Читать книгу: «Заговор жрецов», страница 17
10
В субботу вечером императрица Александра Федоровна принесла в столовую из своей спальни альбом с семейными фотографиями. Раскрыла его и показала Николаю II фотоснимок, сделанный в Германии, где он стоял в обнимку с кайзером Вильгельмом после удачной охоты.
– Какая прелесть! – сказала она и тонкими мраморными пальцами погладила фотографию. – Ники, вы здесь, словно родные братья…
Николай II заглянул в альбом и отодвинул его в сторону.
– Мы же кузены, насколько я знаю…
– Ники, я не о том, – заговорила императрица и вздохнула. – Вы прелестно оба выглядите. Два монарха!.. Перед вами весь мир мог бы склонить головы… Как хорошо было раньше. Мы так часто ездили в Германию. Я до сих пор не могу забыть нашу поездку после коронации. Приемы, блеск!.. И сколько открытых радостных лиц!..
Императрица подсела поближе к Николаю и обняла его за плечи.
– Почему ты такой серьезный? Из-за этого манифеста? Да выкинь ты его из головы! Ты помнишь, как ты мне однажды сказал: перемелется – все превратится в муку, – Александра Федоровна заглянула в холодные глаза супруга. – Ну чего ты боишься? Если ты захочешь, через три дня в Финском заливе будет стоять весь военный флот Вильгельма. Ну перестань мучить себя… – И вдруг тихо засмеялась. – Ты знаешь, сегодня Алексей начал пускать пузырики, а когда я хотела убрать их, он ухватился рукой за мою ладонь, да так крепко, что я была удивлена.
Услышав о сыне, Николай II посветлел лицом. Теплота слов, произнесенных Александрой Федоровной, согревала его душу и сердце. У него на глазах навернулись слезы, и чтобы императрица не видела это, Николай II встал и отошел к окну.
– …Зима, ваше величество, не для поездок, – задумчиво проговорил он оттуда. – Да и время сейчас смутное… Лучше из Зимнего носа не высовывать.
Александра Федоровна, будучи женщиной мудрой, согласилась с мнением супруга.
– Я понимаю, – сказала она с участием в голосе. – Столько забот и столько неприятностей… Я удивляюсь твоему мужеству. Ники, ты меня извини, но порой ты напоминаешь мне человека, который в одиночку пытается удержать своим плечом плотину, переполненную вешней водой, а остальные стоят и с любопытством наблюдают, что из этого получится, или еще хуже – гонят к плотине волну за волной… Скажи мне, неужели нельзя по-другому? – Александра Федоровна поднялась и подошла к супругу. – Ну разве Вильгельм нам враг? Почему ты не доверяешь ему? Помнишь, прошлым летом, когда вы с ним встречались на нашей яхте, он дал слово всегда и всюду поддерживать тебя…
Николай II с нежным укором посмотрел на императрицу. Обнял ее и поцеловал холодно в один глаз, затем в другой.
– Ты права, моя не обрусевшая гессенская принцесса… Права, – повторил он задумчиво. – Только не во всем. Мы будем поддерживать друг друга. Это золотое правило нашего, если хочешь, клуба. Для меня Вильгельм кузен. А для России он чужой человек и Россия для него чужая. Она испокон веков для всех была и остается огромным пространством для завоевания. Кто будет в будущем править Россией, дорогая моя, тот будет править и миром! Поэтому любовь нашего кузена Вильгельма к нам, еще ничего не означает. Сегодня все словно сговорились: подталкивают меня к союзу с Германией. А я боюсь этого союза…
– Почему, Ники? – удивленно спросила императрица. – Мы же кровно связаны… И дети наши смешанной крови…
Николай II жестом руки прервал Александру Федоровну.
– Кровью и платят за такое родство… – и, видя, что императрица его не поняла, добавил: – Тройственный союз Германии, Австрии и Венгрии – это бронированный кулак не только против Европы. А я не хочу, чтобы Россия была вассалом у этой троицы.
