Читать книгу: «По грибы. Рассказы», страница 5

Дом, в котором всегда что-то происходит

Подъезжая к даче, мы сначала останавливаемся у дома своих соседей – поздороваться, узнать новости. Вылезаем из машины, разминаем кости после долгой езды и встаём в кружок почесать языками. Нас тут же окружают любопытные хозяйские козы – штук семь вместе с козлятами – они по-собачьи интересуются гостями: тыкаются носами в коленки и пристально изучают нас своими странными глазами с узкими, горизонтально развёрнутыми зрачками. За разговором мы не сразу замечаем, как козочки пристраиваются пожевать полы наших курток. Отогнать их трудно: когда их что-то интересует, они очень настырны. И только громкий окрик хозяйки и её бесцеремонный тычок в лоб действуют на них.

Соседка наша, Ольга, не старая ещё женщина, переехала к матери из города, когда той стало трудно справляться с хозяйством. Расставание с городской жизнью не стало для неё тяжёлым шагом: по сути, она вернулась домой – туда, где родилась и выросла. Ольга любила родные места, обладала наблюдательностью лесного жителя и знала каждое дерево в округе на многие километры, как мебель в своём доме. Всем исхоженным местам – дорогам, болотцам, гривам – она давно присвоила свои имена, которые и мы за много лет общения изучили и взяли на вооружение. По её подробной воображаемой карте можно найти, кажется, и спрятанную в лесу консервную банку.

Ольга раньше всех узнаёт, когда в лесу появляются грибы и в каких местах нынче растут. В лес она обычно убегает очень рано, а возвращается с полной корзинкой, когда мы ещё и к завтраку не приступили. Куда уж нам, дачникам, угнаться за ней – у неё совсем другой режим!

Дела у Ольги до ночи не кончаются. А куда денешься, когда на дворе столько живности. Сначала приготовить, а потом накормить всех надо; коз подоить, а потом с молоком разобраться, чтобы не пропало. Хотя при стольких ртах разве может пропасть что-либо съестное! Кстати, собственным молоком козы и сами не возражают полакомиться. Ольга как-то, хохоча, рассказала нам, как её старшая коза Бэла, увидев оставленный кем-то на ступеньках крыльца стакан с молоком, подошла, аккуратно захватила его губами за край и, осторожно запрокидывая голову, выпила всё до дна, а стакан поставила на место. Все замерли: в цирке такому не научат, а тут – без всяких тренировок!

Заметив удовольствие, которое мы получаем от её историй и как искренне хохочем, Ольга всегда при встрече рассказывает нам что-то про своих питомцев – хоть и немудрёное, да так, что запомнишь навсегда. А одному забавному случаю мы и сами свидетелями стали.

Стоим мы как-то в очередной раз с Ольгой рядом с калиткой, разговариваем и вдруг видим – через речку кот её плывёт! Выбрался на берег – зрелище самое разнесчастное! Не сразу и поймёшь, что за зверь: на тощем скелете с приклеенными клочками мокрой шерсти инородно торчит большущая пушистая голова с вытаращенными глазами. Голову не намочил – когда плыл, тянул шею кверху! С силой крутанув телом, Васька стряхнул с себя воду и пулей кинулся в дом греться. Изумленные, мы обернулись к Ольге за объяснениями: с чего это Васька по такому холоду искупаться решил?! Кошек обычно и насильно в воду не загнать! Оказалось, что Васька плавает на ту сторону каждый день, у него там в одном доме подружка живёт, ради которой он и преодолевает туда-назад нешуточную водную преграду в шестьдесят метров шириной. Да уж, нет препятствий для любви! Так Васька и плавал на свидания, но однажды появился у него откуда-то соперник.

Как-то, ковыряясь в огороде, услышала я с другого берега речки истошные кошачьи вопли: сцепившись, два кота дрались не на шутку. Бой сильно затянулся – никто не хотел уступать – и остервенелые вопли не прекращались. Наконец я увидела, как, налегая на вёсла, Ольга гонит лодку на тот берег, – спасать бедолагу! Подоспевшей помощи Васька, видимо, не сопротивлялся, и уже скоро Ольга везла изодранного в кровь котяру в родной дом. За несколько дней он отлежался, залечил раны и снова начал плавать…

***

Следом за кошачьей дракой произошло ещё одно удручающее событие на Ольгином подворье: одна из её куриц нашла в траве гадюку, приняла за смачного червяка и стала клевать, а та, отбиваясь, ужалила её в голову. От укуса голова у курицы распухла, глаза закатились. Она сидела в тёмном сарае и помирала. Все ей сочувствовали и не мешали – помочь-то всё равно нечем. Однако эта история имела счастливый конец: курица оклемалась и вернулась к прежней жизни – продолжила копаться в огороде, выискивать «вкусняшки» на свою голову.

