Читать книгу: «Заговор жрецов», страница 16
7
Решение Николая II все же провести 3 декабря срочное заседание Госсовета с приглашением на него высших сановников и великих князей застало Витте в Москве, где он принимал участие в работе земского собрания.
Надо было срочно возвращаться в северную столицу. До приезда в Петербург он так и не узнал причину срочного созыва Госсовета.
Витте прямо с вокзала связался с князем Святополком-Мирским. Тот сообщил, что накануне государь вызвал его и помощника начальника Главного Управления по делам местного хозяйства Крыжановского и попросил их в течение двух-трех дней подготовить доклад о реформах…
– Каких реформах? – нетерпеливо спросил Витте.
– Сергей Юльевич, приезжайте ко мне, я все вам расскажу, – ответил князь.
Через час Витте уже был в министерстве внутренних дел.
Князь Святополк-Мирский встретил его с озабоченным видом.
– Времени у нас в обрез, – сказал он. – Однако поспешность государя я понимаю. Политические страсти в обеих столицах нарастают с каждым днем. Неспокойно и на селе…
– Князь, о каких реформах идет речь? – спросил Витте.
– Сергей Юльевич, приказано подготовить манифест о послаблениях в области религиозной терпимости, свободы слова, печати, внести изменения в основы трудового законодательства и кое-что еще по мелочам. Отведено максимум три дня…
Слушая Святополка-Мирского, Витте решил во что бы то ни стало немедленно добиться у Николая согласия на разработку намеченных реформ комитетом министров, где практически уже были готовы все материалы для манифеста.
И, словно, угадывая его мысли, князь Святополк-Мирский сказал:
– Сергей Юрьевич, у вас появился шанс возглавить эту работу. Это мнение его величества.
Заседание Госсовета Николай II назначил в Зимнем в большом актовом зале.
Кое-кому из старых членов Госсовета это не понравилось. На что великий князь Михаил Александрович пошутил:
– Не волнуйтесь. Здесь рядом Преображенский полк. В случае чего, препроводят прямо в Сибирь! – и рассмеялся, довольный своей шуткой.
Доклад Николая II прозвучал почти в гробовой тишине. Всем было ясно – государь под давлением обстоятельств вынужден идти на компромисс со своими убеждениями.
Обсуждение тоже прошло вяло: спорить или возражать не было смысла до тех пор, пока слово не попросил министр иностранных дел Ламсдорф.
В своей речи он уважительно отнесся к желанию его величества путем реформ остановить волну общественного негодования, подогреваемого, как он выразился, «врагами Отечества», и предложил для усиления международного авторитета России пересмотреть взгляды на европейскую политику.
– …Мы постоянно выступаем за сохранение наших отношений с Парижем, – сказал он в конце речи. – Но давайте посмотрим, что сегодня представляет собой Париж в Европе. Это образец морального упадка и разложения. Именно во Франции под звуки «Марсельезы» идет разрушение основ европейской цивилизации. Задумайтесь, господа, – Ламсдорф вознес руки к высокому потолку зала. – Кто такие Тьер и Кавеньяк, Буланже, Клемансо и Пуанкаре? Я скажу вам – генералы от авантюры! Для России в эти дни, когда поднял голову внешний и внутренний враг, было бы куда полезнее изменить свою стратегию и тактику во внешней политике… Не реформами нам надо заниматься, а укреплением власти…
Николай II, председательствующий на Госсовете, не стерпел.
– Вы бы не могли яснее сказать, что менять?
Ламсдорф, ничуть не смущаясь тем, что государь прервал его речь, смело ответил.
– Ваше величество, я имею в виду создание союза с Германией. У нас сегодня общие проблемы, а значит и общие задачи. Дружба с Парижем только усиливает в России радикальные настроения.
Николай II с некоторым удивлением посмотрел на Ламсдорфа, словно обнаружил в нем что-то новое.
