Читать книгу: «Мальчик по вызову», страница 9
Зазвонил телефон, пришлось отодвинуть шторку, чтобы взять его с подоконника. К своему удивлению я увидела «Артур» на экране смартфона.
– Привет!
– Привет! У меня к тебе деликатная просьба. Ты можешь мне привезти там зубную щетку, полотенце, еды в больницу. Просто я не хочу, чтобы кто-нибудь с работы знал, где я нахожусь.
– Ты в больнице? А что случилось?
– Отравление.
– Преднамеренное или случайное?
– Давай, при встрече, не хочу по телефону.
– Диктуй адрес!
Что-то мне подсказывало, что Артур не отравился беляшом на Курском вокзале.
Не люблю больницы: они символизируют проблемы. И если проблемы чем-то пахнут, то, наверное, ароматом лекарств. Рядом с больницей в моём родном городе находится похоронное бюро, чтобы, так сказать, экономить время посетителям. Вот такие оптимистичные больницы в России. Прежде, чем идти в больницу, нужно бы морально подготовиться, но у меня не было времени. Я, не раздумывая, откликнулась на просьбу Артура. В приёмном покое пахло «затхлостью». Артур вышел ко мне, и мы пошли прогуляться во двор.
– Ты это из-за него?
– И да, и нет. Ещё, наверное, из того, что я старею, Маш. У меня лицо опускается вниз, недавно нашёл седой волос в голове, я начал смотреть европейское кино, и оно мне даже начало нравиться, раньше я мечтал о пляжах, а сейчас хочу в Англию и Ирландию. Раньше я мог бухать без остановки, в сейчас меня клонит в сон от выпивки, и мне алкоголь даже больше не нравится, он тупо невкусный.
– Как с языка снял! Ты младше меня на три года и уже ноешь, что стареешь. Подожди хоть немного, ты рано паникуешь.
– На меня всё так навалилось. Меня словно стены начали сдавливать. Я прям сплюшился. Я как выжатый лимон. Я и молодым никому не был нужен, а теперь вообще!
– Да, мотиватор с меня сейчас некудышный, я и сама не прочь удавиться. Что я тебе могу сказать, если хочешь убить себя, десять килограммов шоколада, говорят, смертельная доза. По мне самая приятная смерть. Хотя зубы могут испортиться.
– Да, действительно, звучит не очень жизнерадостно. Хотя бесчувственность мне сейчас пригодится.
– Мне обычно помогают слащавые романтические комедии и танцы под Рики Мартина.
– Не помогло. А как он?
– Рики Мартин?
– Ты знаешь, о ком я!
– Говорит, что завязал.
– Время покажет. Ладно, пошли съедим по гамбургеру.
– Да, долгая и мучительная смерть – это наш вариант. Хотя моя жизнь – это долгая и мучительная смерть.
– Как с языка сняла!
– А тебе можно выходить за территорию?
– Я решил сбежать. У меня через пару дней рейс в Дубай.
– И ты решил отравиться?! Вот ненормальный! Мог бы в Дубае с небоскрёба скинуться!
– Хорошая идея. Знаешь, тебе стоит работать спасителем самоубийц. И мёртвого своим черными шуточками поднимешь.
– Знаешь, нам не для чего и не для кого жить, но и умирать нам не за чем.
– Отличный слоган для реабилитации.
Мы пошли в ближайший фастфуд – неприкаянные, потерянные, одинокие. Мы мучительно искали смысл, но его всё не было и не было. И тогда мы решили, что да просто так тоже неплохо. Смысл, смысл, смысл, да кому он нужен вообще?!
А вдруг бы его попытка удалась? Был человек и не стало человека. Я пыталась представить свои эмоции, если бы Артур умер. Не, смерть вызывает у меня мало эмоций. И меня в родном городе последнее время больше приглашали на поминки, чем на свадьбы, поэтому похороны я переносила равнодушнее, чем посещение больниц. «Жизнь плохо переношу в последнее время», – подумала я, когда мы заходили в метро.
