Читать книгу: «Времена», страница 9
Наконец диктант закончился и я, с чувством хорошо выполненного долга, помахал пергаментным листом, просушивая чернила, под восхищенные возгласы киевлян. Грамота выглядела великолепно, разве что шрифт получился несколько осовремененным, но радовало то, что в средние века никто все равно не сможет обвинить меня в подделке. Подошел Авраам, подмигнул мне и шепнул на ухо:
– Интересно, Арье, что ты там написал в углу на самом деле?
И тут мне пришла в голову забавная мысль. А что если через тысячу лет археологи найдут мою грамоту, прочтут текст и начнут ломать голову над тем, что написано в нижнем левом углу? Какие заумные теории они изобретут и сколько диссертаций защитят? Но археологи были в тысяче лет от меня, а Анюта – всего в трех поприщах, поэтому я предпочел думать о ней.
Ночь я провел на лавке в натопленной и проветренной горнице и провел довольно неплохо, хотя напротив меня на все лады храпел Авраам.
– Вот еще что, Арье – сказал мне утром гостеприимный хозяин – Давай-ка мы будем с тобой говорить по-полянски. Может хоть научишься говорить по человечески. Путь до Заворичей неблизкий, а всюду люди. Неплохо бы чтобы тебя не принимали за чужака.
Я сильно сомневался насчет своей способности овладеть древнеславянским произношением, но помощь принял с благодарностью и нетерпением. Солнце лишь лениво поднималось за Днепром, а я уже рвался в дорогу.
– Хотел я отдохнуть день-другой – проворчал Авраам – Но видно придется вначале переправить тебя на тот берег. Чуть позже встретим Магуту с моим возом и пойдем на переправу.
– Кто тебе Магута? – спросил я.
– Он мой проводник через земли полян. Магута Полянин знает здесь каждый камень, каждый куст, поэтому помощь его бесценна. А еще, он мой друг. Но и ты теперь, после того письма, тоже мой друг и поэтому надо бы тебя приодеть.
– Рубль серебра – это много или мало? – спросил я и показал ему свои «рубли».
– Никому не показывай – испуганно вскинулся он – Здешний князь запрещает торговать на серебро, только на арабские дирхемы или на ромейские солиды. А твое серебро немалого стоит, особенно сейчас, когда в Цезарь-граде начали добавлять медь в монету, поэтому надо бы тебе помочь. Я, конечно, торговец, и любого другого ободрал бы как липку, но ты один из наших. Пожалуй, дам я тебе за серебро новую одежду и отсыплю еще немного дирхемов.
Когда мы шли вниз по Подолу на встречу с Магутой у переправы, я выглядел, хоть и не щегольски, но вполне достойно. Новые холщовые штаны были полосатыми, как у Магуты, на ногах у меня были кожаные постолы, подвязанные кожаными же шнурками, на голове заячья шапка, на плечах – шерстяной плащ, а под ним котомка. В котомке было много полезных и совершенно необходимых вещей: три пары лаптей, игла с ниткой, заплатки на штаны, огниво, трут, бечевка и запас сухарей. Из потусторонней одежды, я оставил себе только прочную льняную рубашку, соединив ее полы шнурками через петли и следы от пуговиц. Теперь она походила на верхнюю одежду гусара, называемую, вроде бы, ментиком. За кожаный пояс я заткнул короткий нож, а в руках держал подаренную Кормильцем рогатину. Хотелось бы более серьезное оружие, но хороший лук или, того паче – меч, стоили много больше моих «рублей». Там же, за поясом я спрятал потайной кисет с десятком серебряных дирхемов. Подбородок уже начал обрастать щетиной и почти никто в Киеве не косился на меня с подозрением.
Магута уже ждал нас с возом.
– А ты красавец, Арье – улыбнулся он.
Переправа представляла из себя хилые мостки, к которым было привязано несколько лодок. На одной, самой большой из них, было подобие палубы, на которой, без особых удобств, могли разместиться несколько лошадей или воз с волами. Но даже это судно казалось утлой лодчонкой на фоне широкого Днепра и я невольно залюбовался могучей рекой.
