Читать книгу: «Город больной совести Книга 1», страница 3

Андрей шел к матери, надеясь разжиться деньгами на дозу под видом намерения вернуться в обитель в Могочино. Больше взять денег было негде, а ломало уже конкретно. На первом этаже он услышал возню, потом крик и поспешил наверх, где и увидел, что отец душит мать, и она уже закатила глаза, обвисла без сопротивления, сползая по дверному полотну входной двери её квартиры. Андрей снизу пнул отца в ногу и ударил его кулаком в голову. Как потом оказалось, он попал прямо в висок, проломив височную кость. Василий Таборный захрипел, и , свалившись на лестничном пролёте, покатился вниз, а Андрей кинулся к матери и стал звать на помощь. Соседи, наконец, оторвались от телевизионных страстей, и включились в соседскую трагедию. Приехавшие милиционеры вызвали скорую помощь, но врач констатировал смерть Василия, а Матильду отвезли в клинику к Цукерману, как велел Андрей. Сына же увезли в отделении милиции, где вызванные врачи облегчили его страдания от ломки, что бы он мог более менее внятно пояснить, что и как произошло, т.к. соседи видели уже финал драмы.

Матильда вызвала в клинику Маняшу, сказала ей где и сколько взять денег на достойные похороны Василия, как и где всё организовать, кому позвонить в московской коллегии и вызвать в Холмск для защиты сына, пока она будет проходить лечение в клинике.

Васю в морге привели в порядок, побрили, постригли, загримировали, и в гробу он выглядел весьма пристойно, как сказала Маняша. Матильда на похороны бывшего мужа не смогла пойти, да и не стремилась.

Андрюше дали четыре года, и Матильда сама настояла на реальном сроке, надеясь, что в колонии сын распрощается с пагубной привычкой. В колонии за Андреем строго следил сам начальник и за страх и за денежки, поэтому наркозависимость сыну удалось побороть. Он вышел условно-досрочно через два года с небольшим и, поначалу, всё было спокойно и достойно. Они с сыном даже начали общаться, и Матильда уже решила, что все позади, как Андрей снова подкатил ей проблему, взяв у откровенных бандюганов, сменивших спортивный костюм на цивильный мужской пиджак и брюки, крупную сумму под немыслимые проценты на какой-то сомнительный бизнес с астраханской икрой и вяленой воблой.

Пригнанная в Холмск икра оказалась с душком и мешки с вяленой воблой спасти положение и перекрыть ущерб от тонны икры не смогли. Братки воблу забрали к пиву, списав проценты за пару дней, а остальное повесили долгом на Андрея. Матильда попыталась прибегнуть к своим связям, что бы урезонить новоявленных бизнесменов хоть в части процентов, но помочь пообещали многие, а в результате не помог никто.

Пришлось продать квартиру дедов и, добавив из своих накоплений, загасить долг сына. По праву наследования по закону Андрею могла бы отойти квартира юридического отца, но вдруг объявившаяся из ниоткуда неизвестная Матильде двоюродная сестра Васи, по суду признала Андрея недостойным наследником, и Матильда ничего не смогла сделать, потому что сестричка дошла бы до Верховного суда. Андрею пришлось снять однокомнатную малосемейку, но через год он опять влез в какую-то авантюру, и Матильда отказалась одолжить ему денег, резонно рассудив, что если она каждый раз будет его вытаскивать, он так и продолжит встревать в истории. Если бы она знала, что в этот раз сын говорил правду и эти несчастные 200 тысяч рублей будут стоить ему жизни, она, конечно же, дала бы эти смешные для неё деньги. Сын тогда, в их последнюю встречу, плакал всерьёз, а она подумала, что он опять притворяется. Андрюша так серьёзно посмотрел ей в глаза и произнёс как-то печально и спокойно, как никогда с ней не говорил :

– Прости меня, мама, и прощай!