***

Ольгина мать, маленькая высохшая женщина с седыми стрижеными волосами, отдав бразды правления дочери, всё же, как могла, помогала ей по хозяйству. В далёкой молодости работала она где-то техником и с тех пор сохранила привычку к фиксированию различных показателей. На столе она постоянно держала толстый гроссбух, в котором вела ежедневный учёт всем кормам, истраченным на скотину и птицу; регистрировала количество снесённых каждой курицей яиц. Курятник у них был беспородный и «просроченный», и показатели всегда были неутешительными, но зарубить курицу, которая давно перестала нести яйца, никто из своих не мог.

Каждый день старуха в неизменной вязаной безрукавке и бесформенных шароварах ходила вдоль дороги, пасла коз и заодно, впрок, набивала большую холщевую торбу листьями рябины – любимым козьим лакомством. За то, что бабку всегда сопровождали козы, мы между собой шутливо называли её Эсмеральдой*. Я избегала её и старалась спрятаться, кода видела на горизонте козье стадо. И всё потому, что старуха очень любила ненароком меня прихватить – пообщаться. А была она неимоверным нытиком и любые разговоры тут же сводила к подробным, длительным жалобам (с настоящими горючими слезами) на своё готовое рухнуть хозяйство, на бездействующего зятя, на дорожающие корма, растущие расходы и отсутствие прибытка. Было трудно подолгу стоять под пекущим солнцем, переминаясь с ноги на ногу, слушать её нытьё, вежливо поддакивая, и думать о своих брошенных делах.

Даже скотина, несмотря на заботу хозяйки, мстила ей за её занудство: то петух со спины налетел и больно поклевал, то козёл молодой ударил рогами и повредил и без того больную коленку. Бабка, бедная, потом недели две лежала, не вставая.

Козёл, кстати, заслуживает пары отдельных слов. Был он, как все козлы, страшно вонюч, запах распространял по ветру метров на тридцать, учуяв который, можно было сразу засечь, что где-то недалеко ходит бабка с козами. Недаром в деревнях неопрятного мужика, подсмеиваясь, могли обозвать «душным козлом» – с намёком, что пора бы в баньке помыться.

Имел соседский козёл ещё одну особенность: он становился просто бешеным, когда видел проезжающий мимо автомобиль, – нёсся за ним, как разъярённый бык на корриде, – того и гляди бампер снесёт!

***

Как-то по весне купила Ольга в своё хозяйство гусят, утят и – на пробу – трёх цыплят-бройлеров, которых раньше никогда не держала. С водоплавающими проблем не было: они быстро подросли и всей компанией с раннего утра до позднего вечера стали пропадать на речке. Зато бройлеры задали ей жару! Эта птица – скороспелый куриный гибрид – всего за два месяца набирает в весе до трёх килограммов. Бройлеры обладают неуёмным аппетитом, и если их не ограничивать в еде, то всё может закончиться неконтролируемым обжорством. И вот, была история, запарила Ольга в кастрюле корм для скотины, оставила её открытой остужаться на ветерке и ушла. А через какое-то время рядом с опустошенной кастрюлей она обнаружила одного из бройлеров, лежащим кверху лапами в бессознательном состоянии, а двух других – сидящими на земле с закрытыми глазами и не способными сдвинуться с места: что называется – дорвались!

***

А к концу лета произошло ещё одно событие. Тёмной августовской ночью – все спали, никто ничего не слышал – к ним пришли из лесу дикие кабаны, которые перерыли и перетоптали всё картофельное поле и нанесли серьёзный урон урожаю. Расстроенная Ольга весь следующий день натягивала по периметру огорода проволоку и развешивала на ней пустые консервные банки, собранные на помойке, – для шумового эффекта, если кабаны снова придут.

Вот так и живут наши соседи со своим хозяйством, в котором все их питомцы, вплоть до последней курицы, что-нибудь, бывает, и отчебучат; да и пришлые не дают скучать!