– Остановить радикальные настроения, – сказал он, – разрывом отношений со старым и проверенным союзником – слишком большая жертва для нас, граф.
Витте с интересом ждал, что ответит Ламсдорф. Сегодня на Госсовете Ламсдорф, на удивление, выглядел уверенным и внушал если не уважение, то сочувствие.
– Ваше величество, я ваш слуга и, если вы потребуете, я подам прошение об отставке немедля, но я с вами не согласен.
После этих слов Ламсдорфа в зале воцарилась такая тишина, что было слышно, как под кем-то испуганно скрипнуло кресло.
– С чем вы не согласны? – безразличным голосом произнес Николай.
Ламсдорф сразу понял, что гроза миновала, и ему дали возможность высказаться до конца.
– Ваше величество! – продолжил он. – В борьбе против социалистов и всякого рода бунтующей черни мы обязаны забыть хотя бы на какое-то время все наши взаимные обиды. Многие сидящие в этом зале знают, что Германия для России благонадежнее французских адвокатов. Такой союз продемонстрировал бы Европе и миру наши намерения совместными усилиями бороться против любого врага…
– Ну конечно… Торговый договор 1894 года, подготовленный с вашим участием, показал, чего хочет Германия! – прервал Ламсдорфа с места великий князь Михаил Александрович. – Наших рынков и сырьевых ресурсов!
Николай II осуждающе качнул головой, но замечание великому князю не сделал.
– Да-а-а… – протянул Николай II. – Действительно высокие идеи требуют от нас и больших жертв. Но мы на них пока не пойдем. В силу причин вам известных. Что касается военного союза с Германией и предложения министра иностранных дел, я могу только добавить – такой союз означал бы разрыв или ухудшение отношений с Францией и другими странами. Этого мы допустить не можем. Однако вернемся к нашим делам. Я полагаю, Главное Управление по делам местного хозяйства в течение недели подготовит все необходимые документы. С учетом высказанных здесь замечаний возглавить эту работу я поручаю Сергею Юльевичу Витте. Все, господа. На этом заседание Госсовета я считаю закрытым.
На выходе из Зимнего дворца Витте ожидали князь Святополк-Мирский с генералом Драгомировым.
– И каково ваше мнение, Сергей Юльевич? – спросил генерал Драгомиров. И, не дождавшись ответа, продолжил: – Как отшил его величество Ламсдорфа!
Витте очень хотелось сказать, что мнение о Госсовете у него не лучшее. Государь озвучил и то, что считал необходимым. И в манифесте будет записано то же самое. Что касается выступления Ламсдорфа – он просто еще раз с трибуны Госсовета озвучил мечту придворных германофилов создать союз с Германией за счет Франции. А затем поочередно подмять под Германию сначала Францию, затем Россию.
– Мое мнение прекрасное, – ответил он. – А вы здесь на холоде по доброй воле стоите? – спросил Витте в свою очередь.
– Вас поджидаем, – ответил князь Святополк-Мирский. – Надо бы поговорить. Только не здесь.
– Хорошо, – согласился Витте. – Тогда поехали ко мне.
…В кабинете Витте было уютно, и… стоял свежий запах лимонов.
Генерал Драгомиров шумно втянул носом воздух и спросил, обращаясь к хозяину кабинета:
– Сергей Юльевич, а у вас тут цитрусовым садом пахнет. Отчего?
Витте усмехнулся. Открыл створку буфета и достал с полки большую вазу, доверху наполненную золотистыми лимонами.
– Это мне подарок преподнесли, – сказал он. – Под коньячок хорошая закуска и с чаем полезно. Так что будем пить чай или коньяк? – спросил он.
Генерал Драгомиров расправил усы.
– И то, и другое, – ответил он за себя и за князя.
Витте распорядился принести горячий чай и коньяк.
– Так о чем разговор? – спросил он, возвращаясь к столу.
Генерал Драгомиров повернулся к Святополку-Мирскому.