– Знаешь ли ты, Арье – повернулся ко мне Авраам – Что у этой реки много названий. Поляне зовут ее Славутич, ромеи – Борисфен, а мы – хазары – Самват или Израй.
– Почти как Израиль – сказал я.
– Да – подтвердил он, но пояснять не стал.
– «Редкая птица долетит до середины Днепра» – вспомнилось мне вдруг прочитанная много лет назад строчка из книги.
Магута встрепенулся.
– Красиво сказано, парень! А Днепром ее печенеги называют. Ты-то откуда знаешь?
– В книге прочел – честно ответил я.
– Грамоте учен? – восхитился он.
Нашу беседу прервало ржание лошадей, постук копыт по бревнам и крики: «Каган! Каган!». К переправе спускался конный, сопровождаемый двумя пешими копейщиками. Одеты все трое были примерно также как и я, но заметно богаче. На предводителе, например, был не бурый, как у меня, а кирпичного цвета плащ с парчовой оторочкой, а украшенная вышивкой косоворотка была лазоревого цвета. На поясе висел короткий меч в ножнах и кривой кинжал, как у Магуты, но тоже в богато украшенных ножнах. Сапоги у него были красной кожи, как у Авраама, усыпанные не то жемчугом, не то стекляшками.
– Князь Владимир! – шепнул мне Авраам.
За моей спиной женский голос прошептал:
– Хорошо хоть окрестился теперь наш каган, да и угомонился малость. А то всех девок по Киеву перепортил и уже к неждановой дочке подбирался.
Нежданова дочка! Это же она про мою Аню говорит!
– Тьфу на него! Лишь бы нас не окрестил – прошептал другой женский голос – Но Велес-батюшка не попустит того. Вон как сердито смотрит-то на кагана.
Только тут я обратил внимание на серый от времени покосившийся столб с вырезанным на нем мрачным деревянным ликом, нависший над переправой. Наверное, это и был Велес. Я заметил, как спешившись и проходя мимо столба, князь недобро покосился на него.
– А Неждан-то хитер – гнула свою линию первая дама – Как прознал про княжьи замыслы, так и запросился на дальнюю заставу.
Каган направился прямо к нам и я смог его рассмотреть. Довольно высокий мужчина, Владимир был еще не стар, но почти полностью сед. Ухоженное лицо, окаймленное темно-русой бородой, казалось не выражало никаких эмоций, а затуманенные серые глаза отрешенно смотрели куда-то сквозь всех нас. На груди у него висел крупный крест, украшенный красными камушками, может быть и драгоценными. Заметив нашу группу, он сменил шаг и направился к мосткам.
– Будь осторожен – не раскрывая губ, прошипел Авраам – Не давай волю словам.
– Шалом, Кормилец – прищурив один глаз, первым поздоровался князь – Какими судьбами в наших краях?
Теперь его глаза смотрели остро, они, казалось, буравили собеседника.
– Челом тебе, Великий Каган! – ответил радхонит – А судьбы у нас все те же – торговые.
– Не зови меня великим, Авраам. Рано еще!
– Не по размеру державы так тебя прозвали, а по величию замыслов.
Похоже было, что авраамова лесть сработала. По крайней мере, глаза Владимира из серых буравчиков превратились в два спокойных озера.
– Это твой воз? – спросил князь – Что-то невелика у тебя поклажа. А спутники твои кем будут? Магуту я знаю, а того молодца впервые вижу. Кто таков?
Я был далеко не юношей, пожалуй тех же лет, что и Магута, но в средние века мужчины, да и женщины тоже, старели быстро и княжью ошибку легко было понять. Я на всякий случай снял шапку, но кланяться благоразумно не стал. В другом мире, во время экскурсии по Токио, нам объяснили, что неправильно выполненный поклон может вызвать недоразумение и предпочтительнее держаться иностранцами. Поэтому я нагло, по израильски, посмотрел на того, кто по слухам подкатывался к моей Анюте.
– Это мой племянник, княже – соврал Авраам и, дав мне несильного пинка, продолжил – Но он не с нами идет, а в Заворичи.