Ей бы тогда удержать его, а она закрыла за ним дверь и пошла к печатной машинке, набирать очередное исковое заявление очередному клиенту. Оплата двух таких несложных гражданских дел спасла бы жизнь её единственному сыну, но она ничего не почувствовала, ни когда её Андрюшеньку пытали, ни когда он умер, она спокойно печатала текст пояснений к исковому заявлению, составляла ходатайства. Мать ничегошеньки не почувствовала в то время, когда её сыну, её кровинушке было больно, очень больно…

Маняша долго не подпускала Матильду проститься с сыном. Он лежал в красивом лакированном гробу в элегантном черном костюме. Обычно зачёсанные назад волосы, которые Андрей собирал в хвост, сейчас обрамляли лицо необычно оформленной стрижкой, и, когда Матильда наклонилась, чтобы поцеловать сына, через просвечивающие волосы отчётливо увидела швы и заметила очень толстый слой грима. Она осторожно приоткрыла покрывало, прикрывшее руки кроме правых большого и указательного пальцев, с воткнутой в бумажку свечкой, и опытным взглядом зацепила деформацию на закрытых пальцах. Одновременно с осознанием, что Андрея зверски пытали перед смертью из-за несчастных 200 тысяч рублей, Матильда едва не потеряла сознание. Нет она не упала в обморок, но как будто выпала из действительности и дальнейшее уже не помнила. А ночью после его похорон Андрей пришёл к ней в первый раз. Он ничего не говорил, а только смотрел на неё тем прощальным взглядом и уходил в темноту. Она кричала ему вслед и пыталась вернуть, но ноги были ватными. Матильда не могла их оторвать от булыжной мостовой, грязной и скользкой по ощущениям, в которой её ноги странно тонули без погружения, но как в топком болоте. Сына уже не было видно, а она всё кричала и кричала, а утром проснулась с осипшим до свистящего шёпота голосом. Потом он пришёл перед девятым днём и на сороковины. А потом они стали приходить вместе. Сначала приходил Андрей, а когда он растворился в пустоте, Матильду окутывало хрячным зловоньем и одновременно в её шею вцеплялись холодные и склизкие пальцы. Она начинала задыхаться и …просыпалась вся в ледяной испарине от пережитого страха.

Промучившись несколько дней практически без сна, Матильда позвонила Цукерману и попросила с ней встретиться. Ефим Абрамович внимательно её выслушал и тут же набрал кого-то в своём сотовом. Говорил он на иврите, и Матильда не поняла ни слова, но когда Цукерман закончил разговор, она по его взгляду уловила всю серьёзность проблемы и попросила только где-нибудь подальше ,и сугубо конфиденциально. Лечилась она почти полтора месяца в израильской частной клинике коллеги Цукермана. Для всех Матильда поехала на мёртвое море на отдых и профилактику после перенесённой трагедии. Начатые дела она передала Толику, приставила к нему для надзора за качеством работы Машуню и велела всех страждущих записывать лично к ней на приём месяца через два.

Из Израиля адвокат Таборная вернулась буквально помолодевшей, как отметили все коллеги и стали просить адресок столь чудодейственного места. Матильда к вопросам была готова и сходу называла самый дорогой пансионат с санаторно-курортным лечением от ведущих израильских клиник, щедро раздавая всем желающим специально добытые и привезённые с собой проспекты. От сумм в долларах, указанных в них, кто-то присвистывал, другие изумлённо охали, а Матильда всем отвечала, что деньги для того и существуют, что бы их тратить, иначе зачем их зарабатывать и постепенно тема омоложения перестала быть актуальной, потому что такие заработки были далеко не у всех её коллег.

Лечение в израильской клинике тогда помогло, и Матильда продолжила жить привычным распорядком, выполняя деликатные поручения от власть имущих по обману Фемиды и граждан. И вот страшные видения в снах вернулись, но теперь это было нечто совершенно непонятное и ,как об этом рассказать даже старому другу, когда и сама понимаешь, что это сущий бред сумасшедшего?

