Читать книгу: «Хроники Безымянной Звезды», страница 4

2

Последний день ареста я провела по-настоящему одна. Одна на всём белом свете. Так мне казалось. Одна во тьме, в самом мрачном месте самого мрачного места. Что мне делать? Что за странная судьба, почему мне выпало быть чудовищем среди чудовищ, в то время, когда мои сверстницы сейчас может быть танцуют на зелёных лугах, в лёгких кружевах и цветах, влюблённые и любимые, оберегаемые лучшими рыцарями своего народа… Я же каждый день бьюсь за свою жизнь, лишённая даже своего имени и рода.

Я нашла и потеряла, он умер, погиб в этом гадком зловонном склепе, где все мы просто мертвецы. Да, все мы уже мертвы здесь!

Я металась по камере вслепую, едва различая стены во тьме. Хотелось выть, кричать, звать на помощь. Кого? Сесть в угол, успокоиться, не думать, просто быть. Но хотелось не быть.

Мучила неизвестность, а жив ли ещё Айлиль? Быть может, я вернусь в пустую башню и навсегда останусь одна, и тогда я захлебнусь в этом море безысходности.

Сесть в угол, успокоиться, не думать! Но ведь можно думать, теперь можно! А каковы мои навыки, действительно ли я сумею сопротивляться всепроникающему Оку? И не будет ли подозрительно, что я стала непроницаема? Но ведь арестовали то меня за шикас, а не за мысли! Значит ещё тогда не слышали? Или это такая игра в прятки?

Мучаясь этими сомнениями, я услышала, как со скрежетом отпирается дверь моей камеры.

– На выход красавица, по тебе весь гарнизон уже тоскует.

Я снова шла по тому же коридору, и камеры за железными прутьями были пусты. Странная тишина заполняла подземелье, как густой туман со вкусом смерти. Прощай, ад внутри ада, надолго ли я покидаю тебя…

Я вышла из темницы и пошла по направлению к своей башне. Я отвыкла от яркого света и хождения по песку, а всего-то десять дней я провела под арестом. Моя походка стала напоминать крадущиеся движения голодной кошки. Но это пройдёт, всё пройдёт, лишь бы был цел Айлиль.

Мне хотелось бежать к башне, скорее узнать всё как есть, но бежать не стоило. Нельзя привлекать к себе внимание, и я шла через «городскую» площадь уже почти вальяжной походкой, несмотря на то, что наряд мой был так же далёк от бальных эльфийских платьев, как далека улитка до Луны, заплетённые в косичку на северный манер волосы потеряли цвет, а лицо и руки были в пыли от крошащейся кладки моей темницы. Я похудела и одичала, но может ли кто-то быть более диким, чем сборище орч? Может…

И вот я поднимаюсь по ветхой лестнице наверх, на последних ступеньках меня встречает готовый к защите Айлиль. По его глазам было видно, что через миг он мог бы перерезать мне горло, но когда он понял что это я, его глаза посветлели, и мне показалось, он плакал в душе. Мы молча обнялись.

3

После камеры наша развалина показалась мне княжеской резиденцией. Мы спали с Айлилем как два зверька, прижавшись друг к другу и готовые в любой момент отражать атаку. Мой учитель не снился мне, но видела я во сне только пески Морзага да крошащуюся кладку каменных стен. Мой же родной дом и отец мне никогда не снились. Сначала я думала, что это внутренняя защита отклоняет такие сны, чтобы не сломаться после пробуждения. Но со временем я стала думать, что сама аура Зла не позволяет достигнуть досюда даже светлым снам и воспоминаниям. Вот только снег… мне с некоторых пор стал сниться снег.

А утро сменяет ночь, за утром тащится день, затем приходит вечер и снова ночь. Так идёт время, и нас оттачивают, как стальные клинки, выбраковывая всех кто недостаточно живуч, хитёр, ловок, смел, кто слаб духом. Орч знает в этом толк, дух их силён и целостен. Но у них нет сердца!