– А если тут что-то случится?.. – спросила Александра Федоровна, не спуская напуганных глаз с Николая. – Тогда как? Кто тебе поможет?
– Вот если случится, тогда я попрошу у нашего кузена помощи, – ответил он и слегка отстранил от себя императрицу. – Прости, но мне нужно идти. Сухомлинов просил, чтобы я его принял по срочному делу.
– Ники, но сегодня же суббота!.. – Александра Федоровна непонимающим взглядом посмотрела на супруга. – Ты же по субботам никого не принимаешь!
Николай II в ответ усмехнулся.
– Это у нас с тобой, дорогая, суббота, а у войны выходных дней не бывает.
Пройдя в свой кабинет, Николай II взглянул на часы. До прихода Сухомлинова оставалось еще минут пятнадцать.
Не присаживаясь, он бесцельно перебрал на столе оставшиеся со вчерашнего дня недочитанные бумаги. Взял одну из них с грифом «Секретно». Это было донесение генерала Дурново о попытке Дубровина через свои отделения «СРН» в Киеве, Харькове, Кишиневе, Одессе и Тамбове наладить отношения с подобными организациями в Германии. Из донесения следовало, что руководитель киевского отделения «СРН» Юзефович пошел еще дальше. Он направил в адрес кайзера Германии телеграмму с выражением беспредельных чувств благоговения и коленопреклонения перед ним.
Прочитав это место в донесении, Николай II не сдержался и выругался вслух.
– Сволочь! – произнес он. – Я тебе растолкую, перед кем ты обязан благоговеть и коленопреклоняться!..
Он сел за стол и написал на полях донесения: «Заставь дурака богу молиться – он и лоб себе расшибет. Юзефовича – убрать. Дубровина – предупредить. Не его забота вмешиваться в государственные дела».
И тут же подумал: «А зачем им Вильгельм?..»
Эта неожиданная мысль невольно вернула его к только что состоявшемуся разговору с императрицей. Николай II лучше, чем Александра Федоровна, понимал: исторические интересы разводят Россию и Германию в противоположные стороны, где за горизонтом уже вырисовываются крепостные валы враждующих стран за передел мира. И, наверное, господом богом, помимо воли людей, определено – России и Германии в этом мире будет тесно.
…Военный министр Сухомлинов вошел к Николаю, поздоровался и остановился у двери.
Император с некоторым удивлением посмотрел в его сторону.
– Проходите. Садитесь.
Военный министр продолжал стоять.
– Ваше императорское величество, – начал он, – у меня неприятные новости. От генерала Стесселя только что получена телеграмма. Потоплена в гавани практически вся оставшаяся часть кораблей порт-артурской эскадры. Уцелел только броненосец «Севастополь».
– А где же 2-я тихоокеанская эскадра? – с трудом выдавил из себя Николай II, ошеломленный этой новостью.
– В пути, ваше императорское величество, – растерянно ответил Сухомлинов. – Скоро прибудет…
Николай II медленно заходил по кабинету. Несколько раз останавливался, порываясь что-то сказать Сухомлинову, однако раздумывал.
Наконец проговорил:
– Что еще там у них?
– Японцам удалось захватить все подступы к Порт-Артуру, установить тяжелую осадную артиллерию и методически разрушать форты и другие укрепления. Местами бои уже идут в казематах…
Николай II некоторое время в упор смотрел на Сухомлинова, с трудом переваривая услышанное.
– А что доносит Куропаткин? – после долгой паузы спросил он.
– Обе стороны совершают маневры. Серьезных боев пока нет, – ответил Сухомлинов.
