Читать книгу: «Семь мелодий уходящей эпохи», страница 6
Sancta simplicitas, или тонкие грани советского интернационализма
Москва середины 80-х, автобус номер 199, задняя площадка. На последнем сиденье, которое на колесной арке, спиной по ходу движения сидит одетая куcтодиевская тетка лет тридцати, задумчиво глядит в окно, не забывая отщипывать при этом от новомодной французской булки, что торчит из пакета с пищевой едой, лежащего у нее на коленях. На площадке возле кассового аппарата два мальчика лет восьми сосредоточенно пыхтят от обоюдного физического напряжения. Напряжение мальчиков определяет незатейливая малоподвижная забава, где один мальчик старательно пытается выкрутить руку другому, а второй мальчик настойчивым мышечным сопротивлением ему в этом препятствует. По всей вероятности, данная фаза игры наскучила обоим, и они перешли к более активной ее части.
Они недолго попинали ногами друг друга в голени и, наконец, один из них засветил другому кулаком по лбу.
– Ну, ты, чего делаешь, гондон! – мальчик обиженно стал тереть лоб.
– А ты еврей!
– Мама, меня Санек евреем обозвал.
В следующий момент стало ясно, что женщина с булкой едет при детях и один из них – ябеда.
– Саша, так нельзя говорить! – женщина перестала смотреть в окно, но продолжала жевать.
– Почему? – озадачил ее вопросом Санек.
– Потому! – емко ответила ему жующая мать.
– Почему? – Санек настаивал.
– Потому! – женщина раздраженно проглотила свой хлеб. – Это… нехорошее слово.
Искусство бояться
То, что у меня авиафобия, открылось мне уже в зрелом возрасте в середине девяностых годов прошлого века.
Новенький, чистенький Ил-86 еще только выруливал на взлетную полосу, а я, белея костяшками пальцев, уцепился в подлокотники, тщетно пытаясь восстановить ровное дыхание.
– Все летают! – успокоила меня жена, ни на секунду, не отрываясь от любимой бизнес-газеты. Понимая, что в своей семье мне союзников не найти, я обратился к проходившему бортпроводнику.
– Скажите, это хороший самолет?
Жена все же вылезла из газеты и укоризненно посмотрела на меня. Ей мой искренний вопрос не понравился.
Розовощекому крепышу, напротив, понравился и я и мой вопрос, поэтому он сразу перешел на ты.
– Новая тачка, братан, не парься, фарш свежий.
Все это он произнес как бы лениво и слегка нараспев, помогая себе руками с широко расставленными пальцами.
Странным образом, такой ответ помог мне отдышаться, и я даже заставил себя негромко пошутить, наклонившись к жене и дочери:
– Сейчас по громкой связи услышим: «Командир корабля – вор в законе первого класса Червонец – приветствует фраеров на борту судна!»
Впрочем, в обратном полете, жена уже держала меня за руку во время взлета, наивно полагая, что нарочито глупый женский вопрос способен вовлечь меня в беседу и увести от дурных мыслей и ощущений.
– Забыла, почему летит самолет? Что у него там тяжелее воздуха?
– Разница воздушного давления верхней и нижней…
Я не договорил, так как под нами что-то загрохотало.
– Это он колесики убрал, не нервничай.
Жена с самого детства летала много и в реальной жизни боялась только мышей. Услышав, что я кусаю губы, она еще крепче сжала мои пальцы.
Наступил двадцать первый век, и не стало той авиакомпании, а первый в моей жизни аэробус успешно перемещает по воздуху пассажиров в ливрее другого авиаперевозчика. Авиафоб – фанат авиации, мой новый оксюморон должен стоять в одном ряду с зеленым синяком и тлетворным ароматом. Я, с раннего детства бредивший авиацией, мечтавший стать авиаконструктором, зачитавший до дыр книжку Яковлева «Цель жизни», панически боюсь летать на самолетах. Прекрасно зная, что страх мой иррациональный, я уже за месяц до предстоящего полета холодею от мысли, что в означенный день и час ступлю на борт воздушного судна, наглухо закроется за мной створка двери, и я до самой посадки буду лишен возможности хоть как-то управлять ситуацией. И уже в самолете на высоте одиннадцать тысяч метров я буду с восхищением заворожено смотреть и на облака, и на далекие незнакомые земли, не забывая цепенеть и замирать при каждом новом звуке, будь это треск внутренней обшивки, сигнал вызова стюардессы или бортинженер, проходящий по нужде вдоль рядов с напряженным и озабоченным, на мой взгляд, лицом.