– Говорите вы, князь. У вас лучше получается.
Святополк-Мирский откинулся на спинку кресла и внимательно посмотрел на Витте.
– Дело серьезное, Сергей Юльевич, – начал он. – За два дня до Госсовета императрицу Александру Федоровну посетили Фредерикс, Беккендорф, Дрентельн и главный конюшенный двора обергофмаршал Грюнвальд. Уговаривали ее повлиять на императора изменить отношение с Францией в пользу Пруссии. Александра Федоровна сначала не соглашалась. Несколько раз пыталась отшутиться, однако Грюнвальд… – князь умолк, так как в это время открылась дверь, и секретарь Витте внес на подносе чашки с чаем, бутылку коньяка и высокие хрустальные рюмки.
– Лимон я сам приготовлю, – сказал Витте секретарю.
– …Так вот, – продолжил Святополк-Мирский, когда секретарь закрыл за собой дверь. – Этот конюх чуть ли не клешнями вытащил из императрицы слово, что она постарается убедить Николая II в необходимости изменить отношение к Пруссии. Он даже применил такие слова, как «зов крови».
О том, что сам Святополк-Мирский встречался с Ламсдорфом и доверился ему, решил не говорить.
– Ламсдорфа там, конечно, не было? – уточнил Витте.
– Он не дурак, как они, – сказал в ответ генерал Драгомиров.
Витте задумчиво покачал головой.
– Новость интересная… – медленно проговорил он. – Судя по сегодняшнему заявлению государя на Совете, Александра Федоровна или не смогла переубедить его величество, или не захотела…
– Все сходится на этом, – согласился Святополк-Мирский. – Но это не означает, что они не будут искать другие подходы к его величеству. И, полагаю, не остановятся ни перед чем…
Витте бросил короткий взгляд на князя.
– Но они же не самоубийцы…
– А черт их знает! – воскликнул генерал Драгомиров и потянулся к подносу. Он залпом опрокинул рюмку коньяка, крякнул и расправил пышные усы. – Вместо чая с вашего позволения, Сергей Юльевич, я повторю коньячок, – сказал он.
– Сколько душе угодно, милостивый сударь, – ответил Витте и добавил: – В таком случае, господа хорошие, с них теперь нельзя спускать глаз…
8
…Было уже далеко за полночь, а в трех окнах министерства иностранных дел, разместившегося в правом крыле здания главного штаба, горел свет.
Сразу же после заседания Госсовета к Ламсдорфу приехали Нейгард, Будберг и Фредерикс. Там уже были Грюнвальд и Беккендорф.
Грюнвальд и Беккендорф требовали поставить Николая II перед фактом надвигающейся революции и убедить его, что только в союзе с Германией возможно защитить интересы монархии как в России, так и в Германии.
Нейгард и Будберг предостерегали от подобного шага. Нейгард заявил что, если большинство окажется сторонниками силового давления на государя, они оба не будут больше участвовать в таких делах.
Ламсдорф поддержал Грюнвальда и Беккендорфа. Он считал, что времени на уговаривание государя уже нет. Необходимо действовать со всех сторон и не стыдиться никаких средств.
И только один Фредерикс, умостившись в глубоком кресле, не то дремал, не то слушал с полузакрытыми глазами и не вступал в спор.
– …Мы ничего не сделаем, – устало произнес Нейгард, когда встреча подходила к концу, – пока Германия будет входить в «Тройственный союз».
Ламсдорф в ответ вспылил.
– Дмитрий Борисович, «Тройственный союз» это безобидное образование Германии, Австрии и Венгрии! И он направлен не против России. Для Германии в Европе существует ее традиционный противник – Франция!..
Нейгард усмехнулся.
– Объясните это государю, милостивый сударь.
