Читать книгу: «Заговор жрецов», страница 18
3
Встреча в Мукдене наместника Алексеева с генералом Куропаткиным состоялась 20 декабря. Хотя Николай II и призвал обе стороны к миру и согласованным действиям – отношения между Алексеевым и Главнокомандующим Маньчжурской армии по-прежнему оставались натянутыми.
Куропаткин не мог простить Алексееву его слова о том, что его, Куропаткина, следовало бы повесить. Алексеев, в свою очередь, считал, что во всех бедах, постигших Маньчжурскую армию, виноват только Куропаткин.
На день их встречи русско-японский фронт занимал причудливое положение: на востоке линия обороны войск Маньчжурской армии проходила по гористой местности. Центральный участок располагался под Шахэ, западное крыло фронта занимало плоскую равнину по реке Ляохэ и ее притоку Хунхэ.
Куропаткин с трудом добился встречи с наместником. Ему очень хотелось, глядя в глаза Алексееву, сказать, что если бы тот не вмешивался в дела Главнокомандующего армии, сражение на реке Шахэ в конце сентября было бы выиграно.
…Маньчжурская армия на то время имела в своем составе 200 тысяч человек, 760 орудий и 32 пулемета. Ей противостояла, по данным разведки, армия маршала Ойямы численностью в 170 тысяч человек при 550 орудиях.
Куропаткин и по сей день был уверен, что он принял правильное решение перейти в наступление, разделив свои войска на две группировки – восточную и западную.
На военном Совете было решено – главный удар нанести восточной группировкой войск в составе трех сибирских корпусов и одной казачьей дивизии.
Западная группировка под командованием генерала Дембовского в составе двух корпусов и одной казачьей дивизии должна была нанести вспомогательный удар и завершить дело.
Резерв, который Куропаткин подчинил себе, состоял из двух корпусов.
Куропаткин уже видел долгожданную победу. Он был уверен, что на этот раз маршал Ойяма не просто отступит, а обратится в бегство.
Около 3 часов по полудни 27 сентября на южном участке фронта между Большой Мандариновой дорогой и селением Тумынцзи неожиданно было обнаружено движение войск противника численностью около дивизии. Куропаткин приказал подпустить японцев поближе и огнем авангардов уничтожить противника. Так все и произошло. Артиллерия разметала японские колонны, а пулеметы довершили дело.
Начало было положено.
Японцы ответили разрозненным артиллерийским огнем, а с наступлением темноты отошли на свои позиции.
В этот же день на левом фланге фронта авангардные части успешно атаковали позиции японцев перед перевалом Чау-сан-лин и заставили японцев отойти к станции Янтай почти на десять верст.
Значительно продвинулись вперед и войска центрального участка фронта. Только на второй день маршал Ойяма, во всей видимости, понял, откуда исходит угроза его армии.
Основные бои в последующие дни завязались на направлении продвижения войск правого крыла Маньчжурской армии. Здесь на равнине вдоль Большой Мандариновой дороги к Ляояну маршал Ойяма был вынужден сосредоточить значительные силы, чтобы не допустить прорыва русских.
К исходу 28 сентября японцы предприняли попытку перейти в контрнаступление против правого крыла русской армии.
Куропаткин доложил об этом Алексееву. Тот приказал стянуть в этот район все что можно, в том числе и резерв, но не допустить прорыва японцев в направлении к Ляояну.
Куропаткин попытался убедить наместника, что представляется редкая возможность нанести удар на другом, более выгодном направлении силами второй группировки и резерва, однако Алексеев был непреклонен.
В результате бои стали носить позиционный характер на протяжении всей линии фронта в 70 километров и к исходу недели привели к полному истощению сил с обеих сторон.
О прорыве Куропаткин уже не мог и думать.
Алексеев тут же обвинил Куропаткина в безынициативности и пригрозил доложить об этом его императорскому величеству.
Затем Алексеев прислал свою комиссию для разбирательства и выявления причин неудачного сражения.