Они не знают понятия «сострадание», которое, собственно, и отличает нас всех от животных. Животные ли орч? Нет, у животных отсутствует «садизм», они просто живут и радуются жизни как умеют. Орч иные.

В нашем гарнизоне было несколько взрослых женщин орч. Я очень редко их видела и почти не касалась, я не знала какие они, но видела, что они мужеподобны, ещё более жестоки, чем орч мужского пола, и они закрывают лица тканью.

В Морзаге нет сезонов, и потому нет ни зимы ни лета, там всегда одно и то же время года.

В один из вечеров мы с Айлилем бродили по катакомбам старого района нашего гарнизона. Вечерами здесь собираются группы орч, кто-то добывает сухое дерево или каменный уголь, и так разводятся тут и там небольшие костерки, каждый на свой лад пристраивает над огнём котелок, чтобы сварить себе дополнительную похлёбку из бог знает какого провианта. Особенно ценится чай – брикеты из спрессованной травы, пропитанной кровью. Всё это в высушенном виде. Брикеты кидают в кипящую воду, добавляют жир. Туда так же кидают засушенные ягоды гурч – плоды напоминают шиповник, только чёрный, но вместо гурч могут положить сушёные грибы, размолотые в порошок. Такая пища популярна в Морзаге, так как всё это мало весит, может храниться в кожаных мешочках и подолгу не портится в жарком климате. Орч курят табак из местного лишайника, используя для этого крошечные трубки, а вот алкоголь они почти не употребляют и плохо усваивают, но лекарственные снадобья на спирту распространены.

И вот, над катакомбами вверх поднимаются дымки костров орч. Они собираются группами и делятся своими историями. У каждого орч есть своя история, и орч ждёт своей очереди, чтобы рассказать её. Истории орч – это их мысли. Орч не любят рассказывать о событиях, о том что с ними случилось или случилось с кем-то при них. Они любят рассказывать о том, чего ещё нет, или о том, что было очень давно, когда их самих ещё не было. Часто такие истории сопровождаются неким подобием музыки – рассказчик бьёт в бубен (или по любому твёрдому гладкому предмету), находя свой собственный ритм исполнения. Однако это нельзя назвать музыкой или мелодией, это именно ритм, дополняющий рассказ. Иногда мы с Айлилем подсаживались к такому костру и слушали сказки орч…

Иногда по вечерам я пыталась учить Айлиля скрывать свои мысли, но почему-то дело не шло, может быть надо уметь передавать это знание через руки, может быть мой учитель отдал мне перед смертью всё то, чем владел, а я храню это в себе до конца своей жизни?

Каждый раз, ложась спать, я думала об одном и том же: как можно уйти из Морзага. Шли дни и недели, а я не находила ни одной зацепки. В свободное время я рыскала по местности, изучала дороги, осторожно узнавала пути патрулей, внимательно вслушивалась в сказки орч, и даже начала собирать в кожаные мешочки сухую пищу и чай.

Я боялась сказать о своих планах брату, ведь его мысли уязвимы! Но уходить надо было вдвоём.

4

Утром к нам в башню явился командир подразделения и сказал, что меня повысили до младшего офицера, и что с этого момента я перевожусь в другую группу, мои тренировки и занятия будут проходить в другом месте и с другими орч. Вот уж не знаешь где найдёшь, где потеряешь! От ареста до повышения один шаг.

Меня направили в Комитет, где выдали чёрный плащ с капюшоном, новое оружие, сандалии и отличную кожаную броню со стальными нашивками. А так же я получила замшевые штаны – «для холодной погоды». К слову сказать, я не носила ни штанов ни юбки, на мне была набедренная повязка из кожи, с многочисленными стальными заклёпками, на повязке спереди и сзади крепились довольно длинные и широкие кожаные же полосы, местами подбитые коротким серым мехом.