Будберг, внимательно следивший за перепалкой Нейгарда и Ламсдорфа, вдруг предложил:
– А не пора ли нам разъезжаться, господа. Не ровен час, еще подумают, что тут собрались заговорщики…
– Заговорщики и есть, – неожиданно для всех вялым голосом произнес Фредерикс. – Иначе как можно рассудить то, о чем тут идет речь?
На какое-то время в кабинете повисла почти звенящая тишина.
– Да-а-а… – изрек Беккендорф и чертыхнулся. – Вы уж лучше бы спали, граф, до конца и не мешали нам.
Фредерикс заерзал в кресле.
– Не могу. В Сибирь все равно придется вместе с вами идти, – также вяло ответил он.
В кабинете снова стало тихо. Было слышно только, как раздраженно сопел Грюнвальд да Беккендорф выбивал пальцами нервную дробь по крышке стола.
Напоминание Фредерикса о Сибири усугубило и без того мрачное настроение.
– И все же я предлагаю еще раз встретиться с императрицей Александрой Федоровной, – продолжил Ламсдорф. – Это единственный человек, который может нам помочь вразумить государю, что нельзя терять времени на политическую демагогию. Мы в двух шагах от катастрофы! Государь приказал Сухомлинову срочно подготовить к отправке в Маньчжурию армейские корпуса, расквартированные в Вилюйском, Киевском, Московском и Одесском военных округах. Вы представляете, что это значит? В случае массовых беспорядков одними жандармами не обойтись!..
– При такой скорости передвижения по Восточносибирской железной дороге эти корпуса прибудут в Маньчжурию к шапочному разбору, – заметил Нейгард.
Ламсдорф поморщился и с досадой отметил про себя, что Нейгард не понял, о чем он, Ламсдорф, сказал. В случае массовых беспорядков в этих округах наводить порядок силами одних жандармов будет не реально. И Ламсдорф продолжил:
– Если и на этот раз императрица откажет нам, тогда у нас останется одна и, к сожалению, последняя возможность – повлиять на великого князя Михаила Александровича…
Фредерикс снова открыл глаза, тяжко вздохнул и покачал головой:
– Наверняка придется с вами в Сибирь идти…
– Лучше жить в Сибири, чем болтаться на виселице смутьянов! – не сдержался Грюнвальд и вскочил с места. – У вас, граф, сегодня плохие шутки!..
Ламсдорф с трудом успокоил Грюнвальда. Фредерикс тем временем медленно встал и пошел к выходу из кабинета. У двери остановился и, обернувшись, сказал:
– Пора расходиться, господа заговорщики. Утро вечера мудренее. Так любил говорить покойный император Александр III. Царство ему небесное…
Через полчаса в кабинете осталось двое: Ламсдорф и Грюнвальд.
– Что будем делать? – мрачно спросил Ламсдорф.
– Думать и еще раз думать, – ответил Грюнвальд, с трудом подбирая русские слова. – Его величество страшно боится поражения в войне… – Грюнвальд щелкнул двумя пальцами. – Значит, это поражение надо ускорить!
Мысль Грюнвальда Ламсдорфу явно не понравилась.
– Не думаю, что поражение России будет в нашу пользу, – возразил он. – В первую очередь им воспользуются социалисты и левые. И это будут, как говорят в России – только цветочки. Ягодки будут, когда полумиллионная деморализованная поражением армия через всю Сибирь станет возвращаться в те же Киевские, Московские, Одесские и другие военные округа…
С минуту оба помолчали. Грюнвальд явно нервничал. Он всегда был сторонником быстрых и решительных мер. Как истинный пруссак он и держался по-прусски, вышагивая по царским конюшням ровным, почти строевым шагом и низко опустив на глаза блестящий козырек армейской фуражки.
На этот раз что-то подсказывало Ламсдорфу: надо быть осмотрительнее с Грюнвальдом и вести себя более осмотрительно. Он не собирался приносить себя в жертву, как Грюнвальд. Таких жертв на его глазах было много. Еще в пору своей юности он услышал однажды от прислуги, старого русского солдата, простые слова «Плетью обуха не перебить». И запомнил их на всю жизнь. Они не раз спасали его, заставляя сначала думать, а потом принимать решение.