– В Заворичи? – протянул Владимир – Зачем?
– По торговым делам – продолжал врать Авраам.
– Это хорошо…
Владимир явно не удовлетворился таким ответом, но настаивать не стал и обратился ко мне:
– Только негоже тебе одному идти. Дорога-то невелика, да места там неспокойные. С тобой пойдут трое моих верных людей, ухопослухаев и съзоротаев.
Этих слов на древнерусском я никогда не слышал, но смысл понял. Вероятно, он имел ввиду каких-то своих командос – шпионов и рейнджеров. Авраам недовольно нахмурился, услышав его слова.
– Имя-то у тебя есть, племянник? – буравчики снова заработали.
Отвечать следовало мне, а я никогда раньше не обращался к правителям и не представлял, как это делается. У нас, в Израиле, с этим не заморачиваются и порой именуют премьер-министров в лицо по их уменьшительным именам, более напоминающим собачьи клички. К счастью, я вспомнил фильм про древнюю Русь, пиратски скачанный мной из Сети и нахально заявил.
– Я Арье бен Барух, княже Владимир, свет Святославич.
И Владимир и Авраам одинаково обалдело посмотрели на меня.
– «Свет Святославич»? – протянул каган – Звучит неплохо. Надо бы запомнить.
Похоже что в настоящем Киеве, в отличии от кинематографического, так не говорили. Ничего, теперь будут, с моей легкой руки. И я снова, как и в истории с подписным листом для Яакова бен Хануки, почувствовал себя творцом истории. Чувство это было странным, легкая гордость соседствовала там с сильным беспокойством. А что если, когда я вернусь (если вернешься – подсказал внутренний голос), там все уже будут со щупальцами вместо рук? Представив себе толстяка Рои в виде розового осьминога, я почувствовал себя лучше.
– А вот и они! – воскликнул князь.
К пристани подходили трое. Они возникли внезапно, как будто из ничего и я сразу понял, что это и были упомянутые им «ухопослухаи». Первым, необыкновенно гибкой походкой, шел невысокий стройный мужчина. Было ему на вид лет сорок, но здесь, в средние века, он мог оказаться и моим ровесником. Ровное, ничего не выражающее лицо обрамляла аккуратно подстриженная русая борода. Он шел на слегка согнутых ногах, как будто в любой момент готов был рвануться с места и невольно напоминал сжатую пружину. Одет он был в короткую бурого цвета тунику поверх полосатых, как у меня, штанов, подпоясанную широким кожанным ремнем с медными бляхами. На ремне, в петлях висели три ножа. Другого оружия я у него не заметил. Почти следом за ним следовал более крепкий мужик того же роста, темно-русый, со светлыми глазами и одетый похоже. Этот ступал твердо, основательно, на половину стопы, да и вооружен он был основательней первого. За спиной у него висел длинный меч, за пояс был заткнут длинный же кинжал, а в руках он держал короткую сулицу. Третий был на голову выше первого, темно-рыж и сухощав. За спиной у него висел длинный лук, на бедре, разумеется, колчан со стрелами, а завершал вооружение длинный кинжал, копия того, что был у коренастого. В отличие от первых двух, его туника была какого-то неопределенного цвета, больше всего напоминающего сильно испачканную израильскую армейскую униформу. Все это, да еще и откинутый на плечи капюшон, делали бы его совсем похожим на Робина Гуда, если бы не обувь: все трое были в лаптях.
Они поклонились князю почтительно, но не слишком низко и я постарался запомнить этот поклон.
– Это Арье-Хазарин – начал князь – Он пойдет с вами до Заворичей. А ты, хазарин, слушайся моих людей, как своего бога. Если, конечно, хочешь целым добраться до места. Ну, с богом!
И он широко перекрестился по старинному, двоеперстно. Никто на берегу, не исключая и новоприбывшую троицу, не повторил его жест и я сообразил, что киевлян еще не успели загнать в Днепр для крещения.
– Арье, на пару слов – позвал меня Магута.
Мы отошли в сторону, причем я заметил подозрительный взгляд, брошенный на меня предводителем троицы.