Кожа моя давно загорела и стала бронзовой, волосы выгорели и стали ещё светлее чем были, над верхней губой слева у меня узенький вертикальный беловатый шрам – след от удара заточкой. Тот же удар рассёк и кусочек брови и висок, так что узкие белые полоски отметили мой висок и верхнюю губу. Если бы я жила со своим народом – наши врачи легко бы избавили меня от последствий удара, и никаких следов бы не осталось. Но в Морзаге не считают нужным заботиться о внешности. Был удар – есть и следы. О моей внешности можно сказать ещё вот что: у меня тонкая кость и я кажусь немного худой, я небольшого для фейри роста, но у меня большая грудь – предмет почитания и уважения орч, и возможно – мой самый ценный талисман в мире безжалостных мастеров убийства.

– Мэй, дай посмотреть, дай потрогать, – слышала я почти каждый день. Но никто не смел домогаться меня всерьёз, это было запрещено под страхом смерти. В Морзаге всё и вся под страхом смерти…

Свою сексуальную потенцию орч удовлетворяют с ворлаки и друг с другом, только лишь мечтая о женщине, не считая тех орч, которые имели отношение к службе в тюрьмах и темницах. Но туда отправляли «работать» далеко не всех. Понятия сексуальной ориентации у них нет, все орч ориентированы на противоположный пол, но удовлетворение могут получать в любом случае.

В последнее время я стала опасаться за Айлиля – красавчика среди общей массы однообразных лиц, выше многих на голову, он был больше похож на девушку, чем девушки орч. Айлиль был ещё мальчик, его сексуальное начало ещё не проявилось, и он до конца не понимал в чём оно заключается, хотя так же видел то, что происходило вокруг. Я же уже знала об этом больше, чем позволял мой возраст и психика. Я видела в этом аду такие сцены, от которых наверное в прежние времена, будучи домашней девочкой – просто сошла бы с ума.

До того как попасть сюда, я ничего не знала о том, что происходит между мужчиной и женщиной, и то, что я здесь увидела, меня поразило. Жестокое насилие и сцены садизма, почти всегда заканчивающиеся мучительной гибелью женщины фейри. Но я никогда не видела, что происходило с женщинами орч. Видела я близость солдат орч между собой – сцены частые и обычные, видела страшные сцены удовлетворения сексуальных потребностей с трупами, с животными, с пленными… Для орч в сексе не существовало никаких табу, единственное табу – это я сама, но я не знала чем оно закончится и к чему приведёт.

В моих доморзагских представлениях отношения между влюблёнными – романтические, пронизанные тайной и взаимным восхищением, заботой и нежной лаской. Как ни странно, здесь я ловила те же восхищённые взгляды солдат, что и в Россилене! Но неужели и там это восхищение заканчивается таким вот физическим насилием, когда один заставляет страдать другого, подавляет, калечит, убивает? Не могло же там, среди моего народа, случаться таким же сценам? И как тогда женщины после этого живы и здоровы? Так размышляла я иногда, когда очередная сексуальная сцена попадалась мне на глаза. Конечно, до Морзага я видела, как сходятся друг с другом животные, часто видела лошадей, собак, птиц. Но это было совсем другое…

В Морзаге женщина восхищала не только своей внешностью, но силой духа, когда она – более слабая и уязвимая, находит в себе силы внутренние, чтобы не отстать, выстоять, победить. И эта внутренняя сила, гордость, смелость на уровне отрешённости – порождает в орч нечто вроде религиозного почитания. Видя эти качества в женщине, они признают её превосходство. Но орч всегда готовы унизить и уничтожить свою богиню, если только она позволит себе слабость, если она оступится, промахнётся, испугается. Поэтому в Морзаге свою «божественность» надо доказывать на каждом шагу, и так, чтобы никто не мог даже заподозрить, что ты что-либо доказываешь. Таковы орч – существа странные и непостижимые.