Грюнвальд вскоре уехал, а Ламсдорф еще долго ходил по душному кабинету, перебирая в памяти все, что было здесь сказано. С тревогой подумал: «А почему не приехал фон Краммер? Он был членом Госсовета и постоянным гостем либерального кружка императрицы Александры Федоровны. Именно фон Краммер настоял на этой встрече…»
Ламсдорф попытался было отогнать от себя эту мысль, однако она снова и снова возвращалась к нему, вселяя в потайные уголки его души непонятный страх. А впрочем, он знал, откуда он исходит. Его страх был порождением ненависти, которую Ламсдорф питал ко всему, что его окружало. Даже свою высокопоставленную должность он называл бесцветной канителью жалкой дипломатии. А упрочение русской государственности – ничтожным предприятием. Ему нравился Шиллер, и он старался смотреть на окружающее себя его глазами. И видел одну тоску и бестолковую суету ничтожнейшего народа, склонного к пьянству, обжорству и бессмысленным по своей жестокости бунтам.
С годами у него выработалось и окрепло брезгливое чувство и к своим коллегам.
Наблюдая за Николаем II, Ламсдорф не раз ловил себя на мысли, что ненавидит его. «Был бы самодержавец, а то так… – думал он. – И я перед ним обязан унижаться… Тысячу раз был прав мой мудрый предшественник Гирс, когда говорил, что Россию надо спасать от самой России…»
9
День 12 декабря в Зимнем дворце начался как обычно. В присутствии Фредерикса помощник начальника Главного Управления по делам местного хозяйства Крыжановский положил на стол государя папку с текстом манифеста. Через час Николай II должен был подписать манифест о даровании свобод.
Вскоре в Зимний прибыли великие князья Николай Николаевич, Владимир Александрович, Алексей Александрович и Михаил Александрович. Последним приехал Витте.
Стрелки на часах показывали 9 утра, а Николая II все не было.
– Да где же он? – первым возмутился великий князь Алексей Александрович.
За ночь он успел побывать на двух балах, потом его повезли еще на какую-то вечеринку, которая закончилась перед рассветом.
Алексей Александрович проснулся утром в чужой постели с какой-то девицей. Наспех собрался и уехал домой. Его с трудом разбудили слуги в восьмом часу утра, вылили на голову графин холодной воды, насухо вытерли, напоили горячим крепким чаем и посадили в теплую карету.
Прошло еще не менее получаса. Наконец появился растерянный министр двора Фредерикс и упавшим голосом объявил:
– Его величества нет в Зимнем…
– Как нет? – великий князь Николай Николаевич вскочил с кресла. – Ты что, шутишь?
Бедный Фредерикс только развел руками.
– А что говорит императрица, Александра Федоровна? – спросил Витте.
– Говорит уехал… Куда не знает…
– О, боже! – воскликнул великий князь Николай Николаевич. – Он что, с ума сошел?
Молчавший до сих пор великий князь Михаил Александрович резонно заметил:
– Скорее всего, он в Петергофе…
– Сбежал! – выдохнул великий князь Николай Николаевич. Схватил великого князя Михаила Александровича за рукав и потащил к двери. – Поехали в Петергоф!..
Михаил Александрович с трудом освободился от цепких пальцев сородича.
– Я только предполагаю, что он там…
– Фредерикс, узнай, где твой государь! – приказал Николай Николаевич. – И быстро! Одна нога здесь, другая там!
Фредерикс поклонился и вышел из приемной Николая II.
– Ну и гусь! – продолжил горячиться великий князь Николай Николаевич. – Надо же, удумал такое!.. Господи, прости душу мою грешную. Чем тебя прогневил Александр? Почему ты не дал ему дожить до того времени, когда дети его наберутся ума?..