В основе любого страха лежит невежество или отсутствие информации, и я решил устранить эту главную причину. «Статистика авиапроисшествий», «Аварийные ситуации», «Теория воздухоплавания», «Как выжить в авиакатастрофе», «Летчики советуют», «Реестры воздушных судов гражданской авиации», «Все о турбулентности» – папки с файлами пухли и множились в моем компьютере. Образовался и круг виртуального общения на популярном авиационном форуме, где даже на самый идиотский вопрос можно получить подробный и доходчивый ответ. Перед каждым новым полетом я погружался в глубины интернета, чтобы освежить свои знания о типе самолета, на котором предстоит лететь, уточнить расстояние и предварительные метеопрогнозы по всему маршруту, посмотреть характеристики аэропорта назначения, схемы захода, длину полосы.
Новые знания не излечили меня от страха. Напротив, теперь страх мой стал более качественным, осмысленным и мотивированным.
– Что еще? – тревожно реагировала жена на мой очередной зубовный скрежет в полете.
– Не хочу тебя пугать, но мне кажется, что у нас проблемы с центровкой, нос задирает постоянно.
– А стакан на столе ровно стоит.
– А сок в стакане под наклоном в три градуса, это же очевидно!
– Так допей его скорее и успокойся, если все дело в соке…
Замечательная идея посетить остров Тенерифе мне приглянулась еще и потому, что рейсы на остров выполнял самолет моей мечты «Джамбо». Кто из людей, увлеченных авиацией, не мечтает о полете на этом двухэтажном гиганте! Настроение мое резко поменялось, когда я выяснил, что самолеты, взятые в лизинг известной российской авиакомпанией, построены четверть века назад. На любимом авиафоруме кипели нешуточные эпистолярные баталии, многих смущал именно возраст воздушных судов. Одни ставили под сомнение их техническое состояние, другие не менее эмоционально доказывали, что воздушное судно возраста не имеет – принципиально его своевременное обслуживание и поддержка надлежащего технического состояния.
Я стал погружаться в глубь вопроса. Погрузился очень глубоко – посмотрел в интернете аж два десятка научно-популярных фильмов из серии «За секунду до катастрофы». Сон испортился, и днем я ходил мрачный, как призрак. Баталии на форуме тем временем не ослабевали – санитары не успевали оттаскивать раненых.
Время шло, ясности не прибавлялось, а заслуженный отдых неумолимо приближался. Я даже уже пришел к крамольной мысли, что не всегда нужно желать исполнения мечты и стремиться к ее реализации. Есть же понятие «мечта неутоленная» и, несомненно, в этом есть своя прелесть, есть смысл определенный – смотреть с мудрым прищуром на чужой самолет, пароход, космический корабль, понимая, что нельзя быть везде и познать все.
За сутки до нашего отъезда наш кот Том Игоревич перестал принимать еду из моих рук, кружить вокруг моих ног и бодать их лбом. Он забился в дальний угол комнаты и с тоской неотрывно смотрел на меня. Чует предстоящее сиротство, скотинка. Примета верная – природу не обманешь. Ночью перед полетом я не спал совсем – русская водка и музыка великого Баха сделали свое дело. Глубокое чувство безысходности и торжественная грусть накрыли меня одновременно.
Приведя в порядок все свои дела и отдав необходимые распоряжения (так издревле полагается поступать культурному человеку, отправляясь в путь с неизвестным финалом), я с женой в двадцать седьмой день июля седьмого года выдвинулся в аэропорт Домодедово. Неприятности начались уже на МКАД. Под нашим такси на скорости 120 км что-то неожиданно ударило, как будто мы наехали на канистру с водой. Водитель предпочел двигаться дальше, но я убедил его съехать на обочину и осмотреть машину. Заднее правое колесо «Сонаты» лежало на ободе. Еще одна плохая примета в дорогу, обреченно отметил я. Ну-ну…
И хотя символики и знаков для человека пытливого и вдумчивого было более чем достаточно, на регистрации мне стало совсем тоскливо от диалога, который происходил за нашей спиной.
– Маша, ну что тебе дались эти Канары? Боюсь я самолетами. Ну их, эти деньги, поедем к маме в Белгород.
– Выпей и заткнись, спать в самолете будешь! – отрезал громкий, волевой женский голос.
Мужчина не затыкался.
– У мамы яблочки, грибочки, молочко парное!