5

– Запомните: синий лишайник – снотворное, чёрный – кладут в раны для излечения и заживления, коричневый – просто табак, зеленоватый – яд, – повторял высокий горбоносый орч, преподаватель медицины. Похожий на грифа, он расхаживал по комнате в сером плаще, в который обматывался наподобие мумии, и повторял нам одно и тоже.

Но эти его уроки были самые опасные, опаснее фехтования и езды на ворлаки. Всё дело было в том, что для его уроков часто нужны были раненые, на которых мы учились. Иногда это были пленные. К счастью для меня, настоящей хирургии нас не учили. Но обрабатывать и зашивать раны мы учились на каждый четвёртый день обучения. Благодаря этим занятиям я узнала многие тонкости травного дела орч.

Часто дело касалось отравлений и противоядий, змей и нанесения разных ядов на разные виды оружия. По мнению орч, это тоже входило в раздел медицины.

Кроме медицины, нас учили верховой езде на ворлаки уже более серьёзно. От нас требовалось умение ладить с этими зверюшками, подчинять их себе, а также виртуозно ездить на них без седла и вести бой на скаку.

После таких занятий все мы были покусаны и избиты, мы падали и пропускали удары, и вот тут как раз начинались уроки медицины.

Однажды я пришла вечером с занятий, и не нашла дома Айлиля. Я решила подождать на месте. Усевшись в угол, я взялась чинить свою куртку, пришивая отрывающиеся заклёпки.

Вдруг на лестнице внизу послышались странные звуки, словно кто-то шёл и волок за собой по ступеням тело.

– Айла убит, забирай.

– Как убит, что ты говоришь? – вскочила я с места, набросившись на принёсшего Айлиля орч, и затем кинувшись к безжизненному, словно тряпичному телу брата.

Он был без сознания, с пробитой головой и довольно нехорошей раной в боку. Но он был жив. Орч соврал, надеясь порадоваться моему ужасу, но он же и намекал на то, что он настолько ранен, что его не спасти, а значит всё равно что убит, и добить его должна была я, раз сам он без сознания и не может выполнить свой долг.

Я кинулась за водой, скатившись кубарем с лестницы вниз, стрелой пронеслась через двор, затем назад…

«Айлэ, очнись» – шептала я ему, промывая, зашивая, заговаривая рану, омывая лоб, пытаясь руками распознать, на сколько серьёзны травмы. Он не приходил в себя. Я проникала вглубь его существа, вытаскивая его назад, в мир живых, но он не поддавался. Мне казалось, он не хотел возвращаться сюда, и это можно было понять. Он словно зацепился за эти раны, пытаясь по ним выйти из морзагского плена, пусть даже ценой жизни. Медноволосый, жизнерадостный мальчик не мог оставаться больше здесь.

– Айлэ, не покидай меня, не оставляй меня одну – шептала я ему уже с нотками истерики, но ответа не следовало. Я поняла, что сама не справлюсь. Я не пошла на занятия для младших офицеров, но отправилась прямо к учителю медицины домой.

– Мне к Мрео-Гу, – кинула я охраннику, врываясь в двери хижины учителя, словно так и должно быть.

– Куда, вот тварь! – бросился за мной охранник, и мы оба влетели в прихожую.

На шум вышел сам учитель, и сразу узнав меня, отослал охрану.

– В чём дело, фейри? – вперил он в меня свои угольного цвета глаза, – в чём дело.

Я слегка опешила, никто меня здесь ещё не называл фейри, все делали вид, что с этим покончено, вынуждая меня саму себя считать одной из них.

– Мой брат смертельно ранен, я не могу его вылечить и даже не могу привести в сознание, – сбивчиво начала я объяснять.

– Тогда он умрёт, – ответил спокойно врач.

– Я этого не хочу, помоги мне, – уже и я вцепилась в учителя взглядом, как клещами, – ведь ты поможешь мне?

