Читать книгу: «Хроники Безымянной Звезды», страница 3
3
Туман, вечерние сумерки, небо и звёзды – настоящие… Небо бежит, не стоит на месте, и вот уже ночь, я пью её сырой холодный мрак, я не могу надышаться им, я пьянею от наслаждения, стоя среди бескрайней ночи на поляне перед лесом. Седеющие бледные травы клонятся к земле, и я стою среди трав – призрачная лунная волчица, тощая и злая, с пустыми глазами и седой шкурой. Я дрожу на ветру, оскалив клыки, ожидая на дороге запоздалого путника… Я дрожу от холода и сладкого чувства мести, я жду. Я ждуууу…
Какой-то звук будит меня среди ночи – я просыпаюсь. Сон окончен. Я в нашей башне, рядом тихо спит Айлиль – мальчик фейри, которого оставили в живых и определили в Чёрный Легион на обучение. Айлиль младше меня, но за последние несколько лет он так вырос, что стал почти на голову выше меня. А вот я расту плохо и для своего народа я довольно маленькая. Айлиль стал моим братом, мы побратались с ним в страшную ночь после того, как нас чуть не задрала свора ворлаки. Тогда он был ещё мелким, и мы бились с ним спина к спине. Мы поняли, что мы одиноки на всём свете, на всей земле, что у меня есть только он, а у него есть только я. Мы не знаем, помнят ли нас где-то там – в прошлой жизни, мы слышали, что всех фейри, кто попал в плен, считают врагами и предателями. Мы братались в ночь безвременья, смешав нашу кровь, а потом прыгали и плясали, обнявшись на верхней площадке развалины – морзагской башни под несуществующим небом. Там, в этом несуществующем небе, мы придумали себе несуществующую звезду, и назвали её Безымянная. С тех пор мы вглядывались в несуществующее небо, воображая себе, что где-то там, за багровой пеленой, в немыслимой выси, мерцает серебром Безымянная Звезда – единственный светлый образ для нас. Мы не вспоминали что было до плена, мы запрещали себе это. Чтобы выжить.
4
Снова тот же сон: ночь, дорога в поле, трава в инее, позади чёрные пики елей и очертания ветвей деревьев. Я крадусь вдоль обочины дороги – рыщущая тень в ночи, серебристая волчица, с телом, словно чуть вытянутым вверх. Я останавливаюсь и стою, замерев в ожидании. Я смотрю в вашу душу пустыми голодными глазами, – о идущие неосторожно, о те, кто преступил черту, я поджидаю вас и дождусь. Вот вы подходите ближе, и ветер швыряет вам в лицо землю и опавшие листья, веет сырым холодом, и, наконец, вы видите меня. Вы поворачиваете назад, и понимаете, что всё это время я шла за вами следом, я дышала вам в спину.
Но вот барабанный бой поднимает утро на дыбу, мы вскакиваем, как от удара хлыстом, потому что это война.
Вместо утренних тренировок – раздача дополнительного оружия и дорожных сумок. Затем нас выстраивают в колонну, и в наше пространство, в наше дыхание приходит весть: Око объявило год войны, мы выступаем немедленно.
Айлиль и я седлаем морзагских яххо – вид ворлаки, который отличается меньшей агрессивностью и годится для долгих походов. Они прекрасные носильщики и более послушны. Слово «седлаем» не очень подходит в нашем случае, обычно боевые ворлаки не признают сёдел, и орч привычно обходятся только несложной уздой, зато боевые ворлаки приучены к ношению брони, которая спасает их в битвах. Конструкция брони ворлаки имеет не только защитную задачу, но и многие приспособления для нанесения удара противнику. К слову сказать, у этой брони есть нечто, что служит подставкой для ног всадника. Ну а яххо имеют некое подобие седла, но скорее для поклажи, а не для всадника.
– Что нам делать, ведь Морзаг атакует земли, принадлежащие нашему народу, мы же не можем нападать на собственный народ!? – шепчет Айлиль взволнованно.
– При первом удобном случае мы сбежим, – отвечаю я неуверенно.
