Читать книгу: «Город больной совести Книга 1», страница 11
Супругов вызвали в отдел для записи их объяснений, и эта парочка такое устроила, что лучше и не вспоминать. Инспекторши и начальница в три голоса орали на Миру, но она «отбрила» всех трёх, а начальнице, когда та прервала ор, чтобы перевести дух, спокойным голосом напомнила, что у той ещё отпуск не закончился и ей стоит продолжить отдых, если она уже всё сказала. От такой наглости поднадзорной, которую завтра отвезут в изолятор на весьма неопределённый срок, где она, возможно, закончит свою жизнь, все трое впали в ступор. Инспекторши даже не заметили, когда их начальница исчезла из кабинета, а Мира деловито поинтересовалась какие пояснения им нужны и потребовала себе и мужу бумагу. Старикова быстро написала свои ответы на заданные вопросы и проследила, что бы супруг написал чётко сформулированные ею фразы его пояснений. После этого парочка откланялась и удалилась, как услышали инспекторши, собирать тюремный рюкзачок. Ну, а вечером на каналах Мира и Сандро появился новый видеоролик с фрагментами «выступлений» трио, записанных на диктофон, и рассказом Стариковой за какое такое нарушение её завтра будут заключать под стражу. А «нарушением» была остановка по пути следования на консультацию кардиолога и небольшая прогулка по парку деревянных скульптур, которую Сандро снял на видео и выложил на канале.
На утро Старикова Мира Евсеевна появилась в суде с двумя рюкзачками, который нёс её супруг. Судебные приставы и правда обнаружили в одном из них личные вещи, лекарства и гигиенические принадлежности, весьма компактно упакованные по отделам вместительного рюкзачка, в котором Старикова обычно носила в суд объёмные дела своих клиентов. Выглядела Мира как обычно, бодро поприветствовала пришедших её поддержать горожан, а вот мужикам из службы судебных приставов, досматривавших Старикову и её мужа, записывающих в книгу посетителей и дежуривших в фойе, было очень неприятно и они, подходя по одному к Мире или к Сандро, подбадривали их и , смущаясь, успокаивали словами скорее себя, что никто Старикову не посадит. Потом в фойе зашли коллеги Миры и так же подошли с выражением поддержки и словами одобрения её гражданской позиции. Мира поблагодарила, Сандро пожал адвокатам руки и тут в суд вошла одна из надзирающих за ней по решению суда инспекторш и прокурорша. Мира дождалась, когда эта парочка окажется в двух метрах от неё и вдруг перегородила им путь, притопнула ногой и громко пропела припев из песенки, которая стояла в её статусе на странице Мира и Сандро в сети «Одноклассники»:
–« А хрен дождётесь, да обломитесь, да обойдётесь, да хоть молитесь !» , потом так же резко повернулась к ним спиной и вернулась в круг группы поддержки. В дружном хохоте утонул возмущённый визг обеих дам, чего -то требующих от приставов. На шум из служебного помещения вышел ещё один пристав, но Мира уже приложила палец к губам ,и все присутствующие так же дружно замолчали, не переставая при этом улыбаться. Неловкость и напряжённость момента прошла, а вскоре всех пригласили в зал заседаний.
Хельга видела из окна своего кабинета сколько горожан пришло и не сомневалась, что это все к ней, на треклятый суд по Стариковой. Ещё вчера председатель опять через своего заместителя передал ей пожелание мэра не церемониться со Старковой, а с утра, видимо для верности, её вызвал к себе , и она не сдержалась.
– Я вам что, марионетка в театре кукол? Вы смотрели основания уголовного дела Стариковой ? Нет ? А я смотрела! Чушь несусветная. Я и так эту женщину обложила флажками как волчицу, я её общения с дочерью и внучкой лишила может быть в последние месяцы её жизни, у неё здоровье ни к чёрту, как она ещё держится, а теперь я убить её должна вам на радость? Вам лично что Мира Евсеевна плохого сделала? Сколько месяцев назад она Вам сложнейший процесс вытянула в чистую? Никакие деньги не помогли истцу ни в области, ни в кассации отменить ваше решение? За что Вы лично с ней так? Потому что мэр приказал? Правда ему поперёк горла встала? Вот сами с ним и сажайте, а меня увольте !
Хельга уже повернулась спиной к очумевшему от её напора председателю, когда он зло бросил ей вслед:
– Думаешь мне всё это нравится ? Не думал, что ты такого обо мне мнения, Хельга. Но ты сделаешь так, как сказано, Старикова должна сегодня выйти в автозак и в наручниках. Позвони, когда придёшь в совещательную, я вызову конвой и оператора из безопасности, они снимут лицо Стариковой, может хоть на сей раз даст слабину, а то устроила тут цыганочку с выходом! Иди сюда, покажу тебе кино. Правда без звука, но и так всё понятно.
