Читать книгу: «Корни. Роман-гипотеза», страница 2
Часть первая: Джим
Глава первая
Моряк вразвалочку сошел на берег. Втянул воздух, принюхиваясь к запахам порта: пахло соляркой, гниющими водорослями, рыбой и железом. Обычные, в общем, запахи, много раз нюханые в других портах, где довелось побывать. Прищурившись, взглянул на солнце: дневное светило тоже выглядело обычным, щедрым и ласковым – май месяц в северном полушарии есть начало лета. Но, тем не менее, что-то в окружающей среде неуловимо отличалось от виденого, слышаного и нюханого ранее. Некое необъяснимое чувство…
«Наверное, это потому, что я нахожусь в первом в мире государстве рабочих и крестьян! Тут все по другому!» – подумал моряк и усмехнулся.
Дойдя до контрольно-пропускного пункта, он вынул из кармана паспорт и с улыбкой протянул его пограничнику с колючими глазами. Тот, не улыбнувшись в ответ, взял документ, перелистал. Спросил, перекатывая «Р»:
– Мистер-р Джим… Тики?
– Да, сэр! Джим Тики.
– Ваш корабль есть «Дюк оф Веллингтон»?
– Да.
– Какая есть ваша пр-рофессия?
– Я механик, сэр.
Пограничник, подумав, отдал паспорт и строго сказал:
– Добро пожаловать в СССР!
– Спасибо!
Покинув территорию порта, Джим оказался в городе Краснодаре. Как ему объяснили, на английский это название переводилось как «Red gift». Вокруг рычали машины, прозвенел трамвай. Люди с озабоченным видом спешили по своим делам, а в паре мест стояли в длинных, на целый квартал, очередях. Незнакомые деревья, росшие вдоль улицы, отбрасывали приятную тень. Немногочисленные вывески, которые Джим не мог прочесть из-за незнания кириллицы, поражали лаконичностью. Удивляло также отсутствие рекламы. Вместо неё повсюду висели кумачовые транспаранты с лозунгами и портреты Сталина. Сталина Джим знал. Не лично, конечно, по газетным фотографиям.
«Однако, крепко его тут уважают! Да и есть за что: страну поднял из разрухи, войну помог союзникам выиграть…»
Мысль до конца додумать не удалось, ибо в поле зрения возникла пивная, которую было легко определить, даже не зная русского языка, по запаху солода и довольным раскрасневшимся рожам выходящих из неё лиц мужского пола. Сглотнув набежавшую слюну, Джим пощупал в кармане пачечку советских купюр, обменянных на десять фунтов стерлингов баталером. Пиво! Что может быть приятнее для моряка после двухнедельного перехода, да, к тому же, в жарком и душном машинном отделении! А поручение стармеха подождет!
Войдя в пивную, Джим подошел к стойке, за которой возвышалась монументальная разливальщица, и, отстояв небольшую очередь, показал на пальцах, что желает две кружки пенного напитка. Та кивнула и задала вопрос, которого моряк не понял. Догадавшись об этом, тётка ткнула пальцем в тарелки с закусками. Джим выбрал макрель горячего копчения, тоже указав на неё пальцем. Затем вынул из кармана все деньги и протянул разливальщице, чтобы взяла, сколько нужно. Вытащив из нетолстой пачки две купюры, она ссыпала на прилавок несколько монет. Вот и хорошо!
Взяв свои две кружки, объёмом в пинту каждая, и тарелку с рыбой, Джим направился к свободному столику. Усевшись, он сделал первый глоток и зажмурился от удовольствия. Пиво оказалось прохладным и вкусным! Правда, на привычное английское горькое было совершенно не похоже. После того, как отщипнул рыбки, стало совсем хорошо. Жажда оказалась сильнее, чем предполагалось, поэтому через полчаса пиво пришлось повторить.
Тем временем наступило время обеда и в пивную стал прибывать народ. За столик Джима попросились двое. Тот не возражал – с какой стати? Русские уселись напротив и отсалютовали кружками. Джим поднял свою и улыбнулся.