К приезду комиссии Куропаткин и сам уже во всем разобрался. Даже поверхностное знакомство с ходом боевых действий показало: не все было слаженно. Но когда Куропаткин узнал, что командир 10-го армейского корпуса в разгар боев без всяких на то причин приказал частям корпуса, занимавшим позиции на левом берегу реки Шахэ, отступить и даже не предупредил об этом своего соседа – командира 1-го армейского корпуса, поставив его по сути дела под удар японцев во фланг, он за малым не лишился дара речи. Первая мысль, которая тогда пришла Куропаткину в голову, была – отдать командира 10-го корпуса под суд военного трибунала. Однако за командира корпуса заступился Абазов.
На правом фланге Западного фронта тоже происходила сплошная чехарда. Командование 6-го армейского корпуса – генерал Штакельберга, получив приказ на наступление, долго не мог выяснить направление главного движения. В результате корпус больше топтался на месте, чем наступал.
Неустойчивость в боях проявили и части, укомплектованные из старших возрастов, призванных из запаса и поляков.
И все же Куропаткин считал, что сражение на реке Шахэ, даже с учетом почти 50-тысячной потери в личном составе, им выиграно. Японцы были вынуждены отойти от Мукдена на двадцать, а на левом фланге на 30 верст, что улучшило стратегическое положение всего фронта и дало выигрыш времени в три-четыре месяца.
…Разговор Куропаткина с Алексеевым был коротким и шел об итогах боев на Шахэ и о дальнейших планах.
– …Я бы просил вас, Евгений Иванович, – обратился Куропаткин уже в конце разговора к Алексееву, – ходатайствовать перед его императорским величеством в срочном порядке начать формирование в Европейской России резерва не менее чем в 100 тысяч запасных нижних чинов, из которого можно было пополнять наши потери. По моим сведениям, японцы уже приступили к формированию на своей территории новой армии, которая может быть доведена до 500 тысяч человек.
Алексеев согласился. Вел он себя сдержанно, однако всем своим видом подчеркивал свое превосходство над Куропаткиным, как наместник государя.
– Я доложу о вашей просьбе, – пообещал он. – Однако хочу предупредить вас, Алексей Николаевич, не стоит преувеличивать возможности Японии и не вводить тем самым государя в заблуждение. У нас с вами, – Алексеев это подчеркнул особо, – на сегодняшний день под ружьем достаточная армия, чтобы добиваться побед. Если же мы с вами будем командовать так, как это делают ваши доблестные генералы Штакельберг и другие, нам не помогут никакие резервы.
Напоминание Алексеевым о Штакельберге задело Куропаткина за живое, однако он сделал вид, что не расслышал упрека в словах наместника.
В это время в кабинет торопливо вошел начальник штаба армии генерал Сахаров и, извинившись перед наместником, подал Куропаткину телеграмму.
– Алексей Николаевич, Порт-Артур пал… – сказал он.
Алексеев и Куропаткин с недоумением переглянулись.
– Как пал? – переспросил Алексеев.
– Эта телеграмма от военного министра Сухомлинова, – пояснил генерал Сахаров. – 20 декабря генерал Стессель сдал Порт-Артур…
– Да он с ума сошел! – Алексеев вскочил с кресла и заходил по кабинету. – Ай-яй-яй! А мы-то его пожалели!..
Алексеев уже не говорил, а срывался на крик. Наконец, накричавшись, плюхнулся в кресло и обхватил голову руками.
Куропаткин сидел молча и раз за разом машинально перечитывал текст телеграммы военного министра.
Он не хотел верить в эту нелепость. Алексеев был уверен, что Порт-Артур даже в полной осаде мог продержаться не один месяц.
Наконец Алексеев пришел в себя. Подняв глаза на Куропаткина, тихо сказал.
– Теперь армия Ноги, надо полагать, высвободится. Возникает вопрос: куда она двинется? На Владивосток и Южно-Уссурийский край? Или сюда на усиление армии Ойямы?