Ненавижу слово «работа». Ту работу, что с восьми до пяти, ту, что «все работают, и тебе нужно», ту работу, что «ну денежку то зарабатывать нужно», ту работу, что «перебиться то надо», ту работу, что не приносит никакой радости, ту работу, что «шеф – редкостный козёл, но его слушать надо, а то без денежки останусь», ту работу, что «кошмар моей жизни», ту работу, что «вот бы завтра не проснуться, чтобы туда не переться», ту работу, что «от зарплаты до зарплаты», ту работу, что «да что б она провалилась». От слова «работа» у меня начинается нервный тик. Это слово наводит на меня панику. У меня работофобия. Она вызывает у меня рвотный рефлекс, отторжение. Работа!!! Это пытка XXI века. Работа!!! Бессмысленна и беспощадна. Я бы запретила это слово на законодательном уровне. Работа!!! От неё у многих импотенция. Работа!!! У многих из-за неё облысение. Работа!!! У многих из-за неё нервный срыв. Работа!!! Слово «чума» вызывает меньше паники, чем оно. Чумы то больше не существует. Работа!!! Я просыпаюсь в холодном поту, когда мне снится, что я «работаю». Перебираю бумажки, выдаю бумажки, складываю бумажки, делаю годовые отчёты. Работа!!! Её я боюсь больше старости. В аду я буду «работать». Блин, неужели и на Земле и в аду я должна работать? Ад даётся за что-то, то есть ты должен нахапать чего-нибудь, совершить какую-нибудь гадость, а потом уже попасть в ад. Но большинство работает просто так, потому что так надо. То есть живут в аду на Земле. Вот недавно слушала выступление одного стендап-комика, где он говорит: «А что если рай – это совокупность мест, в которых ты побывал, совокупность книг, которые ты прочёл, музыки, которую ты слушал. Пробуйте, нужно пробовать! Потому что хреново, если в аду ты будешь видеть город Бобров и слушать песню «О Боже! Какой мужчина!» Ещё он говорил, что стоит уехать из своего города, тогда хотя бы будет история для детей. Пусть хоть на вокзале в Москве выйти, а потом обратно. Я уже в Москве не первый день, предположим, в раю я буду видеть остров Пхи Пхи и слушать Людовико Эйнауди, предположим, в раю я буду общаться с Артюром Рембо. А что мне делать оставшееся время в этом мире? Истории для детей, которых у меня не может быть, уже есть. А вот дальше то что? Я уже много чего перепробовала, настало время, когда должно что-то получаться. Но не получается… Мне остается лежать на печке и рассказывать несуществующим детям о том, как я хотела осуществить хотя бы один из моих замыслов, реализовать хотя бы одну мою идею. До конца жизни фоткать котиков в инстаграм – это моя участь? Ад в виде «работы» – это моя судьба? Да что ж такого я сделала в прошлой жизни?! Пора что-то менять. Может, проголосовать за Ксению Блонд на выборах президента? Не, слишком рискованно. Может, покрасить волосы в красный цвет? Не, слишком малозначительно. Может, стать видеоблогером? Не, они, в основном, подростки, да и не люблю я это дело. Может, выйти замуж? Не, это ж мужа нужно сначала найти. Может, купить новое платье? Не, слишком дорого. В общем, труба.
А что если жизнь – это и есть ад. Ты гонишься за счастьем, настигаешь его, а оно может в любой момент исчезнуть. Мы же находимся в постоянном страхе, то, чего мы добились, постоянно под угрозой, то, чего мы не добились, мы можем так никогда и не добиться. Ни в чем нельзя быть уверенным. Неужели ад страшнее унылого существования? Вряд ли. Может быть, там повторяют нашу жизнь снова, только мы знаем, чем всё закончится. Когда не знаешь, что останешься неудачником, всё-таки проще. А когда смотришь на себя и знаешь, что ты безнадежный унылый червь, вот тогда, конечно, расстраиваешься.
– Значит, у тебя гражданство РФ и диплом? И ты не можешь найти работу? – спросил Матвей, наш «местный журналист», когда мы с ним обедали на кухне.
– Ага.
– У меня гражданство Казахстана, и то меня взяли на местное телевидение. Правда, стаж у меня пять лет.
– Стаж – наше всё. Никому мы не нужны малостажные.
– И платят мне всего тридцать, хотя обещали пятьдесят.
– Тридцать?! Ё-моё, то есть ты оставил маленького ребёнка, жену, хорошую работу в Астане, чтобы здесь работать за тридцатку и жить в хостеле? Тебе ж даже копить не с чего! Чисто выживать!
