и глуповатой улыбкой.

– Нет, давай, уж, ты сам доставай, только очень медленно, чтобы я видел, – рассудительно ответил водила. – Но если дёрнешься, – тебе конец. «Везёт же мне последнее время на этих оруженосцев: сначала, – на комбинате, теперь, – здесь вот», – усмехнулся про себя Сергей и медленно, как просили, извлёк из кармана полую катушку, свёрнутых в толстый рулон, долларов. Водила удовлетворённо хмыкнул и осклабился, не ожидая столь обильной и лёгкой добычи. – Держи! – крикнул Сергей и бросил ему денежный рулон. Прогремевший вслед за этим выстрел был такой страшной силы, точно, по лицу грабителя ударили кувалдой, напрочь, снёсшей ему всю носовую перегородку и оба ряда передних и нижних зубов. Беднягу отбросило почти на два метра вместе с ружьём, о существовании которого он тут же забыл, полностью переключившись на проблемы челюстно-лицевого аппарата. «Умели же раньше делать! – отметил про себя Сергей, впервые внимательно осмотрев, и, по достоинству оценив, переданный Гэсэром травматик. Потом взглянул на человека, который только что хотел его убить, а теперь сам валялся под колёсами, жалобно скуля и, размазывая кровь по тому месту, которое раньше называлось лицом.

– Ну, вот, теперь и слепок делать не надо, – можно сразу идти к дантисту за протезами, – зло пошутил Сергей и добавил, – никогда не улыбайся широко, если не имеешь красивых зубов, – опасно для здоровья. – В ответ водила промычал что-то нечленораздельное, показывая на кровь, бежавшую ручьём. Видимо, он хотел жить и просил спасти его. Сергей достал из его кармана несостоявшийся гонорар в сто долларов и сотовый телефон, который с силой швырнул на дорогу и расплющил каблуком. Затем забрал все, какие есть, документы, в том числе на оружие, и ключи от машины. «До города осталось километров двадцать, – подумал он, – добираться пешим ходом, – не вариант. А, что, если использовать ситуацию в своих целях, и представить этого грабителя – неудачника, как пострадавшего от нападения «зелёных» активистов? Мол, срочно надо его в больницу, иначе умрёт от потери крови. Тем более, что в плане его пошатнувшегося здоровья, дело обстояло именно так. В конце концов, не убийца же я. – Он помог водиле доползти до задней боковушки и затолкал его в салон, бросив в багажник двустволку. Потом закрыл капот, под которым всё было, конечно же, исправно и рванулся с места, набирая, максимально возможные для данного вида транспорта, обороты.

К счастью, легенда о несчастной жертве «зелёных» и природные актёрские данные Сергею больше не понадобились, и, арендованная поневоле, казённая «Лада» благополучно пересекла черту города. Ближайший медпункт также, к счастью, оказался недалеко. Ронин подогнал машину вплотную к порогу приёмного покоя, и, сделав продолжительный звонок в дверь, поспешно ретировался в глубину ближайшего жилого двора, оставив в машине её хозяина, без ключей и документов, но с заряженным охотничьим ружьём, чем, вероятно, существенно осложнил дальнейшую жизнь его владельца.

* * *

Город встретил Сергея Ронина грязными, опустевшими улицами и непроходимыми дворами, местами загаженными, словно свалками, рукотворными курганами баррикад. В воздухе носился удушливый и едкий запах жжёных резиновых покрышек, с трудом перебивавший трупный запах разлагающихся собачьих тел. Коммунальщики и работники других муниципальных служб, боясь нападений собак, а также кровавых уличных столкновений, регулярно происходивших на территории города, и, особенно на его окраинах, находились в состоянии прогрессирующего паралича. Всё это походило на съёмочные декорации к какому-то фантастическому блокбастеру, а, сновавшие по улицам с явным намерением поскорее пересечь их пространство люди, напоминали проплаченную массовку под руководством невидимого режиссёра. Город ждал своего главного героя, которому была уготована трагическая роль. И герой пришёл.