Примечание: *Эсмеральда – главная героиня романа Виктора Гюго «Собор Парижской Богоматери», которая постоянно, не расставаясь, ходит со своей козочкой на поводке.

Счастливые поросята

По весне наши соседи, живущие, в отличие от нас, дачников, в деревне круглый год и имеющие в хозяйстве скотный двор, купили себе на откорм четырех новорожденных поросят. Поросятки были очаровательными: розовыми, чистенькими, с рыльцами-пятачками и хвостиками-завитушками. Какое-то время их держали дома, в тёплом закутке, и кормили из соски козьим молоком, но это продолжалось недолго: поросята росли на глазах, и им стало тесно в отгороженном углу. Пришлось хозяевам сооружать для них загончик во дворе. Тут-то и началось их поросячье «счастье». А счастье состояло в том, что поселили их не в тёмном, душном хлеву, а на солнечной поляне, под открытым небом, где они вволю рыли вкусные корешки и с удовольствием общались со всеми любопытными, кто к ним подходил: людьми, козами, курами, утками, кошками – познавали окружающую жизнь.

Но очень скоро в загончике всё было истоптано, изрыто, все вкусные корешки съедены. Поросята начали подкапываться под хилую сетчатую загородку и уронили её. Пришлось их выпустить на общий двор, огороженный забором вместе с большой прилегающей луговиной. «Пятачки» радостно кинулись осваивать целину. Чтобы озорники не разбежались, ворота на улицу тщательно запирали.

Раздольная жизнь способствовала быстрому развитию поросячьей сообразительности. Они прекрасно знали хозяев и неслись со всех ног, когда их звали обедать. К посторонним относились с интересом, но всегда держались на некотором расстоянии, чтобы в любой момент можно было дать дёру.

Среди четырех поросят была только одна девчонка, названная Машкой, но она-то и была главной заводилой и признанным лидером в этой неугомонной компании. Куда несётся Машка – туда и все «мальчишки», и никто не отставал. А мальчишкам и имен-то не давали за ненадобностью – называли всех просто – «Машка и компания».

Хулиганили поросята беспрестанно: рыли везде, где приглянётся, и, когда им удавалось пробраться через случайно не закрытую калитку на грядки с овощами, они молниеносно в четыре пятачка расковыривали там всё, что успевали, зная, что сейчас прибежит хозяйка с хворостиной и с криками выгонит их. А им всё нипочём! Ну и ладно – нет, так нет – найдём что-нибудь другое! Так и катались они целыми днями на своих шустрых копытцах по большому двору, лезли всюду скопом, толкая друг друга и смешно шарахаясь от всяких неожиданностей.

Но через некоторое время Машке наскучили вдоль и поперек изученные закоулки. Как самая умная, она поняла, что белый свет не ограничивается огороженным двором, и что за забором должно быть много нового и интересного. Обследовав изгородь на предмет «слабины», Машка эту слабину где-то благополучно обнаружила. И скоро все четверо уже разгуливали по берегу речки за пределами усадьбы. Ну что с ними поделаешь – хоть в сарай под замок сажай! Да куда уж теперь в тюрьму, когда они к воле привыкли. Посокрушались хозяева, да так и пустили все на самотёк, рассчитывая в душе на Машкин разум, а, может быть, и просто на авось. И, правда, поросята осваивали округу постепенно, от дома далеко не отходили.

***

На нашем берегу реки всего-то два дома стоят: в одном соседи со своим хозяйством живут круглый год, а другой (в ста метрах вверх по реке) – наша дача. Вдоль реки, мимо наших домов, тянется лесная дорога, по которой в сезон, бывает, ходят только приезжие рыбаки с рюкзаками, да грибники с корзинками.

Однажды вижу из-за забора, какие-то собаки несутся по дороге – мелькают за кустами – не могу рассмотреть, а потом и ахнула: да это ж соседские поросята! Кубарем катились они в лес, прочь от жилья. Впереди, как всегда, была Машка. Так и хотелось крикнуть им вдогонку: «Куда вы несётесь, Нуф-Нуфы! Вас там волк съест!» Но их уже и след простыл. В лесу они не заблудились, и волк их не успел съесть: через какое-то время они снова пробежали мимо, уже в обратную сторону.

Их прогулки в лес стали ежедневными. Что их туда влекло? Думаю, любопытство и Машкина страсть к новым местам. А братья, не раздумывая, и даже с удовольствием, следовали за ней.

