Худшие опасения Витте подтвердились. По своим каналам он уже на следующий день узнал о таких подробностях, связанных с проведением парижской конференции, о которых, по всей видимости, не знал князь Святополк-Мирский.
Японцы явно приложили руки к организации этой конференции. Полковник Акаси, находясь за кулисами событий, через своего подопечного финна Конни Зиллиакуса замыслил собрать в единый кулак всех противников Николая II и прежде всего финских и польских социалистов. А когда выяснилось, что и в самой России не все благополучно, Акаси предложил Зиллиакусу собрать в Париже и представителей самых влиятельных политических сил России. Зиллиакус согласился. В ходе переговоров Зиллиакуса с лидерами русских оппозиционных движений произошел раскол. Социал-демократы во главе с Плехановым, социал-революционеры и две еврейские партии Бунда отказались ехать в Париж только потому, что во Францию въезд Плеханову был запрещен правительством страны.
Зиллиакус встретился с Акаси и доложил ему о расколе среди русских социалистов. Тот сразу потерял интерес к этой встречt в Париже, считая, что тратить деньги на одних либералов нет смысла. И все же Зиллиакус убедил Акаси в необходимости такой встречи.
Акаси согласился, особенно когда узнал, что значительная часть денег на подготовку встречи уже растрачена.
Все это Витте стало известно от французского посла, у которого были тесные связи с разведслужбой Франции.
В конце следующего дня Витте назначил встречу князю Святополку-Мирскому и обо всем ему рассказал.
Тот не удивился. С минуту сидел, молча, мрачный, как туча.
– …У меня были кое-какие и свои догадки, – наконец, произнес он. – Но я не мог предположить, что японцы и тут откроют против нас еще один фронт.
– Вы о чем, князь? – не понял его Витте.
– Сегодня я приглашал к себе представителей земского съезда, который они намерены провести в столице в первых числах ноября. Попросил показать программу съезда. Ничего крамольного не нашел. Поехал к государю с предложением разрешить проведение съезда. На мою беду, у государя в это время находился великий князь Михаил Александрович. По-моему после подписания манифеста его величеством великий князь Михаил Александрович не покидает кабинет государя с утра до вечера.
– Боится пропустить миг, с которого станет правителем России? – пошутил Витте.
Князь Святополк-Мирский грустно усмехнулся.
– Вы это хорошо сказали, – заметил он. – Так вот, когда я высказал просьбу государю не отклонять прошение земств на проведение съезда, великий князь Михаил Александрович, не поверите мне, чуть не задохнулся от злобы. Он кричал, бегал по кабинету… Я опасался, что он бросится на меня с кулаками.
– А что его величество? – нетерпеливо спросил Витте. Он мысленно представил, как все это происходило, зная характер великого князя Михаила Александровича.
– Молчал, словно его и не было в кабинете! Потом поинтересовался, сколько избрано делегатов, кто избран, где намерены земства проводить съезд и… сказал, что я свободен. Сергей Юльевич, как бы вы оценили все это?
Витте пожал плечами.
– Наверное, как согласие…
– Я тоже так расценил. И когда ко мне снова приехали представители земств, я сказал им: что съезд они могут проводить. Через час мне передали из Зимнего: государь требует отложить проведение съезда на 3—4 месяца, полагая, что этот съезд будет на руку оппозиционистам и наиболее организованным левым силам. Мне за малым дурно не стало…
– Не мудрено, – покачал головой Витте, в душе сочувствуя князю.
– Но и это еще не все, – продолжил князь. – Через два часа снова приказ из Зимнего: за 3—4 месяца провести новые губернские земские собрания и выбрать уполномоченных земств, лояльных государю! Мне ничего не оставалось, как снова пригласить к себе представителей земств, передать им отказ государя на проведение съезда и заверить их, что я буду смотреть сквозь пальцы, если такой съезд все же пройдет, но нелегально…
– Вы с ума сошли, князь! – не сдержался Витте. Поступок князя Святополка-Мирского грозил ему полной отставкой, если не хуже.
– И как они отреагировали? – поинтересовался Витте.