– Ты говоришь это вслух?!!, – ужас и смятение слышатся в этих словах.
Обычно мы не только не говорим вслух ничего, что может быть для нас опасным и породить недоверие, но мы даже не позволяем формироваться крамольным мыслям, потому что всё пространство Морзага пронизано особым излучением, которое «видит» и «слышит». Всякого, кого заподозрят в крамольных мыслях немедленно забирает Дозор Ока – ДО.
– Ты прав, я сказала это вслух… Пусть, будь что будет.
Но мы подъезжаем к огромным воротам – Пепельным Вратам, за которыми начинается путь на юго-запад. Нас – тьма, стальная мрачная река, Чёрные Легионеры, марширующие навстречу своей славе – ведь для орч слава в том, чтобы победить или умереть в бою, так что в любом случае путь на войну – это для них путь к славе.
Впервые за долгие, долгие годы мы снова увидели Солнце в небе. Страшна была наша встреча с Солнцем! Какое оно – Солнце?
На рассвете реальный мир полон нежности и золотистого сияния, которого мы не видели… десятки лет. Мы забыли, что мир окрашен яркими красками, пронизан солнечным светом, теплом, нежностью, тёплыми ветрами… Лишь Безымянная Звезда дарила нам с Айлилем свой несуществующий свет, и мы потерялись в её лучах, забывшись и замечтавшись. В самом адском пекле, в пепле – мечтать особенно сладостно, не признавая ничего над своими мечтами, забыв о богах и презирая власть демонов. Да, мы не могли говорить о своих мечтах – Око слышит! Мы не могли отчётливо думать о них, но мы уходили глубже в себя, в то тайное и запредельное, куда не проникало даже Око. Только свет Безымянной…
И вот теперь мы шли, и за спиной у нас алел огромный солнечный диск, и мы отбрасывали на дорогу перед собой длинные сизые тени. Затем тени становились всё короче, пока совсем не исчезли, и это означало, что наступил полдень. Мы всё шли и шли, временами переходя на бег, на бегу съели дневные пайки, но солнце всё же обогнало нас, и теперь мы видели его перед собой.
В колонне поговаривали о том, что передовые отряды первые начнут вступать в бой, а наш характер движения говорит о том, что в бой мы едва ли вступим. По сторонам мы видели пока лишь пески и сухие травы, но говорят, что через несколько дней всё изменится.
Наш поход по пустыне занял около пяти дней, а затем мы увидели степные травы – ковыль, тысячелистник, кошачью лапку… Вот уже мы двигались верхом на яххо, а сзади нас гнали табун боевых ворлаки. По ночам мы видели звёздное небо, настоящее!
– Айлиль, окликнула я брата, – а ведь мы сейчас уже можем думать и говорить то, что хотим, нас не услышит Око.
– Да, но это плохая привычка, это опасно – потерять навык таиться, ведь если нам не удастся бежать, то нам придётся вернуться туда, где всё слышно.
– Мы побежим когда выйдем в степь, где больше кустарников и деревьев, там легче укрыться и легче выжить. Здесь нет воды, нет ничего…
К нам подошёл орч-гун – наш командир.
– Сегодня пришла команда оставаться на месте. В бою будут участвовать несколько передовых отрядов, это учебные бои, так что на славу не надейтесь! – засмеялся он, показав острые крепкие зубы, – Вы не погибнете и не победите, но зато вы получите новые навыки – вас будут обучать магии.
И действительно, через несколько дней начались уроки. Нам начали доставлять головы убитых. От нас требовалось одно: научиться правильно бальзамировать головы, чтобы затем… оживлять их.
Для павших в бою орч обычно устраивают достойные похороны – их собирают в огромную кучу и сжигают с почестями. Такие погребальные костры называют курганами. Но те орч, что показали себя в бою слабыми – умерщвлялись, а их трупы использовались для обучения чёрной магии и для приготовления лекарств. Этим нам и предстояло заниматься – мы начали проходить обучение чёрной магии. Морзаг рационален, учебные бои ведутся ровно столько, чтобы получить нужное количество убитых, чтобы провести обучение магии и алхимии. Убитых нужно много, ведь много и учащихся, потому внутренних ресурсов у Морзага на такие уроки почти не бывает, однако выбраковка в боевых условиях считается очень полезной, и заодно это обеспечивает магическую практику тем, кто должен научиться. Однако, старожилы говорят, что проведение учебных боёв обычно предшествует настоящей войне.