– Вот когда океан Атлантический у твоей мамы будет, тогда и поедем.
– А я тебя из леечки, хоть целый день могу, и массажик. Вот так…
– Борисик, ну что ты, в самом деле!
Женский голос вдруг стал протяжным и игривым. Мне стало почти дурно от мысли, что Борисик сейчас еще пару раз нажмет ей бугры на спине и они-таки поедут в город Белгород. И из всей нашей огромной очереди на регистрацию только они будут жить еще очень долго и умрут в один день.
– У нас нет леечки, стой спокойно, – тихо сказала мне жена, читая мои мысли.
– Вот тебе такого Борисика надо в попутчики, чтобы боялся больше тебя и, разинув рот, слушал твои рассказы, что и как у самолета отваливается! – сказала мне жена, когда мы сдали чемоданы и отошли от стойки.
И вот мы летим! Летим над Нюрнбергом, как показывает мне мой карманный компьютер. Стюардессы не реагируют на мои упражнения со спутниковым навигатором, хоть это хорошо. Вот, город Нюрнберг в иллюминаторе – красотища. Лететь и бояться мне еще часов пять. Конечно, не хочется опять пугать жену, но мне не очень нравится странный конденсат на нашем крыле в районе третьего двигателя.
Я не успел ей об этом сказать, так как мое кресло заходило ходуном – кто-то сзади отчаянно заворочался. Следом я услышал знакомый голос:
– Маша, я проснулся, и мне очень-очень страшно.
– Не говори глупости, Борис, и не тряси мужчину впереди, ты мешаешь ему работать.
И хотя Маше казалось, что она говорит шепотом, из соседних рядов пассажиры, кто с интересом, а кто и с уважением, посмотрели в нашу сторону.
Жена тоже посмотрела на меня с улыбкой. Она не успела ничего сказать, потому что над нашими креслами показалось лицо – добродушное и напряженное одновременно.
– Мужчина, я очень извиняюсь! Это хороший самолет? Вы про него что-нибудь знаете?
– Вам повезло, он знает про него все! – сказала моя жена, мстительно мне подмигнула и радостно зашуршала страницами.
– Этот самолет настолько огромен, – начал я свою первую в жизни авиационную лекцию, – что только воздух, который помещается внутри него, весит около тонны…
Следующие два часа, что я пел гимн нашему самолету, я ни разу не посмотрел на крыло с пугающим конденсатом. Отдав в итоге свой навигатор Борису, я прислонил голову к перегородке между иллюминаторами. Какое счастье парить подобно птице! Под нами Альпы, а через три часа по левому борту Танжер, Касабланка, Маракеш – загадочное пространство, подаренное еще в детстве самим Экзюпери.
За спиной сопит отчаянно Борис, пытаясь разобраться с враждебным англоязычным интерфейсом навигационной программы. Пусть сопит, бояться человек перестал – это главное. Сон теплой волной накрывает меня, но через какое-то время я и большая часть нашего салона вздрагиваем от неприлично громкого знакомого голоса моего нового приятеля, который все же разобрался с хитроумным прибором:
– Господа, внимание! Атлантический Оушен!
За грибами
Это хорошо, когда семья – команда. Если семья команда, то и говорить особенно ничего не нужно.
– За грибами? – жена смотрит на меня вопросительно после позднего воскресного завтрака.
– За грибами!
В семье согласие, сомыслие и полное совпадение даже спонтанных интересов, пусть и одного члена семейной ячейки.
За грибами ехать совсем не хочется, так как мне уже много лет чужд лес, окружающий местами столицу, изгаженный бытовым и промышленным мусором, перерытый строительными траншеями и перегороженный огромными звукозащитными заборами, за которыми таятся поселки нового типа с англо-саксонской топонимикой – Гринфилд, Визендорф и прочий Пайнвиль.
При этом, сборы в поход стремительны, ибо все отлажено до мелочей.
– Сколько пакетов брать? – кричит мне с кухни жена.
– Много бери, вдруг попрет.
«Попрет» в воскресный полдень, в получасе езды от МКАД, среди чуждых сердцу жилищ и гор остывшего кала! Отчего я не пишу фантастику? Впрочем, деревья в лесу пока еще есть, есть кустарник, валежник, хвощи и трава всякая, лесная подстилка с заметным движением чешуйчатых организмов, редкий крик анонимной ленивой птицы, раздумавшей лететь на юг, а самое главное – есть ясный и совсем уже редкий, наполненный теплом и солнечным светом сентябрьский день на свежем воздухе, разделить который поровну с любимой женщиной – вполне улыбка судьбы.