– Ты чего, из-за этого фраера меня позвал? – недовольно бормотнул тот, что постарше, жилистый, с хищным прищуром парень лет двадцати пяти.
На правой руке у него виднелась наколка: кинжал, обвитый змеей.
– Ну! – подтвердил второй, коренастый крепыш в кепке, – Сам видел, как он вот такую пачку засветил! Опять же, бочата рыжие (золотые часы, – блатной жаргон)! А, Сашок?
На руке у Джима и в самом деле сверкали золотые швейцарские часы, купленные всего за фунт полгода назад в Бристоле у пропившегося капрала, вернувшегося в родную Англию из оккупированной Германии.
– Интересно, откуда он, такой, взялся? – задумчиво процедил Сашок, – С Индии, что ли? Здоровый, как бык… и парчушки (не тюремные, лишенные блатной символики татуировки, – блатной жаргон) непонятные. Сплошной этот… абстракционизм! Мишка, ты же по английски знаешь, спроси-ка его!
Мишка обвел иностранного фраера изучающим взглядом. И на руках, и в вороте рубахи у того виднелись зигзаги и спирали татуировок. Изобразив на лице дружественную улыбку, он ткнул пальцем в сторону Джима:
– Индия?
Моряк отрицательно покачал головой:
– Ноу, нот Индия. Нью Зиланд!
– Во, блин! Нюзиланд! – хором удивились жулики, – Знать бы, где это!
Сашок подумал и предложил:
– Спроси, с какого он корабля. Ну, и как звать.
Мишка слегка напрягся, вспоминая нужные слова.
– Бот? Ну, шип?
Последнее слово он произнес, растянув звук «И», таким образом превратив слово «корабль» в слово «баран». Джим понял его, но не смог сдержать смешка.
– «Дюк оф Веллингтон».
– А, это с того сухогруза, что утром пришел! – сообразил Мишка, – Слышь, а тебя как звать-то? Нэйм? Я – Майкл, – тут он ткнул себя в грудь, – А он – Алекс!
– Джим! – протянул руку моряк.
Последовало крепкое рукопожатие.
– Здоровый лось! – прокомментировал Сашок и достал поллитру, – Русская водка!
– Дринк! – пояснил Мишка, – Френдшип!
После четырех пинт состояние Джима было близким к нирване. Разве можно отказать таким симпатичным ребятам? Тем более, он раньше не пил русской водки…
На дно пустой кружки забулькала мутноватая жидкость. Много, унций шесть! Джим взял сосуд и с сомнением призадумался. Столько он не выпивал и за целый вечер в родном Веллингтоне!
– Дринк, дринк! – подзудил его хозяин бутылки.
Собравшись с духом, Джим выпил и содрогнулся: пойло оказалось невероятно крепким и вонючим! В пищеводе запылал пожар, дыхание пресеклось, из глаз хлынули слёзы!
В руку сунули кружку:
– Запей!
Пиво погасило пожар, но уже через пару минут сознание рассыпалось на куски. Новозеландец покачнулся, с трудом соображая, где он и что с ним.
– Готово, поплыл клиент! – удовлетворенно хмыкнул Сашок, – Бабы Манина самогонка, да ещё на табаке настоянная, кого хошь свалит! Давай, берем его и тащим в сортир!
Взяв жертву своего коварства под руки, прохиндеи направились в туалет. Там, усадив «клиента» на толчок, обшарили карманы и принялись снимать часы.
Джим замычал и умудрился открыть левый глаз. Несмотря на то, что все вокруг противно вертелось и колыхалось, увиденное ему не понравилось. Да и кому может понравиться, когда с руки снимают дорогие часы? Не вставая со стульчака, он схватил правой рукой запястье Мишки и крепко сомкнул пальцы. Хрустнули кости.
– Ой, рука, моя рука! – заверещал тот, – Пусти, гад!