Куропаткин был потрясен этим сообщением не меньше Алексеева. О том, что армия Ноги может теперь двинуться на соединение с армией маршала Ойямы, он подумал сразу. Это был бы самый худший вариант из всех возможных…
4
О том, что произошло в Маньчжурии с 12 по 17 января, Алексеев узнал, будучи уже во Владивостоке.
…12 января 2-я маньчжурская армия под командованием генерала Гриппенберга перешла в наступление на западной равнине, охватывая левое крыло армии Ноги.
Основной бой разгорелся под Санделу в двадцатиградусный мороз и продолжался 4 дня. На 5-й день японцы дрогнули и начали отступать, оголяя левый фланг своей армии.
Несмотря на ощутимые потери, которые к исходу 5-го дня боев составляли около 12 тысяч человек, генерал Гриппенберг отдал приказ на преследование отступающего противника. И почти одновременно пришел приказ Куропаткина прекратить наступление и занять свои исходные позиции.
Гриппенберг связался с Куропаткиным и объяснил ему, что складывается выгодная стратегическая ситуация, которую нельзя не использовать. Открылся левый фланг армии Ноги, и командиры и солдаты рвутся в бой. Однако Куропаткин был тверд в своем решении.
Гриппенберг был вынужден отдать приказ на прекращение наступления.
Обвинив публично Куропаткина в трусости и в том, что он спас японцев, Гриппенберг направил рапорт на имя его величества с просьбой освободить его от командования 2-й армии по состоянию здоровья.
На телеграфный запрос Николая II с требованием сообщить ему всю правду генерал Гриппенберг ответил, что с Куропаткиным никакая победа невозможна.
Император потребовал приезда в Петербург генерала Гриппенберга с докладом о случившемся.
Алексеев был потрясен поведением Куропаткина. Однако обращаться к Николаю II о снятии его с должности Главкома не стал, хотя и желал всей душой.
…Инспекционный приезд Алексеева во Владивосток совпал с еще одними трагическими событиями 9 января в Петербурге, где неизвестно по чьему приказу были расстреляны тысячи рабочих, которые шли к Зимнему дворцу, чтобы вручить государю свои экономические и политические требования.
О подробностях трагедии 9 января Алексееву доложил исполняющий обязанности командующего Тихоокеанским флотом контр-адмирал Иессен в первый же день прибытия Алексеева в город.
По словам Иессена все началось 21 декабря, когда в столице стало известно из газет о сдаче Порт-Артура. На следующий день Петербург был похож на встревоженный улей. 29 числа забастовал Путиловский завод, 5 января бастовали уже все петербуржские заводы.
…6 января стал роковым днем. Во время водосвятения на Неве перед Зимним из орудий батареи, производящей салют холостыми снарядами, одно орудие выстрелило картечью в сторону дворца. Никто во дворце не пострадал. Было только выбито много стекол в окнах, да ранен один из городовых. Зато сразу полетел слух: совершено покушение на Николая II.
…8 января стало известно, что на 9 января готовится поход рабочих к Зимнему.
Градоначальник Петербурга Фуллон заверил министра внутренних дел, что похода не будет, что он встретится с одним из организаторов похода священником деревни при пересыльной тюрьме Георгием Гапоном и все уладит. Однако не только не уладил. Уже потом стало известно, что при встрече с Гапоном Фуллон сказал: «Я не против, если ваши рабочие одержат верх над капиталистами».
– …Ну, а все остальное уже достаточно описали газеты, – сказал Иессен. – Стрелять по рабочим начали, когда они подошли к обводному каналу…
Алексеев выслушав контр-адмирала Иессена, подавленно спросил:
– Как император отнесся к этому случаю?..
Контр-адмирал Иессен ответил не сразу. Было заметно, что он колеблется.