Несмотря на неоднократные попытки Сергея связаться с друзьями Гэсэра, все абоненты находились или вне зоны действия, или просто не выходили на связь. Зная возможности Конторы, способной отследить любого через спутник, каждый из них боялся подставить другого. Сергей пролистал абонентскую карту Гэсэра, на которой значилось до десятка непринятых звонков с неавторизованными номерами. Среди них пару раз мелькнуло слово: «Мама». Но это была не Янжима, так как она не могла ему звонить сейчас. Значит, звонил кто-то другой. Наконец, экран высветился незнакомым номером. Похоже, звонили со стационарного телефона. Сергей рискнул ответить и без труда узнал голос звонившего: это был «Хохол», Васька Коляда, самый весёлый и неунывающий хлопец на свете:

– Так, «Кинолог», слушай сюда и молчи. Про «монгола» мы всё знаем, в том числе, где он сейчас и что с ним. Пришлось подключить каналы правительственной связи. Шучу. – В трубке гулькнул басовитый смешок. – Мы займёмся этим позже, а сейчас сбрось, но только сбрось правильно свои координаты, и жди меня, не сходя с места. Об остальном – при встрече. Всё понял? – Сергей понял, что имел в виду «Хохол» под словом «правильно» и указал несколько второстепенных ориентиров, не дававших точного представления о его месторасположении. Не дававших для кого угодно, но только не для Васьки Коляды. После установки координат «Хохол» сообщил, что будет через десять минут. Сергей ушёл под навес арки, через которую машины заезжали во двор. Там было безопаснее и, к тому же, удобнее обозревать всю ближайшую перспективу улиц и проезжую часть. Из обещанных десяти минут оставалась ровно половина, когда за спиной раздался чей-то знакомый голос:

– Ронин! Серёга! Ты куда пропал? Тебя на работе не видно уже больше недели. Рассчитался что ли? – К нему подошли два человека, невесть откуда взявшиеся в арке. В одном из них Сергей узнал охранника из пятого отдела Патрикеева. Тот широко улыбался, словно был несказанно рад встрече, хотя раньше, на работе, они не поддерживали не то что бы дружеских, но даже приятельских отношений. Таких, как он Сергей, обычно, называл «мутными». И это, порядком, настораживало. Второй был вовсе незнаком и прежде никогда ему на глаза не попадался. Патрикеев продолжал растерянно улыбаться, явно не зная, чего бы ещё спросить. – Слушай, ты не торопишься? Я только звякну жене, что еду домой, а то мы тут с дружком зависли немного. Он, смеясь, щёлкнул себе двумя пальцами по горлу, изображая вещий символ виночерпия. – Волнуется, поди. А потом мы с тобой поговорим. Ладно? Мне кое-что очень важное надо тебе сообщить. Ты только не уходи. Я – сейчас, я – мигом! – С этими словами Патрикеев отбежал на угол арки и прилип ухом к мобильнику. По его напряжённому лицу и позе не слишком – то чувствовалось, что он расшаркивается перед женой в извинениях и куда-то торопится. «Звонок другу можно было бы сделать и по пути домой» – подумал Ронин. – Да и на пьяного он что-то не похож. – Теперь уже почти не оставалось сомнений в том, что Патрикеев звонит не своей правоверной, а кому-то совсем другому.

– А тебя, что ли, жена дома не ждёт? – с развязной весёлостью в голосе спросил Ронин незнакомца, который, молча, продолжал стоять рядом. – Позвони и ты тоже, – вдруг, она волнуется. – Мужик попытался выдавить из себя улыбку. По виду и всем остальным сопутствующим признакам было ясно, что он также совершенно трезв. – Я не женат, – буркнул он.

– Сергей! – Ронин, улыбаясь, протянул ему руку для знакомства, заходя за фигуру парня так, чтобы быть вне поля зрения Патрикеева. – Егор, – собеседник неохотно поддержал рукопожатие, явно не ожидая такого поворота событий. В следующий миг новоявленный знакомый получил короткий, но мощный боковой в челюсть, и, как подкошенный, повалился на Сергея, продолжая держать свою руку в его ладони.

– Саня! Саня! – закричал Ронин, – твоему другу плохо! Скорей сюда! – Он удерживал руку своего визави, не давая его бесчувственному телу сползти на землю. Патрикеев, видимо, уже передав всё необходимое, кому следует, подбежал к ним со следами явной озабоченности на лице.

– Кто тебя послал, сука, и с какой целью? – В лицо Патрикеева упёрся ствол одного из первых образцов модели, имевшей мощность в сто с лишним джоулей, что делало шансы отделаться от него синяком или кровоподтёком равными нулю.

– Серёжа, ты о чём, вообще… – начал было Патрикеев, но, выпущенная почти беззвучно, резиновая пуля со свинцовой начинкой внутри, раздробила ему голень правой ноги, заставив забыть про всё на свете, кроме боли. Он взвизгнул и, не переставая стонать, скорчился в замысловатой позе.