Великий князь Алексей Александрович сморщился, словно от зубной боли.
– Ну хватит причитать!.. Я думаю так: коли он уехал и ничего никому не сказал, значит, не будет подписывать этот манифест.
– Как не будет? – у великого князя Николая Николаевича даже глаза округлились. – Он хочет, чтобы всех нас, как во Франции, отправили на гильотину?.. Ну, где этот старый черт?
Фредерикс появился, когда страсти вокруг предположений об отсутствии Николая II закипали до предела.
– Как вы и говорили, ваше сиятельство, – обратился министр двора к великому князю Михаилу Александровичу. – Его императорское величество находится в Петергофе…
Нервный шок, который испытывали великие князья, был настолько сильным, что даже Николай Николаевич лишился дара речи.
– Надо взять манифест и ехать к его величеству в Петергоф, – предложил Витте.
Великий князь Николай Николаевич устало махнул рукой.
– Пусть едет он, – и кивком головы указал на Михаила Александровича. – Он назначен правителем России… Вот пусть и правит…
– Надо ехать всем вместе, – сказал Витте. – Я полагаю, все гораздо серьезнее, чем нам тут кажется.
Витте поддержал великий князь Алексей Александрович.
– Действительно, Сергей Юльевич прав. Поехали вместе.
…Николая II великие князья нашли в домике на берегу Финского залива.
Замершие фонтаны, посветлевший парк и занесенные снегом причудливые статуи вдоль дорожек – все приводило в уныние.
Николай II сидел у камина и, задумавшись, неотрывно смотрел на огонь. Когда великие князья вошли в комнату, он даже вздрогнул.
– Фу-у-у!.. – сказал он. – Напугали до смерти.
– Это ты нас напугал до смерти! – огрызнулся великий князь Николай Николаевич. – Хотя бы слово кому сказал…
– Манифест я подписывать не стану, – спокойно, но решительно заявил Николай II. – Если бы был жив наш дорогой прародитель…
– Он бы высек тебя розгами! – оборвал Николая II великий князь Николай Николаевич и швырнул на письменный столик папку с манифестом. – Вот манифест – подписывай!
Николай II поднял на него холодные глаза.
– Я сказал, манифест подписывать не буду!
Великий князь Михаил Александрович подошел к Николаю II и положил руку на его вздрагивающее плечо.
– Я бы на твоем месте тоже не подписывал, – неожиданно проговорил он. – Однако положение сегодня у нас такое, что лучше подписать этот чертов манифест. Надо сманеврировать и выиграть время. Собраться с силами и в зародыше удушить всю эту смуту. Ты хоть это понимаешь?
Николай молча поднялся из кресла, и все с тайным облегчением вздохнули. Однако государь не подошел к столику. Он остановился у окна и вдруг сказал:
– Какая ненастная погода… Если бы не вы, я бы сейчас пошел ворон пострелять…
Великие князья переглянулись.
– Ты что, решил над нами поиздеваться? – заорал Николай Николаевич. Он схватил со столика папку и сунул ее в руки Николая II. – Подписывай! Мы не собираемся идти на эшафот из-за твоего упрямства!
Николай II швырнул папку на пол. Лицо его сначала побагровело, затем на лбу и щеках выступили бледные пятна.
– Манифест не получите!.. – крикнул он вдруг высоким голосом. – Через мой труп!..
Великий князь Михаил Александрович подошел к Николаю, взял его за плечи и повернул к себе лицом.
– Пойми ты!.. Это необходимо сделать сегодня. Завтра уже будет поздно…
Николай II освободился от рук великого князя и вернулся в кресло.
– Давайте ваш манифест…
Великий князь Михаил Александрович наклонился и, подняв с пола папку, подал Николаю II.
