Читать книгу: «Город и псы», страница 12

Глава 15
 Промзона

Беглец перемахнул через забор в неприметном и безлюдном месте, сплошь поросшем почти непроходимыми кустами ольшаника и карликовой берёзы, где редко ступала нога не то что охранника, – человека, вообще. И, хотя, отсюда приходилось не близко даже до самых ближайших постов, до «точки» было – просто рукой подать. Единственной проблемой теперь стала эта, брошенная на обочине дороги, белая «Тойота», которая, и впрямь, белела одиноким парусом в конденсатном тумане промышленного моря, привлекая внимание заезжих водителей. Патрикеев, уже, наверняка, дал показания полиции, что называется, по существу заданных вопросов, и сейчас там объявлен план «Перехват», а наёмные ищейки Мендинского, сбиваясь с ног, рыщут по всему городу, в поисках своего бывшего коллеги, к криминальному шлейфу деяний которого, собравшему уже пол-уголовного кодекса, добавилось ещё и разбойное нападение. Впрочем, какое это могло иметь значение, когда тебя хотят просто убить, независимо от содеянного. Просто – взять и убить!

Сергей, наконец, пробился сквозь защитную преграду естественного происхождения, и пошёл знакомой тропинкой через свой любимый лесок из молодой ольхи, окаймляющий лесополосу, в которой надёжно спрятался от постороннего взгляда обитаемый остров промзоны. За время его вынужденного отсутствия здесь мало что изменилось. Разве что руды в охраняемых кучах поубавилось на треть, да земля обнажилась кое-где, местам проклюнувшись сквозь снежную пелену небольшими островками, в виде рыжих проталин с пучками сухой, прошлогодней травы. Даже вагончик поста выглядел теперь более естественно, освободившись от снежных наростов и наледей, висевших всю зиму на его боках. Но ни у его дверей, ни поодаль них, Сергей, к своему удивлению, не обнаружил, привычных глазу, алюминиевых мисок и плошек со снедью, расставленных доброй рукой, для лисьего семейства. Минут через десять в проёме сторожки показался Петрович. Он вышел с папироской в зубах и шваброй – в руках, по-видимому, намереваясь улучшить санитарно-гигиеническое состоянии крылечка. Судя по всему, он был один, без напарника, что, применительно к теперешним обстоятельствам, являлось большим плюсом. Сергей тихонько присвистнул, выходя из укрытия и, не спеша направился в его сторону. Старик сначала оторопело уставился в пространство, обтекающее фигуру идущего к нему человека, явно принимая его за привидение, и, испытывая, при этом, непривычное желание осенить себя крёстным знаменем. Но потом, вдруг, бросил швабру и побежал навстречу, рискуя споткнуться о каменистую площадку поста.

– Серёжка, ты, что ли?! Не может быть! Не может быть! – обрадовано запричитал он, разводя руки в стороны. – Откуда ты здесь взялся? – В его слезящихся, не то от ветра, не то от нахлынувших чувств, глазах, светилось изумление, смешанное с искренней, радостью.

– Да я это, я, Петрович, – рассмеялся Ронин, тронутый таким приёмом, и, обняв его, дружески похлопал по плечам. – Пошли в хату, не май месяц. – Через минуту они уже отхлёбывали из кружек чай с сухой малиной и лимоном, запаренный Петровичем, по обыкновению, загодя, у себя дома, в цветном, китайском термосе, времён Брежневской эпохи застоя. Чаепитие пришлось весьма кстати, поскольку позволяло согреться и восстановить порядком истощившиеся силы.

– Ну, как дела дед, и что новенького? Давай, рассказывай, – Ронин отхлебнул несколько глотков ароматного чая, с улыбкой осматривая привычный и родной интерьер их теплушки. – И куда, скажи на милость, делись все наши чашки – плошки? Совсем обленились тут без меня. Некому уже и Рыжую подкормить. – Он вопросительно глянул на Петровича, который вместо ответа горестно вздохнул и опустил голову.

