Читать книгу: «Мона. День сурка с демоном», страница 6

– Да? Тогда взгляни сюда. Взгляни на этот шедевр!

Эдуард Мане встал перед изображением певца с половиной гитары. Похоже, это произведение было его первой тренировкой, и казалось, что кто-то в гневе проткнул кистью холст. Рядом с дырой виднелись выведенные масляными красками оскорбления, так что Мона догадывалась, почему к этой картине привязались призрачные останки художника. Необычным, однако, оставался второй дух, который парил перед Мане. Выглядел он как носатый старик в берете, который тем временем пренебрежительно взмахнул рукой.

– И это импрессионизм? Пха!

– Как будто ты в этом разбираешься! Я тебя умоляю, что тебя характеризует? Твои портреты? Ни у кого нет глаз на лбу, на лбу! – Мане показал на собственную голову и ткнул в нее указательным пальцем.

– Ах! Я сумасшедший? Это я-то сумасшедший? А кто пытался прославиться благодаря картине с алкоголиком? – возразил разгневанный мужчина. Мона смутно помнила одно из произведений Мане, которое как-то связано с абсентом.

– Теперь она висит в Копенгагене, так что сработало.

– Да, здорово, ты прославился пооооосле своей смерти. А мое искусство…

– Ха! Искусство, – откликнулся Мане.

– Закрой рот! Мое искусство нравилось людям, еще когда я был жив. А особенно женщинам! – Призрак покачал бедрами.

– Ну, ничего удивительного, если у тебя глаза на носу, а рот на заднице, то отдашься и такому, как ты!

Мона, Бербель и Бен остановились на безопасном расстоянии и с неловкостью наблюдали за развернувшейся сценой. Судя по виду оборотня, он бы предпочел побыстрее уйти домой, а скелетиха явно увлеклась видом картины или стены, а может, и потолка, без глаз трудно сказать.

– Так происходит каждую ночь после полуночи и затягивается на целый час. Причем они бросаются эктоплазмой, как будто это краска… – тихо объяснил Бен.

– Это Эдуард Мане и… это Пикассо?

Бербель согласно загремела костями.

Вздохнув, Бен почесал бороду.

– Ну, француз появился вместе с картиной, но откуда взялся второй, мы понятия не имеем…

– И они терпеть друг друга не могут, – сделала вывод Мона. Ситуацию это не улучшало. Призраки, которые возникали вместе, производили в два раза больше энергии, а в данном случае – в два раза больше эго.

– А как я знаменит! – раздался громкий возглас. – Люди все время кричат: «Мане, Мане, Мане!» Даже слагают обо мне песни!

– Они говорят «мани-мани-мани», ты, лягушатник!

И как только Моне окончить этот спор? Два всемирно известных художника, даже более того – их эмоциональные останки, которые определенно друг друга на дух не переносили. Она слишком мало знала о них обоих, ее общие познания ограничивались любовными похождениями Пикассо и названиями самых знаменитых картин Мане. Девушка в растерянности нахмурилась.

– Вы ведь уже в курсе этой ссоры, чем именно Мане так бесит Пикассо?

Бербель тихонечко приподнялась на костлявых пальцах и стала что-то показывать руками. Скрипнув зубами, Мона кивнула и принялась отгадывать шараду. Во всяком случае, нарисованный в воздухе квадрат опознавался легко.

– Картина!

С радостным бренчанием Бербель закивала, а затем изобразила громко ругающегося человека.

– Пикассо!

Скелетиха опять кивнула, после чего взглянула на воображаемые часы.

– Кости! – вставил оборотень.

Мона посмотрела на Бена и закатила глаза.

– Но… у нее же… – начал тот.

Ведьма тут же приложила указательный палец к губам.

– Тихо! – зашипела она.

– Но…

– Сидеть! – Ей послышалось, что Бен действительно заскулил, и Мона виновато улыбнулась. Просто он почему-то был слишком забавным. Будто сама по себе, ее рука поднялась и похлопала его по щеке. Рядом раздался грохот. Удивительно, как сердито Бербель умела греметь костями. Смутившись, Мона вновь повернулась к ней и широко улыбнулась.

