Читать книгу: «Времена», страница 11
– Лёв! О, Лёв! Ты разбил свое Зеркало ради меня?
– Не говори так много, Анечка, тебе нельзя. Тебе сейчас надо много спать.
– Анечка… Как хорошо-то… И как смешно ты говоришь по нашему.
Она закрыла глаза, но улыбка, улыбка счастья не исчезла с ее лица.
– Шел бы ты отсюда… Лёв, пока сотник не заявился – хмыкнула Улада.
Мне вспомнился еще один бабушкин совет.
– Накормить бы ее нежирным куриным буль… – я поправился – … куриным отваром?
– Сделаем – весело промурлыкала Улада – А ты пока иди-ка от греха.
Я вышел на улицу. На лавочке у соседнего забора сидели две бабы в платочках.
– … Никто не знает, где та страна – продолжала одна из них видно давно уже идущий разговор – И дороги в нее нет. А чудес в ней немеряно.
– Брешешь ты все, не бывает таких домов, чтобы до неба. Как же в спальню-то забираться?
– А у них есть такие короба, что сразу взлетают куда надо.
Ни хрена себе! Это же они про лифт в высотном доме. Неужели на древней киевщине есть еще пришельцы, кроме меня? Между тем, рассказчица продолжала гнуть свое:
– Еще в той стране огромные птицы летают, а в животе у них люди сидят. Самолет называется, потому что сами летают.
– И кто же тебе такие сказки рассказывал?
– Странники говорили, а странники врать не будут.
– Они что, сами те чудеса видели?
– Не, врать не буду, сами они не видели. Им то один хазарин с Подола рассказывал.
Вот блин, так это же Авраам! И нет тут никаких путешественников во времени, кроме меня. А я трепло! Надо было Авраама предупредить, чтобы не болтал. Сам он, может и не верит, но красивые сказочки рассказывать горазд.
– А еще там у каждого есть такое зеркальце малое, что если в него смотреть, то видно того, кто за сотню поприщ. И телеги там сами ездят по дорогам, а дороги те ровные как стекло ромейское.
– Ага, рассказывай. А печки там не ездят?
– Может и ездят. В такой державе все может быть.
Оп-ля, подумал я, так мы же сейчас наблюдаем рождение сказки про Емелю. Наверное, и ковер-самолет тоже моя работа, ну а серебряное блюдечко с наливным яблочком будет прообразом компа с мышкой. Вот так и возникают парадоксы времени и нездоровые сенсации. Постой, ведь это другой мир. Другой ли? Я посмотрел на молодую Луну, темную в свете яркого Месяца. Может быть раньше и у нас тоже были и Луна и Месяц. А теперь остался только один спутник, зато с двумя названиями. Все это следовало обдумать, но думал я лишь о хрипах в легких у моей любимой.
Анюта выздоравливала. Исчез нездоровый румянец, бледные щеки приобрели нормальную краску и округлились скулы. Она уже выходила на крыльцо и сидела там, в своем длинном бесформенном платье с широкими рукавами и оторочкой. Иногда она щурилась на солнце и тогда в уголках ее прекрасных глаз появлялись веселые морщинки. Под предлогом заботы о ее здоровье я приходил осматривать ее дважды в день. Мы держались за руки, смотрели друг другу в глаза и осмотр затягивался. Потом приходил ее отец, счастье закачивалось и нам было так мало этих минут. Казалось, все в Заворичах знали про нашу любовь: и три богатыря и Улада и служанка-наложница, имя которой от меня ускользало, и все соседи. Не догадывался лишь один сотник.
– Проси у меня все, что хочешь, лекарь – сказал он мне – Теперь я тебе обязан.