– Кофе тебе брать? Бутерброды какие?
Жена в лес всегда старательно собирает «пикник», даже если и едем мы на час. Это у нее от предков, это не обсуждается. У меня от предков совсем другое – бинокль, нунчаки из 80-х, короткая полицейская дубинка с поперечной рукояткой из 90-х, китайский выкидной нож «разборка в Бронксе», два баллончика с перцовым газом и пневматический пистолет Макарова, плюющий железными шариками. Я уже давно объяснил жене, что беру не много, а ровно столько, сколько необходимо для правильно организованного возможного поединка. Мой папа, выросший в тайге, научил меня остерегаться в лесу людей, а от кабана при изрядной сноровке можно спрятаться за дерево. Жена утверждает, что за дерево нужно прятаться от носорога. Возможно, этот нехитрый способ работает в обоих случаях, но меня больше интересует бесконфликтная встреча в лесу с двуногими.
До этой осени у нас было любимое место для быстрого сбора грибов на Новорижском шоссе. Машину мы бросали у придорожного магазина строительных материалов и направлялись в лес, отделенный от дороги проселочными тропами и богатыми изгибами некогда колхозного поля. Года два назад при подходе к роще увидел я шумную группу на четырех квадроциклах, которая стремительно приближалась к нам с правого фланга. Один из них, явно разведчик или главарь, затормозил рядом с нами, поджидая остальных. Лицо его скрывала пластмассовая маска от грязи, глаз его я не понял, но мысли меня посетили совсем отвратительные.
– Это у них такая игра, у деток новых русских – «убей нищеброда», – сказал я тихо жене. – Тебя изнасилуют, а меня будут гонять по лесу, пока не прикончат.
– Сначала тоже изнасилуют, сейчас это модно.
Ситуация прояснилась достаточно быстро. Мы и активная молодежь на колесах совпали геометрически и хронометрально в месте перехода через овраг, парни лихо и шумно его преодолели, повесив над оврагом сизое облако от двигателей своих монстров, а мы же, стараясь не сломать на склоне ноги, продолжали шутить по теме с чувством заметного облегчения.
В любом случае, жену давно не удивляет мое милитаристическое снаряжение, которое я обычно ношу в большом глухом пакете. Я же никогда не задаю ей вопросов про необходимость иметь в лесу термос с горячим кофе, хлебасами с колбасами, вилками, салфетками и походной солонкой.
В позапрошлом году на нашей грибной полянке явился нам неожиданно груздь белый в масштабах, предполагающих совместный вечер на кухне у плиты, переходящий в ночь дня следующего, ибо гриб этот приятен для засолки больше, чем все остальные, и даже вместе взятые. Есть при этом у него одна противная особенность – его нужно долго и старательно очищать от грязи, дабы не уронить категорию готового продукта.
Итак, полуденный сбор грибов был волнительным, продуктивным и весьма утомительным. Я давно забрал у жены тяжелый пакет с грибами, уже заканчивал набивать и свой первый, а грибы не кончались. Никогда мне не было так неудобно собирать грибы. Увидел грибницу, поставил тяжелый пакет с грибами на землю, рядом с ним пакет милитариста и пакет «пикник». Достал ножичек из кармана, присел над грибницей, сложил ножичек, закинул грибы в пакет, взял потяжелевший пакет в одну руку, пакет милитариста в другую, а тут и новая грибница. Поставил пакет с грибами на земную твердь, пристроил рядом пакет милитариста, открыл ножичек, срезал грибочки, отер пот со лба, выплюнул комара, сложил ножичек, убрал в карман, подхватил пакет с грибами и пакет милитариста, а еще пакет «пикник» поджидает меня у предыдущей грибницы. Четыре больших пакета с груздями белыми мы гордо выносили из леса, очень мешал мне при этом пакет милитариста, а особенно пакет «гребаный пикник», который нам и не пригодился вовсе, а сейчас практически волочился по стерне от неизвестной сельскохозяйственной культуры.
Вечером следующего дня я спросил жену с удивлением, отчего ее замечательный пакет по фамилии «пикник» стоит у входной двери почти сутки неразобранный.
– Милый, это твои дубинки, бинокли и пищали. Термос я вчера брать не стала, а бутерброды носила в своей сумке.
Именно в этот момент я почувствовал запах серы.
– А-а-а! – закричал я выразительно, одновременно полагая, что лучше бы это осталось моей личной тайной.