Николай II прошел к столу и сел. Бесцельно передвинул с места на место бумаги. Потом, вспомнив, что в кабинете еще находится военный министр, поднял голову и сказал:
– Можете быть свободны…
Оставшись один, он долго сидел неподвижно, практически не думая ни о чем. В голове стояла сумятица и неразбериха, а в душе холодное отчаяние и злость. Ему вдруг захотелось все бросить и укрыться куда-нибудь подальше от всех на свете. Чтобы рядом не было ни одной живой души, напоминающей ему о том, что он государь и должен править державой, которую распинают как уличную девку, и никому до этого нет дела…
Глава VI
1
…В 5 часов дня генерал Кондратенко прибыл в главный штаб на заседание Совета обороны крепости, созванного генералом Смирновым по поручению Стесселя.
Самого Стесселя в штабе не было.
В коридоре Кондратенко встретил генералов Фока и Никитина. Поздоровался с ними.
– Как дела? – спросил Кондратенко.
– Как сажа бела, – усмехнувшись, ответил генерал Никитин.
В зале заседаний уже были генерал Белый, командир 1-й бригады 7-й Восточносибирской стрелковой дивизии генерал Горбатовский, генерал Смирнов и начальник штаба укрепрайона полковник Рейс.
Последним в зал вошел начальник инженеров крепости полковник Григоренко.
Заседание Совета открыл генерал Смирнов.
– Господа, – начал он, глядя в какие-то бумаги, разложенные перед ним на столе, – заседание Совета обороны собрано по настоянию генерала Стесселя. Анатолий Михайлович просил в срочном порядке обсудить вопросы относительно дальнейшей обороны крепости… – Смирнов оторвал взгляд от бумаг и как-то растерянно посмотрел на собравшихся. Затем продолжил, не поднимая головы: – На сегодняшний день нами потеряны опорные пункты на высотах Плоская, Высокая, Дивизионная и Панлуншане. Остались пока за нами позиция на горе Сигнальная, в районе бухты Тахэ, а также позиции между Большой Голубой бухтой и фортом номер 5 на Лаотешане. Обстановка предельно сложная. Прошу высказать свои мнения, – предложил генерал Смирнов. – Роман Исидорович, – обратился он к Кондратенко, – может, вы начнете? Можно не вставать.
– А где контр-адмирал Витгефт? – неожиданно задал вопрос Кондратенко.
– На броненосце «Севастополь», – ответил Смирнов. – На внешнем рейде.
– Ясно, – Кондратенко все же встал и повернулся лицом к собравшимся. – Так удобнее, – проговорил он. – Что я думаю в связи с сложившейся ситуацией… Во-первых, ни в коем случае не сдавать позиции в районе Ляотешаня и позиции на Голубой бухте. Сегодня они играют ключевую роль. Во-вторых, необходимо сформировать резерв для оперативного использования в самых сложных местах. В-третьих, улучшить питание солдат и матросов как на позициях, так и в госпиталях.
Смирнов посмотрел сначала в зал, затем перевел взгляд на Кондратенко.
– Роман Исидорович, за счет чего формировать резерв? – спросил он. – У нас везде в обрез…
– У нас есть моряки. С затопленных судов снято около 1500 человек, – сказал Кондратенко.
Смирнов отрицательно покачал головой.
– У меня есть приказ генерала Стесселя всем подразделениям, сформированным из флотских, занять участок обороны в районе форта номер 6 и до Ляотешаня для прикрытия на случай отвода наших войск в крепость.
– Этого делать нельзя! – заявил генерал Фок. – Оставление позиций на Ляотешане повлечет за собой падение всего нашего левого фланга! Я уважаю мнение генерала Стесселя, но с таким решением согласиться не могу.
Смирнов побарабанил пальцем по столу.
– Та-а-а-к… Кто еще выскажет свое мнение?
– Разрешите мне? – поднялся с места генерал Горбатовский.
Смирнов коротко кивнул головой.
– Я тоже считаю, что оставлять позиции на Ляотешане ни под каким предлогом нельзя. Иначе мы потеряем крепость!
– И я придерживаюсь того же мнения, – поддержал Горбатовского генерал Белый.
– Господа! Я не против! – сказал он. – Но ответьте мне на вопрос: за счет каких сил и средств удерживать эти позиции?