– Сейчас я сам себе показался придурком, честное слово. На самом деле меня пригласили на другую работу, но я не сказал, что не гражданин РФ, им это потом не понравился. Зато нашёл другую работу.
– Со мной определённо что-то не так. Если даже гражданину Казахстана дают нормальную работу… Может, это, меня кто сглазил.
– Могу посоветовать бабку!
– Разве что бабку с жильём и открытыми вакансиями!
Матвей намазал кусок хлеба увесистой порцией масла. «Он ещё может жрать и не толстеть! Почти сорок лет человеку, а он жрёт всё, что душе угодно, и худой. Вселенская несправедливость! Маша, заканчивай завидовать! Унылый завистливый червь! Воображаемые удары по обеим щекам! Взяла себя в лапы!» – подумала я.
– Ольга Георгиевна опять отчитывала меня, как ребёнка, за то, что я не заправляю кровать и оставляю посуду в раковине. Почти сорок лет мужику, а нужно слушаться комендантшу!
– Подари ей конфеток, она это любит – презенты.
– Возьму на заметку. А ты пробовала отправлять резюме на тот новостной сайт, что я тебе советовал?
– Да, они первые отказную прислали.
– Ну, профессиональным стреляльщиком сигарет ты всегда можешь быть! Вот не знаю, как тебе это удаётся! Мне Стас никогда свои коричневенькие сигареты не стреляет! А тебе даже Ольга Георгиевна стреляет.
– Главное – утвердительная постановка вопроса, риторическая.
– Будешь ролл с креветкой?
– Конечно! На тебе вафельку!
После того, как мы сходили покурить, меня подкараулила Ольга Георгиевна. Сначала она спросила, что лучше надеть на юбилей дочери – черный кардиган или бежевый, а потом завела тираду:
– Не советую с ним общаться. Он такой неаккуратный! Наверное, все казахи такие. Я серьёзно.
Да, Калашников её любимчик, вот она за мной слежку и устроила. Не, они слишком высокого мнения о моей личной жизни. И если мной начала интересоваться Ольга Георгиевна и проявлять симпатию, это признак того, что пора валить. «Это дно, авторитет в хостеле – это дно. Ну хотя бы где-нибудь! – успокоила себя я. – Не, это дно! Скоро мне начнут бесплатно давать стирать! Какой кошмар! Я становлюсь постоянным жильцом! Скоро мне дадут ключ от шкафчика, где гель для душа с лавандой! Беда, беда!»
Денис вернулся в хостел крайне молчаливым, настороженным и нелюдимым. Он сразу сел к ноутбуку. Весь его вид говорил: «Не трогайте меня!» Я не на шутку забеспокоилась, поэтому раздобыла сигарил, чтобы всё у него разузнать. «Может, он в курсе про Артура!» – подумала я, но вскоре поняла, что ошиблась. У Дениса были свои неприятности.
– В общем, меня вызвали в очередную дыру на заказ. Я часа три искал этот загородный дом, замерз как собака. Пришлось вызванивать клиента, он не брал трубку. Я с ужасом представлял, что проделал весь этот путь зря. Наконец, когда добрался до места, меня встретили два качка, хотя я договаривался только с одним. И оказалось, что эти двое амбалов вовсе не геи. Они устроили такой челенж – вызови гея и поиздевайся над ним. Я буквально сразу заподозрил неладное, потому что они придуркавато хихикали всё время, были под чем-то. Они таращились на меня, начали расспрашивать, как я стал геем, какие у геев привычки. «А вы натуралы, что ли?» – удивился я. Они опять начали хихикать как идиоты. Я весь напрягся. Обстановка накалилась, когда один из них «дунул», а я отказался, мне ещё нужно было на один заказ, хотел сохранить ясную голову. Его разозлило, что я не поддержал компанию. Я думал уже только о том, как бы поскорее свалить. Один из них был борцом, начал показывать мне приёмы, хотя я его не просил, потом начал отрабатывать на мне, хотя я не соглашался. Всё было похоже на те дебильные сны, про которые я тебе всегда рассказываю. Всё как-то нелепо. Один из них начал махать кочергой для камина, или как она там называется. И, в общем, посоветовал другу засунуть её мне в задницу. Я понял, что настала кульминация и пора валить. Я со всех ног дал дёру. Они даже сообразить ничего не успели. Бегу, бегу, бегу на трассу, вскоре понимаю, что чего-то не хватает. Я оставил у них свою барсетку. Это надо ж! Хорошо, что телефон был в кармане, хоть в этом повезло. Мой сухой шампунь, моя любимая зубная щётка, моя кредитка, мой проездной… Трындец! Мне пришлось выпрашивать деньги у одного случайного прохожего, чтобы добраться до хостела. Мужик добрый оказался, он сразу понял, что я влип и мне нужно помочь. Всё! Я завязал. Хватит с меня этого экстрима! Да здравствует теперь политика!
