Читать книгу: «Дай мне шанс всё испортить», страница 7
– Вы так добры, Альберт Львович! Человек, который практически всю жизнь провёл в Ложках.
– Да, в области часто говорят вместо «сойти с ума» «уехать в Ложки». А знаете, в этом месте люди перестают из себя что-то представлять, они становятся просто людьми. Здесь не так уж и плохо. Здесь моя вотчина. Ладно, давайте смотреть, как снег падает на всё не застывающую реку.
Платон доел икру и продолжил наблюдать за пейзажем, продолжая повторять «Я сосредоточен, я сосредоточен, я сосредоточен. Я не ненавижу себя. Я не ненавижу свою жизнь. Я не виню себя за то, кто я есть».
VII
«Менять или не менять агента? Где я нынче возьму нового? И мне просто лень искать. Как представлю, что новичок будет смотреть на меня, так сразу в дрожь бросает. И он будет считать меня форменным психом. Нет, Олег тоже считает меня асоциальным, но я к этому привык хотя бы. Я слишком стар для того, чтобы посторонних людей делать близкими. Это же кто-то ещё узнает, насколько я плох, что я щелкаю семечки под фортепьянные концерты. Это кто-то ещё будет читать меня до редакторской правки. Лучше умереть, чем менять его. И тогда мне придётся сменить вдову брата. А что дальше?
Другая психушка, другой кот, другой город, другая планета, другая пижама?! Вот уж дудки! Я не сдвинусь с места. Я пустил корни, решено! Я лучше покроюсь мхом, чем уволю Олега. Но всё-таки, мне же придётся дальше терпеть его надменную рожу, его сарказм, его зависть. Может, всё-таки дать ему пинка под зад? Он, конечно, дерьмо, но, как говорится, к запаху этой какашки я уже приноровился. А вдруг другая какашка окажется ещё более вонючей? И к новой же нужно привыкать, а эта уже, можно сказать, своя, родная. Нет, и ещё раз нет! Пусть остаётся».
Его плеча коснулся санитар Борис, здоровенный бородатый мужик весом под сто кило. Платон от неожиданности собрался провести боевой приём, но вовремя спохватился, что его тогда привяжут жгутами к кровати. Он уронил деталь от пазла с изображением Эйфелевой башни и поспешил её поднять. «Потерю детальки от очередной мозаики я не внесу!»
– К тебе пришли две какие-то бабы, – сообщил Борис раскатистым прокуренным и пропитым басом. – Иш, устроил тут дом отдыха. Может, ещё сауну откроешь?
– А тебе завидно, бородатый? – вмешался Махди.
– Это Лизка с Ксанкой, наверное. Подруги мои.
Платон понял, что весь народ в «игровой» комнате посмотрел на него с нескрываемой завистью, даже Людочка. «Ко мне всего лишь второй раз за несколько месяцев приехали, а они так насупились, будто у меня здесь салон и приёмные дни по понедельникам, вторникам, средам и воскресениям. Вот люди! И это я им ещё сигареты и семечки даю. А если б не семечки, они бы сгрызли меня с кожуркой. И почему мне всегда кто-то завидует? Даже когда я был нищебродом с бутербродом находились экземпляры, которым я был прямо поперёк горла и не давал покоя одним фактом моего рефлексирующего ленивого существования. Наверное, просто я красавчик. Определённо, поэтому».
Ксанку и Лизу в палату не пропустили, поэтому Платон отправился к ним на проходную. «На бездомных они теперь не похожи, – отметил он их преображение. – Хотя по сравнению с тем, как они выглядели в подполье, чистая одежда уже будет выглядеть работой стилистов. Да просто помыть голову – уже смотрелось бы подвигом парикмахера».
– О, мой Бог! – воскликнула Ксанка. – Какого чёрта ты в пижаме в три часа дня? – возмутилась Ксанка.
– Спасибо, и ты отлично выглядишь.
– Она же шёлковая! Она же стоит как местный дом.
Платон изобразил недоумение.
– И что? Такая теплая зима, что шёлк освежает.
– Ты реально не понимаешь? – спросила Лизка, высоко подняв брови.
– Вот блин! А я думал, что меня ненавидят, потому что я красавчик.