Я отнекивался, подчеркивал заслуги Улады, но он лишь отмахивался и настаивал. Мне хотелось попросить у него Аню, или хотя бы разрешение ее видеть, но это было бы неразумно. Тогда я попросил у него хорошее вооружение и сразу же получил меч на перевязи, копье, небольшой щит, шлем и тигелей. Кольчуг на складах детинца не было. Увидев меня с таким арсеналом, Илья усмехнулся, Добрыня одобрительно кивнул, а Алеша даже бровью не повел. На следующий день Добрыня занялся моей боевой подготовкой. Первым делом он проверил, как я обращаюсь с копьем и остался удовлетворен моими навыками семиборца. Потом он показал, как упирать копье в землю и под каким углом встречать наскок конницы. На этом обучения меня искусству копьеносца и закончилось; фехтование копьем, которое я видел в самурайских фильмах, не предполагалось, может быть и потому, что древко моего оружия было не легкое, бамбуковое, как у самураев, а более тяжелое, ясеневое. Теперь настал черед искусства владения мечом и я впервые увидел как он достает свой меч из ножен за спиной. С изумлением я узнал в его оружии двуручный самурайский меч, называемый не то «катана», не то «тати», насколько я запомнил из экскурсии по Японии.
– Откуда это у тебя? – удивился я.
– Взял в бою у печенега – с гордостью ответил он – Славный клинок. В наших местах таких не куют.
Интересно, какими путями самурайский меч попал в Степь? Но этого я так и не узнал. Искусство фехтования «по Добрыне» не отличалось изысканностью: мечом следовало либо рубить с плеча, либо колоть. Я смутно припоминал трюки с перебрасыванием клинка из руки в руку, но опозорить себя кинематографическими приемами не решился. Пришел Илья, посмотрел на наши упражнения, одобрительно кивнул и нахмурился.
– Завтра выступаем в поиск. Надо разведать, что там затевает Соловей и булгары.
В этот вечер я снова увидел Аню плачущей.
– Ты уходишь – шмыгнула она носиком – О мой Лёв! Ты был так далеко, а теперь ты так близко и вдруг уходишь!
Внезапно, она успокоилась и вытерла слезы.
– Я знаю, мне мама говорила – она робко улыбнулась мне – Вы должны уходить, а мы должны ждать. Но я знаю как сделать, чтобы ждать было легче. Пойдем, любимый мой…
Ее мягкая ладошка легла в мою и ее пальчики потянули меня куда-то. Луна и Месяц танцевали на небе, а может быть у меня кружилась голова от счастья. Мы шли за дом, но я не разбирал дороги, а потом мы вошли в полуоткрытую дверь сарая и упали на сено. И тут я заметил, что мы оба нагие. Когда мы сбросили одежду? Я этого не запомнил и теперь мы были наги и невинны, как Адам и Ева в раю. Да мы и были в раю. Вот, оказывается, что такое этот «рай»: вовсе не волшебный сад, нет! Это такое состояние души, когда все вокруг перестает существовать, размывается, исчезает и остаются только двое.
Я начал подозревать, чем на самом деле было «Случайное Соединение». По-прежнему было неизвестно как оно работает и кем создано, но его цель стала для меня очевидной. Этот таинственный сервис, этот магический сайт соединял вовсе не случайных людей. О, нет! Случайностью здесь и не пахло. Во множестве миров и времен он выбирал тебе единственную или единственного – твою вторую половину, «инь» твоего «янь» или наоборот. Нам с моей любимой не повезло: мы оказались в разных мирах и в разных временах. Но все это было уже позади. Теперь моя половинка, моя недостающая деталь, мой последний кусочек пазла, была рядом и до нее можно было дотронуться. И я дотронулся.
Предельно осторожно я касался ее, ее плеч, шеи, груди и ее тело тут-же отзывалось. Так длилось одну небольшую вечность и каждое мое движение приближало нас друг к другу. А потом меня не стало, мы слились в единое целое и все расстояния исчезли. Вы слышали когда-нибудь радостный крик боли? Наверное – нет! А я услышал, услышал в тот невообразимый миг, когда познал ее…
…Солнце робко выглядывало из-за леса и заглядывало в приоткрытую дверь сарая, спрашивая разрешения взойти. Я не возражал, лишь бы его низкие утренние лучи не разбудили Аню. Она тихо посапывала холодным носиком где-то у меня подмышкой и я подтянул повыше плащ, чтобы согреть этот носик. Прошли минуты или часы и это были лучшие минуты и часы в моей жизни. Периферийным зрением я заметил какое-то движение и осторожно, чтобы не разбудить ее, повернул голову. На меня, склонив голову набок как зяблик, задумчиво смотрел Неждан и шрамы, перекрещивающиеся его лицо медленно наливались красным. Ну вот, подумал я, сейчас он вытащит свой меч и проткнет им нас обоих. Надо было потянуться за ножом, но любимая так уютно пристроилась на моей груди, что было бы кощунством ее потревожить. Тем более, что против сотника у меня все равно не было шансов. Он в упор смотрел на меня и не двигался, лишь на его лице ходуном ходили желваки. Не двигался и я. Не знаю, сколько времени продолжалась эта игра в гляделки, только в какой-то момент я заметил, что смотрит он вовсе не на меня, а на спящую Аню. Потом его лицо приняло какое-то незнакомое мне выражение, он криво усмехнулся и исчез, как и не было его. Аня зашевелилась и открыла глаза.