– Представьте себе, Сергей Юльевич, никак! – ответил князь. – Молча поднялись и ушли. А на следующий день в Москве состоялось собрание земской конституционной группы, которая объявила, что позиция Николая II развязывает им руки и съезд они вправе считать законным.
– И вы, князь, в этой пренеприятной, мягко выражаясь, истории оказываетесь крайним. Не так ли? – спросил Витте.
Князь Святополк-Мирский тяжко вздохнул.
– Пока не знаю, – ответил он. – Дважды просил уже сегодня государя принять меня и оба раза получал отказ.
…6 ноября Витте доложили, что в Петербурге начал работать съезд представителей земств. По данным жандармского управления в столицу прибыло около сотни делегатов. Однако где проходил съезд, никто не знал.
Витте воспринял эту новость с мрачным предчувствием надвигающейся беды.
«Значит, у них будут, действительно, развязаны руки», – подумал он.
…8 ноября в нескольких столичных газетах появилось заявление делегата съезда графа Стенбока-Фермора и председателя петербуржской управы Маркова с протестом по поводу нелегального положения съезда.
9 ноября Витте через князя Святополка-Мирского получил копию резолюции съезда представителей земств. В ней требовалось отмена чрезвычайных положений, прекращение административных репрессий со стороны высшей власти, политическая амнистия заключенным, равенство прав без различия сословий, расширение прав земств, национальное самоопределение и свобода вероисповедания.
Только по одному пункту голоса представителей земств разошлись: за ограничение царской власти проголосовало 60 делегатов, против 38.
Прочитав резолюцию, Витте почувствовал себя так, как будто проглотил жменю горячих углей.
На следующий день он был приглашен к Николаю. В приемной императора Витте увидел князя Святополка-Мирского и его заместителя генерала Дурново.
«Все, – решил про себя Витте. – Это смена караула…»
Когда они вошли в кабинет, Николай, не ответив на их приветствие, мрачно сказал:
– Поздравляю вас, господа. С вашего согласия на волю выпущена конституционная политическая программа. Вы допустили непростительную ошибку. Я крайне вами недоволен. Однако не думайте, что вы останетесь в стороне. Ваше прошение, князь, об отставке я не принял, – обратился он к Святополку-Мирскому. – Сами натворили… – Николай почему-то перевел взгляд на Витте, – сами и будете исправлять…
Витте ждал, что государь начнет упрекать и его, тот продолжил допекать князя Святополка-Мирского. Затем обратился к стоящему по стойке смирно генералу Дурново.
– Вам лично я поручаю организовать наблюдение за сходами, банкетами, собраниями студентов и всех прочих. Знать, что там происходит, докладывать мне.
Николай II уже заметно успокоился. Стал говорить тише и ровным голосом.
Наконец, повернувшись к Витте, сказал:
– …Сергей Юльевич, прошу вас сделать все возможное и невозможное, но не допустить, чтобы земские собрания присоединились к резолюции съезда. Я думаю, вы представляете, что это будет обозначать и чем может кончиться. – Николай II подошел к столу и взял с него листок бумаги. – Эту телеграмму сегодня прислал мне Черниговский предводитель дворянства с требованием земского собрания о конституционных переменах. Неслыханная дерзость и бестактность!.. – Николай II снова занервничал и стал ходить по кабинету. – Заниматься вопросами государственного управления – не дело земских собраний!.. Такого никогда не было и не будет!.. – некоторое время помолчал, затем произнес усталым голосом: – Все свободны. А генерала Дурново прошу задержаться.
Когда за Витте и князем Святополком-Мирским закрылась дверь, Николай почти вплотную подошел к перепуганному Дурново и жестко произнес:
– С сегодняшнего дня делами Дубровина и его «Союзом русского народа» будете заниматься лично вы. И боже упаси, если хоть один волос упадет с головы Дубровина…
…За обедом Николай II сказал императрице Александре Федоровне, откровенно любуясь ею:
– А ты стала еще лучше. Женщина, наверное, чем больше рожает, тем краше становится.