– Выпендрёжник ты! И как тебя тут не пришлёпнули ещё?!
Они вручили ему пакеты. Платон оставил гостинцы в палате, заодно переоделся в толстовку и дранные джинсы. Он понял, что теперь не сможет сидеть с богемным и слегка неряшливым видом в столовой. «А мне нравилось разгуливать в пижаме своей мечты полдня. Я уже привык к ней. Она как вторая кожа. Ох, уж эти предрассудки! А мне теперь выбирать каждый день, какую толстовку надеть, мучиться!» Спустя пару минут он уж вернулся к Ксанке и Лизе во двор. Он продемонстрировал им свой новый «лук», повернувшись на триста шестьдесят градусов, взглядом спросил их одобрения.
– Я тебя проинструктирую немного, а то ты совсем потерялся, друг, – начала Лиза. – Во-первых, сиди и не высовывайся, коли у тебя нет крыши или девяти жизней. Во-вторых, – не выделяйся внешним видом, это раздражает всех в тряпье. В-третьих, не пей бухло с антидепрессантами. Всё понял?
– Всё предельно ясно. Ну, какие новости?
– Певица Айша сделала себе операцию по удлинению ног. И так была не маленькая, а теперь на цаплю похожа, – проинформировала Ксанка.
– Вот это да! Умереть, не встать!
– Маруф решил стать женщиной.
– Кто бы сомневался! – произнёс Платон и шумно сделал глоток колы.
– Витёк должен нам уже пять тысяч, не просыхает третью неделю.
– Можешь записать на мой счёт.
– Бизнес идёт. Мы прям стали сильные независимые женщины. Всё у нас спорится, и никто нам не нужен. Прям бизнес-леди, никак иначе.
«Вот трещотки, и меня даже не раздражает эта трескотня. Удивительно! Я бы даже сказал, что их болтовня меня успокаивает и отвлекает от собственных суетных мыслей».
– А как ты сам тут? Адаптировался?
– Легко, я словно здесь родился. Меня сразу приняли как своего.
– Мы рады, что ты нашёл своё предназначения, но, боюсь, придётся подпортить тебе настроение, – объявила Лизка.
– А что такое? Эпидемия где-нибудь? Витёк раскололся?
– Нет. Кажется, Бетина твоя залетела.
– С чего ты взяла?
– Она заказывала у нас тест на беременность.
Платон развёл руками и снова шумно отпил колу, на этот раз через трубочку.
– Но это же ещё ничего не значит.
– Потом она заказала второй. Это значит, что первый оказался положительный, она решила удостовериться.
– А вы сечёте.
– А до этого она жрала пиццу с каперсами. Хотя никогда не заказывала каперсы.
– Шерлоки, пусть плодится и размножается, мне плевать.
– А ты знаешь, кто предполагаемый отец?
– Ага, Олег. Она рассказывала про него.
– И ты так спокойно об этом говоришь?
– А что мне, камень о башку разбить? Я ей не мамка и не папка. Бетина – большая девочка, сама разберётся, что к чему. Не пропадёт, это определённо, цепкая как бульдог.
Ксанка и Бетина синхронно тяжело вздохнули. «Только этого мне ёще не хватало! Сочувствия».
– Только не нужно меня жалеть! Я не вынесу этого!
– Мы и не думали.
– Тогда почему вы так смотрите, будто я умираю?
Они снова издали сочувственный вздох.
– Вот опять! Вы это специально.
– Нет, нет. Зачем нам тебя жалеть, ведь полно голодных детей и бездомных животных?
– Это правильно.
– Она поехала с детьми к нему на съёмки.
Платон заткнул уши и принялся напевать: «We all live in yellow submarine». Он представил, что находится в гигантской капсуле, где никто ничего и никогда не сможет ему сказать, где он никогда не сможет узнать, что его разочаровали. На несколько секунд ему удалось поверить, что он достиг полной изоляции от внешнего воздействия на его психику. «Я на эмпирическом карантине, я в домике».