А ещё говорят, точнее перешёптываются – что мы не наступаем, а отступаем, и что на самом деле фейри давно осаждают эти земли, и никакая это не учебная война, а бесконечное удерживание наших рубежей.
В лагере стоит смрад от мертвечины и тошнотворный запах бальзамирующих растворов, мерзость и нечистоты – всё это душит и подавляет, калечит моё естество. Мы никуда не убежали, мы в пустыне, повсюду лишь песок, и некуда здесь бежать… Я задыхаюсь, задыхаюсь…
По ночам я смотрю в черноту звёздного неба, смотрю сквозь него, и там, где-то с другой стороны – верю я, есть Безымянная Звезда, и её свет – единственное, что придаёт мне сил.
5
Я заплетаю Айлилю косичку – он коротко стрижёт волосы, но оставляет несколько длинных прядей, которые удобно заплетать в косички. Мне нравится придумывать ему разные причёски, то так, то этак укладывая косички и длинные пряди.
– Эй, наверху в башне! Вам Метка!, – услышали мы с братом голос поднимающегося к нам по лестнице орч.
Один из нас должен взять метку, приняв вызов на себя. Это был вызов на дуэль – шикас на языке орч.
После возвращения с учебной войны нас стали задирать чаще, дважды нас вызывали на шикас, потому что орч знают: мы не одни из них, мы те, кого они ходили убивать за пределы Морзага, мы из гордых и своенравных, кто не подчинился Оку, презрев порядок и дисциплину Совершенства. А ещё наши глаза светлы и у нас есть волосы, которые мы заплетаем в мелкие косички, вплетая в них украшения из когтей, перьев и стальных нашивок, что доставались нам в качестве трофея за победу в шикас.
Итак, нам пришла Метка. Это была моя очередь, Айлиль дрался в прошлый раз. Шикас с женщиной, которая является ценным генетическим материалом – нарушение Порядка. Око слышало, оно знало, но молчало…
Я встала и взяла Метку из рук в руки, как полагается в таких случаях.
– Айла отдыхает, Мэй дерётся, – засмеялся орч, в принципе привыкший к шикас, ведь в Морзаге всегда кто-то дерётся на дуэли, так было, есть и будет.
Постоянная готовность к смерти – естественное положение вещей в кодексе чести орч. Они не беспокоятся о семье – у них её нет, у них нет имущества и дома, нет своей земли, они лишь воины, каждый – один, но один как все. Раненые орч демонстрируют стойкость и мужество, они превозмогают боль, никогда не жалуются и ничего не просят. Если орч может быть вылечен – ему немедленно оказывают помощь, а медицина орч очень эффективна. Если орч не может быть вылечен – он сам кончает с собой.
Оба вооружившись и надев лёгкую кожаную броню, чёрную, как водится в Морзаге – ведь красители здесь делают из угля, мы идём к традиционному месту шикас – довольно узкому простенку между двумя оградами. Он хорош тем, что с одной стороны, не позволяет дуэлянтам далеко отступать, с другой стороны, приноровившись, можно сделать прыжок вверх, и оттолкнувшись от стены ногой, нанести неожиданный удар сверху.
Шикас происходят быстро, орч не любит показухи и всё делает быстро и чётко, здесь в дуэли важен результат. Хотя если бой проходит на арене – это другое дело, тут есть задача порадовать зрителей, показать своё искусство, и здесь важен процесс. На арену не вызывают, желающие приходят сами.