– Как мне передали, его величество назвал 9 января прискорбным днем для России, но не позорным для монархии…
– Я так не думаю, – произнес Алексеев. – Сдача Стесселем Порт-Артура, наши неудачи в Маньчжурии послужили причиной этого события. А расстрел – это роковая ошибка. Она дорого нам обойдется. Вспомните мои слова. Что же касается Порт-Артура – это не только военное поражение. Это значительно больше. По Порт-Артуру я уже кое в чем разобрался. Стессель не имел права отправлять государю телеграмму, в которой сообщил, что в крепости цинга и прочие болезни, нет людей и оружия. Все это вранье! По моим данным, в крепости оставалось около 40 тысяч солдат и офицеров. Не было острой нужды в хлебе, сухарях, муке. Для убоя на мясо держали почти 3 тысячи лошадей! С Порт-Артуром мы ославились на весь мир! Мне рассказали, как солдаты, матросы и офицеры, несмотря на приказ Стесселя сохранить все в целости, приводили в негодность вооружение, не желая оставлять его в качестве трофея японцам, топили винтовки, взрывали склады со снарядами…
Контр-адмирал Иессен сочувствующе вздохнул.
– Я в курсе дела, Евгений Иванович. И как и вы уверен, что ситуация в Порт-Артуре не была безнадежной. В ночь с 21 на 22 декабря команда отремонтированного миноносца «Статный» взяла на борт корабельные и полковые знамена, секретные документы и все, что представляло ценность для армии и флота, и вышло во Владивосток. Вопреки всем опасениям «Статный» и сопровождающие его еще три миноносца без особых усилий прорвали блокаду гавани Порт-Артура и вышли в море. Японцы даже не решились их преследовать… – Контр-адмирал Иессен умолк, прошел к окну и, отодвинув чуть в сторону тяжелую штору, некоторое время смотрел на бухту, закрытую с моря серой пеленой не то тумана, не то низкой облачностью.
– …Говорят, на все божья воля… – задумчиво произнес он. – Только не понятно тогда, зачем ему такие жертвы?.. За 156 дней войны из 11 тысяч моряков флота и береговых частей ему отдали душу почти 3 тысячи человек. Еще 4 тысячи стали калеками…
Алексеев с недоумением взглянул на Иессена. Он только сейчас, вдруг, подумал, что сам никогда не задумывался, сколько приносится в жертву человеческих жизней. Он был уверен: идут, как на любой войне, вполне естественные потери. Жалостливых война не любит. Жалость на войне – это балласт, с которым можно уйти на дно…
Алексеев почувствовал, что в душе у него произошел какой-то надлом. Сначала он хотел убедить себя, что устал. Бессонные ночи, неудачи на фронтах, переживание за свои и чужие промахи, постоянные укоры государя и, наконец, отъезд командующего 2-ой маньчжурской армии генерала Гриппенберга на доклад к государю из-за спора с Куропаткиным – все, вдруг, слилось воедино и превратилось в ожидание самого худшего.
Подходя к своему вагону, Алексеев обратил внимание на то, что охраны возле поезда стало больше, чем утром. Хотел спросить у коменданта поезда зачем, но передумал. «Им виднее», – решил он.
В вагоне ему подали чай с бутербродом из красной икры и газеты.
Алексеев взял одну из них. Это была местная «Новости Приморья». Страницы газеты пестрили броскими заголовками. Ссылаясь на столичные газеты, «Новости Приморья» напечатала материал, в котором безымянный автор горячо призывал защитить Финляндию, Польшу и изнывающее еврейское население России от произвола властей.
Рядом помещалась статья корреспондента газеты, в которой тот сообщал, что лично сам слышал признание эсера Савинкова в получении членом финской партии активного сопротивления Конни Зиллиакусом миллиона долларов из США на создание в России, Польше и Финляндии боевых организаций.
На последней странице газета сообщала о реакции Европейских стран на события 9 января. Если верить газете, то Европейские страны были уверены в грядущей революции в России. А Франция даже отказала новому министру финансов Коковцеву размещать у себя русский заем.
На глаза Алексееву попалось короткое сообщение о назначении его императорским величеством нового министра внутренних дел. Им стал Булыгин, о котором Алексеев знал понаслышке.
Газета также сообщала, что по совету нового министра внутренних дел Булыгина государь подписал Указ, в котором объявлялось всем русским людям и организациям об их праве сообщать государю свои предложения о желательных реформах государственного устройства.