– Не знаю теперь, как тебе сказать то, – продолжила подачу плохих новостей Ксанка. – Твоего друга обвинили в том, что он слил данные всех пользователей «Имитации» ФСБ. Ещё «Имитацию» использовали как способ психологического воздействия. Тимур даже разработал программу индивидуального психологического кода для каждого пользователя. С помощью этого кода возможно погрузить человека в депрессию или наоборот – в эйфорию. Ещё он способен заставить совершать людей определённые действия, вроде проголосовать на сайте или перейти по нужной ссылке. Естественно, ты знаешь, как достоверно «Имитация» может изображать людей. То есть можно вести разговор от имени нужного человека. Еще «Имитацию» использовали в психушках вместо лоботомии, она способна программировать мышление.
– Вы серьёзно?
– Зуб даю! – уверенно произнесла Лизка и принялась на смарт-часах искать заметку.
На белой стене больничного корпуса высветилась статья с заголовком: «Тимур Зулфугаров сотрудничал с ФСБ» «Тарас Величко, который сейчас скрывается в США, выложил в сеть контракт своего бывшего шефа с ФСБ. Тимур Зулфугаров, программист армяно-казахского происхождения, произвёл настоящую сенсацию в Интернет-сообществе три года назад. Через сутки после того, как начало работать приложение «Имитация», его скачали около двадцати миллионов человек. Вскоре оно стало самым популярным в стране, а затем и в мире. Тимур Зулфугаров всегда подчеркивал, что защита личных данных пользователей – один из его приоритетов. Однако после гибели Зулфугарова в 2199 году (многие считают, что это было самоубийство) появились серьёзные подозрения, что основатель «Имитации» сотрудничал с ФСБ. Тарас Величко, один из сподвижников Зулфугарова, переехал с США, где занялся разработкой собственного продукта, избегая расспросов о бывшем боссе. Лишь недавно он озвучил, что Тимур Зулфугаров «сливал» ФСБ данные пользователей. Более того, он заявил, что Зулфугаров участвовал в разработке индивидуальных психологических кодов и раскрытии манипуляционных возможностей фиктивных звонков…»
– Ты что-нибудь знал об этом?
– Нет. Я участвовал только в разработке Гая. Я придумывал для него диалоги. Иногда двигался за него. Гай Гай – идеальный виртуальный актёр. К «Имитации» меня не подпускали. Меня всегда удивляло, что Тимур в разговоре обходил своё главное детище стороной. Я и не вмешивался.
– Тебя теперь достанут журналисты, – объявила Лизка.
– Ага, пусть попробуют сюда добраться. Я сейчас в самом надёжном месте. Я здесь словно в преисподней, никто и не подумает сунуться.
«Мне казалось, что я знал о нём всё. А у него была совсем другая вторая жизнь, в которую я не был посвящен. Странно, как довольно близкий тебе человек может быть таким незнакомым. Или я просто я не спрашивал, не хотел этого знать. Я видел, что с ним творится неладное, что он на пределе. Он не хотел рассказывать, а я не желал вникать в происходящее. Я предпочитал прикрыть глаза, чем разобраться, что же его убивает. Он был скрытен последнее время, и меня это не напрягало. Зачем лезть в душу? Тимур не любил этого. Мы отдалялись друг от друга. Наверное, если бы он не умер, мы стали бы чужими, со временем. У нас становилось всё меньше общего. У него были свои тайны, проблемы, другая жизнь, работа. Я был обузой какой-то его прошлой жизни, где Тимур был не так успешен, не так скрытен, не так напряжен, не так занят. Я знал его нищим хипстером, которого большинство не принимали в компании и сторонились как неведомой зверюшки, которая может цапнуть. Иногда Тимура раздражало, что я был единственным человеком в его окружении, который видел его без дорогущих часов, брендовых шмоток, флёра таинственности и всемогущества, с нелепой стрижкой, прыщавой физиономией, а прыщи у него были довольно долго, далеко не напоминающего короля мира».
Когда Платон распрощался со своими гостьями и вернулся в палату, его уже ждал Тимур. Он сидел на диване рядом с котом и ел виртуальные фисташки, издавая ненастоящее щелканье. За его спиной мигал светильник, словно Тимур создавал перепады напряжения. Капли дождя шумели на улице как паникующие люди. Они истерично стучали в окно, будто хотели проникнуть в обиталище Платона. Казалось, что капли разбивались о стекло в приступе дикого страха. Они словно шептали «Спаси нас, ты – наша последняя надежда», а Платон ничем не мог им помочь. Он равнодушно наблюдал за их гибелью, потому что был не в состоянии спасти даже самого себя, не то что всё капельное сборище. Но они продолжали наступать, потому что у них не было иных кандидатов в спасители. Словно от ужаса капли превращались в обычную воду, сбивались в какую-то общую массу, руководимую хаосом.