Итак, мы идём! О беспечность юности, что может сравниться с ней, даже мужество бледнеет, растворяясь в рассуждениях о причинах и следствиях, беспечность же летит как пушинка на ветру – вечная неуязвимая пушинка…
В миллионный раз я перехожу эту площадь – ленивым шагом дикой кошки. Орч смотрят на меня сквозь прорези чёрных, карих, жёлтых глаз, они хотят, но не смеют взять. Я торжествую и не скрываю этого, но и не показываю явно. Мой Айлиль идёт рядом, и мне не стыдно за младшего брата, мы готовы принять вызов в любое время. Молодость и бесшабашность в наших головах и сердцах принимают любой вызов, и мы – бессмертные существа, смеем играть со смертью, в отличии от орч, которые смертны, и лишь заискивают перед смертью, возводя свою уязвимость в ранг религии.
Дуэль длилась минуты четыре, я оказалась значительно проворнее, моё тело способно извиваться и двигаться так, словно это не плоть, а тень на стене, ведь моя мать была воплощённым духом зори. Я могу взбежать на вертикальную стену, и держать равновесие в немыслимой позиции, я легка как снег, мои ткани быстро регенерируют. В этом моя сила. Моя слабость в том, что я не орч, и была создана не для войны, а для любви.
Казалось бы, правила выживания гласят: будь незаметным, не высовывайся! Но какой-то внутренний протест перед инстинктом выживания, глубоко сидящее озлобление на окружающий нас миропорядок, заставляли нас вести себя вызывающе, нам нравилось дразнить орч. И потому мы молча, без внешних эмоций, били орч наотмашь чем придётся, то и дело пуская в ход маленькие местные ножи-заточки, и когда наши клинки достигали цели, мы чувствовали смесь отчаяния и удовлетворения. Отчаяния, потому что в этом озлоблении и безнадёжности мы теряли самих себя, удовлетворение – потому что мы мстили за свои потери.
Как бы там ни было, после шикас в нашей башне, в углу верхней комнаты, которую мы занимаем, стало на один трофей больше. Дуэльные трофеи в Морзаге – это не оружие, это стальные нашивки с доспехов. Чаще всего срывались нашивки с магическими клеймами…
6
По вечерам орч развлекались на арене, то и дело мы слышали о выносе очередного тела, а то и двух тел – иногда выходили два на два, это называлось тагат. Несколько раз и мы с Айлилем принимали участие в этих развлечениях… Иногда, чтобы не сойти с ума, хотелось просто идти и драться на арену, или даже может быть, хотелось чтобы всё скорее закончилось. Потому что к нашим обычным занятиям боевыми искусствами добавились новые уроки – уроки медицины и чёрной магии.
Медицину изучали все, а чёрную магию те, кого готовили стать офицерами. Меня начали готовить к званию.
Когда дело касалось заговоров на оружие, исцеления ран, и тому подобных вещей – проблемы не было, но настоящая морзагская магия требует жертв, и это означало, что я откажусь. Там, вдали, на севере, возвышаются пепельные пики Драггварга – жуткой горы, чьи вершины иногда начинают светиться зловещим красным огнём, и говорят, случается это перед большой бедой. Каждое утро я, выходя из башни, смотрела в ту сторону и ждала…
Я шла к неминуемому концу, уже очень скоро – я это чувствовала, я упрусь в тупик, из которого не будет выхода. Ведь под несуществующим небом и Безымянной Звездой, никогда я не переступлю черту, за которой не станет фейри, живой моей души, способной сострадать и любить. И тогда тень Драггварга упадёт на меня и за мной придёт ДО.
И ДО пришёл. Дуэли и мои мысли сделали своё дело, однажды ночью за мной пришли.
Меня привели в подземелье, где содержались узники и отступники, и я даже не знала, и никогда не узнала до конца, что именно там происходило. Несколько ступенек во тьму завершили мой путь в камеру. В камере было темно совершенно, ни единого источника света, ни звука, ни дуновения воздуха не улавливалось. И всё же, это был мир живой и враждебный, опасность источали сами стены, а спёртый воздух хранил в себе запах крови. Тьма же наоборот казалась защитой, в неё можно было укутаться и ждать.