Хельга вышла из лифта и заметила в фойе перед залом суда, куда направлялась, того же высокого и стройного мужчину, который на просмотренном только что ею фрагменте обнимал Миру Старикову за плечи. Он поднял на звук открывающихся дверей голову и их глаза на мгновение встретились. В глазах мужа подсудимой было столько тревоги и боли, что Хельга быстро отвела взгляд и прикусила язык, сдерживая вдруг защипавшие краешки глаз злые слёзы. Влетев фурией в зал, она пронеслась за кафедру и разрешила всем сесть. Хельга знала, что председатель следит за ходом процесса через камеру и поэтому не отреагировала на просьбу Стариковой разрешить ей отвечать на вопросы суда не вставая по состоянию здоровья. В материалах дела были не только выписки, представленные подсудимой следствию, но и ответ на запрос суда, и Хельга знала, что любая нагрузка может спровоцировать у Стариковой приступ, но у неё был приказ и его надо выполнять. Получив очередной отказ Мира ухмыльнулась своей фирменной усмешкой, знакомой Хельге по видеороликам, и с шутовским полупоклоном прокомментировала : «Лишь бы Вам было приятно, Ваша честность ! Я постою.» Хельга разозлилась и, к явно выраженной радости инспектора и прокурора, велела секретарю записать в протокол замечание подсудимой за неподобающее поведение в судебном заседании. Мира Евсеевна пожала плечами и, опираясь двумя руками на стол, выжидательно посмотрела поверх очков на судью.
Заседание пришлось прервать и объявить перерыв, потому что инспектор явилась без служебного удостоверения, указанного в доверенности, и Хельга сразу из зала направилась к председателю, даже не сомневаясь, что он в кабинете. Бухнув на стол тома дела, она решительно отодвинула стул и села, всем видом показывая, что разговор будет серьёзным.
– Значит так, Валерий Михайлович, я одна грех на душу брать не буду. Я каждый раз, когда Старикова поднимается, вижу чего ей это стоит. Я сейчас Вам ответ на мой запрос прочитать дам и добавлю, что она из гордости и упрямства уже шесть раз, начиная с обыска, отказалась от срочной госпитализации. Знаете, что она ответила следователю, проводившему обыск, когда он ехидненько так улыбаясь спросил её после слов врача скорой, что он забирает больную, нужна ли ей медицинская помощь? Нет? А я знаю, мне адвокат, присутствовавший там, рассказал. Мира Евсеевна прямо так и сказала : «Я не проворовавшийся Пузенко, что бы прятаться в больничке и не доставлю вам всем удовольствие выдать мою реальную болезнь за страх!» Какую слабину после этого Вы хотите увидеть на её лице ?
Хельга пододвинула председателю том дела и подождав, пока он прочитает и поднимет на неё глаза, продолжила:
– Теперь Вы понимаете, что она может умереть прямо в судебном зале, или по пути в автозак, или в следственном изоляторе и убийцей все будут считать и называть меня?
Она всё про своё здоровье знает и понимает, что рискует умереть каждую минуту, чем Вы думаете с Пузенко ещё её напугать? Уверена, что мэр давно знает состояние здоровья Стариковой, потому и дал такую команду Вам, а через Вас мне. Определитесь теперь, зная правду, Вы лично хотите её убить? Пузенко в любом случае будет в стороне. А мне это клеймо не надо на всю мою жизнь. Вы оба с краю и не при чём, а мне все шишки осуждения и грех на душу? Нет уж, составьте мне компанию хоть Вы. Пишите собственноручно, что приказываете мне вынести постановление о заключении Стариковой под стражу за нарушение мер пресечения. Приказ будет у меня. Если Старикова выживет, я его порву, а умрёт, я его обнародую и хоть славу палачей поделим пополам. Кстати, крайний раз отказ Стариковой от госпитализации по показаниям был неделю назад. Я в гестапо одна не нанималась. Сейчас иду в процесс, как пойду в совещательную, то зайду за приказом.
Поднимаясь со стула Хельга мельком взглянула на монитор, в котором в квадратах менялось изображение и вдруг камера крупно показала лицо Миры Евсеевны, а за ним встревоженное и какое-то застывшее лицо её мужа. Старикова неподвижно полулежала, опершись спиной на супруга и глаза её были закрыты. Хельга испуганно прикрыла рот ладошкой, но краткий возглас высокой нотой вонзился в потолок кабинета, заставив председателя вздрогнуть. Хельга круглыми от ужаса глазами смотрела на экран, где сменилась картинка и молчала, чувствуя, как по спине побежал холодный пот.