– Что новенького, говоришь, – наконец, произнёс он, – Да, много чего. Лучше бы не спрашивал. Нет больше ни нашей Рыжей, ни её лисёнка. Наши опера из дежурки убили обоих. Сначала наполнили плошки, потом подманили, а когда те стали есть, – отстреляли в два ствола, – вот и всё. Сказали, что нечего на комбинате рассадники бешенства плодить, – итак, мол, эпидемия в городе. Да ещё и на шкурки их жалкие позарились. Здесь же, прямо, в лесочке, освежевали и ошкурили, а тушки воронью побросали. Говорят, когда их резали, лиса ещё живая была. Кричала сильно, а они ржали. Извини. – Петрович замолчал, ненароком ковырнув пальцем в уголке глаза, и уставился в никуда, перебирая, словно чётки, собственные пальцы. – Сейчас тебя ищут всем чохом, вернее сказать, – всем ЧОПом, – снова заговорил он. – Больше-то, видать, некому: полиция и гвардия в городе порядок наводят. Иногда, даже здесь слыхать, как ахают взрывы и трещат выстрелы. Покруче чем на бандитских разборках в девяностых. Многие из-за этого домой идти боятся, – ночуют здесь, на комбинате. Большинство, правда, верит, что этот ужас скоро кончится, и всё станет по – прежнему. А я, вот, Серёжа, думаю, что по-прежнему уже ничего не будет. Слишком уж сильно поменялось всё вокруг: и в нас, и в самой природе. А? Как думаешь? – Он внимательно посмотрел на Сергея, ища поддержки своим догадкам, но собеседник молчал, глядя перед собой немигающим взглядом. Память рисовала ему чёрную, узенькую мордочку лисёнка, лежавшую на кончиках передних лапок и смотревшую на него своими грустными, голодными глазками.

– Как же надо было так расписать меня, что все, по одной лишь команде сверху, подались в загонщики? – спросил он, пытаясь переключиться на другой канал.

– Ну, во-первых не все. Много на свете и хороших людей. А, во-вторых, нам сказали, что ты убийца – рецидивист и ненормальный тип, крайне опасный для общества.

– И кто же это сказал?

– Был тут один лектор-международник. То ли из полиции, то ли из ФСБ. Всё ходил по отделам, с трибуны вещал. Одет в штатское, представительный такой и говорит очень красиво. Многие даже поверили.

– Надеюсь, ты не входишь в их число? – Петрович, привыкший к этим беззлобным шуточкам Ронина в свой адрес, сделал вид, что не слышит.

– И, в-третьих, – невозмутимо продолжал он свою аналитику, – были задействованы хорошие материальные стимулы. Директор, например, лично посулил за бесплатно передать наш списанный «УАЗик» тому, кто первым своевременно и результативно «цинканёт» ему на «сотовый» любую информацию относительно тебя. По такому случаю даже свой номер растиражировал всем желающим. Сам-то, сука, на «Ландкрузере» катается.

– А если бы он за меня охранникам «Ландкрузер» посулил, ты бы уже так не возмущался? – продолжал шутить Ронин, думая, что таким нехитрым образом разряжает обстановку. Но Петрович только обиженно засопел в ответ и отвернулся – «Язык у тебя…» – процедил он. – Ведь, по самому краю ходит, на одном волоске висит, а туда же…

– Да, ладно, ты, старый, – рассмеялся Сергей и обнял старика за плечи, зная, что тот никогда и ни на кого долго не обижается. Тем более, на него, Серёжку Ронина, который любит его больше, чем родного. Хотя, родных – то у обоих – кот наплакал. – Ты лучше скажи, как сам выбрался из клетки?

– Ну, как выбрался? Как выбрался? – пробурчал Петрович. – Сначала попугали немного. Правда, – бить не били. Грозили за соучастие закрыть. Потом отпустили. Думаю, как наживку. Теперь какие-то гопники постоянно трутся около дома. Ближе подойду, типа, спросить чего хочу, – морду отворачивают и отходят в сторону. И в мобилке что-то всё время, то и дело, подозрительно щёлкает. Не иначе, – прослушка. Короче, под колпаком я, Сега.