Алексеев еще раз перечитал последние строки.
«Чертовщина какая-то, – подумал он. – Или еще хуже – провокация!.. За что же тогда отправлен в отставку князь Святополк-Мирский?..»
Отложив газету в сторону, Алексеев хотел было попить чай, но передумал. Снова взял газету и пересмотрел ее, надеясь найти хотя бы что-нибудь о Порт-Артуре или о событиях в Маньчжурии, однако не нашел.
Алексеев швырнул в сердцах газету на пол, позвал адъютанта и приказал убрать чай.
– А это, ваше высокопревосходительство? – спросил адъютант и указал на валяющуюся на полу газету.
– И это тоже, – сказал Алексеев. – И больше мне не носите никаких газет!..
5
Конец января выдался холодным. Снежные метели сменились морозами, реки, окованные льдом, затихли и, казалось, уснули, как и сопки, окружающие Мукден.
От постоянных холодов город продрог и съежился, заваленный толстым снежным покровом.
…В 10 часов утра к Куропаткину зашел начальник разведотдела полковник Пневский. Поступающие за последнее время донесения от командующих армиями генерала Линевича, барона Каульбарса и барона Бильдерлинга, допросы пленных позволяли сделать вывод: идет постоянное пополнение японских войск свежими силами.
Не изменилось и количество японских дивизий. По-прежнему их оставалось 12, с учетом 7-й и 8-й полевых дивизий, прибывших на фронт в середине января.
Куропаткин в это время стоял у окна и задумчиво смотрел на заснеженную улицу.
– Любуетесь зимой, Алексей Николаевич? – спросил Пневский.
– Да нет, Василий Кондратьевич, – ответил, не оборачиваясь, Куропаткин. – Размышляю…
– О чем, если не секрет? – чуть заметно улыбнувшись, поинтересовался начальник разведотдела.
Куропаткин отошел от окна и жестом руки предложил полковнику Пневскому присесть.
– Какие от вас, дорогой Василий Кондратьевич, можно скрыть секреты? Это у вас секреты.
Пневский пожал плечами.
– Служба такая, ваше высокопревосходительство. – Пневский раскрыл объемную папку с грифом «Секретно». – Я могу докладывать, Алексей Николаевич? – и выждав мгновенье, продолжил: – По агентурным данным и из показаний пленных доподлинно установлено на сегодняшний день, что японское командование продолжает скрытно наращивать силы против всех трех наших армий. Только на прошедшей недели в тылу армии Ноги появились резервные полки 11 японской бригады. Готовится к переброске в Маньчжурию 9-я стрелковая дивизия, которая находится сейчас на острове Хоккайдо и предназначалась ранее для действий против Порт-Артура. – Полковник Пневский сделал паузу, однако Куропаткин легким кивком головы предложил ему продолжить доклад.
– …Значительная часть резервных полков, обнаруженных нашими агентами, и со слов пленных, состоят из двух батальонов. А отдельные полки состоят даже из одного батальона. Это свидетельствует, скорее всего, о том, что и у них с резервами становится все труднее.
– Или наоборот, Василий Кондратьевич. О задумке японского командования пополнять резервные полки уже на месте, – предположил Куропаткин.
– Не думаю, Алексей Николаевич, – возразил полковник Пневский. – Резервные части сегодня формируются у них из пожилых возрастов, старыми солдатами…
– Я видел, как дерутся эти старые солдаты… Нам бы так драться… – заметил Куропаткин и тут же спросил: – Что еще?
– Сегодня утром я получил агентурное донесение с материка, – продолжил полковник Пневский. – Японское руководство приняло решение приступить к формированию 5-й армии. Формирование ее поручено бывшему командиру 10-й стрелковой дивизии генералу Кавамуро. Центрами формирования назначены Токио, Осака и Хиросима. Призывают всех подряд.
Куропаткин усмехнулся в бороду.
– У них же не хватает офицеров!