Слёзы лились и лились беспрестанно, а Матильда молчала, она даже не всхлипывала. Старый врач терпеливо ждал, поглаживая руку Матильды, и она решила попробовать прикрыть правду яко бы вернувшимися давними проблемами.

_ – Фима, а можно проконсультироваться с моим прежним врачом, он жив?

– Увы, Матильдочка, погиб Мойша при обстреле лет уж десять как, но его клиникой, где ты лечилась, руководит его дочь, и я попрошу её поднять из архива твою историю болезни. Наверняка Мойша всё внёс в компьютер, он одним из первых его освоил, а твой случай был ему очень интересен и лечение оказалось удачным и с весьма стойким эффектом без поддерживающей медикаментозной терапии. Дочка у твоего доктора вся в отца пошла, такой же фанатик своего дела и такая же умная и светлая голова. Мы вместе с Сарочкой подумаем, чем тебе помочь. Скорее всего есть и новые препараты, и новые методики, возможно не требующие столь длительного курса, как прошлый раз. Отдыхай, я сегодня же свяжусь с Сарой, и мы тебе поможем, даже не сомневайся. Ну, а сейчас я оставлю тебе хорошее новое снотворное, и ты его примешь часиков в девять и поспишь уже спокойно до утра. Договорились ?

Матильда благодарно кивнула, и Фима поставил на прикроватную тумбочку красивый тубус с таблетками, выдаваемыми по одной за нажатие , и удалился, подмигнув ей на прощание глазом доброго доктора Айболита.

И снова была сумрачная улица с густым и тяжелым воздухом, раздирающим лёгкие, снова странно вязнущие в грязной булыжной мостовой ноги, вонь от тычущего в спину конвоира, темная комната, лавка из не струганных досок, пронизывающий могильным холодом взгляд страшного мужика, и её очередная исповедь о делах, которыми не принято хвастаться. И боль, нестерпимая боль, которой не способно причинить ничто в земной жизни. Матильда, воя от непереносимой боли, стирая эмаль с крошащихся остатков зубов, раз за разом молила простить её и прекратить эти муки, но равнодушный голос мрачного мужика раз за разом напоминал ей, как тупому двоечнику терпеливый учитель, лишь повторял, что это выбранное лично ей наказание, что это вечные муки за прожитые в смертном грехе годы, за продажу божьей искры, дарованной при рождении, за неправедные блага. Она всего лишь чувствует ту боль, которую именно она причинила ни в чём не повинным людям.

Теперь Матильда не просто понимала, а переживала каждым оголённым нервом, что означают слова, которые она не раз слышала от тех, чьи справедливые надежды разбивались её усилиями вдребезги с помощью связей, договорённостей и правовой эквилибристики, естественно, хорошо оплаченной противной стороной, которой посчастливилось обратиться именно к ней, Матильде Исааковне Таборной:

– Тебе вернётся, всё вернётся, стократно !

МЧС вызвала домработница, когда обнаружила, что дверь закрыта изнутри на щеколду, а хозяйка квартиры не отвечает ни на стук в дверь, ни на звонки по телефону. Прибывшие по вызову спасатели бронированную дверь решили не вскрывать, слишком хлопотно. Подогнав автовышку как можно ближе к фасаду дома, двое спасателей поднялись в люльке к кухонному окну и ,через несколько минут, они открыли квартиру изнутри. Взору вошедших открылась странная картина. Весь пол комнаты плотным ковром покрывали мелкие кусочки искромсанного меха, ткани с пуговками и без них, кружев и денежных купюр как российских пятитысячных, так и пятисотенных евро и сотенных долларовых. На красивом антикварном диванчике в ворохе меховых, кружевных и денежных лохмотьев с большими портновскими ножницами в обтянутых морщинистой кожей с яркими пигментными пятнами руках сидела хозяйка квартиры и смотрела в потолок мертвыми закатившимися глазами. Седой всклокоченный паричок висел на левом ухе, открыв взорам вошедших плешивую голову с редкими клочками волос непонятного цвета. Сморщенное пожелтевшее лицо было искажено ужасной гримасой. Участковый быстро прикрыл входную дверь от любопытствующих и вызвал по рации спецмашину.