– Ладно, ясно. У тебя мне не спрятаться. Тогда вот что скажи: есть, хотя бы на примете надёжный человек на колёсах? Тут, недалеко, за забором, стоит «японец», на котором я приехал сюда. Надо бы его столкнуть в карьер, – здесь оставлять опасно. А утром я бы уехал на других колёсах. Что-то дел нынче поднакопилось. Прямо, невпроворот.

– Да, есть, пожалуй. Юрку Гладышева помнишь? Вы ещё на питомнике УВД вместе работали. – Ронин кивнул. Ещё бы ему не помнить Юрку Гладышева. Единственный, кто протянул ему руку помощи после убийства Рэкса. И единственный, с кем он его закапывал за территорией питомника, а потом, всю ночь сидел, в обнимку, и плакал, заливая, почти без закуски, страждущую душу литром осетинской, палёной водки. Так уж вышло, что отношений потом они почти не поддерживали, но добрая память друг о друге осталась навсегда. – Так, вот, – продолжал Петрович, – я тут, недавно, с ним случайно пересёкся. Он в курсе всех событий, много спрашивал про тебя и теперь ищет возможность хоть как-то помочь тебе. У него есть старая, раздолбанная «Лада», но, вполне себе, на ходу. Сам он в настоящее время таксует по свободному графику. Так что, смотри. Сам я звонить ему не могу по понятным причинам. Вот тебе номер, – Петрович нацарапал карандашом на огрызке газеты номер сотового и передал Сергею. – Только с чего и откуда будешь звонить – тебе решать.

– Разберёмся, – ответил Ронин, благодарно кивнув экс-напарнику и добавил – Спасибо дед, – после чего стал перебирать в уме возможные варианты дальнейших действий.

– Спасибо, – чересчур красиво. Нам бы чё попроще… – отозвался из угла Петрович, изображая пальцами штопор. – Ладно, пойду покурю.

– Он посмотрел на часы. – Через пару часов проверка поста. К сожалению, проверки пока никто не отменял. Сегодня ответственный – кто-то из службы собственной безопасности. Так что тебе надо подумать о тылах. Спать, наверное, придётся в цокольном помещении разрушенного цеха, что напротив нас. Ты знаешь где. Там сейчас не так холодно: всё – таки бетонные стены и крыша над головой. Кроме того, на пол навалены матрацы и одеяла. По сути дела, – теплушка. С тех пор, как ты подался в бега, в ней прописались бомжи, но их оттуда шуганули наши оперативники. Те, что убили лисиц. Так что, располагайся поудобнее. Конечно, не пять звёзд, но всё же лучше, чем звёздное небо над головой.

– Это ты хорошо сказал, – насчёт звёзд, – улыбнулся Сергей. Старик вышел на крыльцо и закурил. В зазор полуоткрытой двери полез едкий запах дешёвого табака. Несмотря на невысокое достоинство и цену оного продукта, его материальными носителями являлись папиросы «Беломор Канал» строго определённой фирмы – изготовителя, которая невольно помещала их в разряд отечественных брэндов, так как в продаже они появлялись редко, а курил он только их, ибо от другой марочной разносортицы заходился продолжительным и душераздирающем кашлем. Но на сей раз удовольствие от потребления любимого никотинового продукта оказалось недолгим. Через минуту он влетел в сторожку и с порога выпалил: «Атас, Сергей! Там, на изгибе дороги маячит какой-то Уазик. Едет к нам. Наш, не наш, – непонятно. Если наш, то, тем более, странно, так как едет вне графика, да и упредительных звоночков насчёт проверяющего с постов не было. Короче, давай дуй в свой бомжатник. Там видно будет. – С этими словами он выплеснул в дверь содержимое второй кружки, а саму кружку зашвырнул под стол. – Жалко, хороший был чаёк, – вслух посетовал Сергей и форсированным маршем выдвинулся к зданию заброшенного цеха, которое сулило ему теперь не просто кров и ночлег, но и само спасение. «Всё началось с этой «точки», всё может ею и закончиться» – мелькнула в голове грустная мысль. – Никто не будет меня здесь задерживать, чтобы доставить к следователю. Никто не станет задавать лишних вопросов. Просто положат при первой же возможности и отчитаются о ликвидации. Типа, задание выполнено, товарищ командир: объект зачищен. – Территория цеха изобиловала осколками битого стекла, торчащими отовсюду пиками арматуры и видовым многообразием экскрементов животного происхождения. Перепрыгнув через всё это, Сергей, хорошо знавший географию данного производственного участка, в теплушку не пошёл, а занял небольшую наблюдательную нишу, среди обрушенных металлических балок и болтающихся листов кровельного железа, открывавшую обзор поста и прилегающую к нему территорию.