В чувство её привёл холодный стакан с минеральной водой, который ей в руку пихал председатель. Трясущейся рукой Хельга поднесла стакан к губам и судорожно сделала несколько глотков.
– Ты там чёрта с рогами увидела что ли ?– неуклюже пошутил председатель, и она выдавила из себя, медленно опустившись обратно на стул:
–Там Старикова была как мёртвая. Пошлите проверить что с ней, я никуда не пойду.
Председатель метнулся в приёмную и, отдав распоряжение секретарю, прикрыл дверь кабинета и присел на стул рядом с Хельгой, тяжело бросив сцепленные руки на стол. Они оба молчали. Минуты, казалось, растянулись до бесконечности, когда в дверь легонько постучали и раздался голос секретаря приёмной с вопросом можно ли войти. Хельга перевела глаза на председателя, но тот сидел неподвижно, наклонив голову и его напряжение выдавали побелевшие костяшки сцепленных пальцев. Дверь немного приоткрылась, и Светлана Сергеевна сообщила, что со Стариковой уже всё в порядке, муж дал ей лекарство, а от вызова скорой помощи она сама отказалась.
– Так мне вызывать врачей, Валерий Михайлович или нет?– уже в третий раз спросила секретарь, когда председатель, наконец, отмер и с шумом выдохнул из себя воздух. Он медленно поднялся, опираясь руками о стол и побрёл к рабочему креслу.
Хельга продолжала сидеть, внимательно наблюдая за председателем, как бы ожидая его команды или решения, но услышала в свой адрес лишь неуместную банальнейшую реплику из скабрёзного анекдота:
– Ни и чего сидим, кого ждём ?
Хельга вопросительно приподняла брови и тут же получила в дополнение :
– Эта старушенция взрослая девочка. Жизнь и здоровье- это её личное дело, и если она не считает нужным прерываться на лечение, то почему мы должны озаботиться её проблемами? Решила Старикова умереть геройски в суде, пусть умирает, нам какое до этого дело? Идите и работайте! Это всех касается, вопрос закрыт!
Секретарь за дверью испарилась, а Хельга встала и пошла на выход, но у двери остановилась и, обернувшись, твёрдо и решительно напомнила о своём условии. Она уже не слышала ответ, резко закрыв дверь и оставив последнее слово за собой. Внутри всё кипело от раздражения и злости настолько, что она, минуя свой кабинет и секретаря, вперёд участников процесса и слушателей влетела в зал заседаний, кинув дежурному судебному приставу указание пригласить всех в зал и вызвать секретаря заседания. Пока все собирались, Хельга, прикрыв глаза, наблюдала за подсудимой, которой муж занёс оба рюкзачка, и из одного Мира Евсеевна спокойно доставала документы, копии томов уголовного дела, ручки, очки и диктофончик, твёрдой рукой раскладывая всё по удобным ей местам. Второй рюкзак стоял в стороне, был плотно набит и не надо было обладать экстрасенсорными способностями, чтобы понять, что там лежат вещи в тюрьму, как не назови место, где эту женщину будут содержать под стражей, чего требуют все очень заинтересованные в этом лица. Эти самые лица жаждали жестокой расправы за причинённые им этой принципиальной женщиной неудобства на их тёплых местах, в начальственных креслах и кабинетах, которая за все эти десятилетия ничего и никогда не вытребовала лично для себя или своих близких, не заработала на своей правозащитной деятельности сколько-нибудь приличных денег, вечно сбивая в городе расценки на юридические услуги, хотя могла иметь миллионы, не рвалась в политику. Старикова просто защищала горожан, помогая обуздать зарвавшихся чиновников или нерадивых медиков, хозяйственников, сотрудников полиции и прокуратуры со следствием, одновременно разрешая в судах сложнейшие пенсионные дела, споры между наследниками, бывшими родственниками и супругами, работягами и работодателями. И вот теперь именно она, Хельга Борисовна Симова должна услужить откровенным мерзавцам, сводящим с помощью своих властных возможностей счёты с честным человеком, и фактически вынести смертный приговор этому редкому представителю практически вымершей части российского общества, которого хочется иметь в своих друзьях, потому что с такими надёжно, тепло и ничего не страшно. Такие люди никогда не скажут, что им некогда, что они не могут, что не сейчас, что хотели бы, но им нечем помочь, такие бросают все свои дела и просто начинают решать твою проблему, щедро тратя не только своё время, деньги и силы, но и здоровье, иногда подвергая себя реальным рискам , даже не думая об этом. Многие ли сейчас способны на такое искреннее самопожертвование, не только не требуя ничего взамен, но даже не думая ни о какой благодарности? Бледное лицо Миры Евсеевны Стариковой буквально отливало синевой, которой с утра не было, но она была абсолютно спокойна и в этом спокойствии была не смиренная покорность судьбе, а готовность принять очередной бой, хотя она явно понимала, что бой предстоит не просто не равный, он однозначно проигрышный для неё, а может быть и последним. Хельгу словно обдало морозом от этого предположения, и она зябко передёрнула плечами.