Жена образовалась в коридоре со скоростью леприкона.
– Ты что, брал этот пакет в лес? Это же позавчерашний мусор!!!
– Да-да, я брал этот пакет в лес. Возможно, это он брал меня в лес с собой – так его было много в моей вчерашней жизни!
– Я была уверена, что это твой мешок с оружием!
– Я был уверен, что это жрачка для леса, вилки, солонки…
«Я всегда был уверен, что люди, которым я позволяю жить в моем доме – идиоты, – не сказал, но подумал наш кот Том. – Вернуться вечером из леса с полным ароматным мусорным пакетом, который забрали утром. Мур-р-р – дружная семейка».
Технология ностальгии
Нет-нет, да и падает мне на почту пару раз в месяц приглашение зарегистрироваться в популярных социальных сетях, дабы немедленно обрести взаимные приятности в виде упругого ностальгического общения и малоприцельного метания личными цифровыми фото с собственного жесткого диска в окружающий меня цифровой космос.
Впрочем, несколько лет назад имел я не столько слабость, сколько исследовательский интерес, и завел аккаунт на уже раскрученном на полную мощь сайте «Одноклассники».
С фотографией дочери проблем не было. При стопроцентной фотогеничности она и с кастрюлей на голове выглядит как модель – стильно, загадочно, недоступно. С женой пришлось согласовывать ракурс, одежду, прическу, погоду. Свои же фотографии для сайта «Одноклассники» я решил представить креативно.
Живот, конечно, не спрятать, но можно подать его грамотно – где с юмором и самоиронией, где историческим артефактом прикрыть и переключить внимание на мощь и ширину загорелых плеч. Неизбежную седину выгодно экспонировать в абрисе лицевого профиля – тогда я почти римский сенатор с Форума. Главное, никакой «ярмарки тщеславия», где дерево, сын, построенный дом. Просто небольшой фото-отчет о себе и времени, которое безвозвратно прошло, коль смотрим мы сами на себя с цифровых фотографий на компьютерном мониторе.
И вот началось. Зашевелились тени прошлого, день за днем я все больше и больше погружался в воспоминания, силясь выстроить временные и бытийные цепочки, радуясь, а иногда и удивляясь неожиданным встречам в эфире всемирного коммуникационного монстра.
– Мама, родная! Вот в эту тетеньку я был влюблен ежедневно с первого по шестой класс, – фотографии своей первой возлюбленной я без труда нашел на второй день упражнений на сайте.
– Видишь, как тебе повезло? – жена деликатно не стала развивать эту тему, впрочем, я и сам очень быстро вышел из тумана воспоминаний, потому что получил сообщение от армейского приятеля, который просил меня рассказать подробно о своей жизни за отчетный период. Просьба «земы» застала меня врасплох, тем не менее, я искренне решил рассказать ему, чем я был занят в значительном временном промежутке, вместившем в себя правление двух генеральных секретарей и двух президентов из расчета по два срока каждый. В четыре часа утра я понял, что шесть страниц плотного текста моих воспоминаний уж никак не письмо знакомому бойцу из восьмидесятых. Скорее, повод мне самому, или даже с психоаналитиком, разобраться и в себе и во времени и, может быть, даже в том, как мне свою жизнь дальше достраивать. Напишу завтра коротко на свежую голову, решил я разумно и напоследок заглянул на свою страничку – уже три пришельца из прошлого рады были меня увидеть заново, и все просили рассказ о себе, семье, детях, работе, подробно и еще чтобы «фотки» прицепил.
Писать автобиографию мне уже не хотелось. Теперь, заходя на свою страничку, вместо легкого волнения и азарта я испытывал чувство тревоги и дискомфорта. Ряды одноклассников из двух школ, соседей, знакомых по отдыху, однополчан, сослуживцев, дальних родственников и просто однофамильцев смыкались в плотную парадную батальонную коробку. Кто-то сдержанно сообщал, что очень рад меня видеть, иные кричали заглавными буквами о том, как здорово, что они нашли меня. Я стал опасаться возможных встреч, стальных объятий и народных казацких поцелуев в губы до зубовного скрежета.
– Все, закрываю лавочку, – сказал я как-то вечером жене, собираясь снести свою страницу.
– Дело, конечно, твое, но ты ни с кем даже не встретился, есть в твоих действиях непоследовательность и некое малодушие, – назидательно заметила мне жена.
– Нет никакого малодушия, у нашего класса в субботу встреча и меня на нее пригласили. Тридцать лет со дня окончания школы.