Спустя несколько секунд на бетонную площадку поста заехал чёрный «Уаз» с дежурными номерами ЧОПа и остановился напротив окон вагончика. Он выжидающе замер, словно те, кто сидели в нём, дожидались каравая от гостеприимного хозяина, и, не дождавшись, как видно, решили сами стимулировать его гостеприимство. Началось с того, что по бокам кузова спешилось четыре фигуры, в пятнистых камуфляжах и жёлтыми логотипами «ФСБ». Со стороны могло показаться странным, как такое тесное нутро этой служебной коробки смогло разродиться столь габаритными парнями. Но факт есть факт. Приземлившись, они, действуя без задержки и чётко, вломились в открытые двери сторожки, сорвав их с петель и чуть не выворотив вместе с косяком. Однако, результат штурма их явно разочаровал и раздосадовал. На полу, лицом вниз, предусмотрительно скрестив руки на затылке, лежал старик в чоповской робе и бормотал, нечто похожее, не то на молитву, не то на выдержки из нецензурной поэзии Баркова, пересыпанные крепкими, русскими словесами. «Однако, как оперативно работают», – восхищённо подумал Сергей, – прошло-то всего ничего времени, а они уже просчитали и «Тойоту» и Петровича. Хотя, как могло ещё быть иначе? Ведь, я сам дал им наводку, спросив у Патрикеева про Петровича и забрав у него машину. Куда я на ней, спрашивается, поеду? – конечно же, сюда, к нему. Одним словом – молодцы! Вот, только интересно, мобильник Патрикеева кинули в разработку или нет? Скорей всего, да! Но всё же есть малюсенький шанс, что он пока не распечатан, и можно сделать звонок другу. Мендинскому, например». Между тем, Петровича уже выволокли на улицу. Его лицо было разбито до крови, и он плохо передвигался.

– Где Ронин?! – заорал один из них ему в ухо. – Он же к тебе приехал! Мы это точно знаем. Говори, дед, не доводи до греха! – И детина в камуфляже уже поднял ствол, намереваясь ткнуть им в очередную болевую точку жертвы. – Да, оставь ты его, – подал голос другой, по-видимому, старший в этой группе. Он, всё равно, ничего не скажет. Я эту породу старых большевиков знаю. – Мы отвезём его комбригу, в Контору. Пусть с ним там и разбираются. А пока заприте его в машине. Нам же сейчас необходимо прочесать все близлежащие заброшенные строения и окрестности. Может быть, даже перекрыть и оцепить весь периметр комбината, изнутри и снаружи силами гарнизона полиции, с привлечением военных и наших. Он, ведь, далеко уйти не мог. Сидит сейчас, гад где-нибудь поблизости и держит нас всех на «мушке». Вспомни хотя бы этого аборигена, бурята. Как он один сделал целое отделение СОБРов, а? Просто, – песня! Уважаю, если честно! Выживет, сам к нему в больницу с передачей приду. Веришь? У нас с тобой в послужном по три полугодичных командировки значится, с отдыхом, да реабилитацией, а он четыре года без отдыха по Гиндукушу лазил, с гор не слезал. Да и друзья у него такие же, как он сам. Все прапора гэрэушные. Жаль, что мы теперь с ними по разные стороны баррикад. Очень жаль! Старший искренне вздохнул.