– Я уже сказал, – снова заговорил Кондратенко. – За счет моряков.
Генерал Смирнов помрачнел. Он знал, что Стессель уже распорядился отправить всех моряков на правый фланг фронта и удерживать там позиции, чтобы не допустить обхода крепости с этого направления, однако не сказал. Он предвидел реакцию большинства членов Совета на такое решение, с которым и сам был не согласен.
– Господа! – поднялся с места полковник Рейс. – Мы спорим отходить от Голубой бухты и от Ляотешаня или не отходить, – полковник Рейс обвел взглядом присутствующих в зале. – А о пределе, до которого следует оборонять крепость, мы говорить будем?
– То есть, когда надлежит сдать крепость? – в наступившей вдруг тишине спросил генерал Кондратенко.
Полковник Рейс повернул голову в его сторону.
– Совершенно верно, Роман Исидорович.
Генерал Кондратенко медленно поднялся и направился к выходу из зала.
– Вы куда, Роман Исидорович? – растерянно спросил Смирнов.
– Я не буду принимать участие в обсуждении этого вопроса, – ответил Кондратенко.
– Я тоже, – поддержал Кондратенко генерал Белый и последовал за ним к выходу.
Генерал Смирнов побледнел. Уход с Совета обороны крепости Кондратенко и Белого практически лишал Совет права принимать какое-либо решение…
– А вы что же сидите? – не без иронии обратился Смирнов к генералу Горбатовскому. – Ваше начальство покинуло Совет.
– Оно правильно поступило, – ответил генерал Горбатовский. – В вверенной мне бригаде от полков остались батальоны, от батальонов – роты, от рот – по взводу, однако ни у офицеров, ни у солдат и в мыслях нет ничего другого кроме как обороняться до конца! Честь имею…
Горбатовский чуть поклонился, встал и тоже вышел вслед за Кондратенко и Белым.
Он догнал их уже на крыльце.
– Роман Исидорович! – окликнул Кондратенко генерал Горбатовский. – Надо посоветоваться.
– Советоваться – дело хорошее, – мрачно улыбнувшись, ответил Кондратенко. – Слушаю вас.
– Роман Исидорович, я получил от вас приказ разделить сплошную оборонительную линию на отдельные участки. С начальником штаба мы эту работу провели. Командирами участков я назначил полковников Некрашевича-Поклада, Науменко и Гандурина. Жиденькие участки получились. К примеру, у полковника Некрашевича-Поклада два батальона с половинным составом. И он будет вынужден вести оборону от берега моря до первого форта включительно. На других участках не лучше.
Кондратенко понимающе кивнул головой.
– Я это знаю, – сказал он. – Сейчас я еду на второй форт, а завтра с утра к вам. Что-нибудь придумаем.
…На позицию второго форта Кондратенко в сопровождении полковника Ращевского приехал, когда уже над округой повисли сумерки. Спустились в блиндаж. В нем находилось несколько офицеров, не пожелавших отправляться в санчасть с легкими ранениями.
– Тесновато тут у вас, – заметил Кондратенко. – Ну, как говорят, в тесноте, да не в обиде. Японец не очень беспокоит?
– Вчера тихо было, – ответил один из офицеров. – А сегодня уже три раза бомбил. И все тяжелыми…
– Я вижу не испугались? Вот и молодцы, – похвалил Кондратенко. – Главное не отступать. Отступление для нас смерти подобно…
В это время в блиндаж торопливо спустился командир участка подполковник Киленин. По всей видимости, ему доложили о прибытии генерала Кондратенко.
Увидев его, обрадовался.
– В гости мы к тебе, – пошутил Кондратенко.
– Не вовремя, Роман Исидорович, – неожиданно ответил Киленин и тут же пояснил: – Не подумайте ничего плохого. Просто японцы сегодня, словно, взбесились. Бомбят раз за разом…
Кондратенко развел руками.