– Вот что я тебе скажу, парень – Магута осторожно подбирал слова – Ты не один пойдешь в Заворичи и это славно. Только держи там ухо востро. Особенно опасайся старшого – недобрый он человек.
– Злой? Злодей? – уточнил я.
– Нет! Много хуже! Он своего зла не чинит, но и жизнь человеческую ни во что не ценит. Если ему для своих дел понадобиться, он сам тебя на кусочки разрежет, волкам скормит и глазом не моргнет.
Магута, сам того не зная, давал сейчас типичную характеристику на типичного командира спецназа. Это машина для выполнения задания, стремительная, справедливая и бесчеловечная. Я и сам, в стародавние времена и в другом мире, был почти таким-же и потом мне понадобились годы, чтобы снова стать человеком. Ну что же, будем держать ухо так, как умные люди советуют.
– Спасибо тебе, Магута Полянин.
– Погоди – он нахмурился – Слышал я и по какой причине Неждан-сотник в Заворичи вызвался, да вот думаю зря он это сделал. Ну, попортил бы его дочку наш каган, не велика беда…
Ни фига себе «не велика беда»! Но какова скорость распространения информации в отсутствие телефонов, радио и электронной почты! Было очевидно, что про нас с Анютой на киевщине не слышал только глухой.
– … А вот там, на краю, может худшее случиться.
– Ты о чем, Магута? – закричал я.
– Тише! Тише! Чего раскричался – прошипел он – Ты что, не знаешь, что такое дальняя застава?
По моему лицу он понял, что я не знаю.
– На заставе стоять, парень, это как в жертву Перуну себя самого принести, чтобы отвести беду от иных. Застава-то всегда принимает первый удар, что из Поля, что из Леса. Смерть это, парень, рано ли поздно ли.
– А как же подмога из Киева?
Магута лишь криво усмехнулся в ответ на такую вопиющую наивность.
– Та подмога всегда опаздывает, парень, да еще то-ли пошлют ее, то-ли нет. А если и пошлют, то придет она уже на пепелище. Так что ты там… Это… Будь осторожен. В случае чего, бери свою девку и беги куда глаза глядят, да и за срам то не считай. А я за тебя дам жертву нашим богам.
Подошел Авраам и молча положил мне руку на плечо.
– Наши пути расходятся – сказал я и запнулся, не зная, что сказать.
Но он меня понял. Радхонит шел дальше, на восток, в Дамаск или к китайцам, а я оставался на киевщине и мой путь был всего в три поприща, шестьдесят километров, час езды на машине, не более. Он искал место в этом мире для целого народа, а я искал только свою любовь. Но стыдно мне не было и он все понял, этот мудрый хазарин.
– Есть два пути в жизни, Арье, малый путь и большой путь. Оба они ценны и без одного нет другого. Порой случается, что малый путь это лишь начало большого, но бывает и наоборот. Иди своей дорогой, Арье, иди и ищи свою любовь. Да пребудет с тобой Всевышний!
Последние слова он прошептал он мне на ухо и выслушал мое «Аминь». Мне с лодки призывно махал рукой предводитель командос. Мы с Магутой молча обнялись, я еще раз махнул рукой Аврааму и бросился на пристань.
Левобережье: знакомлюсь с новыми персонажами
Меня посадили на весла, на вторую пару весел сел сам командир княжеского спецназа и наша лодка стала медленно подниматься вверх по Днепру. Свои кинжалы он так и не снял с пояса. Высокий боец, отложив свое вооружение, сидел на руле, представляющем из себя такое же весло и направлял нас в тихую воду, подальше от стремнин.
– Рассказывай – потребовал командир, не переставая грести и глядя на меня строгими серо-голубыми глазами, напомнившими мне буравчики князя.
Я рассказал ему свою легенду, не упомянув Аню. На северо-восток киевщины меня якобы послал «дядя» разведать торговые пути.
– Арье, сын Борисов, значит? – переспросил он – Ну, знакомься. Вон того облома – он показал на вооруженного – зовут Добрыня, Добрынин сын. Стрелок наш зовется Олешко сын Радонега. Ну а меня зови Элияху.