– Так и знал, что ты явишься.
– Теперь ты считаешь, что у меня был достаточный повод для самоубийства?
– Неужели не было другого способа искупить вину?
– Может быть, и был, но я больше не перебирал варианты. Я устал искать способы избежать чего-то. Слишком часто я попадал в ситуации, про которые обычно говорят «выход есть всегда», но какой это, блин, выход, где его искать, хрен знает. И иногда хочется искупить свою вину, избавиться от беспомощности, от жалости к себе. Ты хочешь спастись, а смысла в этом не видишь. И не оказывается рядом никого, кто бы действительно понял, насколько тебе тяжело нести бремя собственной жизни. Ты становишься обузой самому себе. Каждый день тебе хочется сократить до минимума, каждый день ты делаешь короче, потому что они невыносимы. Ты словно тяжелеешь с каждой секундой, тебе всё труднее и труднее держать спину. Опускаешься, опускаешь, всё ждёшь, когда нащупаешь дно. Ты всё глубже и глубже, а потом понимаешь, что это бездна.
– Почему ты мне этого не сказал раньше?
– А почему ты раньше не спросил?
– Мне казалось, что мои проблемы сами проблемные. Но ты и в этом меня переплюнул.
– Только дай мне шанс всё испортить, друг. Всегда готов. В этом соревновании мне нет равных. Ты обижаешься на меня?
– Скорее всего, я обижаюсь на себя самого, потому что не вижу ничего, кроме собственного огромного преогромного эго. Когда-то у меня не было ничего, кроме наполеоновских планов и непомерных амбиций, и до сих пор я не могу привыкнуть ни к чему другому.
– У нас всегда были большие запросы, брат.
Платон открыл ноутбук и принялся печать.
«Сергей давно умер. Ну, как давно, месяца три назад, но для его жены это был достаточный период времени, чтобы его оплакать, найти другого и от него забеременеть. Душа Сергея была в смятении, поэтому его на небеса не пустили. Он должен был завершить все свои земные дела в теле своего кота. Изо дня в день в пять часов утра он будил нового хахаля своей жены, чтобы тот его покормил и выпустил на улицу. Он прилежно ссал в его тапки, валял в шерсти его чёрные костюмы, царапал руки. Когда хахаль был готов отдать его «в добрые руки» – ветеринару на усыпление, Сергей понял, что нужно как-то с этим мужиком ладить. Иначе кто же будет его кормить, чесать за ушком, гладить. И тогда он избрал его своим хозяином, попробовал пресмыкаться, сработало. «А в чём же тогда смысл моего кошачьего заточения? – недоумевал Сергей. – Или кошачья жизнь и есть рай? Кастрация – это лучшее, что может случиться с котом? Никаких забот и переживаний из-за кошек?» Сергей, то есть кот, смирился со своим существованием, но те двое решили расстаться. И хахаль забрал кота с собой, потому что тот бегал за лазерной указкой как сумасшедший, чем веселил хозяина. И тут Сергей снова задумался, а зачем такой фигне суждено было произойти в его жизни?»
На следующий день у Платона случилась истерика. Борис пытался забрать его на рентген (у кого-то в больнице нашли туберкулёз), когда до полной картинки пазла оставалось деталей двадцать. Борис не хотел ждать, когда Платон закончит собирать мозаику, чем очень его расстроил. Платон бросил доску с пазлом ему на голову и назвал скотиной. Борис тут же на него набросился, но Платон увернулся и повалил санитара на пол. Борису пришлось позвать подмогу, чтобы с ним справиться. Целый день Платон был привязан к кровати. Сначала ему было стыдно за то, что он повёл себя как припадочный, но потом вспомнил, что здесь это норма. Сначала мысли о Бетине, Олеге и Тимуре напоминали ему приступ аппендицита, затем зубную боль, а вскоре и вовсе превратились в лёгкий зуд. «Когда-нибудь они станут похожи на маленькое родимое пятно, которому не придаёшь значения: где-нибудь на пятке, или на лодыжке».