На этот раз Бербель еще выразительнее ткнула пальцем в несуществующие наручные часы.

– Поздно? Сегодня? Время! Тогда? Раньше? А, раньше?

Теперь скелет взволнованно закивал.

– Картина Пикассо раньше… Ах, здесь раньше висела одна из его картин? Понятно. А когда позже тут появился Мане, обрывки духов превратились в настоящих призраков, и поэтому они возникают вместе. Типичный феномен, они вызывают друг друга, – вслух рассуждала Мона, а Бербель с довольным видом захлопала в ладоши. По коридору разнесся скрежещущий стук.

– Тихо там, у нас здесь важный разговор! – раздался окрик с французским акцентом. Их обнаружил Мане.

– Что будем делать, Мона? – спросил Бен, однако она лишь беспомощно пожала плечами. Пора действовать. Нужно как можно скорее прервать цикл поведения призраков, или они перестанут вас замечать и перейдут к своему ежедневному сценарию.

– О чем именно они всегда ругаются, только об их искусстве? – уточнила она, и, к счастью, Бербель энергично закивала вместо новых загадок. Надо срочно выучить с ней язык жестов, Мона и так собиралась его учить. – Не ладя между собой, они принижают творчество друг друга, – подытожила она.

– Было бы классно, если бы они обсудили какую-нибудь другую картину, которая им нравится, – заметил Бен, не обращаясь ни к кому конкретно.

Мона моментально развернулась к нему.

– А это идея! – взвизгнула она.

– А? – Но, прежде чем Бен успел переспросить, ведьма обвила этого здоровяка руками и чмокнула в щеку.

– Ты гений!

– Ну… да не. – Он робко усмехнулся, всем своим поведением напоминая застенчивого мальчишку детсадовского возраста, в то время как реакция Бербель выразилась в чем-то наподобие закатывания глаз.

Воодушевленная вспышкой вдохновения, Мона вышла к привидениям.

– Извините, – произнесла она, заработав два невероятно критичных взгляда.

Пикассо осмотрел ее с ног до головы, причем его пустые глаза особенно долго задержались на ее бедрах и груди, после чего криво ухмыльнулся.

– М-мне нужен профессиональный совет! – Сначала отвлечь, чтобы ни один из них не затянул свою привычную пластинку. А какой художник устоит перед подобным желанием?

– Та-ак? – заинтересовавшись, протянул Мане, и Мона поспешно кивнула:

– Не могли бы вы, пожалуйста, пойти за мной? Речь об одном… особенном экспонате, – намекнула она. Затем махнула обоим призракам, и те с любопытством поплыли за ней. Мона повела их мимо Бена и Бербель к пустому месту между двумя картинами в конце экспозиции.

– Ну так что? Мы не можем потратить на это всю ночь! – пожаловался Мане, а Пикассо кивнул.

– Сейчас, – пробормотала Мона и отодвинула в сторону одиноко стоящий стул. Теперь это место выглядело почти так же, как все остальные углы, не хватало только картины.

– Здесь же ничего нет! – Мане явно терял терпение.

– Пока ничего. – Она выдавила из себя фальшивый смешок и похлопала по карманам форменной куртки. Вот он. Как повезло! Быстро обернувшись спиной к обоим джентльменам, она раскрыла рисунок маленькой Мэнди.

– Это нечто особенное. Нарисовано при помощи самых простых материалов, но от всей души. Для художницы очень важно, чтобы два таких прославленных мастера оставили отзыв о ее работе. – Она старалась говорить профессионально. Осторожно, будто ценнейшее сокровище, Мона показала Мане и Пикассо сплошь покрытую блестками картинку.

Тишина.

Бледные глаза привидений не выражали особого восторга, однако надолго задержались на листке. Потом господа обменялись долгими взглядами. Кто угодно, даже они, заметил бы, что это детский рисунок. Между духами произошел своего рода молчаливый диалог, прежде чем Пикассо прочистил горло.

– Позвольте спросить, что за талант написал эту картину? – откашлявшись, спросил он.

– Ее зовут Мэнди, и ей, по-моему, лет пять, – ответила Мона.

– Смело! – выпалил Мане.