– Да, отвратный у тебя получился вечерок!
– По шкале стремности от одного до десяти – одиннадцать. Ещё я рукой ударился в дверном проходе. Еле ей шевелить могу.
– Может, тебе к врачу?
– Разве что к психиатру, чтобы всю эту хрень забыть.
– Этим больше гипнотизёры занимаются.
– Сколько же этих городских сумасшедших! Я даже не понял, зачем им понадобился. На редкость тупой челенж – найди гея. Я что розовый флагминго, чтобы на меня глазеть!? Я из зоопарка, что ли?! Придурки! Я – человек, блин!
– И тебе, человек, нужно успокоиться! Срочно! И расслабиться. Послушай релаксную музычку. Ты в безопасности, теперь всё в порядке.
Хотя не знаю, можно ли вообще в этом мире быть в безопасности? Вон говорят, от несчастных случаев в душе погибают больше, чем от терроризма. Такое ощущение, что мы всегда под угрозой. И всё нам остаётся только забить, чтобы продолжать жить дальше.
– В подростковом возрасте мне казалось, что я какой-то потенциальный преступник. Ведь у меня всегда было, что скрывать.
– А я в подростковом возрасте думала, что когда-нибудь стану «Мисс универ». Я была страсть как очаровательна, висела на доске почёта и играла в школьных спектаклях. Я была супер. А потом оказалось, что я не буду больше расти. Я думала, что буду красоткой, а оказалось, что лишь пробником красотки. Это было для меня страшным открытием. Я была очень успешным ребёнком, а потом мне стало на всё наплевать. Я хотела быть красивой, чтобы мальчики смотрели на меня по-прежнему. Но я стала хоббитом. Всё не могло больше быть, как раньше. И следующие пятнадцать лет жизни ушли на то, чтобы смириться с этим.
– Жизнь – боль! Какая-то куча дерьмища!
– О этот жестокий беспощадный мир, где людей ставят последним в ряду на физкультуре!
– О этот жестокий беспощадный мир, где ты можешь запасть на учителя физкультуры!
– Интересно, хоть когда-нибудь эта жизнь может наладиться?
– Без понятия!
Странное это состояние – депрессия. Тебе хочется испариться и забрать с собой все следы пребывания на земле. Тебе хочется забыть всё, что с тобой связано. Тебе хочется пожертвовать себя на органы, чтобы увидеть в своей жизни хоть какой-нибудь смысл. Тебе хочется жить кем-нибудь другим. Да тебе вообще почти ничего не хочется, разве что увидеть перспективу. Ты искренне желал чего-то добиться, ничего не получилось, а на меньшее ты не согласен, тебе не нужно это меньшее, компромисс для тебя невозможен. И я не я, если выберу не то, что хочу, а то, что подвернулось, то, что под руку попалось. Зачем мне то, что мне не нужно? А то, что нужно, я получить не могу, как ни пытаюсь.
Депрессия у нас проявлялась по-разному. Денис был озлобленным, я апатичной, Илья стал шутить ещё больше, чтобы ни на что не обращать внимания. В их возрасте, чтобы избавиться от депресняка, мне было достаточно посмотреть фильм в духе «Прощай, Кристофер Робин», съесть пироженку и поплакать. Теперь же эта фигня не срабатывает. Раньше я чувствовала, что у меня ещё масса времени и возможностей, теперь же я понимала обратное. У меня есть только я, ничего больше: ни кола, ни двора, ни ребёнка, ни котенка. Хотя коты есть, разумеется.