– Кошмар, столько не живут, – ехидно вставила свои пять копеек проходившая мимо дочь.
– Здорово, – обрадовалась жена, – только я не помню, когда ты с ними встречался?
– Реплика правильная и весьма драматическая, потому что я с ними никогда не встречался!
– Офигеть, катарсис будешь делать, – дочь опять проходила мимо кабинета.
Жена пошла объяснять дочери, что катарсис не делают, а переживают, я же, оставшись один, силился вспомнить школьный выпускной и светлый торжественный город на восходе солнца. Мы бродили по пустынным, умытым июньским утром улицам столицы пьяные от непонятного и немного тревожного ощущения предстоящей свободы. Впереди была вся жизнь, и до Московской Олимпиады оставалось ровно два года.
В субботу, проскочив Москву из конца в конец без единой пробки и бросив машину на районной дороге за углом, я с чувством волнения приближался к школьным воротам. Видимо, в школе проходило какое-то мероприятие, потому что у ворот толпились родители, что-то бурно обсуждая между собой. Я так торопился, что пришел на встречу первым. Впрочем, это бывает у людей, патологически не умеющих опаздывать.
Подойдя к толпе родителей, я вдруг осознал, что это люди, с которыми мне предстояло провести вечер. Я остановился и стал осматриваться. Почтенные женщины в норках и мехах других неизвестных животных, заметив мою растерянность, прекратили разговоры и с интересом принялись разглядывали меня.
– Здравствуйте, дамы пост-бальзаковского возраста. А вот кто первым узнает доброго мальчика из 10 «Б»?
Это была домашняя заготовка, после которой все девушки нашего класса должны были завизжать от счастья, увидев и узнав меня, и броситься наперебой делать помадные отпечатки на моих гладковыбритых щеках. Вместо этого дамы в норках и мехах других неизвестных животных встали плотнее друг к другу, на лицах некоторых я увидел не только недоумение, но и испуг.
– Назовитесь, пожалуйста, – самая активная из дам сделала шаг мне навстречу, видимо предполагая, что я протяну ей паспорт.
Назвав себя, я с облегчением увидел, что лица дам наполнились смыслом, у некоторых даже появились улыбки.
Не будучи до конца уверенным, что делаю правильно, я приступил к плановым объятиям. На всякий случай перед вскидыванием рук я называл каждую даму по фамилии.
– Со мной будешь обниматься? – мужчину среди них я и не приметил. Я крепко обнял вероятного старого школьного приятеля, силясь вычислить, кто это мог быть.
– Узнал? – мужчина после объятия продолжал жизнерадостно хлопать меня по плечам.
– Конечно! – закричал я немедленно, полагая, что моя широкая американская улыбка развеет его сомнения.
– Кто я?
– Этот… – я уже почти понял, кто это. Мне нужно было совсем немного времени, чтобы вспомнить его фамилию, но именно этого времени ситуация не предполагала, превращаясь из радостной в неловкую.
Когда он назвал себя, мне действительно стало стыдно. Это был очень славный и совершенно необидчивый парень, которого я за отчетный период вспоминал, может быть, пару раз, отчего и имя его и фамилия обнулились в моей голове.
Потом мы сидели в шумном кафе, смотрели фотографии, образовывали кучки и вновь собирались вместе, много смеялись и вспоминали. Я, конечно, всех вспомнил и узнал. Со мной было сложнее, две мои одноклассницы согласились принять на веру, что я учился с ними с 9-го класса. Они успокоились, только когда пришедшая с большим опозданием староста нашего класса выкрикнула мою фамилию на подходе к столу. Дамы несколько раз сшибали бокалы за новую жизнь, которая только начинается, это когда дети выросли и пристроены, следовательно, наступило замечательное время пожить для себя.
Я не пил спиртного, но странное неизвестное до сего дня состояние занимало меня. Я видел все словно сквозь густой дрожащий туман, только голоса моих стареющих одноклассниц звучали нереально молодо и звонко, по девичьи, унося меня в этот вечер на берег очень далекой реки, в воду которой ступить дважды не суждено никому.
Уже в машине на обратном пути мне сделалось бесконечно грустно и, вместе с тем, очевидно, что такая встреча через тридцать лет – неожиданный и совершенно ненужный способ увидеть берег другой реки, у которого ждет меня терпеливо старик с лодкой, воды этой реки темны и покойны, ибо этой воде спешить некуда – впереди вечность…