Тот открыл папку, достал текст манифеста и стал читать. На второй странице остановился и, подняв глаза на стоящего рядом великого князя Михаила Александровича, вдруг сказал:
– Ну как я могу это подписать? Допустить местные земства к разработке законов!.. Самая настоящая чушь! Кто эти люди? Далее читайте – введение свободы совести и свободы печати… Кто у нас издает газеты? Подпольщики и жиды! И вы хотите, чтобы я согласился с этим?.. Никогда! Все! – Николай II захлопнул папку и протянул ее великому князю Михаилу Александровичу. – Забирай!
Великий князь Николай Николаевич, теряя самообладание, неожиданно бросился к Николаю.
– Я тебя удушу и не посмотрю на то, что ты мой племянник! – взревел он.
Взбешенного великого князя с трудом оттащили от Николая II.
Спокойно сидевший до этого в углу великий князь Владимир Александрович первый раз за все время изрек:
– Он же сказал – через его труп. Давайте утопим его в заливе. Пусть думают, что сам утонул…
Николай нервно рассмеялся.
– Докатились сородичи… Ну, что ж, топите…
Алексей Александрович, тем временем отведя в сторону великого князя Николая Николаевича, шепнул ему в самое ухо:
– Пошлите за премьером Витте. Он знает, чем донять нашего упрямца.
…Витте приехал скоро. Картина, которую он увидел, потрясла его. Великие князья сидели по углам комнаты, словно дозорные.
Николай II грелся у камина. А великий князь Алексей Александрович преспокойно поглощал водку.
Завидев Витте, Николай II скупо усмехнулся.
– Подкрепление прибыло, – обронил он. – Ну-ну… Сергей Юльевич, а вы зачем здесь?
Витте слегка смутился, но тут же взял себя в руки. Он понимал, что именно сейчас решится его судьба. Или он убедит государя подписать манифест, или уедет отсюда никем…
– Ваше величество, – начал Витте, – я прекрасно понимаю ваше состояние. Но поймите и вы – здесь ваши единомышленники. От того, подпишите вы манифест или нет, будет зависеть судьба не только монархии, но и России… Нельзя ходить на ненадежном судне по открытому морю. Надо переждать грозу в гавани. Манифест – это передышка. Выждав в тихой гавани, вы сможете взять прежний курс. У вас снова будут развязаны руки.
Николай II медленно поднялся и заходил по комнате. Так прошло минуты две-три. Наконец он заговорил, на удивление, ровно и спокойно:
– Сергей Юльевич, я знаю, что для моего прародителя Александра III вы сделали больше, чем все здесь присутствующие вместе взятые. И для России вы сделали не меньше. При всем уважении к вам я скажу – нет! Нельзя отступать перед крамолой! На нее надо навалиться всем вместе с утроенной силой и стереть ее с лица земли русской огнем и мечом! Подписи моей под этой бумагой не будет!
Витте вдруг понял: Николая II не переубедить. Все кончено.
– Вам решать, ваше величество, – сказал он. – Только как все это объяснить миллиону бастующих по всей России? Бунтующим в деревнях крестьянам, чьи дети уже умирают с голода, помещикам, чьи усадьбы уже начали гореть от рук обезумевших от горя крестьян, и армии, которая в скором времени вернется из Маньчжурии? И если мы не сделаем сегодня им эти уступки, завтра они сольются воедино, и тогда Россия превратится в сплошное пожарище…
Витте умолк, и в комнате воцарилась тягостная тишина. Только было слышно, как в камине потрескивают сосновые поленья, да за дверью чьи-то неторопливые шаги.
Время тянулось так медленно, что казалось, оно остановилось. Сколько его прошло, никто не знал.
Наконец Николай II поднялся и снова заходил по комнате. Было заметно – его раздирают сомнения.
Николай вспомнил слова Вильгельма, который обещал в письме Александре Федоровне на крайний случай прислать в Петергоф эскадренный миноносец для вывоза из России ее семьи…
– Хорошо, – наконец проговорил он. – Давайте ваш манифест. Я подпишу. Только вы еще пожалеете об этом!..