– Кстати, ты не знаешь, что там новенького слышно о группе майора Климцева, – спросил он у здоровяка. – Уже больше суток, как уехали на зачистку в тайгу, и – ни ответа, ни привета. Пятеро здоровых мужиков, – и, как в воду канули, прикинь! Может, ползают по тайге, в зоне без покрытия? Только кого они там ищут, если Ронин здесь.

– Я только слышал, что московский генерал, то бишь, комбриг, просто в бешенстве: чуть решётки на окнах не грызёт, – ответил верзила.

– Туда, якобы, посылали гаишников и гвардейцев, чтобы прояснить ситуацию на месте. Их для этого специально снимали с блокпостов, но те никого не нашли. Одна машина у дороги стоит, а самих бойцов нет. Выходили на них по рации, орали в голос, – тишина. Может, их шатун задрал. Или волосатый человек забрал. «Хозяин» по-здешнему.

– Сам ты волосатый человек. Сказок что ли обчитался? Лучше скажи, в улус они не заходили?

– Заходили. Но там всё чисто. И все избушки этих, наших местных индейцев, чумы или, как их, там, юрты, – все на клюшках. Короче, – мистика, командир.

– Ладно, работать пора, – и старший рукой дал знак разбиться цепью, после чего все четверо ринулись навстречу Сергею, наблюдавшему за ними с расстояния не более чем в двадцать метров. – Сейчас бы пустить вперёд парочку хороших псов, – и дело сделано! – заметил он, – но собаки отказываются выполнять команды, словно, они заодно со всей этой вонючей, уличной сворой. Все наши кинологи нынче оказались в луже. Я слышал, что этого генерала из столицы есть свой «закодированный» пёс, который ни на что и ни на кого не реагирует, кроме хозяина, и выполняет только его команды. Этот москвич таскает его спецрейсами по всем командировкам и никогда с ним не расстаётся.

– Так, в чём же дело, командир? Попросил бы у него собачку на пару часов. Глядишь, уже сидел бы сейчас в кабаке, премию обмывал, а то и майорскую звезду из стакана с водярой языком выуживал. Ну, и мы бы, разумеется, компанию составили. Одна же команда. – Предложение самого молодого из бойцов, не смотря на шутливый тон, содержало в себе долю здравого смысла и, поэтому было встречено остальными с одобрением.

– А разве я не сказал, лейтенант, что пёс выполняет только его команды? – раздражённо, и почти сквозь зубы, процедил старший. – Может быть, мне следовало попросить генерала взять своего кабыздоха и полазить вместе с нами по территории завода? – Лейтенант понял, что ему напомнили о чувстве дистанции и замолчал.

– Да тут кругом одно говно, стекло и мусор, командир! – закричал кто-то из бойцов. – Давай хотя бы подметём этот гадюшник свинцовым веничком. Так, для приличия, на всякий случай.

– Не возражаю, – ответил старший. – И четвёрка, щёлкнув затворами «кедров», пошла цепью по внутреннему периметру здания, не успевая менять рожки магазинов. Скорострельность их стволов не вызвала нареканий. Сергей, буквально, врос в бетонный пол бывшего металлургического цеха, слушая, и, почти всем телом осязая, как над ним и вокруг него жужжит рой огненных, свинцовых пчёл. Некоторые из них цокали так близко, что наводили жуть и ужас не столько своим дьявольским пеньем, сколько траекторией рикошета о многочисленные металлоконструкции и пучки арматуры, беспорядочно торчавшие со всех сторон. «Лишь бы только не зацепило сдуру» – подумал он и мысленно перекрестился. Пройдясь шквалистым огнём по периметру, и, засыпав его грудой гильз, группа вышла из здания и отправилась прочёсывать другие строения и лесистые окрестности промышленной периферии. Спустя минут двадцать голос командира возвестил о необходимости сворачивать зачистку и заканчивать эту пустую пальбу в никуда.