– Ваше, хазарское, имечко-то – захохотал Добрыня.
Элияху недовольно покосился на него. Вверх по великой реке мы шли недолго. Вскоре лодка ткнулась в берег, мы вышли и лодочник лениво погреб назад, вниз по течению к Киеву. Отсюда начиналась дорога. Но уже через час я слишком хорошо понял, что на левобережье называли дорогой.
От Киева до Заворичей около шестидесяти километров и это ровно столько, сколько надо преодолеть во время марш-броска по окончании «курса молодого бойца» в нашей армии. Мы тогда шли с полной выкладкой, по очереди таская взводный миномет, два пулемета и носилки, и прошли дистанцию за два дня и одну ночь. Но тогда мы шли по хорошим грунтовкам или через плантации цитрусовых. Здесь же дороги как таковой не было вовсе. Тропа карабкалась вверх по склонам, падала вниз в овраги, продиралась сквозь орешник, обходила болота и вилась сквозь дубравы. Здесь не прошли бы волы Магуты и мне, как торговому агенту радхонитов, следовало подумать о вьючных лошадях или верблюдах. Впрочем, как агентом, так и радхонитом я был липовым. В общем, если до Заворичей и было три поприща, то это лишь если по карте, напрямик, а тропа делала этот путь втрое длиннее.
Здесь, на левобережье, не было незащищенных сел, как на правобережной киевщине. Нам попалось лишь одно поселение, окруженное частоколом, с двумя сторожевыми вышками и проплешинами обработанных полей вокруг. Больше всего этот форпост напоминал израильский кибуц времен «стены и башни6». Такие стены были недостаточной защитой от армий, но могли помочь против набега небольшого племени. Поселок мы обошли стороной.
Котелка и крупы у нас не было и спецназовцы время от времени по очереди отправлялись на охоту. Добрыня и Олешко пользовались луком и добывали жирных, отъевшихся зайцев или куропаток. Олешко однажды приволок трупик лисы, полночи очищал шкурку и сложил ее в свой вещмешок. Элияху один раз тоже пошел на охоту. Лука он с собой не взял, но каким-то образом вернулся с добычей – небольшой косулей, которую он нес на плечах, как Кевин Костнер в фильме про того же Робина Гуда. По вечерам мы жарили мясо на костре и ели его с сухарями и ягодами: земляникой и морошкой. Незаметно подглядывая за бойцами, я научился пользоваться кресалом и зажигать костер. Но, в остальном, пользы от меня было мало и я недоумевал, зачем я нужен этой троице; в их альтруизм верилось с трудом.
Начиная с третьего дня мы стали двигаться иным аллюром. Вероятно, наш отряд уже вступил в опасные земли и стало необходимо идти осторожно и с оглядкой. Теперь один из бойцов уходил вперед, а мы ждали сзади условного сигнала. Этот сигнал всегда был разным: крик сойки, волчий вой или еще какой-нибудь приличествующий лесу звук. Лишь услышав этот сигнал, мы начинали движение, доходили до какой-то известной лишь им метки и все начиналось с начала. Это скаутская методика слишком медленно приближала меня к Ане и, поэтому, чрезвычайно раздражала, но выбора все равно не было. К тому же во мне начали пробуждаться давно и прочно забытые инстинкты. Может по этой, а может быть по какой иной причине, но однажды меня послали в дозор. Этому предшествовали некоторые странности. Во-первых, из дозора вернулся Добрыня и о чем-то некоторое время шептался с командиром, причем оба поглядывали на меня. Олешко при этом делал такой вид, как будто ему или неинтересно или и так все понятно. Во-вторых, когда Элияху предложил мне выдвинуться, он, по-видимому, забыл договориться со мной об условных сигналах. Кричать зверем или птицей я не умел, а раций на средневековой киевщине я не заметил, зато заметил осторожный взгляд из под бровей, брошенный на меня стрелком. И, наконец, то ли мне показалось, то ли наш стрелок действительно быстро метнулся в заросли слева от тропы. Но мысли мои были заняты Анютой, думать обо всех этих странностях мне не хотелось и, как вскоре выяснилось, зря.