Джим отпустил поганца. Левый глаз устал смотреть и закрылся. Пришлось открыть правый. Правым глазом разгляделся Сашок, заносящий для удара руку с ножом! Удар наотмашь, даже не кулаком, а расслабленной кистью, отшвырнул грабителя на стену. Гулко треснувшись затылком, тот медленно сполз на загаженный пол. Джим, цепляясь за что попало, встал на непослушные ноги. Перед ним, прижав отдавленную руку к животу, стоял Мишка, размахивая бритвой.
– Не подходи, сука! Попишу! – истерически визжал он, пятясь.
Джим шагнул вперед. Бритва чиркнула по лицу, над бровями. Боль рванула сознание, кровь залила глаза. Защищаясь, Джим нанес удар левой вслепую, дабы избежать новых порезов. Кулак совместился с чем-то мягким. И наступила тишина. И наступила темнота.
Евсей Кириллович Прохоров, старший мастер мехмастерских порта, навестил жену, лежавшую в горбольнице, и теперь возвращался домой. Новости, сообщенные доктором Ильёй Игоревичем, были хорошие. Да что там, просто отличные! Опухоль в груди оказалась доброкачественная. Удалять всё равно надо, но это пустяки: неделя в больнице – и всё! А как они с Ксаночкой боялись, что рак! Конец всему! Причем, для обоих, ибо Евсей Кириллович, после сорока прожитых совместно лет, жизни в одиночестве не представлял.
«А зайду-ка я к „Катьке“, все равно отгул! Вспрысну чуть-чуть пивка… за здоровье Ксаночки!»
С этой мыслью он направил свои стопы в пивную, известную у припортовых жителей под псевдонимом «У Катерины Великой», по имени разливальщицы, с сорок шестого года возглавлявшей сие заведение. Мастер был человеком малопьющим, поэтому целью его была скромная пара пива – не пьянства ради окаянного, а веселия для, и дабы не отвыкнуть.
Взяв свои две кружки и блюдечко с солеными сушками, он сел за столик в углу, за которым уже сидел и угрюмо похмелялся дядька, на вид лет сорока пяти, одетый в железнодорожный китель. Кивнув друг другу, разговор заводить не стали. Железнодорожник тянул пиво сам по себе, Евсей Кириллович – сам по себе. Незаинтересованно скользнул взглядом на соседний столик, где двое парней наливали какому-то могучему мужику, по виду татарину, водку. Неодобрительно крякнув, Прохоров отвернулся. После первой кружки внутри захорошело, но проклятая аденома простаты неприятно напомнила о себе, сиречь, возник мощный позыв в туалет.
«Эх, говорил же мне Илья Игоревич, что давно вырезать эту гадину надо! Да, только, как решиться? Вдруг потом братан меньшой на полшестого повиснет? Ведь, были случаи, мужики рассказывали…»
Оставив вторую кружку и три оставшиеся сушки под присмотром соседа по столику, Евсей Кириллович мелкими шагами, ибо сделалось уже невтерпеж, направился в туалет, на ходу незаметно расстегивая ширинку. В туалете было темно, в смысле сумрачно, и после яркого света в глазах плавали цветные пятна. Ощупью Евсей достиг писсуара и с наслаждением принялся отливать… Странно! Струйка не звенела, как обычно… Опустив уже адаптировавшиеся к сумраку глаза, Прохоров с ужасом увидел, что мочится на неподвижное тело! Обведя взглядом помещение, он увидел ещё два тела и лужу крови!
«Уй, бля! Мамаево побоище!»
От жути увиденного заколотилось сердце и ослабли ноги. Кое-как выскочив обратно в зал, Евсей Кириллович сорванным голосом завопил:
– Полундра! Убили!
Народ засуетился, забегал, загомонил. Прохоров, рухнув за свой столик, жадно присосался пересохшим ртом к кружке.
Через несколько минут в пивную вошел усатый милиционер-старшина могучего сложения, но маленького роста.