Платон был в состоянии полной апатии: толи из-за разочарования в близких людях, толи из-за лошадиных транквилизаторов, которыми вчера его вчера пытались успокоить. Он взял мозаику только на триста деталей, чтобы «не расстраиваться» лишний раз, если не успеет к обеду. Любочка принесла ему какие-то таблетки прямо к столу.
– Доставка антидепрессантов на дом? – саркастически заметил Платон.
– Ага. Мне вчера приснилось, что я что-то из себя представляю. А потом меня разбудил кот, и я вспомнила, где нахожусь и кем работаю.
– Что бы ты ни делала, ты всё равно останешься собой. У кого-то фора от линии старта в тысячу метров, а кто-то начинает за километр до неё. Но ты можешь стать тем, кем хочешь. Возможно, тебе потребуется больше времени. Возможно, ты получишь то, что тебе не нужно, но ты станешь лучше. Ты будешь выглядеть жалко, отодвигая этот каменный умывальник, а потом оправдываться «По крайней мере, я попытался».
– Блин, тут все помешаны на «Пролетая над гнездом кукушки».
– Это так просто. По крайней мере, я попытался. Я вот тоже пытаюсь, и ты пытайся. Ты будешь чувствовать себя неудачницей, но продолжишь биться об стену, потому что зайдёшь так далеко, что поворачивать обратно не будет смысла. Иди до конца собственного познания! Ты не рискуешь ничем, кроме своей бесполезной жизни, а обрести истину дорогого стоит. Ты родилась здесь, в том теле, с теми способностями, в теми возможностями, другого не дано. Вчера тебе приснилось, что ты что-то из себя представляешь. А потом ты проснулся и снова увидел замкнутый круг. Крутись, что тебе ещё остаётся. И когда-нибудь где-нибудь что-нибудь…
– Какой-то ты заторможенный! Нужно уменьшить тебе дозировку.
– А разве не в этом смысл – затормозить всех психов в этом заведении?
Платон поплёлся в сенсорную комнату. Он включил в наушниках корейского мультииструменталиста и наслаждался видами на фиктивный водопад. Музыка словно возникала из его головы. Он пожалел, что никогда не учился играть на фортепьяно, тогда бы он мог действительно создавать мелодии в собственном воображении и переносить их в нотную тетрадь. Он представил, как его пальцы перемещаются по клавишам. Он сидел в пижаме на полу и играл на воображаемом фортепьяно, когда его уединение нарушила какая-то парочка – рыжая девица и хипстер в скейтерской кепке. «Это что, новенькие? Я раньше их не видел. И похожи вроде на адекватных. И почему у хипстера спортивная сумка? Только не это! Как они меня нашли?!» Он увидел видеокамеру.
– Здравствуйте, Платон! Альбина, оператор Вадим, – представилась огненно рыжая. – Мы с канала «Россия Первая».
Платону захотелось бежать со всех ног в неизвестном направлении. Он одновременно катапультировался в степь, улетел на аэроплане и превратился в лужу в своих фантазиях. У него заскрежетало в зубах, а глаза поразил нервный тик. Платон жутко боялся журналистов после того, как один из них выпустил статью под названием «Фиктивный гений или гений фикции?» С тех пор он остерегался встречи с ними и прекратил давать интервью. Они вызывал у него не меньший страх, чем крокодилы.
– Кто вас пустил?! Это всё Любочка? Она терпеть меня не может после того, как я пытался рецензировать её писанину.
– Это не так важно. Можно задать вам несколько вопросов? Сейчас возникло множество слухов, мы хотим показать вашу точку зрения.
– Разве мало других психов, у которых можно взять интервью?!
– Для психа вы выглядите слишком адекватным. Это правда, что это был пиар-ход вашего агента – поместить вас сюда, чтобы привлечь внимание к съёмкам фильма?
– С кем ты спишь, чтобы так со мной разговаривать? Надеюсь, это кто-то не ниже креативного продюсера, иначе я буду обращаться к тебе исключительно «потаскушка». Потаскушка, принеси мне кофе! Если хочешь хоть что-нибудь записать.