Александра Федоровна в ответ слегка зарделась. Слова супруга были ей приятны, тем более сейчас, когда она всерьез опасалась, что после рождения сына потеряет внешнюю привлекательность.
– Я очень рада, – ответила она, – что до сих пор ты меня не разлюбил.
– А почему я должен тебя разлюбить? – немного удивленно спросил Николай II.
Александра Федоровна улыбнулась и загадочно ответила.
– Всякое случается… Вон сколько дел навалилось. И все больше неприятные. Ты уж прости меня за то, что я тебе напомнила об этом.
Николай II небрежно махнул рукой.
– Неприятности, милая, всегда были и будут… Как Алексей? – спросил он о сыне. – Он какой-то бледненький у нас.
– Это тебе кажется, – успокоила Александра Федоровна супруга. – Все хорошо…
Николай II мельком глянул на часы. Было половина второго. Он поднялся из-за стола, подошел к Александре Федоровне и обнял ее за плечи.
– Извините, матушка, – шутливым тоном продолжил он. – Но мне пора. Через полчаса ко мне с докладом должен приехать генерал Дурново. Посему разрешите, сударыня, откланяться.
Императрица слегка удивленно посмотрела на него.
– Ты же после обеда хотел ворон пострелять…
– Пусть пока полетают, – усмехнулся Николай II. – Есть дела поважнее.
…Генерал Дурново появился в кабинете Николая II минута в минуту. Почти строевым шагом прошел к столу, за которым сидел государь. Хотел было вскинуть руку, но вовремя вспомнил, что он без головного убора.
– Генерал Дурново, ваше императорское величество! – доложил он.
– Вижу, что не Святополк-Мирский, – ответил Николай II. – Присаживайтесь, генерал. Слушаю вас. Только кратко и самое главное, – попросил он.
Генерал Дурново опустился в кресло. Потом встал.
– Разрешите, ваше императорское величество, докладывать стоя.
Николай II глянул на него снизу вверх и усмехнулся.
– Как хотите.
– Слушаюсь, ваше величество. В Петербурге и Москве на днях появились две новые подпольные газеты с названиями «Наша жизнь» – ее издают социалисты, и «Сын Отечества». Чистой воды народническая…
– Редакции обнаружили? – спросил Николай II.
– Пока нет, ваше величество.
– Плохо, генерал Дурново. Надо найти и закрыть. Организаторов арестовать! Не хватало нам еще этих газет!.. Что еще?
Генерал Дурново замялся. Его вдруг охватил страх от одной мысли о том, что он намеревался сказать.
– …Ваше императорское величество, в Париже 9 ноября прошла конференция социалистов и прочих…
– Я это уже знаю из парижских, лондонских, берлинских и наших газет, – прервал генерала Дурново Николай II.
– Ваше императорское величество, дело в том, что в конференции приняли участие князь Павел Долгорукий-Рюрикович и граф Гейден…
Генерал Дурново умолк, видя, как бледность вдруг покрыла лоб и щеки Николая II.
– Этого и надо было ожидать, – медленно проговорил Николай II, поднимаясь из-за стола. Он прошел по кабинету, затем остановился перед генералом Дурново. – Насчет князя Павла и графа Гейдена точно? – почему-то уточнил он.
– Так точно, ваше величество. У меня достоверная информация от нашего агента на конференции! – выпалил генерал Дурново одним духом.
Николай II подошел к столу и, сев в кресло, бессильно откинулся на спинку. Прошло томительных для генерала Дурново несколько минут, которые показались ему вечностью. Наконец спросил:
– Ваш агент ничего не перепутал?
– Никак нет, ваше императорское величие, – выдохнул снова генерал Дурново. – Более того, он донес, что организатор этой конференции некий финский революционер Зиллиакус на средства, выделенные японской разведкой, начал приобретать в большом количестве оружие и взрывчатку. В частности в подвале одного лондонского магазина устроен склад. Там уже хранится 16 тысяч ружей, 3 тонны бомб, 300 пистолетов и 3 миллиона патронов. Куплены два парохода «Сесиль» и «Сиен» для переправки оружия и бомб в наши балтийские порты. Агент сообщил, что ружья и бомбы закуплены в Гамбурге, браунинги – в Америке…
Николай II по-прежнему сидел в кресле, откинувшись на спинку, чувствуя, как в душе расползается холодок, от которого становилось не по себе.