– Повторяю вопрос: кто тебя послал и зачем? Следующим выстрелом я разнесу твою ослиную башку.

– Мендинский… Мендинский… – захлёбываясь слезами, залепетал Патрикеев, следя за покачивающимся стволом, как кобра за дудочкой факира. Он был уверен, что перед ним боевое оружие. – Мендинский заставил весь ЧОП искать тебя, посулив за это отгулы и премии. В противном случае – пригрозил увольнением. Не стреляй, Серёжа! Пожалуйста, не стреляй! Я же не хотел, меня заставили… – Патрикеев плакал, как ребёнок уже не столько от боли, сколько от страха за свою никчёмную жизнь.

– Так ты Мендинскому звонил? Чтобы он навёл сюда полицию? – Патрикеев виновато опустил голову, всем видом изображая из себя жертву обстоятельств. Сергей пошарил в боковом кармане куртки незнакомца и нашёл там пропуск охранника.

– Новенький что ли? – спросил он. Патрикеев кивнул.

– Где сейчас Петрович, мой напарник? Его выпустили из полиции?

– Да, давно уже. Он снова работает. Сегодня, как раз, вышел на подработку, на «точку». – Иуда продолжал скулить, ещё не в полной мере сознавая, что остался жив.

«Думай, Сергей, думай! – опять закрутилось в голове. – Дожидаться «Хохла» нельзя, – слишком опасно: гвардейцы могут приехать раньше. Соваться в центр города тоже нельзя. Надо где-то отсидеться до ночных или утренних сумерек, а там, – посмотрим. Ритка моя, Риточка, любимая моя девочка! Я обязательно приду за тобой. Пока не знаю как, но приду. Пусть это будет моя последняя роль, но я сыграю её. А сейчас надо только где-нибудь переждать. Но где? К себе домой даже не стоит соваться, – он обложен, как волчье логово. Риткину квартиру также, наверняка, пасут. Думай, Сергей, думай! Ах, ты, чёрт! Петрович! Конечно же, Петрович! Он же сегодня на «точке», если верить этому… А кому придёт в голову искать тебя на комбинате».

– Ты на чём сюда с дружком своим добрался, иуда? – спросил Сергей, подразумевая окраинную отдалённость района, в котором они сейчас находились.

– Моя машина здесь, во дворе, стоит, сразу за аркой. Белая Тойота. Мы тебя из неё и приметили, – промямлил Патрикеев, не переставая шмыгать носом и жалобно выть.

– Ключи! – приказал Ронин. – Охранник трясущимися руками достал из кармана автобрелок с ключами и передал Сергею. – И мобильник тоже. – Патрикеев покорно отдал телефон. – А теперь запомни, гнида: ещё раз встречу тебя в городе – убью. Ты понял меня? – спокойно, но внушительно предупредил Ронин, направляя ствол прямо в лоб трясущегося от боли и страха, Патрикеева. В ответ последовала почти автоматная очередь бессловесных и судорожных киваний головой. «Ладно, хрен с ним. Своё получил – запомнит надолго. Сейчас надо думать о другом. «Хохол» уже на подъезде. Так что давать ему «отбой» поздно. Заедет в арку, – сам всё увидит и поймёт. С Гэсэром они разберутся сами. А у меня теперь собственный план. Нужно спасать Ритку. Если погибну, – всё закончится само собой: и беспорядки в городе, и убийства людей и мучения собак, вообще всё… Так сказал Сойжин Гэсэру. Что ж, вариант, конечно, неплохой, и в этом есть свой смысл. Но как тогда быть с Риткой, со мной, с ребятами? Разве это выход для всех нас? Разве это решение вопроса, – доставить им удовольствие – убить нас и на этом поставить точку. Думай, Сергей, думай. Ведь, Гэсэр говорил и другое: Сойжин может всё остановить, но для этого ему нужен я. Типа, я – это проводник тока, а он – вроде электрика, и где в этой электростанции рубильник – знает только он. Бац по рубильнику, – и нет больше опасности. И не надо никому умирать, и не надо никого убивать. Это же лучший вариант! Нужно постараться, как можно быстрее, попасть к Сойжину в улус. Но, как это сделать?! Думай, Сергей, думай». Он бросил прощальный взгляд на две, валяющиеся в талой грязи фигуры людей, которые ещё недавно хотели, ценой его жизни неплохо и быстро заработать, и, чвакнув брелком, спешно направился к белому «японцу», одиноко красовавшемуся во дворе старого девятиэтажного пентагона.