– Современно! – добавил Пикассо. Очевидно, эти двое поняли, что имела в виду Мона.

– Какое выражение глаз!

– Да, я тоже вижу, они просто не отпускают!

– И какой творческий подход к использованию пигментов! – Пикассо указал на множество блестящих наклеек.

Мона кашлянула.

– Господа, вас не затруднит к завтрашнему дню составить для меня подробный анализ произведения? Уверена, Мэнди будет просто счастлива. – Она дружелюбно улыбнулась.

Пикассо и Мане снова подозрительно покосились на нее, но потом оба согласно кивнули.

– Можете на нас положиться!

Француз отвесил небольшой поклон:

– Это честь для меня, мадам!

Призрак Мане тут же забрал картинку. Она тоже зарядится тавматургической энергией, вероятно, даже заживет собственной жизнью. Маленькая Мэнди придет в восторг, если план Моны сработает. Ее рисунок здесь, в музее, – теперь уже Моне придется просить автограф. С удовлетворенной ухмылкой она отошла от духов и села на скамейку, чтобы понаблюдать. Бен сел рядом с ней, а Бербель вопросительно наклонила голову.

– Мы вставим картинку в рамочку, повесим тут, и тогда каждый вечер кому-нибудь останется просто приводить этих джентльменов сюда. Так как они обретают форму максимум на час, рисунок их займет. А поскольку каждый день они все забывают и начинают сначала, это может длиться вечно. Все бессильны перед детскими рисунками, – шепнула она на ухо оборотню, и тот расплылся в улыбке.

– Суперская идея! – откликнулся он, и Мона негромко рассмеялась.

– Это твоя идея.

От смущения Бен поерзал на месте. Так или иначе, Мона была очень собой довольна. После кошмара с Бербель она нуждалась в этом ощущении успеха. Иногда Моне удавалось импровизировать, однако иметь четкий план ей все же нравилось больше.

Вскоре полночный час подошел к концу, призраки художников растворились, и Мона забрала рисунок. Стоило им выйти из небольшой галереи, как их перехватил Борис.

– Бербель, тебе пора возвращаться на свой пост. А ты, Бен, боже мой, у тебя такой потрепанный вид, иди домой, ложись спать. – Затем он повернулся к Моне и робко улыбнулся, его сдвинутые брови не предвещали ничего хорошего.

– Мона, моя дорогая ведьма, – начал он, – в моем коридоре ругаются вазы, боюсь, CD-плеер сломался. Не могла бы ты…

– Еще и это!

Глава 8. Дурные знамения

Вскоре после полудня у Моны зазвонил будильник. Вместо неторопливого «завтрака» ее ждал пыльный запах городской железной дороги Оффенбаха. У нее было много планов на сегодня, и после быстрого душа и жалкого тоста она села в раскачивающийся поезд, полный зомби. Однако тот, кто при этом подумал о бездомных, ошибся. Все, что пахло алкоголем, потом и блевотиной, было живым. Нежить же окружала затхлая пыль и спертый запах разлагающегося разума.

Нога мужчины с газетой сильно раскачивалась не потому, что он нервно ждал свою остановку. Она безудержно тряслась, потому что зомби плохо контролировали свои тела. Склизкими руками он держал перевернутую вверх ногами первую полосу газеты с четырьмя кричащими буквами на красном фоне. Рядом разместилась фотография толпы людей. Заголовок обещал правду о правде: «Теперь мы знаем!!!» С тремя восклицательными знаками. А ниже: «Демонстрация против вдыхания воздуха прошла успешно, всего через девять минут все пять тысяч участников победоносно задохнулись! Наконец наша страна снова может дышать!»

Мона закатила глаза. Благодаря возрастающему числу зомби подобные газеты приобрели большую популярность. Даже журналы о красоте переживали новый подъем, хотя фильтры и Photoshop устроили небольшую войну с косметической индустрией. Тональный крем с полным покрытием редко маскировал черные тени под разлагающимися глазницами, зато забавный «собачий» фильтр спасал ситуацию.