«Наверное, меня бесит цвет её волос. Рыжие меня просто преследуют в последнее время. И чем я не угодил рыжим бабам?» – недоумевал Платон. У девушки сначала раздулись ноздри, а потом потекли слёзы. Альбина словно не понимала, злится она или страдает. Она будто не определилась, вести себя как стерва или как жертва. «Но в её возрасте это простительно – не определиться ни с чем. Сколько ей? Года двадцать два, двадцать три. Вот мажоры, блин! Дают им в таком возрасте столько возможностей, а они не могут выбрать манеру поведения, всё принимают как должное, будто весь мир у их ног. Я плохая, нет, сегодня я хорошая. У меня гибкие моральные принципы и ноги. Матка предназначена только для выноса детей тех, у кого зарплата не меньше миллиона долларов в год. Тьфу! Я опять окунулся в окружающий мир! Чур меня, чур».
– Да если бы я с кем-то из верхушки спала, разве послали бы они меня в такую дыру, как эта?! Кристинка на кинофестивале тусит, а я в Ложках! – разозлилась репортерша.
– Извини, дорогая, что так испортил твою жизнь. Видимо, и в кадре, и в сексе ты не фонтан, раз оказалась здесь. Найди какого-нибудь старпёра, из которого прям песок сыпется: им многого не надо, так, член помассировать.
Оператор захихикал и чуть не уронил камеру. «Её симпатичную мордашку исказило желание кого-нибудь прихлопнуть», – подумал Платон.
– Чего ты ржёшь, Вадим? Не обманули нас. Он действительно тот ещё козёл.
– Это я ещё на транквилизаторах.
– Но не поедем же мы обратно, потерпи стёб ещё минут двадцать. Хоть запишем что-нибудь. Думаю, здесь антураж подходящий.
– Так вы ответите на несколько вопросов? – обратилась она к Платону.
– Я не то что бы сильно занят. Дай список вопросов!
Альбина, стиснув зубы, протянула ему помятую бумажку.
– Над чем вы сейчас работаете? Над пазлом в тысячу деталей, корабль собираю в игральной комнате. Не уточняешь, что имеешь в виду книгу. Ваша любимая книга. Это что, интервью для школьной газеты? Когда вы последний раз плакали? Какой кошмар! И вот последний вопрос про Тимура. Вроде как невзначай. Так дела не делаются! Тащи, потаскушка, кофе, потому что работы тут непочатый край! Я пока набросаю список вопросов про «Имитацию», своего покойного брата, его вдову, про своего агента, свою новую книгу «Регина атакует».
– А вы пишете новую книгу?
– Тебе какая разница, пишу или не пишу? Люди хотят думать, что пишу. А через год я её закончу или никогда, это не важно. А, ещё нужно что-нибудь про моё психическое здоровье, мы же в психбольнице всё-таки.
– И что это вы такой разговорчивый стали?
– Не зря ж вы пёрлись! И надо ж подсобить человеку, а то так и будешь отсасывать монтажерам, чтобы не такое уж дерьмо в эфир давать. Я ж не изверг, в конце то концов!
– Мне сказали просто комментарий сделать.
– Комментарии – это не моё, я люблю широкие форматы.
Оператор принялся устанавливать камеру и свет. Нацепил на Платона микрофон, чем помешал ему красиво вывести букву «а» в блокноте.
– Вы – легенда, – попытался поддержать разговор Вадим.
– Ой, заткнись! Законы вежливости тут не работают. И ты комиксы читаешь в основном.
– Господи, я тебя уже боюсь. Пророк, блин. Надеюсь, что не кусаешься хотя бы.
– Боюсь, ты даже вампирам не будешь интересен.
– Здравствуйте, Платон! Рады, что вы согласились побеседовать с нами. Многие наши зрители переживают за ваше здоровье.
– Спасибо, конечно, но думаю, что за здоровье Ольги Кузовой и её операцию по увеличению груди они переживают больше.
– Расскажите, как вы сейчас себя чувствуете?
– Спасибо, уже лучше. Это был тяжелый год. Я в порядке. Но мой доктор пока не разрешает мне общаться с людьми, но журналистов он к людям не причисляет.