– Ну, что ж теперь делать?.. Чаем-то угостишь?
Поговорив с офицерами и попив чай, Кондратенко, Ращевский и Киленин по ходам сообщения направились на командный пункт форта.
Ходы сообщения были не глубокие и слабо защищали от пуль и осколков. Местами приходилось пригибаться до пояса.
Кондратенко не стерпел.
– Солдатского труда пожалел, а жизни их нет, – упрекнул он Киленина. И, обернувшись к полковнику Ращевскому, спросил: – Вот ты, как саперный начальник, во время обстрела остался бы тут?
– Если больше негде укрыться…
– Значит, сиди и жди погибели! – не на шутку рассердился Кондратенко. – Сколько нас война не учит, все без толку!
У второго форта их уже ждал комендант форта поручик Фролов. Он представился и начал было уже докладывать обстановку, как со стороны японцев ударило сразу несколько тяжелых орудий. Снаряды вибрирующим воем пронеслись где-то в черной мгле наступившей ночи и разорвались позади линии обороны.
– Роман Исидорович, давайте спустимся в каземат, – предложил подполковник Каленин. – Там безопаснее…
Кондратенко согласился.
Бетонный каземат был устроен удобно и оборудован для жилья.
Доложив обстановку, уже в блиндаже поручик Фролов в конце сказал:
– …Ваше высокоблагородие, у нас вчера моряки особо отличились.
– Как отличились? – не понял Кондратенко. – Что-нибудь натворили?
– Никак нет, ваше высокоблагородие… То есть да…
Кондратенко перевел взгляд на подполковника Каленина.
– Роман Исидорович, все нормально. Вчера ночью команда моряков с броненосца «Пересвет», прикомандированная к нам, во главе с их фельдфебелем Рожковым произвела вылазку на японскую передовую, сняли часовых, взорвали их блиндаж вместе с солдатами и вернулись без потерь.
Кондратенко с облегчением вздохнул.
– Ну, слава тебе, господи, – с облегчением сказал он. – И, вдруг, спросил: – А на этого фельдфебеля Рожкова можно взглянуть?
Поручик Фролов тут же вышел и спустя несколько минут вернулся в каземат вместе с матросом.
– Фельдфебель Рожков, ваше высокопревосходительство! – представился тот.
Небольшого роста, в бушлате, застегнутом на все пуговицы, он показался Кондратенко самым обыкновенным.
– А я думал, наш герой на былинного богатыря похож, – сказал Кондратенко. Он встал и обнял Рожкова за плечи. – Спасибо за службу, – растроганно произнес Кондратенко, обнял и расцеловал его.
Потом расстегнул свою шинель, снял с себя орден и прицепил его на бушлат фельдфебеля.
– Я все с большим и большим уважением отношусь к морякам, – сказал Кондратенко, обращаясь к офицерам. – Молодцами дерутся! – И снова обратился к Рожкову: – Передай мою благодарность всей команде. Будет время – зайду к вам.
Когда фельдфебель ушел, полковник Ращевский, подмигнув Кондратенко и, указывая на поручика Фролова, сказал:
– Роман Исидорович, у нас каждый второй герой… Поручика Фролова солдаты знаете как называют? Суворовым.
– Действительно? – обратился Кондратенко к Фролову.
– Не могу знать, ваше высокопревосходительство, – смутившись, ответил тот.
– Знает, знает! – усмехнулся Ращевский. – Скромничает он, Роман Исидорович.
Кондратенко заметно посветлел лицом.
– Скромность не помеха человеку даже на войне. А вот ежели солдаты о своем командире так отзываются, это даже очень хорошо!.. – заметил он.
В это время снаружи послышался нарастающий гул крупнокалиберного снаряда. В каземате стало тихо.
Гул перешел в резкий свист и через несколько секунд где-то рядом с казематом почувствовался сильный удар и взрыв. Через минуту последовал второй взрыв, затем третий. С потолка каземата посыпалась штукатурка и куски бетона.