– Я долго спала? – спросила она, зевая.
– Не знаю – честно сказал я – Твой отец приходил, пока ты спала.
– И он…? – вскинулась Анюта.
Она хотела воскликнуть: «оставил нас в живых», но в страхе закрыла рот ладошкой.
– Как видишь, Лада – улыбнулся я ей.
– По утрам всегда зови меня Ладой. Это мое утреннее имя – потребовала она – А пополудни – Анютой.
– А когда ты будешь Ингой?
– Может зимой, когда снег ляжет? Это мое зимнее имя. У вас зима бывает?
Я вспомнил лыжный курорт на Хермоне, Иерусалим под снегом, бурное море под моим окном, проливные дожди, сосновые леса Галилеи пахнущие грибами и цветущий Негев.
– Бывает. Только она другая.
– Как это зима может быть другой? Вот у ромеев нет снега, но и зимы у них нет.
– Ты совсем, совсем ничего не знаешь про мой мир!
– Что мне надо знать про твой мир? Мне хватит и того, что он твой. А что в нем главное?
Я задумался. Что самое главное в нашем мире, лежащем за тысячу лет и за тысячу миров от Заворичей? Ответ был очевиден. Я взял щепку и быстро набросал на песчаном полу семь цифр.
– Я видела похожие значки – захлопала Аня в ладошки – Ими пользуются арабские купцы. А что они означают?
– Это путь ко мне в моем мире – пояснил я – Покажи любому в Стране Израиля эти значки и он сразу даст мне знать. Ты можешь их запомнить?
– Я уже запомнила – она закрыла глаза – Стирай.
С непонятным мне самому трепетом я стер запись и стал ждать. Аня открыла глаза, взяла палочку и медленно воспроизвела на песке мой номер телефона. Мне понадобилось лишь поправить цифру 3, которую она написала наоборот.
– Теперь я знаю все про твой мир – гордо заявила она.
Потом она осторожно взглянула на меня и негромко выкрикнула:
– Я рожу тебе сына!
Теперь ее лицо стало напряженным, на него набежали морщинки и, казалось, она чего-то ждет. Сын! Меня устроила бы и дочка, но в этом жестоком мире мальчики ценились больше, а она хотела сделать мне приятно и я это понял. Наверное это отразилось на моем лице, потому что ее морщинки разгладились и она улыбнулась. В этот момент на улице раздался свист, послабее «соловьиного», но тоже достойный. Я выглянул и увидел Добрыню с моим снаряжением в руках, призывно машущего рукой. Аня выжидающе смотрела на меня и я сказал то, что она хотела услышать и то что было в моем сердце:
– Я вернусь, любимая, и мы всегда будем вместе!
Северские земли: знакомлюсь с таинственной ведуньей и Соловьем
Река Трубеж текла по другую сторону детинца там, где частокол крепости нависал над песчаным обрывом. Неширокая в сравнение с Днепром, она все же несла свои довольно быстрые воды легко и мощно. Я невольно задумался над тем, как Трубеж выглядит (или правильнее сказать – будет выглядеть?) в мое время. Наверное, истощенная мелиорацией и растекшаяся по лишенным леса полям, река обмелела и ослабела, но все еще тянется к Днепру.
До брода нас провожал Неждан, хмуро, исподлобья поглядывая на меня одним глазом и сверкая малиново-красными рубцами поперек лица. Наконец он не выдержал, подошел ко мне и прошипел в ухо:
– Яйца отрежу, поганец, если погибнешь!