– Что я за это получу, девочка?

– Что ты хочешь?

Возникла пауза. Затем врач резко и чётко произнёс:

– Тебя.

– В каком смысле?

– В прямом, я хочу провести с тобой ночь.

– Это невозможно! – испугалась я, не зная как поступить, но в душе уже готовая отдать этому орч всё что он захочет.

– Это условие. Это справедливая плата, – напирал он.

– Тебя казнят или скормят ворлаки прямо живым, – неожиданно для самой себя перешла я в наступление, – но если ты этого так желаешь, пусть будет так!

Врач замолчал и сел на кресло. У него в комнате имелась плетёная из ивняка мебель – удобство довольно редкое для Морзага. Наконец он проговорил:

– Жизнь мальчика для меня и для всех остальных ничего не стоит, но в то же время стоит для тебя очень много. Что у тебя есть достаточно ценного, за что я не заплачу своей жизнью?

– У меня ничего нет, – с облегчением и злорадством ответила я.

– О… речь идёт о жизни твоего брата, а ты торгуешься, – с тем же злорадством заметил врач, – видимо тебя здесь всё же кое чему научили.

– Так чего ты хочешь, коллекцию трофейных нашивок, мою саблю, котелок, мешочки с чаем или может быть мои штаны? – продолжила я язвительно.

Врач встал и подошёл к окну, он снова помолчал, а затем ответил очень серьёзно:

– Я хочу того, чего у тебя пока нет, но когда ты станешь старшим офицером, у тебя это будет. Тогда и сочтёмся. Согласна?

Не имея выбора, я ответила «да», и мы ударили по рукам.

Мрео-Гу, – так звали врача, – отправился в другую комнату, откуда вышел уже неся в руках нечто вроде кожаного чемодана. И мы пошли в мою башню.

Айлиль лежал так же – обмякший, не подающий признаков жизни.

Мрео быстро раскрыл свой ящичек и приступил к работе. Его талант был несомненен – он был прекрасным хирургом и сильным орч-шаманом.

Вот уже по стенам в красном пламени кружили чёрные тени, а в котле кипела какая-то адская смесь для лечения. Башня опустела, все кто жил внизу почуяли недоброе, и посчитали нужным прогуляться подальше от башни. Все боялись чёрных теней.

Властный окрик шамана – и губы Айлиля дрогнули. Нет, он не вернулся, но словно бы приостановился, не смея уходить дальше в мир забвения. Очень очень медленно он оборачивается – да, он что-то видит здесь, в мире живых. Он прислушивается… Он не знает что делать.

– Эй, фейри, – снова называет меня так врач, – я сделал с раной всё что должно, парень может жить. Если захочет. А теперь я ухожу.

– Как уходишь, но он же без сознания!

– Остальное твоя работа. И помни о сделке.

Я была в ярости и готова была сунуть нож под рёбра этому ублюдку, но не могла сосредоточиться на чём-либо, кроме непосредственно лица Айлэ, мой взгляд был прикован к его закрытым векам, сомкнутым губам… Между тем, чёрные тени схлопнулись веером и чемодан закрылся.

Звенящая тишина ночи окутала меня, как саван, снова я одинока в этом страшном чужом мире, одна на всём белом свете. А здесь и свет не белый… Я смотрю в лицо Айлиля, шепчу ему ласковые слова – я вспомнила их! Глажу его непослушные медные волосы, зову по имени.

Мне безразлично, что стены моего жилища содрогнулись от бешеной пляски чёрных призраков, какая разница? Мне всё равно… И я засыпаю сидя, склонив голову вниз.

– Мэй, мне больно, – разбудил меня стон Айлиля.