– Похоже, они уже пристрелялись по форту точно, – сказал Кондратенко.
Обстрел стих так же неожиданно, как и начался. В каземате сразу все оживились.
– Хорошо бы и нам иметь такие игрушки, мы показали бы японцам, как лягушки квакают, – заметил Кондратенко и тут же добавил: – Я хочу осмотреть форт и поговорить с людьми.
Не успели они отойти от каземата и полсотни шагов, как со стороны японцев снова ударили орудия. Один из снарядов разорвался слева от форта. Затем японцы открыли ружейный огонь. По всему форту сыграли боевую тревогу. Где-то впереди и справа началась пулеметная стрельба. И в небо взлетело сразу несколько осветительных ракет.
Полковник Ращевский предложил Кондратенко вернуться в каземат.
– Роман Исидорович, не равен час… Нам с вами орденов все равно не дадут, – попытался пошутить он.
Кондратенко согласился. Когда они вернулись в каземат, Ращевский достал карту укрепрайона и развернул ее перед Кондратенко.
– Вот здесь, – сказал он, – у нас наиболее незащищенное место… – Ращевский осекся и умолк.
Все услышали быстро нарастающий свист тяжелого снаряда.
Прошла секунда, другая и, вдруг, над головой раздался страшной силы удар и грохот разрыва. Потолок каземата сначала подняло вверх, затем он глыбами бетона, битого кирпича и балок рухнул вниз…
Только под утро из-под обломков каземата начали извлекать тела погибших.
В последнее мгновение полковник Ращевский пытался, видимо, прикрыть собой генерала Кондратенко. Однако смерть забрала их обоих.
Разбором завалов занималась команда моряков во главе с фельдфебелем Рожковым. Он на руках бережно вынес на поверхность земли тело генерала Кондратенко, постоял с минуту, держа его на руках, затем отнес подальше от каземата, где снег был еще чистый и не затоптан, положил на небольшой пригорок лицом к востоку, откуда должно было взойти солнце, и вдруг заплакал беззвучно, не стыдясь своих слез…
2
С рассветом 18 декабря японцы после получасовой бомбардировки передовых позиций перед Порт-Артуром перенесли огонь тяжелых орудий на город и участок обороны от моря до форта номер один, который защищал 25-й Восточносибирский стрелковый полк под командованием подполковника Малыгина.
В 10 часов японцы обрушили такой же силы огонь на 2-й и 3-й участки обороны. После этого колонны японцев пошли в атаку.
К полудню они захватили, несмотря на свои огромные потери, несколько фортов и дорог, ведущих в сторону Китайской стены – основного оборонительного рубежа крепости.
Когда генерал Смирнов доложил о случившемся Стесселю, тот впал в истерику.
– Я же просил вас на Совете обсудить и определиться, до какого времени крепость может обороняться!.. А вы что сделали?.. Послушали Кондратенко и Белого!.. Кондратенко нет!.. Время упущено!.. – Стессель нервно заходил по кабинету, прислушиваясь к гулу орудий. Он накатывался то с моря, то с северо-запада, приводя его в ужас. Наконец он остановился и приказал: – Через час ко мне пригласите генералов Фока, Белого, полковника Хвостова и всех членов Совета.
Когда все собрались, вдруг обнаружили, что нет генерала Фока.
– Он знает? – спросил Стессель у Смирнова.
– Должны были передать, Анатолий Михайлович…
– С позиции теперь не так просто добраться сюда, – заметил полковник Хвостов.