– Мэй, на выход! – скомандовал голос из неожиданно вспыхнувшего красным светом проёма. И меня провели по узкому каменному коридору в комнату, освещённую тремя мрачно пылающими факелами. Там сидел орч, без доспехов и без оружия, закутавшийся в ржаво-коричневый плащ. Он посмотрел на меня ничего не выражающим взглядом белёсых, почему-то, глаз, – явление для орч необычное, и сказал:
– Ты ценная самка, и ты участвуешь в шикас. Знаешь ли ты во что нам обходится твоя драная сучья шкура? Сколько лет потрачено на то, чтобы воспитать тебя достойно и научить жить, привить тебе благородные качества орч, и выбить, вытравить из тебя всякую эльфийскую мразь?
– Накажите тех, кто присылает мне метки, а не меня, – ответила я с напускной уверенностью, и стараясь не думать о том, за что я действительно боюсь ответить.
– Я не спрашивал твоего совета, но вижу по твоей наглости, что в тебе ещё слишком много эльфийской крови. Не выпустить ли мне лишнюю сейчас, к примеру в эту миску? – указал он на глиняную миску, стоящую на столе.
Я посмотрела на миску, сморщив нос.
– Десять шикас – десять суток ареста, проговорил орч в коричневом конвоиру, и хлопнул жёсткой ладонью по столу так, что миска на столе чуть подпрыгнула.
Меня снова повели по каменному коридору, факелы на стенах роняли багровые капли огня на пол, на котором угадывались трещинки и ложбинки с чем-то буроватым. Здесь веками пытали и мучили, и кровь пропитала наверное всё, ведь мыть эти полы – это трата воды, кто станет тратить на это воду?
Коридор вёл вниз, мы прошли мимо моей камеры, спускаясь дальше и дальше, в душное, пыльное, узкое пространство, откуда доносились хриплые стоны – кого-то уже терзали в этом аду.
Мы шли мимо закрытых камер, от одной из них я почувствовала опасность, от другой – смерть, от третьей – неизвестное мне нечто…
Затем мы шли мимо камер с открытыми стенами, огороженными частыми стальными прутьями. В одной из них я увидела женщину фейри, она лежала на полу раздетая, два орч насиловали её, а она смотрела в сторону и лицо её ничего не выражало, но когда она увидела меня, веки её чуть дёрнулись, как от луча света… Я видела такие сцены много раз, ещё до того как начала своё обучение в Чёрном Легионе, когда сама была узницей подобной же темницы. Вначале это вызвало во мне шок и животный ужас, но со временем я привыкла почти ко всему.
Мы шли дальше, и я видела, как в другой камере ворлаки роется в какой-то кровавой куче.
Наконец, меня привели туда, где собирались держать десять дней.
Я вошла в своё новое жилище и увидела, что это очень ветхая камера с небольшим узким окном, пересечённым толстым ржавым железным прутом. Окно было заложено камнями. Я обнаружила также, что в камеру просачивается свет, наверху было несколько узких щелей. Оттуда же иногда сыпался пепельный морзагский песок.
Оставалось гадать, почему коридор вёл вниз, а я оказалась скорее наверху, чем внизу.
К счастью, моя камера была полностью закрытая, это был каменный мешок, но это лучше, чем открытая стена с железными прутьями. Я больше любила тьму, чем свет факелов орч. Жир, которым их пропитывают, был отвратительным, а свет был не так уж важен, я неплохо видела в полумраке, и уже успела привыкнуть к тьме, считая её своей союзницей с первых лет прибывания в Морзаге. Ведь опасна не тьма, а то, что ею пользуется. И я научилась пользоваться тьмой.
Поразмышляв о ситуации, я поняла, что десять дней – наиболее простое решение. Держать меня дольше здесь нецелесообразно, ведь так я потеряю сноровку и ослабну. Какой тогда смысл был столько времени готовить меня в офицеры и тратиться на мою «драную сучью шкуру»? Держать меньше невозможно, ведь даже за один шикас полагалось бы больше, а их насчитали десять! Откуда они взяли число десять, кто вообще может помнить сколько их было?! И ещё мне интересно, как они собираются использовать меня для селекции, ведь я фейри, а наши женщины беременеют, только если сами этого хотят. А я не захочу, сколько бы меня тут не держали.