Похоронили заслуженного юриста России Таборную Матильду Исааковну на аллее почетных граждан городского кладбища.

Глава 2.

Сырой и крайне неприятный запах камеры штрафного изолятора, который было не спутать ни с чем, до боли знакомый ей со времён службы в исполнении наказаний, забил легкие, и Ленка надрывно закашлялась. Отхаркнув липкий комок мокроты и , сплюнув его на грязный пол, она открыла глаза и тут же заорала от ужаса, увидев прямо перед носом грязные пятки висящей фигуры в мятой ночной рубашке . Звука своего голоса Ленка почему-то не услышала, но мгновенно облилась холодным потом, таким же липким, как сплюнутый комок мокроты. Она хотела вытереть лоб, но ни правая, ни левая рука не слушались. Ленка попробовала встать, но и ноги отказали, а когда она решила закрыть глаза, не послушались и веки. По правой ноге, висевшей в женской застиранной до сероватого оттенка сорочке фигуры, медленно сочилась тонкая струйка мочи и каплями падала ровно на середину тыльной стороны кисти правой руки Ленки. В сознание вдруг резко ворвалось понимание, что она уже это видела и чувствовала, и она вспомнила вдруг сразу всё, что так хотела забыть навсегда и никогда не вспоминать, ведь именно в этот день началась в её жизни не просто чёрная, а чернущая полоса, из которой она чудом выскочила, оказавшись беременной. Ленке, залетевшей от вора-альфонса, тогда удалось внушить начальнику областного управления, что она понесла именно от него. У престарелого холостяка детей не было, и Петрович, на радостях расстарался и даже растратил более чем приличные суммы из своих накоплений, чтобы замять скандал, и вывести Ленку из-под удара. После её декретного отпуска, млеющий от одного взгляда на ленкиного сына, счастливый до невменяемости «папаша», пристроил мать «своего» сына, уволенную по выслуге лет и в звании полковницы внутренней службы, в правовой комитет администрации закрытого городка Холмск-5. Буквально в течении первого месяца на новой работе Ленка с удивлением увидела с десяток, спешащих в кабинеты власти, любителей малолетней «клубнички» из созданного ею борделя при колонии несовершеннолетних девочек, при чём как мужчин, так и пару женщин, занимающих весьма серьёзные посты. Ленке повезло, что она всегда была так сказать «за кадром» и её в лицо не знал никто из клиентов борделя, где любителей нимфеток обслуживали девочки колонии, иначе её дни были бы сочтены, и Ленка решила забыть навсегда опасные лица, фамилии и должности от греха подальше.