Логики в его словах не было, но все же это были совершенно правильные слова и трудно было сказать мне что-либо более приятное. Наверное мое лицо разъехалось в идиотской улыбке, потому что он только махнул рукой и отвернулся. Потом они еще о чем-то шептались с Муромцем, прежде чем наш маленький отряд пересек реку.
В последующие дни мы начали наматывать поприща. Этот поход очень напоминал наш рейд по левобережью: такой-же промысел охотой и такие-же ночевки в распадках с посменным караулом. По вечерам у нас оставалось немного времени на беседы.
– Элияху – обратился я как-то раз к Муромцу – Почему Киев-град выступает против печенегов в одиночку?
Когда начались поездки из Израиля в Объединенные Эмираты, нам очень не рекомендовали говорить с местными о политике, мотивируя это тем, что такие разговоры не приветствуются. Напуганные такими предупреждениями, мы, первые израильтяне в Эмиратах, были с эмиратцами политкорректны до омерзения. Однако здесь, на средневековой киевщине, еще не придумали политкорректность, да к тому же сейчас речь шла о наших жизнях, о безопасности детинца и Анюты.
– С кем нам прикажешь объединиться? Наш каган, в попытках окрестить всех вокруг посорился с радимичами и с вятичами, а сейчас послал войско в Ново-град.
– Наверное, теперь он хочет поругаться с кривичами и ильменцами – мрачно добавил Добрыня
Кривичем я когда-то был, хотя и совсем недолго, пока меня не раскусил Авраам.
– А хазары? – спросил я – Хазары могут помочь?
Хазарином я тоже был и тоже не выдержал Авраамовой проверки.
– Ты о чем, Арье? – удивился мой собеседник.
– Ну, ведь это вроде бы мощная страна на востоке с большой армией – осторожно сказал я.
Вся троица уставилась на меня, как обитатели Плезантвиля на инопланетянина, и даже невозмутимый Попович поднял бровь.
– Ты что, спал под кустом с рюриковых времен? – засмеялся Добрыня – Давно прошли те времена, Арье.
– Как ты думаешь, откуда взялись печенеги? – добавил Илья – Раньше-то Хазария заслоняла нас от Поля. А теперь нет той Хазарии и Поле само пришло в Киев.
– Может и зря наш Святослав побил вашего кагана под Тьмутараканью – тихо добавил Алеша.
Это было уже совсем неполиткорректно, зато честно.
– Странный ты какой-то хазарин, Арье – Добрыня подмигнул мне – Говорят, разбросало вас, бедолаг, по семи морям.
– Так что, нет больше Хазарии? – допытывался я.
– Хазары еще держатся в Таврии, но нет в них прежней силы. Теперь они данники Цесарь-града и правит ими не каган, а архонт, князь, если по-нашему.
На этом разговор и закончился, а я понял, что мне надо подтянуться по древней истории. Иногда я вспоминал былины и начинал задавать Илье каверзные вопросы.
– Правда ли – спросил я его как-то раз – Что ты был разбит параличом до тридцати лет?
– Параличом? – удивился он незнакомому слову.
– Болен был – пояснил я – Вроде как в столбняке. На печи сидел.
Все трое расхохотались, Муромец ржал как конь, смешливый Добрыня упал на траву и задрыгал ногами, повторяя: «на печи, на печи», а Алеша лишь улыбался в кулак. Он-то мне и ответил:
– Люди, Арье, еще и не такое переврут, ты их больше слушай.
– А было дело так – продолжил Добрыня, отсмеявшись – Пришел старшой наниматься к кагану, ну и показал ему кое-что из своих умений. Наш князь восхитился, да и говорит: «Где ж ты раньше-то был, гавнюк? На печи тридцать лет просидел, что ли?» Ну вот, с тех пор так и пошло.
– Хорошо, а где же ты так ножички метать научился? – поинтересовался я.
– Далече – Илья помрачнел – Ты про Горного Старца слышал?
Я слышал, точнее – читал, также как и о братстве ассасинов. Он понял это по моему лицу и сказал уже без тени усмешки:
– То-то же. Это тебе не на печи сидеть.