Зомби научились подстраиваться и не бросаться в глаза. Пусть в этом и не было необходимости. Еще в Средневековье хватало факела или вил, чтобы любая нежить могла спокойно спрятаться в толпе. Об оживших мертвецах знал весь земной шар. Они стали частью хорошей легенды. Люди играли в видеоигры, где их убивали, содрогались от ужастиков про них, плюс футболки, песни, книги, теории заговора. Гниющие ребята, которые любили жрать мозги, прославились. Вот почему Мона не могла понять, как люди могли ничего не замечать, будто намеренно игнорируя нынешнее положение вещей. Случился зомби-апокалипсис, а никто не сказал ни слова.

Люди просто удивлялись тухлому запаху в автобусах и поездах, жаловались на вонь от соседа в самолете, без остановки брызгали вокруг дезодорантами и духами. Да, они замечали ароматизатор-елочку у водителя такси, но то, что он нежить, – этого никто не видел.

Служащие, кассиры, строители, артисты, даже экскурсоводы: зомби встречались повсюду, настоящая загадка, как у них получалось справляться с этой работой. Колл-центры ими просто кишели. При этом нежить была практически не в состоянии быстро передвигаться, не говоря уже о том, чтобы учиться или разговаривать. Зомбийский без акцента звучал почти как йодль с носком во рту.

Даже когда одного из них на полный срок избрали президентом США, люди обсуждали исключительно его странный цвет лица и необычные волосы. Однако то, что он из нежити, поняли только сами сверхъестественные существа.

Наконец Мона добралась до выхода. Единственной целью сегодняшнего дня было отвлечься. Она потратит все свои оставшиеся деньги в модных магазинах и супермаркетах, возможно, побродит по какому-нибудь книжному, найдет себе ужин… а потом день закончится.

Сонотеп лежал под стеклом, освобожденный от цепей, и в полночь выяснится, во что выльется работа Моны. Она пришила две крепкие петельки к своим огнеупорным перчаткам, чтобы вешать их на форменный пояс ночного охранника. В магазинчике вуду на вокзале купила еще парочку печатей на всякий случай, а после отчаянной попытки оттянуть время разговором с милой рыженькой девочкой в веганском бургер-баре фора Моны подошла к концу.

Никогда еще ноги не казались ей такими тяжелыми, но она устроила настоящий забег в сторону музея. Словно от этого зависела ее жизнь, ведьма влетела внутрь через служебный вход, сбежала вниз по лестницам к общей комнате, юркнула в дверь, подгоняемая собственными мыслями, бросилась к шкафчику, чтобы положить вещи и…

– Ай!

– Пунктуальна с точностью до секунд, я впечатлен, – промурлыкал Борис, который внезапно возник перед ней и небрежно провел рукой по волосам. У Моны в шкафчике что-то затрещало, и она проворно захлопнула дверцу.

– Можешь, пожалуйста, перестать? – прохрипела она, чувствуя, как сердце подскакивает до самого горла.

– Новогодние петарды? – осведомился Борис, с любопытством глядя на шкафчик, из которого пошел легкий дымок.

– Нет… я подожгла свою куртку. Поэтому… входи, пожалуйста, в комнату как нормальный человек. – Она еле сдерживала раздражение. Не то чтобы для нее так много значила музейная униформа. К счастью, рюкзак до сих пор стоял у нее между ног. Супер – первая настоящая смена, а ее силы уже все испортили.

Борис только поджал губы.

– Просто вампиры передвигаются немного быстрее… А я думал, ты обрадуешься, когда меня увидишь. Все-таки я составляю тебе компанию в эту важную ночь. – Он прошел мимо нее, открыл собственный шкаф и вручил Моне свою синюю куртку.

– Ну да. Спасибо, – чуть слышно буркнула она и надела форму чересчур большого размера. Та слегка запылилась, вероятно, потому, что ее коллега никогда не носил на работе ничего, кроме комбинезона без рукавов.

– Мило!

– Что? – удивленно переспросила Мона.

– Ты в вещах оверсайз. – Борис ухмыльнулся и сам начал готовиться к смене, взял фонарик и капсулы со святой водой. Иногда Мона сомневалась, не флиртует ли он с ней снова, но, с другой стороны, с Беном и Бербель Борис общался точно так же. Возможно, с этими двумя он тоже заигрывал. Или просто пытался отвлечь Мону. Она в самом деле поняла, что вся ее нервозность растворилась – хватило всего лишь капельки дружеского участия. Поразительно, как часто он спонтанно менял тему, когда она психовала.