– Алексей Николаевич, вы забыли, что дело имеете с самураями, – напомнил полковник Пневский. – Для укомплектования новой армии офицерами низшего звена они еще в декабре прошлого года произвели в подпоручики около тысячи унтер-офицеров. Ну а старшего офицерского состава у них в штабах хватит.
– Черт бы их побрал, – ругнулся в сердцах Куропаткин. – Тут и в самом деле есть над чем задуматься…
– Вот тут вы, Алексей Николаевич, правы, – сказал полковник Пневский. Закрыл папку и положил ее на стол Куропаткину. – По непроверенным еще данным японское командование, исходя из опыта боев, решило увеличить число кавалерийских полков и закупает в Америке 8 тысяч лошадей. Готовить новые кавполки будут инструктора из Германии, – добавил он.
…Используя затишье на фронте, на следующий день Куропаткин и вызвал в Мукден командующих армиями на совещание, которое поручил провести своему начальнику штаба генерал-лейтенанту Сахарову. Самому Куропаткину на этом совещании захотелось побыть в роли мирового судьи.
Когда все собрались в кабинете Куропаткина, он встал со своего места за столом и неожиданно для всех предложил занять его генералу Сахарову.
На немой вопрос начальника штаба ответил:
– Садитесь и ведите совещание. Я здесь присутствую на равных со всеми.
Генерал Сахаров смущенно пожал плечами, однако сел за стол Куропаткина, успев уловить на себе насмешливый взгляд командующего 1-й армии генерала Линевича.
– Ваше высокопревосходительство, господа, – начал генерал Сахаров, – стратегическое расположение войск противника на сегодняшний день осталось без изменения, если не считать прибытие в район южнее Эрдагоу японской гвардейской дивизии. Наблюдается некоторое усиление войск неприятеля против частей 1-й армии в Цзянчанском районе, а также на реке Шахэ и в районе Сяосыра. На фронте против 3-й армии перемен нет…
– Не обнаружено, – поправил Сахарова командующий 3-й армии барон Бильдерлинг.
– Александр Александрович, – вмешался Куропаткин, – пожалуйста, не мешайте. Все замечания в конце совещания.
Барон Бильдерлинг слегка побагровел, однако промолчал.
– Продолжайте, генерал Сахаров, – сказал Куропаткин.
– …На фронте против 3-й армии перемен не обнаружено, – исправился начальник штаба. – Против войск 2-й армии значительных перемен также не обнаружено. Заслуживают внимания показания пленного подпоручика 13-го японского ковполка, опрошенного здесь в штабе. Пленный сообщил, что ожидается подход резервной дивизии в район южнее Сандэлу, где у них размещена 5-я стрелковая дивизия. Подтвердили это и пленные из 11-го и 41-го полков. На протяжении текущей недели наши разъезды захватили несколько пленных из 8-й дивизии. Пленные утверждают, что дивизия в ближайшее время будет включена в состав войск, противостоящих нашей 3-й армии. Отсюда можно сделать вывод: противник уже разобрался в обстановке после сражения на реке Шахэ и настойчиво усиливает свой левый фланг.
Нашим разведотделом получены агентурные данные об усилении японских войск в северной Корее и высадке японского десанта в Гензане и Цинампо. Надо полагать, это связано, скорее всего, с их опасением приближения к району боевых действий 2-й балтийской эскадры. Относительно общих планов японского командования сведения противоречивы, – продолжил генерал Сахаров. – По одним данным неприятель готовится к наступлению в районе Никольска-Посьета. По другим – приступили к выполнению ряда мероприятий, носящих оборонительный характер. У меня все, Алексей Николаевич, – закончил доклад Сахаров.
– Вопросы есть? – спросил генерал Куропаткин и выжидательно посмотрел на командующих.
– Есть, – сказал с места Линевич. – Как понять информацию о том, что на позиции в районе Шахэ и под Ляояном японцы днем и ночью подвозят боеприпасы и усиливают свои подразделения за счет резерва?