Я всё хотела дойти до соседей и рассказать, как далеко от дома убегают их беспризорные поросята; не ровён час, прихватят на шашлык какие-нибудь проходящие рыбаки. Но тут Ольга сама зачем-то прибежала ко мне, и я ей всё выложила. Она приняла мою информацию к сведенью, покудахтала, но поросята так и не прекратили бегать в лес мимо нашего дома – слава богу, без последствий!

***

Однажды сидели мы за столом, допивали чай после обеда, а я вышла с чашкой на крыльцо, чтобы освежиться после жаркой кухни. Облокотившись на перила, опустила взгляд и, о боже! Что я увидела! Внизу, выставив кверху весёлые кручёные хвостики, четыре упитанных поросёнка, не замечая ничего вокруг, яростно пахали своими рыльцами мою клумбу с цветами. Сначала я онемела от неожиданности, а потом как топну со всей силы ногой по полу, да как крикну: «Это что такое-е!!!» Бедные поросята от испуга подпрыгнули как мячики, да как рванут прочь со двора! Подбежав к закрытым воротам, они умело, по-пластунски, проползли под ними и кинулись в сторону своего дома, до которого наверняка добрались без остановки. Всё произошло молниеносно, и когда мои домашние выскочили на шум – поросят уже и след простыл. Я, возбужденная неожиданным комическим событием, с хохотом описала им всё произошедшее.

Позже, обойдя огород, я обнаружила, что, пока мы обедали, розовые хулиганы оприходовали все наши посадки: не осталось ни одной грядки и цветочной клумбы, которую бы они не подрыли, – явно торопились отведать всего, пока их не застукали. Ушлыми выросли поросята, имея такую свободу!

На самом деле, я не очень-то и расстроилась из-за нанесённого ущерба, и мне до сих пор весело вспоминать эту историю.

Ежиная семья

Никогда не водились в наших местах ежи, а тут пришли откуда-то. Как-то заметила я, что трава около бани при полном безветрии колышется – кто-то копошится. Подошла потихоньку, смотрю – ёж! Испугался меня, свернулся, пыхтит! Удивилась я: откуда? Решила, что ёжик случайный, проходящий – мало ли откуда занесло. Однако он стал появляться каждый вечер, видно, место облюбовал, а мы за ним тайком наблюдали: у нас крыльцо высокое, весь двор хорошо виден. А скоро и ежиный дом обнаружили. Это была невысокая, хорошо сформированная копёнка из сухой травы, пристроенная к забору из сетки-рабицы. Чтобы не пугать жильца, мы обходили его хатку стороной, а скоро и вовсе уехали, неделю нас не было на даче. Когда же вернулись, не сразу про ёжика и вспомнили. Только дня через три поняли, что ёж куда-то пропал, не показывается нам на глаза. Пошла я поинтересоваться ежиным домом и охнула! Домик был снесён с поверхности земли, только клочья сена вокруг валялись. Позвала своих домашних, стали обсуждать, кто это сделал: собака ли бродячая, или лиса? Живём-то, считай, в лесу! Думай не думай теперь – всё равно не узнаешь.

Я нагнулась и стала осторожно разгребать остатки сена, обнаружив, что гнездовище располагалось в ямке, накрытой многими слоями сухой травы, а разрушена была только выступающая над землёй хатка. К моему удивлению гнездо было построено так тщательно и умело, что рукой я ощущала внутри абсолютную сухость и тепло жилища. Потом рука провалилась в какую-то пустоту – я покрутила ею и сразу же наткнулась на ежиные колючки. Быстро выкинув из гнезда остатки сена, обнаружила на дне пятерых маленьких, размером с куриное яйцо, неподвижных ежат. Я сбегала за корзинкой и по одному переложила в неё несчастных детёнышей. Только двое оказались живыми, но и они почти не шевелились – жизнь едва теплилась в них. Надо было срочно что-то предпринимать: видно, мать бросила ежат давно, и они умирали от голода и обезвоживания. Обычного молока у нас не было, только сгущёнка с сахаром – вещь, конечно, совершенно неподходящая для такой цели. Делать, однако, было нечего: замутила я тёплую водичку сгущёнкой и стала по капле выдавливать из пипетки в ротишки ежатам, но те уже и глотать не могли, только пузыри пускали. И как я ни старалась, привести их в чувство так и не смогла.