Левобережная тропа в этих местах шла сквозь густой лес, в котором кустарник заполнял просветы между развесистыми дубами. Потом дубрава сменилась сосняком, разбавленном редкими березами и я с удовольствием втянул в себя запахи смолы и ягод. Тропа пошла в неглубокий овраг между двумя песчаными склонами и тут к запахам леса примешался еще один, посторонний, запах: явственно запахло человеческим потом. Вряд ли это был один из мушкетеров, остававшихся далеко позади меня. Навыки, вбитые утомительными тренировками, сработали раньше сознания и, когда с обеих сторон раздался пронзительный свист, я даже не вздрогнул, уже держа руку на деревянной рукоятке ножа. Свистели оглушительно, протяжно, на низкой, богатой обертонами ноте, и я даже успел позавидовать невидимым свистунам, потому что мне самому свист не давался. Но долго предаваться этому чувству мне не дали… С обеих сторон оврага, на тропу с песчаных склонов спрыгнули шестеро, по трое с каждой стороны. В темных туниках и таких же штанах, по уши заросшие густыми бородами, с длинными волосами, забранными разноцветными банданами, они смело могли бы сниматься в массовке про лесных разбойников. Рассматривать лица нежданных гостей мне было некогда, лишь показалось что меня приветствовали представители нескольких национальностей. Вооружены они были необычайно пестро. Трое держали в руках топоры на короткой, рабочей, а не боевой, рукояти. У двоих в руках были основательно суковатые дубины. И, наконец, последний целился в меня копьем с широким листообразным наконечником. Луков я не заметил, но еще пара-тройка запасных могли затаиться в чаще. Я бы, по крайней мере, именно так и сделал, но понадеялся, что нападавшие до этого не додумались. Самым опасным из них был копьеносец, который мог метнуть свою сулицу в самый неподходящий момент. На нем-то я и сосредоточил боковое зрение. Топорников я не слишком боялся, ведь замах топором, впрочем как и дубинкой, требует секунды, а эту секунду я им давать не собирался. Но что им от меня надо?
– Куда идешь? – не размениваясь на приветствия спросил один из них.
Наверное, это был их атаман, если судить по отороченной красной лентой тунике и огромному оберегу на шее. Держа топор в левой руке (левша?) он постукивал обухом по ладони правой. Говор у него был странный, но слова были древнеславянские и я понадеялся, что засаду устроили не печенеги, а простые бандиты. Против профессионалов у меня не было шансов.
– А твое какое дело? – угрожающе сказал я.
Наш разговор начинал напоминать разборку двух банд, когда роль играют не слова, а взгляды.
– Да что с ним говорить, старшой! – закричал другой бандит – Руби его!
И он полез на меня с топором, а зря, и столь же зря все они так столпились. Дальнейшее действо напоминало избиение младенцев. Троих я уложил тремя классическими ударами, в то время как они лишь ошалело хлопали глазами. Еще двоих я быстренько порезал своим ножом. Сделанный из плохо закаленной стали, он все же оказался проворнее и острее их неповоротливых дубин и теперь оба дуболома, выронив оружие, лелеяли свои правые руки. Копьеносец повел себя разумнее и резво отскочив от меня, метнул свое оружие. То ли его бросок был плох, то ли тряслись руки от страха, но я легко ушел от дротика. Это движение меня и спасло, потому что в песок прямо передо мной воткнулась стрела. Произошло то, чего я и опасался и теперь ситуация складывалась не в мою пользу. До спасительных зарослей было слишком далеко и невидимый стрелок мог расстреливать меня как мишень. Для этого ему необходимо было лишь сохранять хладнокровие на некоторое время. Но этого времени ему не дали…
В кустах над овражком послышался хрип и вниз скатилось тело того, кто собирался истыкать меня стрелами. Копьеносец попытался скрыться, но немедленно получил стрелу в хребет, упал и задергал ногами, как заводная игрушка. Зрелище было не из приятных и я отвернулся. В овражек уже спрыгивали спецназовцы.
– Молодец! – неестественно бодро провозгласил Элияху, подходя ко мне.