6

Дни летели быстро, я разрывалась между тренировками, учёбой и уходом за Айлилем. Мне сказали, что если я его быстро не поставлю на ноги, то по закону Морзага его умертвят. И я старалась изо всех сил, промывая и заживляя рану, заговаривая и зачаровывая плоть и кровь его, утешая его дух. Особых личных талантов к исцелению у меня нет, хотя все знания, какие только возможно в области медицины, я хватала с жадностью, ибо знания эти полезнее всего, да и вообще всякое знание для меня было как глоток живой воды. Но я не справлялась, я боялась оставлять его одного в башне, но и сидеть с ним, не посещая занятия, я не имела права. Тогда я решилась отправиться в квартал, где жили женщины орч, и найти там Райрг.

Я вышла из башни и не глядя по сторонам, не обращая внимания ни на что, словно во сне, стала продвигаться по направлению к женскому кварталу. Я шла быстро, стремительно, и так же быстро и нервно возникали в моей голове мысли о том, почему я не живу вместе с большинством женщин орч, и что в сущности, это очень хорошо для меня. Мне повезло, что я не стала одной из многих женщин орч, созданных для размножения, и что из меня делают именно офицера, а не рожающую самку. Но почему? Однажды один из старших офицеров сказал мне одну вещь: есть размножение, а есть селекция. В этом видимо была суть вопроса… Да ведь я и не была орч!

И вот, я быстро шла по узкой пыльной тропе к низким глиняным строениям, которые издали казались чем-то средним между казармами и сараями, а вот сверху наверняка было бы видно, что это настоящий лабиринт.

Все эти постройки были в принципе одинаковы, и различались лишь потому, что строились они при разных обстоятельствах. В этом лабиринте мне предстояло найти дом, где жила Райрг.

Давно, очень давно я не была здесь, и не знала, как примет меня повзрослевшая Райрг, подруга погибшей Фаины.

С порога одного из домов из узкой щели на меня уставилась пара недобрых, светло-желтоватого цвета глаз, из дверей следующего дома вышла женщина низкого роста, в чёрном покрывале на голове, но я не останавливаясь неслась дальше, вглубь этого змеиного гнезда… Наконец, в узком простенке мне преградили дорогу две молодые женщины с лицами, лишь наполовину закрытыми кирпичного цвета тканями, в руках у них были ножи. Они молчали, но вопрос был в их глазах, и вопрос требовал быстрого и ясного ответа.

– Райрг, – только и сказала я.

Тогда появилась третья орч, и кивнув мне, дала понять, чтобы я следовала за ней. Она быстро повела меня по очень узким простенкам между сараями. Петляя, мы продвигались всё дальше, время от времени минуя небольшие дворики, где можно было видеть каменные лавки и даже что-то вроде торговых рядов, и очень редко попадались бадьи с водой. Зато в каждом дворе было подобие очага, так что можно было понять, что внутри сараев очагов не делали.

И вот мы оказались в районе, где на улице тут и там стояли ткацкие станки, за каждым сидела женщина орч и ткала полотно, а дальше, видимо, были красильни, где полотно окрашивали в чёрный и кирпичный цвет, после этого последовал квартал, где ковали оружие, дубили кожу… Всё это делали женщины орч – одинаковые, молчаливые и враждебные. Наконец, мы пришли во двор, где не было ни ткацкого станка, ни развешенных тканей, ни наковален, ничего вообще, кроме очага и колодца, колодец – большая редкость!

Мой проводник остановился, указал на двери, и, развернувшись, мгновенно исчез.

Делая последние шаги к двери, я припоминала черты лица из тех далёких уже лет, когда я была ещё совсем девчонка, и когда я приходила иногда к стайке подростков, состоящей в основном из девочек, и где главарём была Фаина, а её телохранителем – Райрг. Я пыталась вспомнить черты лица высокой, крупной Райрг, и они казались мне несколько тяжеловесными для орч, с широким носом и припухлыми губами, с крупной челюстью… И вот уже память моя, словно из тумана соткала в воздухе лицо из прошлого тогда, когда я переступила порог глинобитного жилища, и лицо это неожиданно наложилось на другое лицо – лицо реальное, бледно-фосфоресцирующее в тёмном углу комнаты.