* * *

Сегодня днем наконец открыли выставку Сонотепа. Торжество Моне, к сожалению, пришлось проспать, чтобы быть в форме к своей первой ночной смене перед саркофагом. Она надеялась увлекательно сидеть и ждать. Ждать и сидеть. Потом пройти кружок по залу, прогуляться туда-сюда по коридорам, посветить тут и там фонариком, чтобы в итоге завершить ночь еще одним захватывающим раундом сидения и ожидания.

Директор настоял на том, чтобы в первую настоящую смену она была не одна. Как и ожидалось, вампир и оборотень сами вызвались провести эту ночь вместе с ней.

Едва она закончила присматривать за ежедневным курсом аэробики частично безруких статуй, ее встретил Борис. Близился полночный час, а с ним и вероятное воскрешение египетского принца.

Все в Моне противилось этому, и ей с трудом удавалось следить за безостановочной болтовней Бориса. Тот громко жаловался на новые правила и изменения в туалетах. Что-то про век и про то, что сейчас действительно не помешало бы сделать третий туалет, как минимум унисекс. Мона рассеянно соглашалась, изо всех сил стараясь сосредоточиться. Когда они добрались до коридора египетской экспозиции, ей казалось, что она вот-вот лопнет, однако, к счастью, там уже ждал Бен. Он с любопытством вытягивал шею, стоя перед золотыми воротами с прямой спиной, поза выражала знание своего долга. Как овчарка, которой велели не двигаться с места, в то время как на тарелке перед ней лежала большая мясная колбаска.

– Привет, Мона! – Бен, как обычно, порывисто ее обнял. Она с удивлением услышала, как хрустнули косточки у нее в спине. Опять он что-то ей вправил.

– Ну-ну, Бен, все хорошо? – просипела Мона, зажатая в кольце его рук, после чего он тут же ее отпустил.

– Прости. Ммм… Все сложно. Скоро полнолуние. Плохо себя чувствую. Чесался всю ночь… – Парень вздохнул и, по своему обыкновению, выпятил нижнюю губу.

– О-оу, – протянула Мона и почесала его за правым ухом, из-за чего у него на лице мгновенно появилось довольное выражение, напоминающее счастливого лабрадора. Она была так благодарна за то, что сегодня он дежурил с ней.

Борис тихо вздохнул и покачал головой. Затем гордо прошагал мимо них обоих, с подчеркнутой элегантностью сел на скамейку и принялся рассматривать свои ногти.

– И вы можете просто так тут со мной… ждать? Ну, я имела в виду охранять?

– Ага, другие коллеги взяли на себя наши обязанности, из-за открытия сегодня дежурит больше охранников, – ответил Бен, немного разочарованно глядя на ладонь Моны, потому что она ее опустила.

– Мм… Сокровища Сонотепа очень ценные, – пробормотала Мона. Она никогда особо не задумывалась о потенциальном богатстве музея. И сразу приняла более ответственную позу. Впрочем, никому не следовало бы связываться с оборотнем незадолго до полнолуния, двухтысячелетним вампиром и недавно закончившей обучение ведьмой. Ей, конечно, не хватало боевого опыта, но в крайнем случае пламя Моны уладит ее проблемы, захочет она того или нет. Вздохнув, она уставилась на свои пальцы. Нет, лучше не надо. А то в итоге еще и музей сгорит. Она еще раз похлопала по своему поясу: убедиться, что взяла прихватки.