– Так, ну-ка, тихо все! – командирским голосом гаркнул он.
Моментально стало тихо-тихо, даже слышно было, как с кряхтением оседает в кружках пена, ибо народ уважал власть.
– Что у нас тут? – строго обратился старшина к Катерине.
Та, вытирая вспотевшее лицо нечистым вафельным полотенцем, ответила дрожащим голосом:
– Ой, товарищ милицейский, три мертвяка в туалете! Вон, тот дядечка обнаружил!
Старшина подтянулся:
– Всем оставаться на своих местах! Приготовить документы для проверки!
И проследовал в туалет строевым шагом. Выйдя оттуда через малое время, он расправил усы на слегка побледневшем лице и принялся звонить куда надо.
– Алё! Старшина Варфоломеев докладывает! В пивной номер семнадцать, на Калинина, ну, которая «У Катьки Великой», да… один труп и два раненых! Скорую надо и нашу бригаду… Есть никуда не отлучаться! … Обижаете, товарищ лейтенант, что б я, да безобразия допустил! … Так точно!
Через полчаса прибыла следственная бригада и «Скорая Помощь». Мишку и Джима извлекли из туалета для оказания помощи. Сашкá, который в помощи из-за мертвого состоянии не нуждался, осматривали и фотографировали на месте происшествия, профузно ругаясь на антисанитарные условия.
– А я чо, я – ничо… – смущенно бормотала тётя Зина, уборщица, слышавшая нелестные замечания в адрес качества уборки помещения, – Они там спьяну что попало делають мимо, значить, толчков, а я чо, за каждым персонально подтирать, что ль, должна ежеминутно?
Пока оперативники возились с мертвецом, доктор Илья Игоревич осмотрел раненых.
– Ну, что, доктор? – поинтересовался вышедший из туалета следователь, вытирая руки носовым платком.
Доктор распрямил спину и, сняв с носа пенснэ, потер пальцами глаза:
– Этот, бугаина здоровенный, будет жить. У него только резаная рана лба. Кровопотеря небольшая. Перевязали. Сильно пьян, однако… А второй… тот хуже. Подозреваю разрыв мочевого пузыря. Необходима срочная операция!
– Понятно… Спасибо, доктор! Забирайте этого, раз надо. Я к вам попозже зайду.
Мишку увезла «Скорая», натужно пукая стареньким движком, Джима – милицейская полуторка, переделанная в крытый фургон-автобус. За Сашком пришлось ждать труповозку, роль которой исполняла по совместительству также довоенная полуторка, на которой работали ловцы бродячих собак и кошек.
Следователь, тем временем, опрашивал свидетелей, начав с Евсея Кирилловича.
– Фамилия, имя, отчество?
– Прохоровы мы… Евсей Кириллович.
– Год рождения?
– Тыща восемьсот девяносто первый, двадцать третье мая.
– Место работы?
– Мехмастерские в порту. Старший мастер.
– Почему не на работе?
– Отгул взял, у меня жена в больнице, навещал, значит.
– Понятно… – следователь быстро заполнял протокол, – Расскажите, Евсей… э-э… Кириллович, что произошло.
Прохоров задумался.
– Ну, я… это… сидел здесь, а они, все трое, вот тут, – он показал пальцем, – До меня пришли. Я ещё обратил внимание, что татарину водку наливают. Потом отвлёкся. Когда пошел в сортир, их за столиком уже не было. А в сортире – мать пресвятая богородица! Лужа кровищи и все лежат! Я на одного чуть не насс… чуть не наступил! Еле выбрался, значит, и шумлю: убили! Вот и… все, вроде.
– Не ссорились они?
– Не, не ссорились, это точно.
Задав ещё несколько вопросов, ответы на которые дела не прояснили, следователь записал адрес Прохорова и попросил расписаться в протоколе.
– Да, забыл спросить: вы партийный?
– А как же! Член ВКП (б) с тыща девятьсот тридцать восьмого года!