Наконец всё заняли свои места и Хельга начала судебное заседание, предоставив слово надзирающему инспектору. Та бодренько и радостно зачитала перечень яко бы допущенных поднадзорной нарушений мер пресечения. Прокурор поддержала основания изменения меры пресечения на заключение Стариковой под стражу, и судья предоставила слово подсудимой. Она видела, что Мире Евсеевне тяжело давать показания стоя, но, чтобы заглушить в себе голос совести и презирая себя за трусость, Хельга начала разгонять в себе неприязнь к этой дурной старухе, каждое слово которой, произнесённое громким и чётким голосом, обвиняло и уличало именно её, которая тогда, в марте, лишила её смысла жизни. Она прямо так, глядя на судью в упор, и сказала:
– Чем Вы можете меня наказать больнее, если 16 марта 2022 года Вы, именно Вы, лишили меня радости и смысла жизни, запретив общение с дочерью и внучкой ?
Хельге и самой было тошно вспоминать об этом своём решении в угоду подружке. Но ведь Старикова сама во всём виновата. Ну что ей стоило просто перестать выпускать свои ролики после того, как в её квартире при обыске всё перевернули, а её саму унизили, как могли в заказных комментариях к сообщениям пресс службы следственного комитета, растиражированного провластными СМИ? Через пару месяцев, взяв с неё обещание больше не открывать рот против власти всех уровней, следователь закрыл бы дело в связи с деятельным раскаянием и не было бы уже ни мер пресечения, ни этого суда. Конечно после такого публичного унижения о Старикову вытерли бы ноги все, кому не лень, включая тех, чьи надежды она похоронила в судах, но у неё никто не отобрал бы практику, она могла бы писать свои книжки, рисовать картины, заниматься с внучкой и, главное, просто жить.
Хельге не надо было слушать возражения Миры Евсеевны, которые она, в годами отработанной манере, разложив всё по полочкам, подкрепила и положениями закона, и доказательствами, потому что полный бред оснований заключения под стражу был очевиден и первокурснику юридического факультета, но результат постановления был предрешён и это понимали все, включая подсудимую, поэтому она и пришла в суд, уже собрав вещи для заключения.
Хельга завершила рассмотрение по существу и стремительно покинула зал заседаний, усиленно избегая направленных на неё взглядов.
В нарушение процессуальных норм, предписывающих удалиться в совещательную комнату для исполнения текста постановления о замене мер пресечения Мире Стариковой, она вошла в кабинет председателя суда, который оказался пуст, и решительно уселась на стул, плюхнув тома уголовного дела на стол перед собой. Влетевшую за ней в кабинет Светлану Сергеевну Хельга попросила связаться с председателем и передать ему, что судья Симова не выйдет из его кабинета до исполнения известного ему условия, даже если ей придётся в нём поселиться.
Валерий Михайлович появился минут через тридцать и влетел в кабинет с широкой улыбкой на лице. Он с довольным видом развалился в рабочем кресле и, налив себе в стакан минералки, поднял его, как тостующий, громко возвестил:
– За нашу победу !– и залпом выпил содержимое, демонстративно занюхав рукавом, как будто махнул водки.
Хельга молчала, и председатель с удовольствием, смакуя детали, явно довольный собой, пересказал действо в кабинете мэра, куда он потребовал собрать начальников и руководителей подразделений, задействованных так или иначе в уголовном преследовании Миры Стариковой. Со слов Валерия Михайловича, озвучившего требование Хельги, только уже для себя, совещание напомнило заседание Совета безопасности Российской Федерации от 22 февраля 2022 года, правда, как господин Норышкин выступили все поголовно, потому что никто не желал ставить подпись под требованием заключить Миру Старикову под стражу, включая самого затейника всей этой камарильи, как назвала суету вокруг неё сама теперь уже подсудимая, мэра Пузенко. Одно дело, когда о его заказе в своих роликах говорит живая Старикова, кто верит, а кто нет, а другое, когда в случае её смерти от преследования за правду, обнародуется документ, с фактическим требованием её убить с его подписью. На совещании прозвучали совсем крамольные мысли, что не известно, что ещё будет с властью завтра, дела-то совсем плохи, вдруг Старикова Мира в своих прогнозах права, и тогда я с них требую собственноручно каждого подписать себе любимому приговор. Короче, решено пока Старикову оставить на прежних мерах, а там видно будет. Иди, революционерка, отпускай старушку домой. Как там нас твоя подсудимая именует? Дворцом Кривосудия? Пусть так, по крайней мере хоть не гестапо.