– Райрг?

– Я…

В тёмной пустой комнате, в углу, сидела старая толстая женщина орч.

Райрг… Я совсем забыла, что прошедшие годы ничего не значат лишь для бессмертных, но для смертных орч эти годы – старость. Нет больше той полной смуглой девочки с тёмно-карими коровьими глазами, но есть старая шаманка Райрг, и она сидит передо мной, опоясанная высушенными кишками или чем-то вроде этого… Обнажённые груди её висели – пустые и бесполезные, живот выпирал, широкие ноздри были напряжены, и лишь глаза оставались прежними, если не считать ещё большей недоверчивости и абсолютного равнодушия. Это был взгляд женщины, которая за долгую свою жизнь никогда не знала сострадания. Лицо её было обмазано белой глиной, и смотрелось как живая маска.

– Зачем ты пришла, – спросила она меня.

– Я пришла по старой традиции, сегодня мне нужна помощь.

– Традиции больше нет.

– Ты уверена, что тебе ничего не надо?

Она помолчала. Затем встала, и перебирая пучки каких-то сухих трав, подвешенных на стене, задумчиво проговорила:

– Я вижу, что время не властно над тобой. И это значит, что ты не наша. Но ты никогда не была одной из нас. Что тебе надо, скажи мне?

– Мой брат смертельно ранен, мне нужна помощь в его лечении.

– Брат… Я не лечу, я только убиваю.

Я не знала что сказать, и молчание затянулось настолько, что мне казалось, тишина вот-вот расколется, как лёд от удара топора. Наконец я сказала:

– Мне надо каждый день ходить на занятия, но я не могу его одного оставлять, мне нужна смена.

– Хорошо, я пошлю тебе смену, но ты будешь должна мне пять шикас – по одному шикас за два дня смены. Можно не шикас, мне нужен результат и всё. Десять дней мы будем помогать тебе, и если твой брат не встанет на ноги – это твоя проблема.

– Шикас? У тебя есть враги?

– Не важно.

– Согласна.

– Иди за мной.

И мы снова петляли по узким простенкам, ноги мои утопали в сером песке, солнце пекло, время шло, и я беспокоилась, что мой поход затянулся, тогда как Айлиль долго оставался один без присмотра. Наконец, мы пришли к совсем бедной лачуге, откуда вышла юная орч, очень тоненькая и запуганная. Она почти не имела одежды, но на поясе у неё висел кривой нож, а голова была обмотана полосатой тканью.

– Это Кив – моя слуга, и она будет твоей сменой. Покажи ей дорогу, она будет приходить в то время, когда ты ей скажешь. Когда будет надо – она будет сообщать тебе о шикас.

После этих слов Райрг резко развернулась и ушла, не обернувшись.

– Пошли, – сказала я Кив.

И мы пошли ко мне в башню.

Десять дней я ходила на занятия, оставляя Айлиля с Кив, договор был в силе.

И вот, наконец, Айлиль поправился, а моим неожиданным достижением стало не целительство руками, а создание небольшого светящегося цветка. Он появлялся из моей ладони по желанию, и мог неплохо светить мне во тьме какое-то время. Цветок напоминал белую лилию, был бесплотен, и весь состоял из белого света, но свечение от него было голубоватым.

В Морзагской магии успехи мои были средние, как и в боевых искусствах. Всё что, в Морзаге в меня вкладывали, всегда имело неожиданный результат. К счастью, я научилась скрывать от своих учителей, чему я научилась на самом деле, и свой цветок я тоже не показывала никому.

Пять шикас стоили мне немало крови, в прямом смысле этого слова. Я стала наёмницей шаманки орч и убила пять её личных врагов, выполнив условия договора. Однако, всё проходит, прошло и это, и казалось, худшее что с нами могло случиться уже позади.