История эта грустная, но диким животным горевать некогда, случившаяся беда делает их более осторожными, а значит более живучими. Оправившись от испуга, они строят гнездо в более надёжном месте и снова заводят детей.

***

Как-то незаметно ежи в нашей деревне стали привычным явлением. Селились они поближе к человеческому жилью, около которого всегда можно найти пищу: и отходы на помойках, и остатки еды в кормушках домашних животных. Так они нагуливают себе жирок, необходимый для длительной зимней спячки.

Следующей весной к нам пришёл уже другой ёж: крупный, угольной масти, и взгляд у него был мрачный, исподлобья – как у Григория Распутина на известной фотографии. Гришкой его и «окрестили».

Первый раз мы увидели его в наступающих сумерках под моросящим дождём. Ёжик активно выискивал себе пропитание, попутно стряхивая на себя осыпь холодных капель с мокрой травы. Я надела куртку, резиновые сапоги и, тихонечко выйдя на полянку, замерла, с любопытством наблюдая за ним. Тот не заметил моего появления, продолжая идти по намеченному маршруту. Мои ноги в резиновых сапогах он воспринял как нечто неживое и ничуть не насторожился: уткнувшись в сапог, залез на ступню как на кочку и, скатившись с неё, пошёл дальше.

Мне стало жаль промокшего ежа, и я решила покормить его, благо после готовки обеда у меня осталась целая мисочка сырой куриной кожи, которую я обычно выбрасываю, а тут не успела. Сходив за миской, я осторожно приблизилась к ежу и быстро вывалила всё содержимое ему под нос. От испуга ёж мгновенно свернулся в шар и вздыбил иголки, угрожающе стуча «мотором» и взбрыкивая всем телом. Но скоро, не получив ответных действий, остановился и притих. И, правда, – что зря сотрясать воздух – надо сначала выяснить, что же произошло: постепенно его мордочка выдвинулась из-под иголок и уткнулась прямиком в мягкую и жирную аппетитную кучу. От неизвестного «божественного» запаха голова у голодного ежа закружилась, и ему пришлось замереть на минуту-другую. Выйдя из ступора, он робко, не веря себе, лизнул «манну небесную» язычком – и последние его сомнения улетучились! С жадностью накинулся он на еду.

Отрешившись от мира, ёж долго, с наслаждением, предавался бесконтрольному чревоугодию: никогда он так вкусно, жирно и так много не ел! Через час, выглянув на улицу, я обнаружила его, всё ещё «приросшего» к вожделенной пище. Съел он, в результате, почти всё, только один маленький кусочек не поместился в нём и остался лежать в траве, когда отяжелевший ёж ушёл восвояси.

Два дня ёж не появлялся на глаза. Мы даже побаивались, не случился ли с ним заворот кишок? Однако на третий день он пришёл, и не один, а… с подругой! Подруга была заметно мельче Гришки, на длинных ножках, и масти – светлой, «блондинистой». Чисто – Клавдия Шиффер! Имя Клавка прилипло к ежихе сразу и бесповоротно.

С того дня парочка прочно обосновалась около нашего дома. Обычно с началом сумерек Гришка выбирался из своего убежища (местонахождение которого мы за всё лето так и не обнаружили) и тщательно обходил усадьбу по кругу – видимо, он считал её своей территорией. Через некоторое время выходила Клавка, и они, уже вдвоём, продолжали спокойно «пастись» в траве, выискивая съестное.

Мы привыкли к ним и стали регулярно подкармливать. Они с удовольствием поедали остатки каши, особенно сдобренные слитым со сковородки жиром, обожали куриную кожу, как коты на валерьянку кидались на объедки любой рыбы: копчёной, варёной, жареной и даже обычной селёдки. Я не догадывалась об этой их страсти и закапывала рыбьи головы и кости в кострище, чтобы при случае сжечь их, пока однажды не увидела, как средь бела дня Гришка, весь обсыпанный золой, яростно размётывал в кострище холодные угли, чтобы добраться до вожделенных рыбьих останков. Учуял, видимо, из своей берлоги рыбий запах – слюнки потекли – и прибежал, даже темноты не смог дождаться!