До воспитательно – трудовой колонии для девочек 14-18 лет в областном центре, Ленка, работала уже девять лет в женской колонии, расположенной вблизи одного из десятка тысяч бывших рабочих посёлков, с некоторого времени гордо именуемого посёлком городского типа, но от того не переставшего быть убогим, нищим и унылым, как и населявшие его жители. Счастье привалило Ленке, как признанному знатоку всех тонкостей любовных утех, после одной проверки в колонии. Начальник всегда просил её по-особому встретить проверяющего, что бы всё прошло гладко, и Ленка его никогда не подводила. Очередной проверяющий мужлан, оказался сластолюбцем и всё, как всегда прошло без сучка и задоринки, но, после проведённого с ней весьма веселого и пикантного вечерочка, через месяц он умудрился перевести её в областной центр. Она думала, что этот проверяющий старался исключительно для себя, но мужик решил использовать Ленку и для тела, и для дела, пристроив её к весьма прибыльному для него дельцу, периодически используя Ленку и в своё удовольствие. Перевели Табакакашкину в воспитательно – трудовую колонию областного центра, где содержались несовершеннолетние правонарушительницы и даже преступницы, специально, в качестве наставницы юных нимфеток искусства сладостных утех, при чём по разным профилям. Ленка уже изведала всё и могла научить, как довести до сладкой разрядки и себя, и мужчину, и женщину. Ленка с энтузиазмом взялась за порученное ей дело по организации элитного борделя для избранных, судя по финансированию, из которого ей перепадало не мало. Воспитанницы весьма охотно соглашались на такую замену работы в крольчатнике, свинарнике или швейном цехе и недостатка в девочках бордель не испытывал, а к официальному ленкиному окладу и премиям добавились постоянные суммы, кратно превышавшие и то и другое. Двухкомнатная квартира в крепеньком шлакоблочном двухэтажном особнячке неподалёку и от места работы, и от автобусной остановки с потоком городского общественного транспорта, так же грела душу после комнатки в спецобщежитии с дощатыми перегородками, пропускающими любой шум. Быт в областном центре, как и оплата её работы, были несопоставимы с первоначальными, ведь женская колония, где она целых 9 лет отрабатывала блага и ртом , и вагиной, и анусом, ублажая трёх мужиков ради званий, спокойной службы и нормального питания, но ни разу не получив и тени сексуального удовлетворения, была в захолустье. Теперь она сама могла выбирать себе мужчин как для дела, так и для тела, благо толстенные стены особнячка лишних шумов не пропускали. Для дела Ленка приручила старого бирюка, засидевшегося в полковничьей должности в кресле начальника областного управления, но человека влиятельного, с весьма прочными, весомыми связями и не прогадала. За 9 лет каторжного труда с тремя членами, Ленке удалось заработать только капитанские лычки, да и то только при переводе в областной центр, а за четыре года регулярных встреч раз в неделю с Петровичем, она уже дважды топила очередные звёздочки в проставленной сослуживцам водке. Правда развести Петровича на брак никак не удавалось, как Ленка ни старалась. Добродушный и по-отечески заботливый с ней мужик, который доводил до оторопи одним лишь взглядом не только подчинённых, но и матёрых зэков, быстро ущучив её прозрачные намёки, откровенно признался, что муж из него никакой и, если она встретит достойного мужчину, то он, как названный отец, сам поведёт её в отдел записи актов гражданского состояния и будет счастлив, если она позволит ему, как дедушке, возиться с их детками, как с родными внуками. Ленка приняла обозначенные Петровичем условия, боясь смены отношения к ней, если она начнёт настаивать на браке, кто его, бирюка сибирского знает. Возьмёт и сменит благодушие на гнев и посадит на её место одну из воспитанных ею талантливых девочек, уже вышедших на свободу с чистой совестью и нарабатывающих опыт, как вольнонаёмные, в областных борделях. И выпорхнет тогда Ленка обратно в женскую колонию, угнездившуюся под очередным убогим районным «Мухосранском», коих в стране была не одна тысяча, таких же нищих, с полуразвалившимися деревянными бараками, разбитыми дорогами и вечно пьяными мужикам.

Для дела мужика Ленка нашла, а вот для тела никак не получалось зацепить мужичонку, хоть сколько-нибудь подходящего для создания семьи и рождения детей. А время шло, да и самой себя ласкать порой надоедало. Хотелось тепла и запаха мужского тела в постели каждое утро. Но мужики у неё никак не задерживались, и она не могла понять в чём тут дело. Конечно, за 9 лет в получеловеческих условиях, где нормально помыться можно было только в бане начальника колонии в его частном доме, что, понятно, удавалось только пару раз в год, когда жена с тремя спиногрызами отбывали на море к своей родне в Анапу, её кожа запоршивела настолько, что исправить дело полностью не смогли никакие импортные крема и ванны с солями и пенками, которые Ленка добывала у деляг. Ну и немного раздалась задница, которую все годы её трём благодетелям было сподручнее использовать, меняя вагину на анус и наоборот по настроению.