Расспрашивать его о подробностях я счел излишним. В другой вечер я поинтересовался что мы собственно должны выведать. О том, кто такие булгары и как сильно их войско, я не имел ни малейшего представления.
– Булгары землепашцы и торговцы, сами они воевать не любят – пояснил Алеша – Нет, труса они не празднуют, но это если себя защищать. А если дело дойдет до дальнего похода, то они скорее кого-нибудь наймут. Вот мы и посмотрим, кто на нас пойдет в этот раз.
– Зачем булгарским наемникам идти на Киев?
– Не знаю. Может печенеги им что-то посулили. Например, закрыть торговый путь вдоль Серебряного моря, чтобы все товары на восход шли через них.
До меня не сразу дошло, что Серебряным морем они называют Каспийское. Действительно, «каспи» на иврите означает «серебряный».
Прошла неделя, пошла вторая, а мы все шли на восток. Теперь мы двигались с оглядкой, высылая вперед дозор. Немногочисленные деревни и городки мы обходили стороной, не зная, какой прием в них встретим. Маленькие или побольше, все они были огорожены частоколом, а порой и стеной из горизонтально уложенных бревен. И все они лепились по берегам рек, поэтому нам приходилось довольствоваться ручейками, которых, впрочем, было здесь множество. Порой мы встречали охотников или бортников, но они благоразумно делали вид, что не замечают вооруженных людей, а мы им не препятствовали. Мясная диета начала нам надоедать и Муромец разрешил ополовинить неприкосновенный запас ржаных сухарей.
К середине второй недели вдали, на холме над слиянием двух рек, показался город побольше.
– Карачев-град – махнул рукой Муромец – Название-то почти как у моего родного села, как домой вернулся, хоть и далеко еще до Мурома. Тоже наверное булгары воздвигли, если по прозвищу судить. Хотя нет, вряд ли они так далеко от Итиля заходили. Это скорее твои хазары, Арье, город-то назвали.
– Надо бы зайти, старшой – предложил Добрыня – Хоть людей поспрашиваем, а то идем как слепые.
– Дымы над избами тебя не смущают? – спросил Алеша, показывая на город – Не похоже, чтобы печки топили.
Действительно, над городом поднимались несколько клубов дыма, как будто в нем занялось сразу несколько пожаров. Огня, однако не было видно.
…Мы осторожно входили в Карачев через распахнутые и никем не охраняемые ворота в высоком частоколе и город нам не нравился. Был он тих и мертв, лишь низко стелились три или четыре черных дыма. Мертвыми казались избы, мертвыми были заборы, мертвыми казались деревья. Было похоже, что недавно прошел дождь и наша обувь промокла насквозь. Ходить в лаптях было удобно и бесшумно, как в легких теннисках фирмы «Найк», но то было в лесу. Теперь же они чавкали в вязкой глине и приходилось с силой выдирать ногу, рискуя оставить там и сам мокасин и обмотку. Наша четверка осторожно кралась вдоль по переулкам, не зная чего ожидать, Алеша держал наготове полунатянутый Куркуте, рука Ильи застыла на поясе, а Добрыни – на затылке. Я держал свое копье острием вниз, как держал когда-то винтовку с подствольным гранатометом в переулках Хеврона. В проулках валялось какое-то тряпье, битая глиняная посуда, а у одного из заборов мертвой тушкой лежала растопырившаяся безглазая тряпичная кукла, зловещая как клоун из старого ужастика. Первого человека мы встретили в одном из переулков. Это была пожилая женщина, стоящая на коленях спиной к нам и отбивающая странные, монотонные поклоны. Приблизившись, мы с ужасом увидели, что она склонилась над неестественно изломанным телом девочки, из-под которого мутной бурой лентой извивалась засохшая струйка крови. Муромец вышел вперед, загородив своей спиной мрачную картину и милосердно избавив меня от созерцания подробностей.
– Соловьиная работа – сказал голос у нас за спиной.
Мы повернулись и стрела на Алешином луке уперлась в грудь старика. Выцветшие глаза смотрели на нас строго и спокойно.
– Не грози мне, малец – бесстрастно сказал старик нашему стрелку – Нечем тебе мне грозить, кроме смерти. А мне та смерть в избавление будет. Ну, бей же!