В первую ночь я спала как убитая. Несмотря на то, что весь день я ничего не делала, мало двигалась, и, казалось бы, физически отдыхала – я устала. Айлиль там один, и, возможно, его положение там более опасно, чем моё здесь. Его никто не будет беречь, он не представляет никакой ценности, он ничто.
Я легко приспособилась к каменному полу без подстилки, ведь условия в нашей старой развалившейся башне ненамного лучше… Я быстро привыкла к мраку, к тишине и даже к крикам. Мне было всё равно что есть, вода же здесь оказалась не самой худшей водой, какую я пила.
Прошёл ещё один день, и снова наступила ночь, а я лежала на полу уже без единой мысли, и глядела туда, где угадывался потолок, смотрела сквозь него, сквозь багровый купол Морзага, туда, где в вечности мерцает голубым светом Безымянная Звезда.
Часть 3
1
Я – Лунная дикая тварь, несущаяся по осеннему лесу, я вдыхаю осенний сумрак и запах опавшей листвы, моя серебристая шкура в инее, и мне хорошо и свободно. Воздух свободы можно пить, лакать, как искрящуюся звёздами родниковую воду. Нет ничего более прекрасного, чем этот воздух, этот осенний лес, опавшие листья и первый снег. Вот разве что… море…
Меня будит какой-то шорох. Моя камера… Всё тихо, мне показалось. Но через пару минут снова я слышу странный звук, словно что-то царапает о камни, и это не внутри, это снаружи. Я бесшумно прыгнула к стене, от которой исходили эти звуки, приникла к ней, вслушалась!
Да, снаружи кто-то скребётся, царапает кладку. Камни старые, и в самом низу стены, в углу, ветшают и крошатся. Неужели никто не замечал, что камни здесь уже местами не так надёжны? Я вздрогнула от этой мысли… Нельзя! Нельзя думать, «оно» услышит и придёт. Да и бежать здесь некуда, в этом нет смысла! И я никого здесь не спасу! И всё же… Пальцы мои, словно сами собой, начали судорожно ощупывать кладку внизу стены, расшатывать и скрести. Я поняла, что с той стороны кто-то точно так же пытается расшатать камни, там кто-то есть!
И вот уже мы с обеих сторон, стараясь делать свою работу как можно тише, расшатываем и разламываем камни в старой кладке. Долго, может быть до утра, мы продолжали упрямо пробиваться друг к другу вслепую, не зная кого и что найдём. Я сняла с шеи свой бесполезный прежде амулет – какой-то древний чёрный зуб, достаточно острый! – и им вгрызалась в каменную плоть, превращая постепенно её в крошево и пыль. Оказалось, что если упорно бить и долбить в одну точку, то камень начинал со временем поддаваться, особенно если бить в уже существующие трещины. И вот, ближе к утру, мы пробили сквозную дыру в самом низу стены, там где она поддавалась – крошечное окошечко друг к другу. И остановились. Ведь оба мы не знали что там, кто там – с той стороны.
Или не знала только я? Отверстие так мало, что через него мы не можем друг друга увидеть, но мы можем, наверное, протянуть туда пальцы, руки, что бы коснуться друг друга… И мы можем друг друга услышать. И вот, после минутной задержки, я услышала хриплый мужской голос, который на родном мне языке сказал:
– Я фейри, кто ты?
– Я фейри…
Впервые за десять… двадцать, двести лет? я произнесла эту фразу
– Нас услышат, здесь нельзя говорить, даже думать то, что запрещено… – прошептала я с дрожью в голосе.
– Можно
– Что?
– Можно… Можно говорить, и можно думать… Я объясню, не гони.., – прошептал мне в ответ голос, слегка задыхаясь.