– Все происходящее там понять не трудно, – ответил Сахаров. – С названных вами позиций противник может как наступать, так и вести активную оборону…
– Вопросы еще есть к начальнику штаба? – снова спросил Куропаткин, встал и прошел к своему столу. – Вопросов нет. Тогда у меня будет вопрос ко всем. Какой бы план боевых действий вы составили, будучи на месте японского командования? Александр Васильевич, – обратился Куропаткин к командующему 2-й армии барону Каульбареу, – начнем с вас.
Барон Каульбареу грузно поднялся с места.
– Я бы в такой ситуации или направил свои усилия на Владивосток, или атаковал бы левый фланг нашего фронта. Объяснить почему?
– Не надо, Александр Васильевич, нам и так все ясно, – ответил Куропаткин. – Следующий вопрос. Представляется ли нам более выгодным перейти в наступление теперь же, и таким образом расстроить планы генерала Ойямы, или оставаться по-прежнему в обороне, атаковав его в разных местах?.. Прошу вас, Николай Петрович…
Вопрос был адресован генералу Линевичу.
Вместо ответа на вопрос Куропаткина, генерал Линевич заявил:
– Алексей Николаевич, пока еще остается возможность, нужно атаковать противника на правом фланге с одновременным нанесением удара по центральному участку фронта. В случае успеха мы получаем, таким образом, возможность соединить оба удара и угрожать тылам армии Ойямы на всю их глубину.
Куропаткин хмыкнул, качнул головой.
– Николай Петрович, это слишком рискованный план. Мы этого себе не можем позволить без наличия у нас мощного резерва, – не согласился он с мнением Линевича.
– Алексей Николаевич, вы правы в отношении риска. Действительно, риск есть. И он будет присутствовать всегда. Зато мы могли бы закрепиться на хорошо оборудованных японских позициях, – продолжал настаивать на своем генерал Линевич.
Упорство командующего 1-й армией Куропаткину явно не понравилось. Однако Линевича неожиданно поддержал командующий 3-й армии барон Бильдерлинг.
– Алексей Николаевич, вы меня извините, но я тоже согласен с мнением генерала Линевича о нанесении одновременного удара по его правому флангу неприятеля и в центре форта.
Куропаткин перевел взгляд на генерала Линевича.
– Николай Петрович, у вас действительно есть уверенность в предложенном вами плане? – спросил он. – А у меня нет такой уверенности! Барон Каульбарс, а вы почему молчите? – вдруг обратился Куропаткин к командующему 2-й армией.
– Я слушаю, Алексей Николаевич…
– Ну а что вы думаете? Поделитесь с нами своими соображениями.
Барон Каульбарс нехотя встал.
– Господа, исходя из доклада начальника штаба генерала Сахарова, я, полагаю, что для нас наиболее выгодным было бы, пользуясь еще пока благоприятным для наступательных операций временем года, теперь же перейти в энергичное наступление против армии Ойямы, не дожидаясь идущих из европейской России подкреплений. Эти подкрепления уравновешиваются, как мы уже слышали здесь, активными действиями противника по наращиванию своих сил. – Барон Каульбарс обернулся к генералу Сахарову. – Вы, помнится, мне говорили, что февраль в Маньчжурии отличается большими снегами. Таяние их начнется в конце марта, начале апреля. За это время японцы выставят против нас миллионную армию! Что касается вопроса о направлении главного удара, – продолжил он, сделав паузу, – я полагаю, это правый фланг армии Ойямы. От него отходят пути на Корею и успешный удар отрезал бы Ойяму от его основных баз. Удар в центре фронта, на мой взгляд, приведет к лобовой атаке и даже при успехе потребуется много жертв при малом результате. Японцы просто отойдут при необходимости к Ляоянским укреплениям и здесь нас остановят.
Куропаткин задумался. Доводы Каульбарса были весомые.
– Хорошо, – наконец, сказал он. – В ближайшее время я разошлю вам циркулярное письмо и попрошу вас в течение трех-четырех дней мне ответить. Я хочу в письменном виде знать ваше мнение.