– У вас все? – с трудом взяв себя в руки, спросил он у Дурново.
– Все, ваше величество, – ответил тот и стал по стойке смирно.
– Идите…
…Часом позже в Зимний приехали великие князья Михаил Александрович и Владимир Александрович.
– А мы с Невского из мастерской Трубецкого, – сообщил с порога великий князь Владимир Александрович. – Я же тебе говорил, что этот Трубецкой лепит карикатуру на покойного прародителя!
Николай II перевел тяжелый взгляд на Михаила Александровича.
– И ты так думаешь? – спросил он, стараясь унять вдруг вспыхнувший гнев на великого князя Владимира Александровича.
Тот равнодушно пожал плечами.
– Трубецкой уверяет, что именно так видит Александра III, – произнес он. – Видит так, пусть делает.
Великий князь Владимир Александрович чертыхнулся.
– Господи! Прости мою душу грешную! – взмолился он. – Ну почему ты мне в сородичи таких дураков послал?
– Хватит паясничать! – резко оборвал великого князя Николай. – Ты бы больше о державе думал!.. А тебе скульптура не нравится… Матушке-императрице понравилась. На этом и закончим разговоры.
На удивление, на этот раз великий князь Владимир Александрович сразу остыл и уже миролюбиво попросил:
– Прикажи принести водочки и щучьей икорки. Проголодались мы оба.
Вскоре великие князья уехали, оставив Николая II в подавленном настроении. Что-то не ладилось у него в отношениях со всеми. Он стал замечать за собой излишнюю подозрительность даже к близким. Стали сдавать нервы. Вчера накричал на военного министра Сухомлинова, когда тот пришел с докладом о положении дел на Дальнем Востоке.
…Первый штурм, который японцы провели 6 и 7 сентября, не принес им каких-либо результатов. И у Николая появилась надежда, что японцы все же обломают себе зубы о стены Порт-Артура.
Второй штурм 17 октября был явно подготовлен ко дню рождения императрицы Японии Мутсухито, однако императрица осталась без подарка. Порт-Артур стоял.
Николай понимал, что время работает против японцев. Вторая балтийская эскадра уже была в пути к Порт-Артуру. Увеличилась пропускная способность КВЖД до восьми пар составов в сутки, росла численность Маньчжурской армии генерала Куропаткина. Да и в самом Порт-Артуре по-прежнему находились значительные силы, достаточные запасы продовольствия и военного снаряжения.
Третий штурм крепости 13 ноября, по донесению генерала Алексеева, стоил японцам 22 тысяч жизней.
Сухомлинов и Алексеев заверили его, что после таких потерь японцы уже не смогут взять Порт-Артур.
И вдруг как гром с ясного неба. Сухомлинов доложил, что в результате очередного четвертого штурма 22 ноября японцы захватили ключевую над Порт-Артуром высоту 203 и ряд других важных позиций.
Теперь, вспоминая это, Николай II терялся в догадках. Он не мог понять, почему все это обрушилось именно на него? Были войны и при Екатерине и Павле, Александре I и Александре II. Случались заговоры, но таких военных неудач, такого вольнодумия, разгула смуты по всей империи со времен крестьянских восстаний Степки Разина и Емельяна Пугачева, по его мнению, не было.
«Прогневил я бога, – подумал Николай II. – Очень прогневил. Надо теперь молиться и искать спасения душе своей грешной. И опереться не на кого… Вокруг одни льстецы, наушники, да бездари… Погубят они Россию, а затем, словно черти, будут плясать на ее костях…»
– …Произошло самое неприятное, чего я опасался, – сказал Николай II императрице Александре Федоровне, когда они воскресным утром ехали в Исаакиевский собор. – Газеты словно взбесились. Только и пишут о наших неудачах на Дальнем Востоке!.. Дурново через день шлет донесения о недовольстве земств. Все недовольны! И князья, и социалисты, и прочие, коих развелось, благодаря нашим уступкам, видимо-невидимо…
Он говорил внешне спокойно, однако Александра Федоровна улавливала в голосе супруга нотки раздражения и боли. И ей тоже становилось не по себе.