Стрела дрогнула и опустилась.
– Что с градом, старик? – строго спросил Муромец – И где ваша стража?
– Стража? – он как будто задумался над трудным вопросом – Стражу наши Змеи порвали на Смородине-реке.
– Какие еще Змеи?
– Не знаю, сам я их не видел. А только вышли наши ратники из детинца, думали «соловьев» побить, да только обманули их те «соловьи», выманили под змеиные зубы.
– Да ты говори толком! Что за «змеи»?
Можно было подумать, что старик напуган и с испугу несет чушь про каких-то соловьиных змеев. Но нет! Он был спокоен, как раввин на похоронах. Впрочем, это и были похороны, похороны его города.
– Сам я тех Змеев не видел – он как будто отчитывался перед кем-то – А из наших ратников вернулся только один, весь израненный и сказал, что порвали их всех Змеи на Смородине. Стали мы его расспрашивать, а он уже неживой. Тут-то «соловьи» на город и навалились, а с ними еще какие-то незнамые люди.
– А дальше? – спросил я с замиранием сердца.
– Дальше? – переспросил он, как будто мой дурацкий вопрос заставил его задуматься – Дальше они добили всех мужиков, кто еще мог держать топор в руках и занялись девками и бабами. Нет у нас теперь девок в Карачеве, всех угнали, кто позор пережил. Да и града больше нет. Хорошо, был дождь недавно, а то все бы давно сгорело.
Он посмотрел слезящимися глазами на черные дымы.
– Но ничего – это прозвучало зловеще – Скоро тот пожар разгорится и будет тогда пепелище. Гасить-то некому.
– Сколько их было? – деловито спросил Алеша.
– Десятка три, а то и четыре. Все больше «соловьи», но и тех было немало.
– «Тех»?
– Не знаю, что за народ – пожал плечами старик – Эти сами не зверствовали, но и «соловьям» не мешали.
– Жалеешь небось, старик, что тем злодеям кров и хлеб давал?
Он посмотрел на Илью, задавшего этот вопрос и его спокойное лицо стало жалким и сморщенным.
– Когда ж то было? Да и кто тогда знал, что они озвереют и стыд потеряют? Эх, надо было нам под владимиров крест идти, все целее были бы.
Наш отряд вышел из мертвого города и двинулся на восток, туда, где по указанию старика, текла река Смородина. Там мы предполагали обнаружить основные силы Соловья и непонятных «тех» людей. Таинственных «змеев» мы сочли разумным не упоминать к ночи.
– Теперь ты понял, старшой, почему нам каган не велел трогать Соловья? – мрачно спросил Алеша.
Муромец ничего не ответил, лишь прибавил шагу, но внезапно остановился и тихо и невнятно прошипел:
– Каган, не каган…
Он мотнул головой, как бы отгоняя муху и мы продолжили движение. Мне вспомнилась давно читанная фраза про «дубину народной войны» и я понял, что и дубина, несмотря на отсутствие лезвия, может стать обоюдоострой. «Соловьи», начинавшие как народные мстители и пользовавшиеся всенародной поддержкой, выродились в откровенных бандитов, ненавидимых всеми.
Мы нашли неширокую и неглубокую реку Смородину, берега которой сплошь заросли орешником, и двинулись вверх по ее течению, туда, куда указывали многочисленные следы сапог и лаптей.
– Смотрите! – тихо вскрикнул Добрыня.
На мягкой, влажной от дождя и реки земле, рядом с человеческими следами виднелись две цепочки трехпалых отпечатков, напоминающих птичьи. Вот только была эта птичка, если речь шла о пернатых, побольше страуса размером: след был в две человеческие ладони.
– Змей! – прошептал Алеша с дрожью в голосе.
По этим, двойным, человеческим и «змеиным» следам, мы шли еще довольно долго.
– Тише! – прошипел Илья, резко остановился и потянул носом.
Нам, давно не евшим нормальной пищи, уже щекотал ноздри ароматный запах похлебки из многочисленных костров. Действительно, следовало вести себя потише. Тем временем, быстро, необычайно быстро для этой местности, навалился вечер. Мы перекусили сухарями и запили их водой из Смородины, облизываясь на далекие вкусные запахи. Тем временем ночь взяла свое и на небе появился Месяц, а потом и Луна. Следовало выходить в поиск.