И эта поздняя осень… Такое ощущение, что деревья побрили налысо, и что все эти деревья – женщины. Такое ощущение, что мир сделали черно-белым, все такое тусклое, блеклое. Такое ощущение, что у художника закончились краски. Такое ощущение, будто с девушки смыли весь марафет. Такое ощущение, что всё – сплошное «до», и ничего «после». В общем, плохие какие-то ощущения. Хочется немного повеситься. И этот пронизывающий холод, ты же упрямо щеголяешь в легком ярком пальто. И на небе ни одного облачка – сплошь серое пространство. Эпидемия пасмурности. Вот у медведей никогда не бывает депрессии, они же всю осень спят. Проснулся, пососал, снова заснул. Проснулся, пососал, снова заснул. Ноябрьский дневник бурого медведя. Хотя некоторые люди годами живут в подобном режиме. Когда безработица, лузерство, лень и так далее.
У Дениса депрессия закончилась быстро, он как-то сорвался на «последний заказ» и втюрился в клиента – менеджера супермаркета. «У менеджеров «Ашана» есть деньги на эскорт?» – удивилась я, когда Денис показывал мне фотки своей новой любви. «Он – москвич» «Аааа, тогда понятно». Вскоре Денис начал пропадать у менеджера задарма, то есть «по любви». А у Калашникова появилась очередная заезжая студентка. Я подумала, что пора бы и мне чего-нибудь менять. «Пора что-то менять, пора что-то менять… Блин, но я уже сколько раз пыталась?! Значит, надо пытаться ещё. Чтобы снова облажаться? А вдруг? Не вдруг. А вдруг? », – разговаривали у меня на плече черный ангелок с белым.
Какой-то психолог сказал: «Каждый оказывается там, где он больше всего компетентен». Так, в чём же я компетентна? Поняла. По его логике я – надсмотрщик котов.
В одной передаче в зрительном зале я увидела актёра, которой жил когда-то со мной в комнате. В другой передаче в массовке я увидела стендапера, с которым мы выступали на «открытом микрофоне». «Они все, что ли, ходят по съёмкам?» – разозлилась я. Погуглила, сколько платят зрителям на съёмках – в среднем семьсот рублей. Записалась сразу на двадцать передач. А съёмочный день зачастую часов двенадцать. «Это марафонская дистанция!» – сделала я себе вызов.
Ничего черного, никакой клетки и полоски, никаких вязаных вещей, никаких надписей. В общем, у меня под эти критерии подходило только платье цвета фуксии. В нём я и вышла на марафонскую дистанцию. Первым на очереди был «Новогодний «Голубой огонёк». В десять часов у Мосфильма уже стояла очередь из желающих попасть на мероприятие и получить за это деньги. Нам выдали заветные «талончики», которые гарантировали «гонорар» в конце съёмочного дня и загнали в какую-то подсобку. Девушки уже через пять минут все преобразились: переоделись в вечерние платье, надели каблуки. «Просто бал дебютанток, ё-моё!» Здесь были люди всех возрастов: и пенсионеры, и студенты, и среднего возраста. Здесь были люди разной внешности: и «тёлочки», и «серые мыши», и откровенные дурнушки, с мужчинами также. Здесь были и семейные пары, и матери с дочерьми, и тёлочки-подружки, и одиночки, наподобие меня. Такой разношёрстной публики я не встречала, наверное, даже на Дне города.
Наши вещи заперли в той кладовке, где мы переодевались, и вскоре запустили в павильон. Вот оно царство бутафории: ненастоящие фрукты, ненастоящие стены, «дюшес» вместо шампанского. Нам напомнили, что фоткать запрещено:
– Запрещено – значит, запрещено. То есть совсем запрещено. Да, совсем, совсем запрещено. И со звёздами тоже фоткаться запрещено. Штраф – бесплатное путешествие домой.
Не успели мы усвоить информацию, как на сцене уже появились две популярные личности.
– Так, аплодируем очень громко! – объявил помощник режиссёра. – А то в первом часу ночи мы будем записывать аплодисменты: сидеть здесь, как идиоты, и дико вопить под эту же песню, уже без звезд.