От придворных она слышала, что в России этот год выдался неурожайным. Мрачная тень голода уже накрывала некоторые губернии, особенно бедные.
«Не к добру все это», – думала императрица, рассеянно слушая Николая II.
– …Вчера был у меня князь Святополк-Мирский, – продолжил он. – Сообщил, что в столице готовятся беспорядки. Может вызвать войска и разом раздавить всю эту смуту?..
Александра Федоровна испуганно вскинула на него глаза.
– Бог с тобой!.. – сказала она. – Хватит нам по гроб и того, что случилось на Ходынском поле…
– Что же мне делать? – Николай с недоумением посмотрел на императрицу. – Разрешить им бесчинствовать?
Александра Федоровна ничего не ответила. Она боялась сказать то, о чем уже не раз думала и отчего душа ее холодела, а сердце сжималось в комок. Она была уверена: пролитая людская кровь обязательно отразится на здоровье младенца Алексея.
– Так что же мне делать? – повторил вопрос Николай.
– Не знаю, – ответила она. – Но послушай моего совета: прежде чем принимать решение, обратись к Всевышнему. Может он что подскажет…
Во второй половине дня после возвращение из Исаакиевского собора Николай, несмотря на воскресный день, приказал Фредериксу вызвать к нему премьера Витте, князя Святополка-Мирского и военного министра Сухомлинова.
После этого дважды нетерпеливо интересовался у Фредерикса прибыли ли они. На что министр двора отвечал: «Ваше величество, до назначенного вами времени еще полчаса». Затем доложил: «Прибыли».
Предложив собравшимся рассаживаться, спросил, ни на кого не глядя:
– Ну, так что, милостивые судари? Мне донесли, что завтра в столице намечается манифестация смутьянов. Так она состоится или нет?
Витте и князь Святополк-Мирский переглянулись. Военный министр Сухомлинов сидел, словно изваяние из камня, и не спускал глаз с государя. Вопрос касался явно не его.
Поднялся князь Святополк-Мирский.
– По нашим сведениям, ваше высочество, манифестация состоится. Сколько народу примет участие, сказать нельзя. Большую агитацию социалисты ведут среди рабочих. Особенно на Путиловском заводе.
Николай II нетерпеливо махнул рукой.
– А почему вы разрешаете им вести агитацию?
Святополк-Мирский слегка изменился в лице. Вопрос Николая II прозвучал угрожающе.
Заметили это и Витте, и военный министр Сухомлинов.
Выдержав паузу, князь Святополк-Мирский ответил, стараясь подбирать каждое слово, которое бы не вызывало у государя раздражения.
– Ваше величество, они ведут агитацию скрытно. Несколько агитаторов арестовано, однако брожение среди рабочих и мещан от этого только усиливается. Подливают масло в огонь и газеты. Они уже прямо обвиняют правительство в постигших нас неудачах на Дальнем Востоке.
Николай II побарабанил пальцами по столу.
– Не было бы неудач на Дальнем Востоке, нашелся бы другой предлог… Сергей Юльевич, вы у нас специалист по крестьянским делам, – вдруг сказал Николай II, обращаясь к Витте. – Скажите, пожалуйста, крестьяне поддержат социалистов в городах?
Витте встал и низким поклоном головы ответил на внимание императора к нему.
– Я не думаю, ваше величество, что крестьяне вообще поддержат социалистов. После неудачи народников социалисты связывают свои надежды с рабочими. Крестьяне в основной своей массе не осведомлены, что происходит на Дальнем Востоке. Газет, слава богу, крестьянам не доставляют, да и читающих среди них крайне мало…
– Ну, хотя в этом мы преуспели, – усмехнулся Николай II. – Значит, вы утверждаете, что опасности такой нет?