Следователь наклонился к заросшему седыми волосами уху свидетеля:
– Тогда брюки застегните, товарищ, не позорьте Партию!
Ахнув, Евсей Кириллович залился краской и проворно заработал пальцами.
Донцов, дождавшись, пока тот закончит, кивнул:
– Очень хорошо, товарищ! До свиданья, вы нам очень помогли. Вызовем, ну, повесточку пришлем попозже.
– Да я, типа, понимаю…
Из туалета вышел судебный эксперт, дымя беломориной:
– Дарий Аркадьевич! У пострадавшего весь затылок всмятку. Черепно-мозговая травма. Вот, такая причина смерти. Подробнее – после вскрытия.
– Спасибо, Андрей Иванович.
Следователь пригласил за столик разливальщицу.
– Фамилия, имя, отчество?
Та ответила.
– Год рождения?
– Молодая ещё! – кокетливо повела очами уже оправившаяся от шока Катерина.
– А конкретнее?
– Ой, ну, напишите, что двадцать первого!
На самом деле она была ровесницей Великого Октября.
– Семейное положение?
– Вдова я, – грудным голосом поведала Катерина, сроду, между нами говоря, замужем не бывавшая.
Когда тебе глубоко за тридцать, выражение «не замужем» как-то не звучит. Опять же, как насчет сыночка Модестика объяснять? Вот и врала, что была вдовой соседа – боцмана Пилипенко, сгинувшего на войне. А свидетельство о браке сгорело при бомбежке! Люди верили, в военкомате даже помогли сына в Нахимовское училище пристроить.
Быстро записав всё это, следователь спросил:
– Эти, трое, вместе пришли, или по отдельности?
Катерина, не задумываясь, ответила:
– Татарин, точно, один пришел… Я ещё подумала: глухонемой. А эти… не помню. То ли вместе, то ли по отдельности… Мест было мало в зале, вот они и сели к нему. Нет, помню! Тот, который раненый, он раньше пришел, чем убитый, и раньше татарина. Сначала вон там сидел, у окна, значит, а потом ушел куда-то и вернулся.
– С убитым?
– Вот, не скажу, с ним или нет… Суетилась я, обед, народу поднапёрло. Где уж тут за всеми уследить!
Записав Катеринин адрес и пообещав вызвать повесткой позже, следователь опросил ещё нескольких свидетелей, но толку с них не выжал, ибо все показывали разное: кто говорил, что все трое вместе пришли, а потом поссорились, кто, горячась, доказывал, что пришли по раздельности, заранее договорившись выпить водочки. Ещё один, тот самый железнодорожник, сидевший за одним столиком с Прохоровым, заявил, будто подслушал, что татарин вовсе и не татарин, а какой-то «Нюзиланд», а двое парней – его агенты, передавали ему или собирались передать в сортире секретные чертежи новейшей подводной лодки, но в последний момент не сошлись в цене и поубивали друг друга. Ну, чушь полная! Но записать пришлось.
Наконец, приехали живодеры, завернули тело Сашка в грязный брезент, погрузили в кузов и увезли в морг. При этом ругались матом так изощренно, что даже старшине Варфоломееву стало томно.
Следственная бригада, закончив свои дела, также поехала восвояси. Автобус, в котором комфортно расположились служивые, медленно катился по тенистой улице Калинина. Все окна были открыты, позволяя папиросному дыму легко улетучиваться в атмосферу. Курили все – и водитель, и судмедэксперт, и оперативник, и следователь, и старшина Варфоломеев. Для успокоения нервов.
– Эх, жаль не удалось пивка выпить! – вздохнул оперативник, младший лейтенант, которого из-за молодого возраста все звали просто Колей.
– Чтоб я, да из пивной без пива ушел? – захихикал судмедэксперт, жестом фокусника доставая из под полы халата трёхлитровую банку, полную янтарного напитка, – Пока вы там разговоры разговаривали, я и отоварился!