– Со мной пойдет Арье – приказал командир.
Я снял свой тигелей, отдал его Добрыне и неслышно, как успел уже научиться у товарищей, пошел след-в-след за Муромцем. Копье я держал в правой руке, по бедру меня несильно бил хорошо подогнанный меч в пропитанных кабаньим салом ножнах. Свой щит я благоразумно оставил в Заворичах. Через некоторое время Илья махнул ладонью вниз и мы поползли. Делать это с копьем в руках было не слишком удобно, но я вспомнил как нас гоняли по полосе препятствий и навыки вернулись. Муромец одобрительно покосился на меня: было похоже, что и в Армии Обороны Израиля и у Горного Старца бойцов натаскивали по одной и той-же методике.
Ползущий впереди меня командир поднял руку ладонью вверх: стой. Я подполз к нему. Отсюда, в лунно-месячном свете была видна стоянка наших предполагаемых врагов. Горели костры, вокруг которых сидели люди и было расставлено разнообразное оружие: связки длинных копий и короткие, наверное кавалерийские луки. В подтверждение моих предположений, время от времени ржали невидимые в полумраке кони. Муромец снова предупреждающе поднял руку вверх: к нам шли двое. В свете лун можно было рассмотреть только длинные темные волосы на непокрытых головах. Они о чем-то негромко говорили между собой и их язык был странным и совершенно мне незнакомым, вот только его звучание напоминало что-то давным-давно забытое. Один из двоих подошел совсем близко к нам, задрал длинный кафтан и зажурчал мощной струей. Второй подошел к нему, ударил первого по плечу, что-то сказал и оба засмеялись.
– Элоре! – произнес подошедший – Элоре!
Я вспомнил. Это было в Будапеште, куда мы завалились провести выходные после сдачи очередного проекта, воспользовавшись дешевыми авиабилетами. «Элоре, элоре» кричал тогда в пивной подвыпивший венгр, пытаясь подвигнуть на какие-то подвиги своих таких же весело-пьяных друзей. Но тогда это были воспитанные европейцы и их, даже если бы они и стали агрессивны, можно было бы успокоить с помощью таких же воспитанных европейцев или политкорректной венгерской полиции. Сейчас же, в двух шагах от меня поливали своей венгерской мочой не то северскую, не то вятскую землю два чрезвычайно опасных древних прародителя тех корректно-веселых венгров. И я затаил дыхание, чтобы не выдать себя. Так вот кого наняли булгары!
Ветер подул на нас и звуки изменились, приобрели иные обертона. Теперь из лагеря явственно слышались женские и детские голоса, плач младенца или даже нескольких. Вот те на! Оказывается, это вовсе не войско, а очередное переселение народов. Интересно, почему они всегда движутся с востока на запад? Неужели на востоке выше рождаемость? Или все эти гунны и татаро-монголы просто следуют вращению земли, идут по каким-то неведомым им самим магнитным линиям?
Муромец ткнул меня пальцем в плечо и показал влево. Оттуда надвигалось нечто непонятное и страшное, с трудом, но все же различимое в ярком свете лун. Чудовище подковыляло поближе и я разглядел огромную ящерицу с морщинистой, обвисшей кожей на морде. Но размеры, размеры! Существо было невероятно большим, огромным, как самый большой из виденных мной крокодилов. И все же я едва сдержал нервный смех. Несмотря на гигантские размеры, «Змей» был именно ящерицей, а не сказочным драконом, не аллигатором или тому подобным чудовищем. Он и двигался как варан или игуана, смешно выбрасывая вбок когтистые лапы и двигая из стороны в сторону острой змеиной мордой. Да это и был варан типа тех, что можно было найти в мое время на островах Комодо и Ринча, но, пожалуй, покрупнее. Змей высунул длинный и тонкий раздвоенный язык и повернул морду в нашу сторону. Я вспомнил, что ящерицы и змеи имеют органы обоняния на кончике языка, анализаторы молекул воздуха. Только тут я заметил нечто вроде упряжи или ошейника, надетых на Змея, причем концы поводка держал человек в плаще с капюшоном. Двое венгров отпрянули и что-то испуганно прокричали на своем языке. Человек в капюшоне им ответил, наклонился к Змею и что-то ему сказал. Чудовище рвануло вперед так, что поводырь едва удержался на ногах от сильного толчка. Теперь варан несся к нам, а за ним бежали трое: поводырь и два давнишних венгра. В месячном свете сверкнули лезвия то ли длинных ножей, то ли коротких мечей. Решение пришло мгновенно…
– Тебе людей, мне Змея! – крикнул я и увидел кивок Муромца.