Рядом со мной сидел завсегдатай массовок, можно сказать, городской сумасшедший Толик. Он рассказал, что его «марафон» длился два месяца. Шестьдесят дней беспрерывной массовки. Шестьдесят дней!
– Как ты выжил?
– С трудом.
Мы хлопали, как сумасшедшие, сожгли полтонны бенгальских огней, запустили ещё больше серпантина. Я представляла, сколько сожгла калорий, чтобы поднять себе настроение. Я переживала, смогу ли завтра говорить, как бы не сорвать голос. И на голову постоянно сыпался конфетти. В перерывах приходилось стряхивать с себя последствия бутафорских осадков.
Певец Алексей Соловьев танцевал на сцене, как заведённый. Потом напевала его песню всю неделю. Другой певец выступал на фоне гигантского сувенирного шара, в котором разыгрывали романтическую сцену два танцора. Чувствовала себя так, будто попала в супер 3D телевидение, будто смотрела телек в очках виртуальной реальности.
На декорацию «балкон» поставили самых красивых мальчиков и девочек. Своеобразная vip-тусовка. Мы все наблюдали за ними, как за небожителями: им давали детское шампанское, чтобы зафиксировать брызги. Ещё красивых мальчиков и девочек ставили танцевать перед сценой. Одну красотку даже посадили за столик со знаменитым певцом, когда снимали его «новогоднее обращение» к стране. «Интересно, а почему эти режиссёры к президенту не подсаживают какую-нибудь телочку, когда снимают его обращение? Хотя будь их воля…»
К концу дня все орали и аплодировали уже на автомате. Никого уже не интересовали звёзды, все уже хотели нормально поесть и завалиться спать. Я не ожидала, что визжать и хлопать настолько утомительно. «Будто двадцать вагонов разгрузила»
В конце дня, уже в первом часу ночи, нас выстроили в очередь «для получения денег». Один массовщик не выдержал напряжения и свалился на мокрый снег. Сначала люди изображали сочувствие, пытались оказать первую помощь, а потом посадили на полителеновый пакет и продолжили получать свои семьсот рублей: настолько всем хотелось домой, всем нужно было успеть до закрытия метро.
На следующий день я пошла на съёмку новогоднего номера певицы Ксюши. Перед Парком Горького выстроилось три длинных шеренги желающих на халяву покататься на коньках и даже получить за это тысячу рублей. Естественно, оплачиваемых мест было меньше, чем человек в этой толпе. Вышла бригадир и начала просто брать за руку тех, кто был в белом и красном, за тем тех, кто был в штанах с оленями. Я надела очки с оправой в форме сердечек. Все вокруг тут же начали нахваливать мои очки. Вскоре бригадир выцепила и меня на съёмки. «Аллилуйя! Боже храни мои очки!»
– Если с коньками что-нибудь случится, денег не получит никто! Берегите арендованные коньки, как новорожденного! – предупредил нас помощник режиссёра.
Кататься на коньках с бенгальскими огнями в руках весело… Первые три часа. На четвёртом часу хочется уже немного повеситься. К тому же, мыльная пена, изображающая снег, постоянного летит в глаза, а от пиротехники закладывает уши. Но жажда наживы за собственное веселье заставила всех дотерпеть до конца. Только из-за этого и платят зрителям-массовщикам: в противном случае никто бы не оставался до последнего дубля.
День третий – съёмки моего любимого шоу «Модный суд». Вернее, оно было моим любимым, пока я не пришла смотреть, как его снимают. Нет, ведущий был душкой, веселил весь зал, но сидели мы на каких-то ступенях и через пару часов у меня так болел зад, что я проклинала всё и вся. Мы видели коллекцию Вячеслава Волкова, выступления знаменитостей, результаты преобразований героев стилистами, но я думала только о том, как бы быстрее встать с этих ступеней. Новогоднее настроение, Останкино, конфетти, разговоры о моде, «а у меня болит зад».
– Одна моя домработница как-то сказала: «Обожаю Шано Кокель», – решил пошутить ведущий, историк моды Александр Савельев.
Закончили в часу первом ночи. На проходной увидела яркую вязаную шапочку. «Какая крутая шапка!» Потом присмотрелась и узнала известного ведущего тревэл-шоу. Он разговаривал по телефону на ходу:
– А вы были когда-нибудь в Таиланде?