– Здесь недалеко расположен забор, за которым стояла, угнанная им «Тойота», – сказал он. – Думаю, что «объект» уже перемахнул через него, только в другом месте, и сейчас – на пути к городу. Он же не дурак, – сидеть здесь и дожидаться тотальной зачистки. Я позвоню шефу, скажу, чтобы наши плотно занялись внешним периметром комбината и перекрыли все дороги к городу, а мы, той порой, отправимся им навстречу. По внутреннему периметру. – Через полчаса «Уазик» укатил со всей группой в неизвестном направлении, увозя с собой избитого Петровича, которого, сложив, чуть ли не пополам, затолкали в отсек «собачника», подарив Сергею ещё одну слабую надежду на спасение. Теперь, он, наконец, мог спокойно покинуть свой наблюдательный пункт и переместиться в презентованный Петровичем бомжатник, который был заключён в четыре бетонных, не продуваемых стены а, главное, имел над собой крышу. Само же, окружающее его пространство, было сквозным и продуваемым, и, кроме того, сейчас в нём висел едкий смок из пороховых газов. Помимо старого постельного белья, брошенного на пол, в углу этого бывшего помещения, прежнее назначение которого оставалось загадкой, лежали прогоревшие угли, и, сваленные в кучу ещё не использованные дрова, с ворохом сухого валежника. Это было, как нельзя, кстати, поскольку ночёвка нынче не обещала быть тёплой. «Что, там, старший болтал про Гэсэра, – вспомнил Сергей. – Больница… если выживет… «сделал» целое отделение «Собров»… Что это значит? Видать, хорошо «Монгол» повоевал. Да, ладно. Что бы там ни было, главное – живой. «Хохол» тоже нынче сказал, что они всё знают про Гэсэра, и вскоре собираются что-то предпринять. Но что? Неужели освободить «Монгола»?! Это было бы слишком рискованно: там его сейчас, наверняка, стерегут и ждут «гостей». Да и состояние у него такое, что, может, даже и шевелить-то нельзя. А, вдруг, они всё-таки решатся? – Мысли прыгали, как солнечные зайчики, не в силах зацепиться за что-то конкретное: переключались то с Гэсэра на Петровича, то с Петровича на Ритку, пока сердце не сдавило, а к вискам горячей волной не прихлынула кровь. Голова наполнилась знакомой звенящей болью, всегда предшествовавшей падению в пропасть, из которой потом приходилось подолгу выбираться, и которая сулила частичную или полную потерю памяти, то бишь, амнезию. Казалось бы, ещё совсем недавно его вытащил из этой ямы Сойжин. – Неужели всё повторится снова!? Здесь и сейчас? Это же верная гибель! А как же Ритка, как же Петрович! Нет, нельзя мне терять сознание. Нельзя! Думай, Сергей, думай! – Он лёг на замызганный и рваный матрац, укрывшись неким подобием бывшего ватного одеяла, и до хруста сжал кулаки, пытаясь сквозь боль и наползающую тьму рассуждать вслух, чтобы не впасть в забытье. – Никто, кроме Петровича, не знает, где я. Найдут меня тут дня через два, валяющегося, как бревно, – и конец. Риточка моя любимая. Муха моя родная. Что же с тобой будет? Кто же тебя тогда спасёт? Может, позвонить мужикам пока не поздно. Позвонить открытым текстом. Так, мол, и так. Случай-то, крайний. Но, ведь, не найдут же они меня, – вот в чём дело: территория комбината слишком большая. А если ещё и не знаешь её толком… Так, что выйдет одно сплошное палево: чекисты махом вычислят и место и время. Думай, Сергей, думай! Стоп! Погоди! У меня же есть телефон Юрки Гладышева, переданный Петровичем! Юрка знает эти посты, бывал на здешнем собачьем питомнике по обмену опытом. Как-то, раз, даже ко мне, сюда, на «точку» заезжал. Боже мой, ты же опять меня спас, Петрович! Дорогой ты мой человек! – Сергей уже потянулся за мобильником Патрикеева, который прихватил с собой, но адская боль в голове с новой силой напомнила о себе. В затылке застучало и зазвенело так, словно черепную коробку дробил перфоратор. Он замер, как в ступоре, устремив перед собой неподвижный, немигающий взгляд, боясь из-за боли даже пошевелиться. Ресурс психофизических возможностей его организма, рассчитанный, после последнего приступа, как минимум, месяца на три, похоже, исчерпал себя полностью за неделю. Сказались и нечеловеческие перегрузки последних дней, и сильнейшие душевные переживания. Между тем, боль быстро заполняла голову, расширяясь, словно катящийся с горы, снежный ком. Сергей из последних сил сдавил ладонями виски, но это уже ничего не могло изменить. Непреодолимая сила, точно горная стремнина, подхватила его, завертела в своих бурунах и понесла куда-то по склону вниз, а вскоре и вовсе низвергла в немую, леденящую бездну.