Нет, ну если конечно, совсем честно, то за девять лет ежедневной эксплуатации, без перерыва даже на месячные, не немного разросся зад у Ленки, а очень даже прилично. При поступлении на службу ей выдали форму 44 размера, а теперь приходится шить по заказу, потому что верх за счёт груди второго размера помещается в 54 –тый, а брюки приходится шить уже на 62-ой. Питательная сперма оказалась у трёх мужиков из сибирской глубинки, на свежем-то воздухе наработанная, да на приличном питании, которое оба начальника, и повар уж себе-то выкраивали по потребностям, вот и разнесло задницу как на дрожжах у некогда стройной «медовой девочки», как звал её дядя Слава. Но всё остальное-то осталось при ней. Мордашка у Ленки довольно миленькая, волосики хоть короткие, но густые, готовила она великолепно, хозяйка хоть куда, а мастерство ублажить мужчину только отшлифовалось с годами, ведь своими эмоциями и реакциями овладела в совершенстве. Если раньше, например, запах немытого мужского паха вызывал рвотные позывы, которые она еле сдерживала и маскировала под типа игру с членом, выпуская его изо рта, начинала обрабатывать ствол и мошонку мягкими касаниями и поглаживаниями, а справившись с рвотным позывом, возвращала член в рот, то, вспомнив школу отчима, довольно быстро научилась отключать и обоняние, и вкусовые рецепторы, выполняя уже механически отработанные движения и поддерживая подобранный к конкретному мужику ритм. Этому же и не только этому она учила и девчонок в колонии, многие из которых потом более чем удачно вышли замуж, писали ей долго письма, хвастаясь счастливой семейной жизнью, и слали открытки с благодарностями за науку. Даже среди «заплечных», которые пошли зарабатывать привычным способом сразу после освобождения на трассу, стояли, в призывных позах и весьма понятных глазу водителей прикидах, на обочине магистрали, недалеко от их родной колонии, было три таких удачных замужества. Правда всех трёх сняли водители- дальнобойщики и увезли в дальние города, откуда все три проститутки, сразу ставшие порядочными и верными женами, писали ей регулярно и многословно. В этом ученицы переплюнули учительницу, потому что им удалось захомутать мужиков в мужья даже будучи самыми дешёвыми проститутками, а порядочная молодая женщина с квартирой и хорошим заработком никому в жёны не была нужна. От Ленки мужики сбегали после первого раза, хотя и кормила вкусно, и поила щедро, и любила жарко.

Год шёл за годом, а постоянным еженедельным партнёром оставался только Петрович. Он приходил, как курьерский поезд, каждый вторник точно к 19 часам и уходил в 23 часа, отработав усердно и точно всю обязательную программу, но ни разу не доставив Ленке и капли удовольствия, как она не старалась себя настроить, потому что никакой другой позы, кроме классического «бутерброда» не знал и знать не хотел. Она, конечно же, искусно имитировала и оргазм, и истому, и даже мурашки от его прикосновений, радуя мужика до самодовольного похрюкивания, но сама, сразу после его ухода, садилась в ванную и по-девичьи ласкала струёй душа половые губы и теребила до внешнего оргазма клитор, что бы хоть как-то удовлетворить себя, иначе было не уснуть от ноющего от неудовлетворённости низа живота. Ленка слышала о фалоимитаторе, но пока решила поискать живой член, оставив «вдовью радость» на старость.

Бабье счастье нашло её в областном театре, куда они женским коллективом колонии пришли по абонементу, переданному им заботливым Петровичем, как подарок к женскому празднику. Ленка уныло бродила по фойе второго этажа, ожидая начала спектакля, когда услышала урчащий бархатный голос, от которого по всему её телу дружной конницей Будённого, как говорил отчим, пронеслись мурашки. Голос до боли напомнил ей дядю Славу. Она сначала застыла, а потом медленно, словно боясь увидеть живого отчима, повернулась на голос и тихо спросила : «Слава, это ты?».