Я пошла вслед за яркой шапкой.
– Джон, а можно с вами сфотографироваться! Моя мама вас обожает.
Интересно, сколько раз ему говорили про мам? Однако путешественник не разозлился, прервал разговор и сфоткался со мной. Вот это терпение и выдержка! Ещё мне понравилось, что он был с рюкзаком за спиной, в штанах цвета хаки и толстовке. В сочетании с шапочкой его прикид выглядел так, будто он буквально через десять минут выдвинется на Северный Полюс.
День четвёртый – съёмки «Супер «Новоднего огонька» на другом центральном канале. Здесь решили эксплуатировать детей с популярного вокального шоу: использовали их во всех номерах. Меня всегда поражало, как разрешают центральным каналам задерживать детей на съёмках после полуночи. Это же противозаконно.
В туалет нас выводили группами по пять человек, перерыва на еду, как такового, тоже не было. Почувствуй себя конём в стойле, как говорится. Проведи двенадцать часов на ступенях в студии. «Если я буду долго ходить на массовки, нужно бороться на её права! Это никуда не годится! Вон даже собаку, которую девочке подарил известный певец, покормили. А мы тут, как стадо, ждём уже четвёртый час, когда выпустят поесть. Ни шагу влево, ни шагу вправо. Будто мы и не люди вовсе! Чувствую себя овечкой».
День пятый – съёмки общественно-политического шоу «Время рассудит». Дресс-код: черные брюки, даже у девушек, рубашки и блузы пастельных тонов. Мне пришлось просить брюки у Дениса. Они пришлись впору.
В зале обсуждали ситуацию на Украине, американские санкции, американского президента, то, что наши спортсмены смогут участвовать на Олимпиаде в Сеуле только под нейтральным флагом. В студии стоял дикий шум, каждый из экспертов считал, что ему просто жизненно необходимо донести свою точку зрения по каждому вопросу миру. Они, видимо, думали, что просто задохнуться, если не выскажутся, или что им не заплатят, если они не будут орать. Ведущий чуть не подрался с американским экспертом. Этого эксперта из студии как ветром сдуло. Потом его приглашали только «в смену» другого ведущего.
Нас отпустили в семь вечера. «Боже, храни прямые эфиры!» Позвонила бабушка, сказала, что видела меня по телевизору.
День шестой – съёмки ситкома. Мы наблюдаем за съёмками и изображаем смех. Я раньше думала, что смех зрителей в ситкомах «под фанеру», а оказалось, что он самый что ни на есть настоящий, «живьём». Актёры выходят на площадку, разыгрывают эпизод, мы смеёмся. Мы совершенно не попадаем в кадр. Если на передачах это хоть как-то возможно, то здесь – нет. Зато нас покормили. Мы посидели пару часов, похохотали, на халяву пообедали, затем разошлись по домам. Мечта поэта! Всю следующую неделю я мониторила все возможные киносъёмки. «Там кормят! Там не надо сидеть по двенадцать часов!» Удалось попасть на съёмки сериала, где по сюжету она думала, что он умер, вышла за другого, как советовала мать, чтобы её не преследовал его отец. Сыграла студентку. Хотя как сыграла – промелькнула на лестнице.
Всё-таки кино – это магия. Столько людей принимают участие в его создании, а знают лишь о единицах. Но каждый, даже актёр массовки, чувствует свою причастность к созданию чего-то невероятного и сказочного. Кино завораживает, оно похоже на гипноз. Кино – это словно окно в мечту, кратчайший путь исполнения желаний. Кино похоже на утро, когда нужно распаковывать подарки. А съёмки кино, для тех, кто туда попал впервые, похожи на офис Деда Мороза и резиденцию эльфов одновременно. Режиссёр – это словно властелин дум или братства кольца. Актёры – это словно самые красивые люди на земле… Хотя так зачастую и бывает. Это словно небожители. Зевс, Гера, Афина, Перун и все остальные вместе взятые. А ты смотришь на них и думаешь: «Почему я не выиграл в генетической лотерее!» У них такие длинные ноги, красивые лица, ухоженные волосы. И одно дело видеть их на экране и совсем другое – видеть их на расстоянии вытянутой руки, таких более красивых, чем все остальные. Но это какие-то другие съёмки, не те, на которых была я. На съёмках, где была я, всё проходило как-то обыденно: режиссер был болен манией величия и сволочизмом, актёров набрали из ТЮЗа, и все вокруг осознавали убогость действа. В общем, съёмок действительно хорошего кино я не увидела. Буду надеяться, что всё впереди. Я ещё верю в хорошее русское кино, как ребёнок верит в Деда Мороза. Я ещё верю в русский футбол…
Желание поспать стало моей идеей фикс. Все остальные желания отступили на задний план. Сон маячил впереди путеводной звездой. Я улыбалась при мысли о сне. Сон, прекрасный волшебный. Мне хотелось писать сну любовные письма, мне хотелось петь ему серенады, дарить ему цветы. В письме Деду Морозу хотелось попросить, чтобы сон нашёл меня. Сон мечты!