Он еще попытался покровительски потрепать меня по плечу, но у него не получилось, потому что я с размаху и от души заехал ему по морде. Командир охнул и шлепнулся на песок, отлетев на пару шагов. В ту же секунду на меня уставились два острия: сулица Добрыни и стрела Олешко на заведенной им за ухо туго натянутой тетиве. К счастью, дырявить меня они не торопились, потому что против этих двух профессионалов у меня не было шансов.
– Отставить! – прохрипел Элияху, сплевывая кровь.
Сказал он, разумеется, совсем иное слово – «отхабитися», но в моем сознание прозвучала именно эта спасительная команда. Тем временем, один из оглушенных мною разбойничков очухался и попытался подняться, но к нему подошел Добрыня и, не выказывая никаких эмоций, быстро и деловито зарезал его своим кинжалом. Разбойник схватился за горло, захрипел и упал на песок, обильно заливая его черной кровью. При виде этого зрелища меня вывернуло наизнанку и, сгибаясь в спазмах, я успел заметить, что копьеносец еще сучит ногами. Это зрелище не добавило мне душевного спокойствия.
– Странный ты какой-то, Арье – недоуменно сказал Элияху, вытирая ладонью кровь изо рта – Бьешся славно, а чужой крови не выносишь. Где ты так драться-то научился?
Откуда ему было знать, что эти приемы называются «крав мага» – контактный бой – и такой вид единоборств изобретут израильские коммандос через тысячу лет после его смерти? Этому и многому другому меня научили в армии. Перед призывом я записался было в морской спецназ, именуемый в народе «морские диверсанты». Благополучно пройдя непростые испытания в казематах старого замка крестоносцев около Хайфы, я прошел и выпускной экзамен, забравшись на склон горы Кармель с тяжелейшим мешком песка за плечами. Теперь мне предстояли изнурительные тренировки и почетная служба, но судьба распорядилась иначе. Последняя медкомиссия обнаружила у меня незначительную аномалию в среднем ухе. Совершенно безобидная в обычной жизни, она напрочь погубила мою диверсантскую карьеру. В спецназ я все же попал, но даже не в престижный отряд при генштабе, а всего лишь в особую группу нашей дивизии. Как и все бойцы, я щеголял в зеленом берете, но тренировали нас несколько иначе. Там меня и научили приемам «крав мага». Обстановка вокруг страны в период моей срочной службы была относительно тихой и поэтому участвовать в боевых операциях спецназа мне так и не пришлось, наверное и к лучшему. Зато пришлось патрулировать в Хевроне, а это не так уж безопасно. В меня пару раз стреляли и пару раз стрелял я сам, надеюсь только, что ни в кого не попал. А вот моему другу не так повезло; его подстрелили из засады в лабиринтах Старого Города.
Тем временем Добрыня милосердно зарезал еще двоих из поверженных мной – эти двое так и не пришли в сознание. Теперь в живых оставались только двое порезанных мной дуболомов, с ужасом наблюдавшие, как добивают их соратников.
– Ну? – со зловещим спокойствием произнес Элияху – Кто из вас двоих более болтлив?
Разбойники угрюмо молчали и командир посмотрел на Добрыню. Тот поднял свою сулицу и деловито проткнул ей одного из разбойников. Второй разбойник торопливо заговорил. Говорил он сбивчиво, тихо и на каком-то странном диалекте. Слов я почти не разбирал, лишь промелькнуло: «крестить» и «Муром».
– Понятно – согласился Элияху и кивнул Добрыне.
Еще один взмах копья и последнего разбойника постигла та же участь. Я начал подозревать, что крепыша назвали Добрыней в насмешку.
– Похоже, что Соловей добрался почти до Киева – задумчиво сказал Олешко, не принимавший участие ни в допросе, ни в экзекуции.
– Самого его здесь не было – возразил Элияху – Думаю, он по-прежнему сидит в своем муромском логове.
– Выманить бы его? – предложил Добрыня.
– Не сейчас! Сейчас наша забота – Заворичи.
На меня они намеренно не обращали внимания.