Они сели. Три ночных охранника на страже одной из самых роскошных выставок Мифоисторического музея. Их диковатая внешность плохо вписывалась в декорации Древнего Египта. Саркофаг Сонотепа был представлен очень эффектно. Под него отвели целый зал, который оформили как старинную гробницу. Длинный коридор вел в различные камеры и к самому саркофагу. Стены покрывали причудливые рисунки и украшения, а такое количество камня создавало впечатление, будто вы действительно бродите внутри пирамиды. Благодаря точечно размещенному непрямому освещению краска и золото сияли. Проход перед гробницей тоже был украшен: гигантские колонны, между ними статуи древних стражей, которые в тусклом свете аварийного освещения отбрасывали жуткие тени. Похожие на собак с человеческими телами, созданные по образу и подобию бога Анубиса: вытянутые морды напоминали борзых, художник пытался изобразить даже ряд острых зубов. Увы, неправильный прикус создавал нежеланный комический эффект. Никто из них не сумел бы произнести ни одного предложения, не заплевав все вокруг.

Между статуями стражей гробницы стояли витрины и другие скульптуры. Моне понравились изящные тела фигурок черных кошек. Подобный силуэт украшал ее правую лодыжку – одна из ее первых татуировок.

В Древнем Египте котам и кошкам поклонялись как божествам. Это напоминало Моне современную культуру содержания домашних животных. Ты носишь за своим четвероногим другом полиэтиленовый пакет для его экскрементов, словно это ценнейший товар, или даже встаешь на колени перед кошачьим туалетом с песком и выкапываешь мочу, надеясь, что на этот раз кошка не написала на кровать. Одни называли это любовью, другие – сумасшествием. По мнению Моны, тут требовалось и первое, и второе, – и это совершенно нормально.

Зеленая табличка «Выход» в коридоре напротив отражалась в глазах Бориса. Моне снова пришлось признать, что вампиры во многом походили на котов. В их радужках тоже отражалось слабое мерцание звезд, открывая им захватывающий вид на ночной мир. Острые зубы, хищники, ночные охотники, элегантные, расчетливо дружелюбные, злопамятные, известные одиночки и чрезвычайно разборчивые, невзирая на ограниченные возможности питания.

Борис заметил взгляд Моны и изобразил самую грязную из своих ухмылочек, на которую она просто не могла не ответить. У других наверняка кровь прилила бы к щекам при виде его ангельского лица и многозначительной улыбки. Так почему же с Моной никогда не срабатывало? Он же идеален!

– И? – Борис усмехнулся, а ведьма удивленно моргнула. Они втроем сидели рядом на маленькой скамейке перед выставкой, – эти двое буквально зажали Мону с обеих сторон.

– Ч-что «и»?

– Все оказалось настолько плохо, как ты себе представляла?

Мона подавилась воздухом и не могла понять, к чему он клонит. Борис постучал пальцем по своим наручным часам, и она поразилась: уже минула полночь.

– О-он по-прежнему может встать, только в час ночи будет более-менее ясно, – пояснила она, но с ее плеч все равно как будто упала тысяча кирпичей. Она справилась. Ее обход прошел без проблем, проклятые реликвии и артефакты Мону игнорировали и занимались своими обычными делами. Коллегам она нравилась, они заботились о ней, словно считали это само собой разумеющимся. Если еще и саркофаг останется на месте… от облегчения у Моны вырвался смех.

– Значит, можно спокойно выдохнуть, ну, вам, не мне, мне-то не надо. Ха! – объявил Борис, закинул ногу на ногу и наклонился ближе к ней. – И все это стоило того, чтобы так стрессовать?

Она удивленно покосилась на него со стороны. То есть он все-таки заметил ее пульс, а может, и давление тоже.

– Обычно я не такая, но… – Мона глубоко вздохнула, – для меня это правда важно. Я люблю музеи. Молодым ведьмам вроде меня в основном приходится работать на улицах, как правило, нам не дают таких шансов. Не хватает опыта. На всех исследовательских вакансиях, куда я подавала заявки, мне отказали. Так что совершенно одна в патруле со своими нестабильными силами… если ведомству станет известно, что… – У нее надломился голос.

– Любишь жареные колбаски? – вдруг вставил Бен.

– Что? – Выбитая из колеи, Мона уставилась на оборотня.

– С горчицей или кетчупом?

– Ну…

– Или что, с майонезом? – Бен скривился от отвращения. – Это… все в порядке. Ты все равно мне нравишься, Мона. Все разные. А ты… это не так уж плохо. Ты по-прежнему мне нравишься!