– Нет, ваше величество, – твердо заявил Витте.
– Что ж… хорошо, – Николай II снова побарабанил пальцами по столу. Потом встал, движением руки показал, чтобы остальные сидели, и прошелся по ковру, заложив за спину руки. Когда остановился перед Сухомлиновым, тот встал. – Вам надлежит сегодня отдать приказ воинским частям, находящимся в столице, быть в готовности завтра утром выступить при необходимости, для наведения порядка в городе. Ответственность за порядок в Петербурге я возлагаю на князя Святополка-Мирского. Все. Можете быть свободными.
…Весь остаток дня и ночь с 27 на 28 ноября князь Святополк-Мирский провел в своем рабочем кабинете. Не уехал домой и генерал Дурново.
В 7 утра, когда уже Святополк-Мирский был на ногах, в его кабинет торопливо вошел генерал Дурново и доложил, что из жандармского управления сообщили о замеченных сборах рабочих в районе Путиловского завода, на судоверфях и на некоторых улицах Выборгской стороны.
– …Надо бы доложить его величеству, – неуверенно предложил он. – Не ровен час…
– Решение, приказано его величеством, принимать мне, – ответил Святополк-Мирский. – Подождем…
– Ну, хотя бы военному министру, – стоял на своем Дурново.
– Сообщим, когда потребуется. Держите меня все время в курсе дел.
Генерал Дурново исподлобья глянул на Святополка-Мирского и вышел.
В 8 часов Дурново снова появился в кабинете князя.
– Колонны рабочих с красными флагами начали движение в сторону Невского проспекта, – взволнованно доложил он.
Святополк-Мирский на какое-то мгновение задумался: «Докладывать государю или, может, сообщить, как настаивает Дурново Сухомлинову? А если тот сам примет решение и тогда кровопролития не избежать?»
– Подождем еще немного, – ответил, наконец, Святополк-Мирский. – Если толпа начнет бесчинствовать, тогда применим войска…
– Дело ваше, – согласился Дурново. – Однако вы рискуете головой…
– Спасибо за напоминание, – ответил сухо князь Святополк-Мирский. – Идите и занимайтесь своим делом, – добавил он, а про себя подумал, глядя в широкую спину Дурново: «Только не вздумай жаловаться на меня… Сокрушу!».
Через час из Зимнего пришел телеграфный запрос: «Сколько манифестантов и что происходит в районах города? Необходимо ли применение войск для разгона?»
Князь Святополк-Мирский приказал ответить: «По информации, поступающей от жандармов и секретных агентов, на Невском проспекте собралось не более сорока тысяч человек. Движение по проспекту прервано. Бесчинств со стороны манифестантов не наблюдается. Войска применять для разгона не следует из-за возможных последствий».
Через полчаса поступил новый запрос: «Почему не информируете министра Сухомлинова?»
Святополк-Мирский чертыхнулся. На листке бумаги размашисто написал собственноручно: «Ответственность за поддержание порядка в столице его императорское величество возложил на меня лично, а не на военное ведомство. Придет час – проинформирую». И приказал отнести текст для передачи в Зимний. Потом попросил секретаря никого к нему не пускать кроме генерала Дурново, сел на диван и закрыл глаза, прислушиваясь к тому, что происходит у него внутри. А там боролись два человека. Один требовал немедленно связаться с Сухомлиновым и пусть дальше тот принимает решение. Другой убеждал его этого не делать. Пролитая кровь могла превратиться в детонатор к бомбе такой силы, от взрыва которой мог содрогнуться не только трон.
В полдень манифестация стала переходить в отдельные митинги, на которых выступающие требовали заменить самодержавие конституционным строем, изгнать из правительства виновных в неудачах в войне с Японией, сократить рабочий день, свободы слова и печати.
В некоторых рабочих кварталах появились «черные сотни», однако сразу отступили под напором превосходящих сил рабочих дружин.
Узнав об этом, князь Святополк-Мирский перекрестился. «Слава тебе, господи! – проговорил он. – Иначе беды было бы не миновать…»