Выскочив из лифта, Хельга опять натолкнулась на взгляд мужа Стариковой, который ждал жену в холле, потому что ещё не был допрошен в качестве свидетеля по делу и поэтому не мог находиться рядом с супругой. На этот раз он вдруг широко улыбнулся ей, видимо угадав по глазам, что всё будет хорошо, и она непроизвольно улыбнулась в ответ, пряча улыбку под медицинской маской.
Зачитав постановление, которое вызвало бурное возмущение надзирающего инспектора и недоумение на лице государственного обвинителя от прокуратуры, Хельга, проходя мимо подсудимой, заметила, что она достаёт из рабочего рюкзачка крест на длинной цепочке и надевает его себе на шею.
Уже находясь в своём кабинете, работая над очередным уголовным делом, Хельга услышала рассказ своего секретаря, что было в зале суда перед её возвращением из совещательной. Старикова подошла к мужу, и они обнялись, прощаясь, потому что судебный пристав, присутствовавший в зале суда, на вопрос подсудимой дадут ли ей проститься с мужем, который будет в фойе, ответил, что это решит конвой, но скорее всего нет, так как её поведут через зал, а не через фойе. Старикова попросила позвать мужа, и они простились сдержанно, но так нежно, что промолчали даже инспекторша с прокуроршей, слушательницы зашмыгали носами, а мужчины резко помрачнели. В зале повисла напряженная тишина. Мира Евсеевна что-то тихо сказала сначала мужу, подтолкнув его к выходу, а потом одной из присутствующих дам, показав на рабочий рюкзачок и сняла с себя золотой крест на длинной цепочке и украшения с рук и из ушей, сложив всё в наружный карман рюкзачка и отодвинула его в сторону слушательницы.
– Я сначала не поняла, почему она сразу рюкзак не отдала мужу, а потом увидела, что она в него после заседания убрала ещё и диктофон, и телефон, лежавшие на столе до конца оглашения постановления. Да и не хотелось ей, видимо, без нательного креста ,лежащего рядом, слушать постановление о заключении под стражу, которое ждали все.
Меня, когда судья отправила собирать всех для оглашения, до слёз тронули их отношения с мужем. Мира Евсеевна, как в первый перерыв, почти лежала спиной на супруге, который её обхватил руками и что-то шептал на ухо. Вот, казалось бы, внешность никакая, один глаз и тот слепой, здоровья нет, посадят не сегодня, так завтра, могут и его привлечь, а он не только не уходит, а постоянно здесь и ролики помогает снимать, рискуя сам. Говорят, что он за Стариковой в Сибирь уехал с Украины в девяностые от молодой жены. Представляешь какая любовь бывает?
Дальше Хельга слушать не стала и, чтобы прекратить сплетни, громко закрыла дверь, от чего болтушки тут же примолкли, а Хельга вдруг явственно увидела взгляд, который не давал ей жизни несколько последних дней.
Теперь в нём явно что-то изменилось. Хельга решительно всмотрелась в воображаемый или, Бог знает как, материализовавшийся в её воображении взгляд Стариковой Миры Евсеевны. Сейчас в нём уже не было вынимающей душу жалости, пока не было. Старикова смотрела вопросительно, как бы интересуясь, что Хельга намерена делать дальше. Она устало опустилась в кресло и подумала с тоской, что это только первая отбитая атака, ведь мэр и его компания в покое не оставят ни Старикову, ни её, Симову Хельгу Борисовну, федерального судью холмского-5 Дворца Кривосудия и попытки сломать их «через колено» не прекратят.
За Старикову Хельга не переживала, половина суда перепевала уже её утреннее «А хрен дождётесь!», а вот как ей устоять и не дать слабину?
Хельга снова посмотрела прямо в глаз, услужливо проявленный кем-то или чем-то в её воображении, и попросила вслух:
– Поделитесь вашей уверенностью, нам обеим нужны силы, мне выстоять, а Вам выжить.