– Ай, молодца, Андрей Иваныч! – хором воскликнули все.
Банка пошла по кругу, ибо рабочий день уже, в принципе, закончился.
– Послушайте, Дарий Аркадьевич, – деликатно рыгнув, поинтересовался эксперт, – Давно недоумеваю, что за имя у вас: Дарий?
– А! – махнул рукой следователь, – Это папаша мой в гимназии за древних персов двойку получил из истории и на второй год в пятом классе остался! А в восемнадцатом выяснилось, что историк контрик, так папаша его лично к стенке прислонил. Вот, в память этого события и нарек меня, безответного малютку, Дарием. Я же в двадцатом родился, тогда любые имена регистрировали без вопросов. Хорошо ещё, что не Ксерксом, или, там, Артаксерксом! Вот и получилось: Дарий Донцов.
Все захихикали, кроме старшины, о древних персах понятия не имевшего.
Джим очнулся и обнаружил, что лежит на жестких досках. Приоткрыв левый глаз, тут же его зажмурил обратно, ибо яркий свет был нестерпим. Голова мрачно разрывалась на части, тошнило, во рту была выжженная палящим солнцем пустыня, посреди которой торчал обугленный пень языка. Сердце громко бухало о рёбра, сотрясая всё тело, мочевой пузырь, который, собственно, и разбудил сознание, грозно вопил, что его предохранительный клапан вот-вот не выдержит, и тогда он, пузырь, за последствия не ручается!
Всё вместе означало похмелье.
Кое-как встав на подгибающиеся ноги, Джим осмотрелся. Крашенные темно-зеленой краской стены, железная дверь, нары… Похоже, он в тюрьме! Интересно, за что? Ладно, потом выясним… Сейчас главное – с мочевым пузырём разобраться! Ни унитаза, ни параши в камере не было. Страдалец принялся стучать в дверь. Через пару минут, показавшихся вечностью, в двери открылось окошко.
– Чего надо? – вежливо спросил стражник.
Выразить словами своё желание Джим не смог, поэтому прибег к языку мимики и жестов.
– А, немой… Что, в клозет хочешь?
Как ни странно, наш моряк понял русские слова и яростно закивал.
Дверь открылась.
– Выходи! Стой! Лицом к стене! Пошел!
Команды подкреплялись поясняющими тычками.
Посетив туалет и напившись там вдоволь воды из-под крана, пока не стало легче, Джим вернулся в камеру. Сев на нары, попытался вспомнить, что, всё-таки, произошло, но не смог.
«Ладно, подождем! Должны же объяснить, в конце концов!» – философски пожал он могучими плечами.
И принялся терпеливо ждать. А вскоре принесли ужин и организму совсем полегчало!
В горбольнице доктор Илья Игоревич, шепотом ругаясь, оперировал Мишку. Как и предполагалось, у того оказался разрыв мочевого пузыря, причем, вдребезги. Провозившись три с половиной часа, доктор, устало отдуваясь, вышел в предоперационную и принялся размываться.
– Вам следователь звонил. Просил перезвонить, как освободитесь, – сообщила медсестра, подавая полотенце.
Кивнув, Илья Игоревич отправился в ординаторскую, где его уже ждал самовар. Закурив папиросу «Норд» и отхлебнув из стакана в подстаканнике бодрящего напитка, доктор взял телефон и набрал номер, записанный на бумажке.
– Алё! Мне следователя Донцова, пожалуйста… Доктор Платов, из горбольницы… Ах, это вы? … Потерпевший? Только что закончил с его пузырем… Долго, а как же! Там живого места не было! Все равно, что носок с дыркой вместо пятки штопать… Говорить он завтра сможет, не раньше… Ага… Ага… Ага… Ну, всех благ, Дарий Аркадьевич!
Положив трубку на рычаг, эскулап загасил в почкообразном лотке, приспособленном вместо пепельницы, папиросу и принялся записывать операцию в журнал. Ох, и хлопотное выдалось дежурство!