– Я вам еще нужен? – ехидно спросил я – Может еще какие засады будут? Снова будете на живца ловить?
– И будем, если понадобится – спокойно отозвался Элияху – Ты, Арье, не с теми людьми связался. Я, если понадобится, родного брата подставлю под печенежские стрелы. Хотя, по-правде говоря, братьев у меня нет.
– Что у тебя за надобность такая? – зло спросил я.
Вместо командира, мне ответили его бойцы.
– Наша надобность – приказ князя – спокойно сказал Добрыня.
– А если князь прикажет женщин и детишек резать?
– Значит будем резать – пожал плечами Олешко – Потому что тот приказ спасает других женщин и детишек. Наших женщин и наших детишек. Цель оправдывает средства.
Он именно так и сказал и я с удивлением понял, что иезуиты это не орден, а мировоззрение, а их лозунг был в ходу задолго до Игнатия Лойолы.
– Что значит «будем»? – удивился Добрыня – Нам случалось…
– Все, спор окончен – резко, слишком резко, на мой взгляд, прервал его Элияху.
Повторялась старая история о моральных ценностях. Наверное, этот диспут велся с испокон веку, пока не был озвучен Достоевским и сейчас с жаром ведется в Европе. Дилемма о слезинке ребенка – тема вечная, обоюдоострая и обсуждать ее на средневековой киевщине было, пожалуй, рановато. Ничего не поделаешь, придется мне с этими головорезами идти до Заворичей. Откровенно говоря, более подходящих спутников для этих неспокойных мест мне не найти. Я еще раз внимательно присмотрелся к княжим командос.
Троица чем-то напоминала трех мушкетеров, но напоминала отнюдь не с лучшей стороны. Элияху был циничным и безразличным ко всему постороннему Атосом, Добрыня походил на туповатого, не рассуждающего Портоса, а Олешко своей моральной гибкостью напоминал верного сына ордена иезуитов – Арамиса. Правда, имена у них были совсем другие. Если перевести их на современным мне лад, то Элияху будет израильским Эли или русским Ильей, а Олешко станет Алексеем. Один только Добрыня так и остается Добрыней. Илья, Добрыня и Алеша! Что-то щелкнуло у меня в усталых мозгах и я понял наконец, кем были эти три мушкетера.
– Илюша – спросил я старшого – Ответь-ка на один вопрос.
– Илюша? – изумился он – Это ты кого так?
– Да тебя же, былинный ты богатырь хренов!
– «Богатырь»? Не знаю такого слова. А имечко-то звучит совсем по-нашему, по-полянски – он с удовольствием помотал головой, как бы прислушиваясь, и повторил – Ильюша. Ну, спрашивай.
– Ты случайно не из Муромской ли области?
– Какой еще волости? Однако ты горазд на догадки. Да, наш род из-под Мурома…
– Село Карачарово? – подсказал я.
– Не Карачарово, а Карачары под самым городом. Сейчас это уже и не село, а посад муромский. Название-то у него еще с булгарских времен, но булгар давно прогнали и сейчас там сидят радимичи. Откуда ты только…?
– А ты, Олешко – я перебил Муромца и повернулся к стрелку – Почему тебя прозвали «поповичем»?
Тот неожиданно дернулся, нахмурился, злобно посмотрел на меня и отошел в сторону.
– Зря ты так, Арье – проворчал Добрыня – Очень уж он не любит свое прозвище. Отец-то у него – жрец Дажьбога в Ново-граде, но наш Олешко что-то с ним не поделил и не любит о нем вспоминать. «Поповичем» же его прозвали ромеи в шутку, правда та шутка вышла им боком, да и ты бы поостерегся. Больно уж наш друг обидчив, не то что я.
– Раз ты не обидчив – ехидно поддел его я – Тогда может скажешь, почему тебя зовут Никитич?
– Как ты знаешь? – удивился Добрыня и нахмурился – Отец мой, Добрыня, принял святое крещение и стал Аникитой. Но ты не подумай про меня плохого. Я-то остался верен старым богам.
– А ты, Арье, горазд разнюхивать – прищурился Илья – Нам бы такой пригодился.