– Нет, нет, ну… я не ем мясо, – объяснила она и пожала плечами. Оборотень не сумел элегантно подгадать время, как Борис, но попытка ее подбодрить определенно удалась. Либо он, как всегда, невнимательно слушал. На мгновение у Моны в голове будто стало совсем пусто.

– Вегетарианка? А, вот как. Это тоже ничего, тогда я буду есть мясо за тебя!

– Хм… спасибо, наверно.

Борис возле нее опять хрюкнул, сражаясь с приступом смеха, и прикусил вампирскими клыками нижнюю губу.

– Ауч.

– Борис? – с улыбкой спросила Мона.

– Да? – Он облизнул кровоточащую губу, и ранка медленно заросла.

– Ну, я понимаю, почему я хочу тут работать. Но ты? Такие древние вампиры, как ты, очень могущественны. Очень-очень могущественны. Я не знакома с теми, кому исполнилось еще больше лет. Фамилия твоей семьи записана во всех значимых книгах о жизни…

– Нежизни.

– Эм, да, нежизни вампиров. Что ты делаешь здесь, в музее, работая ночным сторожем? – Она ломала над этим голову с их первой встречи.

– Эта профессия для вас недостаточно хороша, юная леди? – Он наморщил нос.

– Нет, я не это имею в виду. Ты ведь и сам в курсе, что мог бы по-другому разыграть свои карты.

– Да… я так и сделал… – Его голос зазвучал тише.

На этот раз рассмеялся уже Бен.

– Про карты, вот это да, Мона, да ты настоящая ведьма. Откуда ты узнала?

– О чем?

– О его карточных долгах, – гаркнул оборотень.

– У тебя карточные долги? – удивилась Мона. Потому что вампиров не подпускали к карточным столам. Их скорость, способность ощущать сердцебиение, выступивший от страха пот и дыхание – они просто непобедимы в покер и другие азартные игры.

Бен громко хмыкнул:

– Ну, он веками разводил людей за игровым столом. А когда все раскрылось, ему влепили огромный штраф.

– Работа здесь – это наказание? – выпалила Мона.

– Ой, умоляю, это неправда. Мне разрешили выбрать, чем я хочу заниматься. Сначала меня собирались выставить тут в моем самом старом гробу – вот до чего дошло. – Он закатил глаза. – Кроме того, мне нравится, как музей представляет мифоисторию, благодаря посетителям она пробуждается к жизни. Я сам практически часть истории. – Борис смахнул со лба светлый локон. – А моя семья настояла, чтобы я… я обязан жить у них. Вот тогда и появилась эта работа. Рядом с их виллой. – На его красивом лице появилось кислое выражение, и Борис скрестил руки на груди. Мона отлично знала это чувство, при одной мысли о переезде к матери у нее вспыхивали ладони.

– Что ж, ну… тогда… если ты… – заикалась она, судорожно соображая, как вернуть разговор в позитивное русло. – Зато тебе по крайней мере не нужна ведьма-надзирательница, раз за тебя поручились родители, это ведь уже хоть что-то?

Он пожал плечами, однако раздражение немного ослабло, вампир поджал губы.

– Может быть, может быть. Во всяком случае, потом у меня снова будет право выбрать профессию, а вот у тебя… – Очевидно, догадавшись, какую затронул тему, Борис виновато улыбнулся Моне.

– Что, нет выбора? – удивленно пробормотал Бен, и Мону вдруг чересчур сильно придавила грудь оборотня. Он обнюхал ее волосы, словно они могли дать ему ответ.

– Э-э-э…

– Ведьмы и колдуны обязаны состоять на госслужбе, ты же знаешь, господи, мы ведь только что это обсуждали, вечно ты не слушаешь, – заявил Борис и тоже перегнулся через Мону, чтобы поговорить с Беном. Теперь оба парня буквально нависали над ней, и она оказалась в ловушке. Если бы от одного из них не пахло как от пачки рождественского печенья, а от другого – слегка как от собаки, эта сцена напомнила бы Моне клишированную обложку фэнтези-романа для взрослых.

– Она обязана это делать? Ей пришлось бы стоять на улице и считать зомби? И нельзя отказаться? – сыпал вопросами Бен.