Стессель промолчал. Его сейчас занимала одна мысль: что делать? Для себя он уже принял решение – оборонять Порт-Артур нет смысла. Овладев основными рубежами на подступах к крепости и городу, Ноги может оставить для длительной осады одну – две дивизии. Остальные войска повернут на север. «Если не штурмом, то измором они все равно возьмут Порт-Артур, – подумал он. – Но как об этом сказать Смирнову, Белому? Даже Фоку…»
Генерал Фок приехал минут через пятнадцать. Он извинился перед ожидающими его и словно в свое оправдание заметил:
– Думал не проеду… Все дороги простреливаются японцами…
Стессель недовольно что-то буркнул, роясь в каких-то бумагах на столе. Затем поднял голову и произнес назидательным тоном:
– Вот, вот… Сейчас они простреливают все дороги, а через час вы доложите мне, что уже и приехать сюда нельзя… – Стессель помолчал и продолжил: – Я обязан с вами посоветоваться… В крепости около 45 тысяч человек. Из них 13 тысяч больных и раненых. Способных обороняться не более 28 тысяч. Интенданты докладывают, что с увеличением нормы питания личного состава на передовой, в госпиталях и в лазаретах запасов продовольствия хватит не более чем на месяц… Что прикажете делать? – спросил Стессель и тяжелым вопрошающим взглядом обвел присутствующих.
Ему ответили молчанием. Никто не решался сказать что-либо. Однако все понимали, о чем пойдет речь дальше.
Наконец, первым заговорил генерал Белый.
– Я предлагаю держаться до конца, – сказал он.
– И остаться где-нибудь под обломками бетона или кирпича, – заметил мрачно Стессель. – Да еще унести с собой в могилу тысяч двадцать… А раненых и больных они просто перебьют…
И снова в кабинете повисла гнетущая тишина.
– Анатолий Михайлович, а если вступить с Ноги в переговоры? – не то предложил, не то задал вопрос генерал Фок.
– О чем? – спросил Стессель. И сам ответил: – С Ноги могут быть переговоры только о сдаче крепости. Больше ни о чем.
– Анатолий Михайлович, можно попытаться начать переговоры о временном прекращении боевых действий и выиграть время, – настаивал на своем предложении генерал Фок.
Стессель встал.
– Ну, хорошо. Вы думайте, и я буду думать. Срок до вечера. А сейчас все свободны.
…К концу дня в кабинет Стесселя зашел полковник Хвостов мрачнее тучи.
Стессель взглянул на него и сразу понял: что-то произошло.
– Анатолий Михайлович, мне только что сообщили, что в своем кабинете застрелился генерал Белый, – доложил Хвостов.
Стессель почувствовал, как холодок пробежался у него по спине.
– Застрелился или застрелили? – переспросил он.
– Ординарец подтвердил, – ответил Хвостов, – что генерал Белый в кабинете был один…
Стессель поднялся с места и подошел к окну. Некоторое время смотрел через полупрозрачное стекло на улицу. Потом повернулся к Хвостову.
– Прикажите похоронить генерала Белого со всеми почестями… – распорядился он. А про себя подумал: «Каждый убегает с тонущего корабля по-своему…»
Следующий день выдался морозным. Холодный ветер нес поземку и засыпал дороги снежной порошей.
…В 9 утра на северной дороге из крепости появилась группа всадников. Впереди на расстоянии десяти шагов с белым флажком ехал казачий есаул, нахлобучив черную папаху на самые глаза.
Несколько солдат из передового дозора, завидев конных, выглянули из укрытия.
– Это кто ж такие? – с тревогой спросил один из них.
– Ты посмотри! С белым флажком… Не сдаваться ли поехали? – ответил другой и схватился за винтовку. – Я сейчас, мать вашу так, покажу вам, как сдаваться!
Его остановили.
– Не дури, Ерема! – сказал тот, что первым заметил всадников. – Это, наверное, парламентеры, – с трудом выговаривая последнее слово, пояснил он.
– А зачем им белый флаг? – не унимался солдат.
– Дурень!.. – ответили ему. – Чтобы японец в них не стрелял…
…В полдень Стессель и Смирнов вошли в кабинет начальника штаба крепости полковника Хвостова.
– Ну что нового?.. – спросил Стессель.
Полковник Хвостов посмотрел на генерала Смирнова, затем перевел взгляд на Стесселя.