Альбина изобразила лучезарную улыбку, но ещё ноздри сильно расширились. Платон понял, что в него хотят что-нибудь кинуть. Оператор с трудом сдерживал смех.
– Недавно стало известно, что ваш друг Тимур Зулфугаров, с которым вы работали над созданием образа Гая Гая, сотрудничал с ФСБ и передал им всю базу пользователей «Имитации». Знали вы что-нибудь об этой стороне работы Тимура?
– Я не имел никакого отношения к «Имитации». Это была закрытая тема. Я чувствовал, что лучше не вмешиваться. С самого начала было понятно, что это грандиозный проект, с большими возможностями воздействия. Тимур всегда настаивал на том, чтобы обезопасить пользователей приложения. Я только лишь знаю, что на начальном этапе учётные данные пользователей были недоступны даже для него самого. Но знаете, программу легко изменить, для программистов нет ничего возможного.
– Вы были знакомы с ним почти десять лет. Как бы описали Тимура Зулфугарова?
– Он всегда был лучшим во всём, чем занимался. Ему удавалось абсолютно всё. Казалось, что нет ничего, с чем бы он не мог справиться. Он будто сам создавал обстоятельства, а не они его. Он был самым умным и могущественных людей, что я знал. Он был похож на сверхчеловека, это однозначно.
– Было ли что-нибудь, с чем он всё-таки не справился?
– Видимо, да.
– Вы имеете в виду его уход из жизни? Думаете, это было самоубийство?
– Я думаю, что он не хотел больше жить, это правда. Он был просто человеком. Немного умнее, немного талантливее, немного смелее, чем большинство, а во всё остальном ничем не отличался от других. Он был достоин лучшего, чем то, что о нём сейчас говорят и как к нему относятся. Но, учитывая, что ему всегда было плевать на чужое мнение, его это не слишком бы расстроило. Лишь он сам мог себя дезориентировать.
– Вы разочаровались в нём?
– Я уверен, у него были свои причины. Его больше нет. Своим уходом он отчасти искупил свою вину. Я надеюсь, что многие с этим согласятся. Ему было тяжело смириться, просто знайте это. Я видел, как он угасал с каждым днём. Он отдалялся от всех и от всего. Он не был счастлив и доволен. Ему не нравилось заниматься «Имитацией» в последнее время. Лучшее, что он создал, его же и поглощало. Он был похож на Франкенштейна, а «Имитация» на Создание. Несомненно, с этим он не мог справиться и принять то, что его проект против него же и используют. Наверное, что-то впервые вышло из-под его контроля. Он не привык быть в подчинении, не привык быть слабым. Он усомнился в себе, это было заметно.
– Вы напишете про него когда-нибудь книгу?
– Всё может быть. Но сейчас я работаю над другой книгой и над тем, чтобы не застрять здесь навечно.
– Расскажите, о чём будет ваша новая книга!
– Это история об одном парне, который умер. Его жена через два месяца нашла другого, поэтому его душа не может успокоиться, и он становится своим котом. Вскоре он понимает свою зависимость от своего хозяина, и он даже ему кажется не таким плохим, и он размышляет о смысле всего. На самом деле книга веселее, чем я о ней сейчас рассказал.
– Заинтриговали. А это как-то связано со смертью вашего брата три месяца назад? И с его вдовой, которая сейчас встречается с вашим агентом?
– Я и не знал, действительно? Здесь я всё узнаю последним. Совпало, наверное.
– Вы такой забавный! Спасибо за беседу.
Альбина вздохнула так, будто у неё со спины только что сняли два мешка с картошкой. Она положила голову на свои длинные ноги, которые вытянула в сторону выхода.
– Я не могу поверить. Всё! Финиш!
– Ты это сделала. И когда ж ждать выпуск?
– Думаю, уже завтра с утра. А ты был молодцом. Камера тебя любит. И заливаешь, как дышишь. В смысле, говоришь как по маслу. В смысле, как по писаному.
– Спасибо, я понял. А теперь проваливайте, а то вас выведут отсюда под белы рученьки. Вот правильное использование фразеологизма.
– Да чтоб ты сдох! Ладно, пошли, Вадька!