Я зашла на кухню, чтобы набрать воды в бутылку, в три часа дня, в последний день двухнедельного марафона. На кухне появился знакомый таксист Дима и предложил пряники. Вскоре появился Денис.
– Я купил молоко, яйца, муку. Пожаришь блинчики? Есть ещё творог и фрукты, можно добавить в начинку.
«Сон, когда-нибудь мы обязательно встретимся. Знаю, нас всё время пытаются разлучить, строят нам козни, но у них ничего не выйдет. Мы просто созданы друг для друга, предназначены судьбой. У нас на роду написано быть вместе. Просто наше время ещё не настало». Мы с Денисом приступили к приготовлению блинчиков. Я развлекала всех, подбрасывая блины на сковороде. И как назло, по кухне начали туда-сюда передвигаться люди, и некоторым удавалось умыкнуть блинчик. Появился египтян, который совершенно не говорил ни по-русски, ни по-английски, и пытался забрать у меня сковородку. Пришлось объяснять ему жестами, что это сковорода Дениса.
Таксист Дима вскоре привёл Альбину, девушку, которая у нас давно не жила, но периодически заходила в гости.
– Как хорошо, что я купил ещё литр молока! – обрадовался Денис случаю накормить всю ватагу.
На кухне происходила какая-то дикая возня. Я ютилась в углу со сковородкой, египтянин жарил яичницу, Федя варил сосиски.
– А где твой брат? Давно его не было видно.
– Он съехал на квартиру.
– А почему тебя не взял?
– Так получилось.
– Вы впервые разлучились, да?
– В принципе, да. Но рано или поздно даже близнецы разлучаются. У него девушка, работа и т.д.
Федю, конечно, все считали менее ответственным, чем его брата Петю. Федя даже поспать не мог последнее время по-человечески, потому что всё время играл. Порой он засыпал прямо во время разговора. «Сейчас я вам расскажу кое-что интересное», а потом бац, и Федя уже спит.
Появился Калашников. Я ужаснулась…
– Когда ты успел отрастить такую бороду! И хвост!
– Ну, ты же две недели света белого не видела!
– Это правда. Сколько всего изменилось!
– Мы хотим снять дом на НГ! – объявил Денис.
– А я поеду домой на НГ, – сказал Илья.
– И я. Поближе к своему телевизору, – сказал Дима.
– И я. К своим котам.
– Ничего, нас мало, но мы в тельняшках. А вы там кушайте мандаринки и смотрите Огонёк.
– Я там, может, промелькну, кстати.
«Это просто какое-то братство кольца, честное слово! Как же общий быт сплачивает людей. Я уже с трудом представляю, каково это жить одной, без очереди в душ, без давки на кухне, без совместного ночного кинопросмотра. Прямо большая греческая свадьба, честное слово!»
Через час в хостел пришёл Евгений, новая любовь Дениса. Или, как Денис его называл, когда говорил о «своей девушке» при посторонних, Евгения Олеговна. Это был высокий видный парень тридцати пяти лет. Для двадцатиоднолетнего Дениса тридцать пять лет «это возраст, конечно». Он всегда называл Женю «моей старушкой». Альбина, не зная, что Евгения Олеговна – это он, говорила Денису на его рассказы, что эта женщина ведёт себя как пятнадцатилетний подросток. «Зато она будет его обстирывать, кормить», – добавляла я. «Альфонсик», – издевалась Альбина над Денисом.