Обычно к вечеру, перед их появлением, я выставляла позади крыльца плошку с едой. Гришка не заставлял себя долго ждать – он всегда, как разведчик, выходил на запах первым. С удовлетворением обнаружив свой «ужин» на законном месте, за еду принимался не сразу, а сначала, как полагается, тщательно обследовал ближайшую территорию: делал пару кругов, чтобы убедиться, что никто другой не покусится на вожделенную вкуснятину, и только потом надолго припадал к миске. Уполовинив её, он останавливался и трусцой скрывался в сумерках. Я думала про себя: «Ну, наелся!» Но не тут-то было: скоро он возвращался вместе с Клавкой, и они продолжали трапезничать уже на пару. Всё происходящее мы, затаив дыхание, наблюдали сверху, с крыльца, как в театре облокотившись на перила. Каждый день эта история повторялась.

Натуралисты говорят, что ежи – животные-одиночки, семьями не живут, и мать растит детей одна. Поведение Гришки и Клавки совсем не укладывалось в этот стереотип. Ещё больше мы в этом убедились, когда стали свидетелями одного замечательного события.

В тот вечер Гришка, выйдя к ужину и сделав обход территории, к еде не притронулся и сразу ушёл. Совсем скоро на «арену» неожиданно выскочила Клавка – передвигалась она непривычно быстро. И тут мы заметили, что единым целым с ней шустро, в ногу, семенили двое крошечных ежат. Как воины в греческой фаланге, они плотно сцепились иголками с мамашиным боком – картина была уморительная! Не останавливаясь, «фаланга» пересекла открытое пространство и скрылась в зарослях высокой травы. Мы перевели дыхание и расхохотались. Так Клава первый раз вывела своих детей из гнезда на прогулку. Ежатки были маленькие и кругленькие, как колобочки. Имена им и выбирать особо не пришлось: Чук и Гек, и всё тут. В конце концов, без разницы, кто из них Чук, а кто – Гек, не ставить же им метки.

В тот ответственный вечер больше всех переволновалась Клавка: она вывела детей из надежного гнезда в мир, полный опасностей. Однако и Гришка активно принимал участие в этом событии: обеспечивал проверку территории и тоже заметно волновался, даже ужин отложил. Обойдя поляну и не обнаружив в поле зрения (или слуха, или нюха) ничего подозрительного, дал семейству «добро» на выход. Интересно, каким же это образом, на каком языке, они с Клавой договорились и согласовали свои действия?

А ежатам хватило двух дней освоиться во дворе. И теперь по вечерам, уже на общих основаниях, они вместе с родителями ели из общей тарелки или копошились в траве, ища насекомых.

Как-то, ещё до наступления сумерек, на запах вынесенной мною еды откуда-то прибежала чужая голодная ежиха со своим ежонком. Нюх у них отменный, за километр чувствуют. Безошибочно, как по азимуту, выйдя к миске, они с жадностью накинулись на еду. Торопясь, стараясь побольше урвать, ежи беспрерывно хватали из тарелки крупные куски и громко чавкали. Видимо, они прекрасно знали, что пришли на чужую территорию и воруют чужую еду, но голод – не тётка! И тут, в самый сладостный для них миг, на «сцене» появился хозяин миски – Гришка. Гриша остолбенел от возмущения, увидев это немыслимое безобразие. Выдержав паузу, он хозяйским шагом подошёл к тарелке, упёрся своим чёрным носом в нос пришлой ежихи и, угрожающе вздыбив иголки, стал молча буравить её тяжелым взглядом. Та долго не выдержала: отпрянув, она по-воровски выхватила из миски хороший кусок и, зажав его в зубах, дала дёру – только пятки засверкали. Между тем, ежонок, пока Гришка выдворял его мамашу, никуда не убежал и чавкать не прекратил. Казалось, он был уверен в своей «детской» неприкосновенности среди сородичей. Так оно и оказалось! После бегства ежихи Гриша не тронул чужого ежонка, а принялся есть с ним из одной тарелки, хотя чувствовалось, что он очень недоволен присутствием неожиданного «нахлебника». И всё-таки настроение у ежонка было испорчено, да и мать убежала. Он пожевал ещё немного без аппетита и кинулся за ней вдогонку.

К концу лета Чук и Гек здорово выросли, а Гришка совсем заматерел и округлился (на таких-то кормах!). Только Клавка оставалась по-прежнему стройной. А может быть, она казалась такой из-за своих длинных ног?

Отпуск у нас кончился, и на даче мы стали появляться только по выходным. Всю осень, до самых заморозков, в день нашего приезда ежи обязательно приходили к своей кормушке. Наше присутствие в доме было неразрывно связано в их головах с наличием обильной и вкусной еды в миске…