Оператор в спешке собрал свою аппаратуру обратно в сумку.
– И поминай как звали, – иронизировал Платон.
– Буриданов осёл, – бросила в дверях Альбина.
VIII
Платон безуспешно пытался проиграть Майклу в шахматы. И каждый раз, когда у него была плохая позиция, Майкл умудрялся «зевнуть» фигуру или сделать свою позицию ещё хуже. «Он словно внушил себе, что не может выиграть, что он не способен на это, что это не его прерогатива. У него потрясающая замотивированность на поражение. Он – мастер реализовывать опасения. А вот на хорошие мысли его сила не распространяется».
– Что-то сегодня мало персонала, – удивился Платон, в очередной раз поставив мат.
– Все на похоронах Альберта Львовича.
– Как?! Когда он успел умереть?!
– Два дня назад. У него был диабет, лишний вес, много лишних лет. Но он поскользнулся в душе. Его время пришло, видимо.
«Почему меня не предупредили?! – захотелось крикнуть Платону. – К такому нужно готовиться. Он только вписался в мой распорядок дня. Я к нему успел привыкнуть. Почему всё в этом мире хочет нарушить мой график?! Ничего не идёт по плану. Сплошной хаос!» У Платона было сильное искушение озвучить всё это вслух и разбить окна шахматной доской. Но потом понял, что ему лень. Поэтому он тяжело вздохнул и остановил надвигающуюся истерику. «В последнее время я стал прямо Повелителем Истерик! Управляю ими с переменным успехом».
После обеда его вызвали к главврачу. Платон специально не расспрашивал, кого назначили на это место, чтобы дать волю воображению. Он представлял в кресле Альберта Львовича Любочку, Эспрессо, Олега, президента страны, Розмарина, натянувшего очки, Тимура и даже фикус из коридора. Он придумывал для каждого из них знаковую фразу в этой должности. Эспрессо любил повторять: «А вы попробуйте облизать себя с ног до головы, тогда шизофрения покажется вам насморком». Фикус твердил: «Жизнь овоща – это вам не цветочки полить, нужно приспосабливаться». Олег в качестве главврача в его воображении сказал одному пациенту: «А что вы хотели, милок? У вас же кукушечка в голове орёт «ку-ку, ку-ку». Лучше б вы не бабке своей, а себе башку отрубили». Но новым главврачом оказалась женщина средних лет с проявляющейся сединой на висках. Она была довольно тучной, и белый кардиган явно был ей не по размеру и делал её руки похожими на сардельки. Ещё Платон увидел картину, где лебеди плавали по озеру, вышитому ленточками. Он чувствовал, что если ещё несколько секунд посмотрит на это произведение искусства, у него начнётся паническая атака. Он перевёл внимание на кривого дракона, вышитого ленточками.
– Вы в порядке, Платон? – спросила главврач.
– Да, просто вспомнил Альберта Львовича. Такой хороший был мужик.
«И картины из его коллекции, оказывается, тоже были ничего, по сравнении с вышивкой лентами».
– Такая потеря! Уверена, для вас это стало большой неожиданностью. Позвольте представиться. Анжелика Викторовна, наш новый лечащий врач.
«Когда родители называют дочь Анжеликой, они должны на сто процентов быть уверены в её внешних данных. В данном случае родители явно просчитались и обрекли девочку на психиатрию и картины с вышивкой лентами».
– Надеюсь, мы с вами найдём общий язык, – тщательно подбирала слова Анжелика Викторовна.
– Угу.
Платон почувствовал, что она отчаянно пытается завязать с ним светскую беседу. Ему казалось, что ещё немного и Анжелика Викторовна достанет телефон и сделает селфи, похвалит его книги. Она была излишне любезна и предупредительна. Она, что говорится, слишком старалась и этим раздражала Платона. Её приторно вежливый тон вселял в него панику. «Она ни фига не умеет общаться с людьми, или только со мной? Она словно всегда извиняется. Она растягивает слова будто жвачку. Она всё время использует какие-то шаблонные фразы для диалога, вроде «как вам погода сегодня», «пирог был прекрасен», «благодарю», «расскажите о ваших детках». Бесит ужасно! Караул!»