Он уже вскочил резко, как подкинутый пружиной и в его руке тускло сверкнул короткий клинок. Но что он делал дальше я не видел, сосредоточившись на Змее. Огромный варан несся на меня, размахивая лапами как иноходец, от чего его тело и голова болтались из стороны с сторону. Я подкинул копье и перехватил его снизу. Змей остановился, оперся двумя передними лапами о березу, открыл зубастую пасть совсем близко от меня и высунул язык, наверное не доверяя своему зрению и пытаясь убедиться, что жертва близко. Зря он это сделал. Я отскочил в сторону и воткнул копье ему в голову. В самый последний момент я сообразил, что наконечник может отскочить от черепа и снизил удар. Острие вошло под подбородок Змея, в складки кожи под мордой и пригвоздили его к смутно белеющему стволу березы. Он задергал всеми лапами, завертелся, размахивая во все стороны длинным хвостом, но вырваться не смог – копье держало крепко. Я выхватил меч и ударил туда, где острая голова переходила в худые плечи. Раз, другой… Я рубил и рубил… Вскоре голова чудовища отделилась от тела и висела теперь только на складках кожи, но лапы и хвост не переставали безумствовать. От лап мне удавалось увернуться, а вот шершавый хвост несколько раз ощутимо прошелся мне по лицу.
– Арье! Угомонись! – орал Илья – Уходим!
Я оставил в покое несчастного Змея и огляделся. Неподалеку лежали тела обоих венгров и змеиного поводыря, а к нам от костров уже бежали услышавшие шум вооруженные люди…
Мы уходили от погони по руслу Смородины, чтобы не оставлять следов. Впереди, полупрыжками несся Муромец, все время подпрыгивая и посматривая во все стороны. За ним тяжело бежал Добрыня, разбрызгивая воду и спотыкаясь на скользких камнях. За Добрыней следовал я, задыхаясь от непривычно долгого бега в тяжелом тигелее. Мое копье осталось в морде Змея, а обнаженный меч приходилось держать в руке, потому что вложенный в ножны, он мешал бежать. Замыкал наше бегство Алеша, со стрелой наложенной на Куркуте и постоянно оглядывающийся назад. И все же уйти нам не удалось…
Наперерез нам из леса выскочили несколько всадников. Некоторые в пластинчатых латах, некоторые в кольчугах, а один и в таком-же, как и у меня тигелее, они держали в руках кавалерийские пики, а их длинные, не прикрытые шлемами волосы развевались по ветру. Выглядели они именно так, как по моему книжно-киношному представлению и должны были выглядеть средневековые венгры: темноволосые, со свисающими вниз усами и густыми, надвинутыми на глаза бровями. За стремя каждого мадьяра держался пехотинец, в которых, по топорам и заросшим бородами лицам я признал соловьевцев. С одного из коней в воды Смородины соскочил человек, сидевший ранее за спиной всадника. Он подошел к нам, разминая ноги и было заметно, что твердая земля для него привычнее качающегося седла. Не торопясь он потянул из ножен кривую саблю.
– Ну, здравствуй, Илиас – сказал он.
– И тебе не хворать, Соловей – негромко отозвался Муромец и я заметил, как он отставил носок левой ноги, готовясь к прыжку.
Я с интересом взглянул на его противника. Соловей был не стар, но и не молод, лет пятидесяти, если судить по мерка 21-го века. Был он совершенно лыс или гладко выбрит, а его густая седая борода была, в отличии от остальных соловьевцев, аккуратно подстрижена. На груди его туники был намалевал белой краской сложный символ из множества соединенных крестов и ветвистых свастик.