– Вы что-то конкретно хотели спросить, Анатолий Михайлович?
Стессель устало махнул рукой. За последние сутки он заметно похудеет, лицо осунулось и стало бледно-серым.
– Так… Ничего…
Он сел на стул у окна. Смирнов продолжал стоять еще некоторое время у двери. Потом прошел к дивану и тоже сел.
– …Никакие преграды и укрытия от 18-пудовых бомб нас уже не спасут, – тихо, словно размышляя сам с собой, начал говорить Стессель. – Госпиталя и больницы расстреляны… Корабли расстреляны… Снаряды у нас на исходе. А тут еще, мне доложили, цинга пошла… Если наша храбрость, терпение и мужество не имеют границ, то всему остальному есть предел. А значит есть предел и сопротивлению…
– Анатолий Михайлович, – осторожно прервал Стесселя Хвостов, – люди не сетуют ни на что, насколько мне известно. Продовольствия тоже пока хватает…
Стессель обернулся и болезненным взглядом посмотрел на полковника Хвостова.
– Да… да… Вы правы… Они не жалуются и не будут жаловаться… На что жаловаться? Все форты мы потеряли. Последнюю третью позицию японцы взяли два дня тому назад… Китайская стена фактически у них. А это значит, что весь восточный фронт пал, – Стессель перевел взгляд на генерала Смирнова. – Если вы хотите воевать до последнего солдата, я не возражаю. Но тогда уже на вашей совести будут тысячи смертей и увечий тех, кто не заслужил этого.
Смирнов промолчал. Он был убежден, что крепость могла еще продержаться без помощи извне еще месяца два. А за это время ситуация в Маньчжурии могла измениться в лучшую сторону…
– Анатолий Михайлович, а каково мнение генерала Фока? – поинтересовался Хвостов.
– Если бы в свое время наш уважаемый генерал Фок не сдал Цзинь-Чжоуские позиции, может быть, сегодня не пришлось бы говорить о том, что мы боимся сказать друг другу вслух, – ответил Стессель, не скрывая своего раздражения.
– Но мы не вправе решить сами этот вопрос, – возразил Смирнов.
– Уже поздно советоваться, – Стессель встал и заходил по кабинету. – Генерал Ноги готов принять сдачу Порт-Артура на условиях беспрепятственного вывода из крепости наших войск… Я это говорю с полным прискорбием в душе, но и с полным убеждением, что до конца исполняю свой долг. – Он на какое-то время умолк. Затем продолжил, но уже более твердым голосом. – Крепость выполнила свою задачу. Мы оттянули на себя 100-тысячную армию генерала Ноги и дали возможность Куропаткину накопить достаточные силы для наступления. Если он этого не сделает – бог ему судья. Мы же сделали все, что могли, – и обратился к Хвостову: – Подготовьте к исходу дня приказ по войскам Квантунского укрепрайона о сдаче крепости Порт-Артур… А я подготовлю текст телеграммы на имя его императорского величества. Простите меня, господа, но я должен уйти…
Пока Стессель шел по длинному коридору штаба, ноги его все больше наливались свинцовой тяжестью. Он с великим трудом добрался до своего кабинета и свалился в кресло.
Странное ощущение охватило, вдруг, все его существо. Он всегда боялся за себя, за свою карьеру, болезненно переносил укоры со стороны наместника и Куропаткина. А теперь ему было все равно, словно в него вселился другой человек, который устал и бояться, и ненавидеть. Но в одном он был уверен, что на этот раз поступает по-христиански…
Прошло, наверное, не менее получаса. Стессель с трудом поднялся, подошел к столу и сел на свое место. Некоторое время сидел, прислушиваясь к тому, что происходит у него внутри, потом взял лист бумаги, ручку и начал писать: «Его императорскому величеству. Суди нас, государь. Люди стали тенями, исполнив свой долг до конца…» и положил ручку на стол. Дальше у него не хватало сил, чтобы продолжать писать.