Перед Ленкой стоял молодой мужчина в элегантном светлом костюме тройке, с кудрявыми вихрами, круглым лицом и смеющимися карими глазами. Он был очень похож на актёра Николая Караченцова, которого Ленка обожала, но совсем не был похож на её Славика.

_ А как Вы узнали, как меня зовут, обворожительная ?– весело подмигнув Ленке спросил мужчина, и она пропала во времени и пространстве.

Она даже не помнила, смотрели ли они спектакль или сразу ушли из театра, бродили ли по улице или взяли такси и поехали к Славику в номер в самой дорогой гостинице Холмска у центрального вокзала, где в ресторане пели все знаменитые певцы и певицы союза, когда делали свой «чёс» по стране. Ленка растворилась в любви и неге, опомнившись только после праздничных дней, когда Славик деловито поинтересовался, не забыла ли она про свою работу. Ленка оставила Славику свой рабочий и домашний телефонные номера, записала адрес и как к ней добраться и поспешила на последний трамвай, оставив утомившегося любовника отдыхать и отсыпаться. У них всё впереди, вот приедет он к ней домой, там можно будет себя уже не сдерживать, как в гостинице с её тонкими перегородками, как в её таёжном спецобщежитии при женской колонии.

На работе Ленка летала на крыльях любви, ведь она наконец встретила его, своего Славика. У него даже имя было её первого мужчины и покрытые такими же густыми и шелковистыми волосами руки, грудь и ноги. Ленка скользила по его волосатой груди ладошкой и просто млела, предвкушая давно забытые сладостные ощущения от вбивающегося до упора налитого силой члена в сжимающем его стенками влагалищем, стосковавшимся по полной разрядке. В обед она созвонилась со своими барыжками и поназаказывала деликатесов и всякого спиртного, что бы Славик мог выбрать любимый напиток. Весь вечер она провела около телефона, то и дело снимая трубку, чтобы проверить работает он или отключен почему-то. Но в этот вечер Славик так и не позвонил, не позвонил он и на другой день и Ленка загрустила. Когда, на третий вечер, она уже отчаялась и решила, что и этот мужик банально сбежал от неё, в дверь легонько постучали. Ленка с кислой физиономией открыла дверь и утонула в охапке белых роз.

Они провели изумительный романтический вечер. Славик принёс с собой не только цветы и торт с шампанским, но и гитару, которой владел в совершенстве. Своим великолепным голосом он пел ей песни обожаемого ею актёра. Оказывается, ему не только она говорила о их удивительном сходстве, и Славик решил, что можно себе позволить слегка поэксплуатировать этот образ. Ленка обмирала от восторга и в перерывах между песнями потчевала дорогого гостя, радуясь его богатырскому аппетиту и отсутствию тяги к спиртному. Из всего набора алкогольных напитков, собранных ею со всех знакомых барыг, Славик выбрал белое полусладкое молдавское вино и то пригубил лишь свой бокал, заявив, что предпочитает пить такую сладкую и страстную женщину, не отвлекаясь ни на что другое. После этих слов Славик пригласил Ленку на танец, который они завершили страстными поцелуями и, срывая уже в нетерпении одежду, переместились в ленкину спальню и рухнули на жалобно скрипнувшую под их телами дубовую кровать.