– Нельзя. Либо ведьмы и колдуны служат государству, либо их очищают, только так им будет позволено жить как обычным людям.

– Не совсем так, – заметила Мона и немного отодвинула от себя и вампира, и оборотня. – Мой вид сил точно попал бы под очищение, но в целом мы подписываем договор, а если нарушим его и нас уволят, то вместе с тем мы отказываемся от своего дара.

– А я думал, магию можно отдать только добровольно. Столько раз видел это во время сожжения ведьм. Столько моих знакомых отказались от своих сил, это была такая трагедия! – Борис театрально схватился за грудь, хотя сердце в ней не билось, вампирская кровь текла исключительно благодаря магии.

– Ну, договор подписывается добровольно…

– Какое подлое условие! – Борис с негодованием скрестил руки на груди.

– На самом деле мне нельзя вам об этом рассказывать.

– Да, а это еще почему? – сердито фыркнул он.

– Не хотел бы я работать здесь вечно! – Бена, похоже, слегка ошеломила эта информация. Он почесал подбородок.

– О, прошу тебя, да это же работа мечты! Давай! Расскажи ведьме, почему ты тут!

– Охранять! – молниеносно выпалил оборотень.

Мона подавила смех.

– Мне нравится охранять вещи, защищать людей, и кости – это круто, – перечислил Бен.

– Ах да. Примерно так я и думала. – Она просто не могла не улыбнуться над способностью Бена испытывать восторг. Нездоровая для взрослого человека детская наивность пробуждала в ней своего рода материнский инстинкт. Вообще-то она предпочитала, скорее кошек, но для Бена делала исключение. Жаль, он тоже был очень милым, привлекательным, добрым, открытым и к тому же симпатичным. Ну почему она не могла влюбиться в кого-то вроде него?

– Может быть, охранять и классно… но я больше хочу заниматься музыкой. – Смущенную улыбку на губах оборотня неожиданно разделил и вампир. А вот и она, любимая тема этих троих: метал.

* * *

Парни презентовали ей свой дуэт и наполовину готовые песни, а Бен продемонстрировал свой талант к гроулингу. Оборотням подходили такие рычащие звуки. А о том, что эксцентричный вампир отлично умел кричать в микрофон, она и так догадывалась. Пока они болтали о любимых группах, обсуждали тату Моны, а Борис растягивал свои концертные браслеты, незаметно пролетел час.

Так что теперь вся компания в нерешительности застыла перед экспозицией. Ничто не сдвинулось с места. Даже мышь не пискнула.

– Судя по всему, господин Мумия останется в своем саркофаге, – вне себя от счастья заключила Мона и уже собиралась с облегчением потянуться, как вдруг на нее упал яркий луч фонарика.

– Бен! Обязательно так на меня светить?

Однако тот скептично смотрел куда-то за спину Моны и продолжал освещать коридор.

– По-моему, я что-то слышал. – Он тихо зарычал.

Борис явно напряг слух, что с учетом его вампирских способностей было совершенно излишне.

– Похоже, это Бербель, – отмахнулся он, но затем критично свел брови над переносицей. – А что она тут делает? И… похоже, Бербель очень спешит.

Теперь и Мона услышала торопливые шаги по гладкому полу и грозное бренчание, как магазинная тележка по брусчатке. Не прошло и пары секунд, как Бербель вылетела из-за угла и, покачнувшись, направилась к ним троим. Свое розовое платьице она бесцеремонно закатала и надела его как бандаж. Перед Моной, Беном и Борисом скелетиха элегантно затормозила и теперь пыталась отдышаться. По крайней мере так это выглядело, поскольку она наклонилась вперед, уперлась руками в колени, а ее грудная клетка и ребра лихорадочно поднимались и опускались.

– А… – начала ведьма, однако Бербель подняла указательный палец и помотала головой. Туловище у нее до сих пор подрагивало, она нервно провела кистью по черепу.

– Ты ведь в курсе, что тебе не нужно дышать… – прокомментировал происходящее Борис, и кости дернулись. Она хихикнула (дребезжание), изобразила рукой застенчивый жест и пожала плечами.