* * *

Собаки пришли ночью. Они передвигались очень медленно и тихо, бесшумно ступая подушечками лапок по осколкам битого стекла и насыпям промышленного мусора, усеянного блестящими куколками гильз. Впереди, на правах вожака, шёл Уйгур, осторожно озираясь и процеживая сквозь сито своего могучего обоняния все сущие запахи и все пахучие метки своих собратьев. Зайдя в теплушку, псы разбились на две ветки, двигаясь по периметру. Двое остались возлежать у входа, словно бронзовые сфинксы – привратники у дверей дорогого коттеджа. Уйгур подошёл к человеку, лежавшему на грязном матраце, в сгорбленной позе боксёра, согнувшего колени и закрывшего руками голову. Тот прерывисто дышал и дрожал всем телом, не сознавая того, что замерзает. Вожак лёг рядом с ним, закрыв тёплым брюхом его спину. Другая, здоровая и лохматая полукровка, улеглась с обратной стороны, накрывая своей густой шерстью его руки и грудь. Остальные же, повинуясь беззвучным командам вожака, легли, где придётся, и больше, казалось, не подавали никаких признаков жизни, кроме тихого сопения и непроизвольного причмокивания.

К рассвету человек перестал дрожать и задышал глубоко и ровно. Его лицо утратило землистый цвет и приобрело розоватый оттенок. Собаки, также беззвучно, как лежали, встали со своих мест и организованно потрусили к выходу, выстроившись в одношереножную цепочку. Уйгур, как бывалый стратег, то и дело меняющий дислокацию, уводил остатки стаи в более безопасное место, чтобы, вскоре, оттуда провести внезапный, атакующий манёвр с вылазкой в город.

Сергей проснулся, как по команде, ровно в шесть утра, ощутив в каждой мышце тела необыкновенную лёгкость и прилив сил. От вчерашней боли не осталось и следа. Он вспомнил, как летел в холодную бездну своего беспамятства, полный бессильного отчаяния, и то, что происходило сейчас, казалось просто чудесным спасением и необъяснимым исцелением. Сознание было, как никогда, чистым, а память – ясной. Они – то и подсказывали ему сейчас, что надо, не медля и не мешкая, позвонить Юрке Гладышеву. И он уже доставал мобильник и вытаскивал из кармана огрызок газеты с накарябанным на нём абонентским номером Юрки, когда, вдруг, увидел эти пучки линялой собачьей шерсти, странным образом окаймлявшие его недавнее ложе. С одной стороны матраца, где недавно располагалась его спина, шерсть была рыжей, прямой и длинной, с другой – бурой и волнистой. Длина шерстяных волокон и протяжённость их расположения свидетельствовали о необычайной высоте холки и огромных размерах животных. Если бы речь шла, точно, не о собаках, то на память могли бы прийти воспоминания о Жеводанском звере. Но это были всего лишь собаки, хотя и очень большие. Кинолог, как завороженный, уставился на этот странный, шерстяной орнамент, и всё смотрел, смотрел на него, пока лицо его не засветилось доброй, человеческой улыбкой. Он всё понял.