Ленка хотела уже большего, планируя взаимные оральные ласки и просто таяла от предвкушения их, слизывая солёный пот за ухом Славика. Их очередной раз получился смазанным, потому что мужчина опять кончал гораздо раньше Ленки, но она не стала расстраиваться, а потащила партнёра в ванную, где чувственно гладила его под смягчённой пенкой водой, а потом, спустив воду, завернула обалдевшего мужика в махровую простынь и отправила обратно в спальню. Сама же быстренько искупалась и подмылась под душем, умастила тело самодельным кремом с добавлением мёда и апельсиновой цедры, накинула откровенный пеньюар, скрывающий коротенькую сорочку из импортного секс-шопа, привезённую торговкой по её заказу ещё три года назад, и, забежав на кухню, быстро доставила на разнос с бутылкой хорошего коньяка и двумя бокалами на кургузой ножке, шоколад, фрукты, тарелку с сырно-мясной нарезкой и половинками белка яйца с красной икрой на блюдечке, вплыла в спальню. Теперь парадом командовала она, и Славик с любопытством и выдаваемым дрожью нетерпением, ждал продолжения действа. Она подложила ему под спину подушки и поставила разнос поверх одеяла. Разлив коньяк на донышки бокалов, она протянула один Славику и слегка коснулась тонкого богемского стекла своим бокалом. Красивый зон понравился Славику, и он ответил касанием и произнёс охрипшим от явного волнения голосом: «За тебя, фея!» И Ленка доказала ему, что она действительно фея, фея любви и страсти. Не торопясь и аккуратно прощупывая своего мужчину, Ленка нашла все его сладкие местечки, доводя Славика почти до пика и медленно отпуская, заводя себя, а потом пытаясь взрываться одновременно с ним радугой ощущений. Когда они дошли до пика одновременно впервые, Ленка приготовилась получить разрядку, сладость которой ей была уже известна, но чуда не случилось. Славик улетел конкретно, даже отключился на несколько секунд, а потом с минуту смотрел на неё обалдевшими глазами и только через минут пять смог выдавить из себя осипшим голосом: «Как ты это сделала, Ленка? Это не реально!» А вот её оргазм был даже слабее того, что она получала от струи душа, хотя она сильно сжала стенки влагалища на пике, как это делала с отчимом и что всегда заканчивалось суперкайфом. Но не в этот раз. Ленка ничем не обнаружила своего разочарования, ведь Славик был счастлив сам и требовал беспрестанно от неё отчёта, насколько ей было хорошо с ним. Конечно Ленка пролепетала ему о ранее неизведанном наслаждении, которое он ей подарил. Довольный своими способностями мужчина поцеловал ей руки и , пожелав спокойной ночи и хорошего рабочего дня, распрощался, условившись о месте и времени встречи на завтра. Так начался у Ленки красивый, но очень короткий роман с весьма неожиданным для неё концом.

Но тогда она ничего не подозревала и готовилась к свадьбе, привязывая Славика к себе вечер за вечером новыми позами и фишками, которым давно научил её отчим, но которые она так редко применяла, потому что её клиенты изысков не оценили бы, их больше устраивала походная поза собачьей свадьбы если член стоял или минет, если он «устал». Вот и весь «репертуар». Со Славиком же Ленка вспоминала давно забытые ощущения и мелодии своего и мужского тела и с удовольствием дарила их благодарному и старательному ученику.

Эту четырнадцатилетнюю, но выглядевшую максимум на одиннадцать лет, хрупкую и смазливую куклу перевели к ним в колонию из расформированного учреждения в соседнем районном центре. Когда врачиха сообщила, что новенькая девственница, Ленка сразу вспомнила об одном влиятельном чиновнике из закрытого города, которому только девственниц и подавай. Платил он щедро и через его московские связи решались Петровичем многие вопросы, поэтому Ленка решила срочно заняться новенькой и подготовить её к новой сладкой жизни.

Однако первое же знакомство закончилось полным отсутствием контакта. Ленка затребовала дело новенькой и стала читать довольно пухлую папку. Ей бы тогда отступить, а ещё лучше попросить Петровича перевести эту паршивую овцу в другую колонию, но нет, закусилась Ленка, решила власть применить и подчинить строптивицу. Для начала прикрепила девчонку на кухню и попросила нагружать как взрослую и приставила надзирать за строгим следованием её приказу Ульку, исполнительную до идиотизма деревенскую деваху.