Мы помолчали минуту, потом я услышала движение оттуда – он протягивал мне руку. Я протянула ему руку в ответ, и там наши пальцы соприкоснулись. Наши избитые о камни, грязные, дрожащие пальцы соприкоснулись, и мы оба поняли, что принадлежим к одному народу. Его пальцы потянулись и нашли мою ладонь, затем бьющуюся жилку на запястье. Он читал меня по пульсу…
– Слушай меня, – сказал он, – здесь можно говорить и думать, потому что я – фейри, когда-то могущественный принц из древнего рода, бывший великий колдун и воин, и я могу скрывать от Ока то, что мы будем говорить, и я могу скрывать от него свои мысли, и даже твои. Я всё ещё могу! Я умираю, но я научу тебя, я успею… – шептал он прерывающимся голосом через пробитую нами дыру в стене. – Запомни, девочка, ты фейри, ты рождена свободной, и ты уйдёшь отсюда, сделай это, слышишь?
– Как, скажи мне, как мне уйти? Нас правда не слышат?
Страх леденил мне душу, но мне хотелось смеяться. Какое-то безумие охватило меня, и в то же время я всё осознавала и делала как никогда ясно и чётко. Впервые за долгое время я теряла контроль над собственными эмоциями, но эти эмоции словно вливали в меня новые силы.
– Я не знаю как тебе бежать, но знаю, как скрывать мысли от Ока. Слушай меня внимательно и дай мне свою руку ещё раз!
И я снова протягивала ему руку, и он вкладывал, вшёптывал в мои тонкие пальцы свои знания и силы умирающего эльфийского мага. Да, он умирал…
Он говорил со мной, и я не могла надышаться его голосом, пусть хрипящим и слабым, задыхающимся, но таким родным. У меня оставалось несколько дней и ночей, он учил меня, рассказывал о нашем народе, о прежнем мире, и о том, что в мире этом давно уже идёт война.
Мы боялись делать отверстие больше, тогда оно стало бы заметным, но мне очень хотелось увидеть своего друга, и больше всего, мне хотелось убежать вместе с ним. И конечно с моим братом Айлилем. Ведь и его надо научить, и ему надо бежать на свободу! Временами, когда мы замолкали, я лежала на каменном полу и мечтала о том, как мы все трое сбежим из этого ада, и нас не догонят и не найдут, мы скроемся, спрячемся, затаимся… Лучи Безымянной Звезды укажут нам путь и скроют нас, спрячут в своём сиянии от глаз врага!
Раз в день приносили еду и воду. Я не знала как поделиться с моим наставником за стеной, я понимала, что его положение намного хуже, и начала осознавать, что дни его действительно сочтены. Голос его слабел с каждым часом, а дыхание прерывалось всё сильнее.
– Мэй, – услышала я его шёпот.
– Что?
– Обещай мне.
– Обещаю, я обещаю… Что?
– Что уйдёшь отсюда, из Морзага. Ты вернёшься домой и будешь счастлива.
– Мы уйдём вместе.
– Нет, мне не уйти.
– Почему? – задала я глупый вопрос.
– Я ранен.
– Ты же такой сильный, такой могущественный волшебник, ты всё можешь, придумай что-нибудь!
– Это конец, Мэй. Теперь твой черёд спорить с судьбой.
Я прильнула к стене, протянула ему руку, и он едва коснулся меня своими холодеющими уже пальцами.
Слёзы текли по моим грязным щекам, а я не замечала их. Я не плакала с тех времён как меня взяли в плен.
Что же это? Почему с нами это происходит, почему у нас такая судьба?
– Меня зовут не Мэй, слышишь! – я то ли шептала, то ли кричала, всхлипывая, – не Мэй! Это здесь меня так зовут для краткости, моё имя…
– Я знаю, знаю… – донеслось с той стороны.
Потом он замолчал. Я ждала часы, день и ночь, но больше не услышала с той стороны ни звука, ни шороха.
Я сидела в углу и смотрела в никуда, сжимая в ладони свой амулет – чёрный клык.
Может быть я уснула, потому что на ресницах моих заиграл золотистый свет, и я увидела перед собой призрачное мужское лицо невыразимой красоты. Он улыбался, ясные зелёные глаза лучились нежностью, а золотые длинные волосы словно сияли, ниспадая непослушными вихрами на лоб и на плечи.
– Прощай, – прошептали красивые губы, – никогда не забывай кто ты есть! И беги… беги…
