Читать книгу: «В погоне за собой, или Удивительная история Старика», страница 9
Пребывая в том состоянии «растворенности», я потерял ход времени и вскоре услышал зов Старика из комнаты. Отозвавшись на него с небольшим опозданием, вытащил из шкафа-аптечки две капсулы, набрал в стакан воды, и отправился к Акелю.
XIII
Следующим утром меня разбудили солнечные лучи, лившиеся через окно, припекавшие щеку и слепившие глаз сквозь тонкое веко.
Оторвав голову от подушки и подобрав лежавший на прикроватной тумбе телефон, я взглянул на время и понял, что до звонка будильника, заведенного на семь утра, оставалось треть часа.
Обдумав ситуацию с полминуты, я решил не досыпать оставшееся время и вместо этого поднялся и отправился в ванную комнату. Раздевшись, включил горячую воду и залез в душевую кабинку. Выбрав шампунь с запахом «лимонной свежести», вымылся им от пяток до макушки, смыл с тела образовавшуюся пену, а после выбрал десятиминутный массажный и контрастный режим душа. Из стенок в меня начали брызгать то тонкие, то толстые струи воды, то холодной, то горячей температуры, то с сильным, то со слабым напором. В основном было щекотно, но иногда и больно, когда напор становился особенно сильным и струи пробивали кожу в тех местах, где она была тонкой, и играли на костях (в особенности на ребрах).
Когда послышался писк, означавший окончание процедуры, вода иссякла и в меня со всех сторон начали дуть волны теплого воздуха по принципу сушилок для рук, что стоят в туалетах хороших общественных заведений.
Выйдя из кабинки и не чувствуя ни толики от бывшей сонливости, я вновь оделся и направился к себе в комнату. Добравшись туда, взглянул на часы и понял, что до звонка будильника осталось чуть больше десяти минут.
«Может, одеться в костюм сразу?»,– подумал я, но не стал этого делать. Прием был назначен на пять вечера, впереди почти целый день, и мне не хотелось рисковать запачкаться. Да и со стороны это выглядело бы довольно глупо.
Взяв коробку с подарком, я спустился на первый этаж, поставил ее на пол у стола, уселся на диван, и принялся читать «Обломова». До конца книги оставалось всего шестьдесят три страницы.
Старик припозднился и позвал меня на полчаса позже обычного времени, когда я уже начал беспокоиться о нем и намеревался идти в комнату и проверять, все ли с ним в порядке.
– С днем рождения, Акель!– зайдя, сходу сказал я, восклицая, но стараясь говорить неслишком громко.
– Ага, спасибо,– отозвался Старик, приняв позу полулежа и смотря на меня из-под наполовину опущенных век.– Ура-ура. Я стал на еще один год старее. Как хорошо, что у меня есть человек, который встречает меня после сна такими «хорошими новостями». Решил сразу добить раненного, чтобы не мучился?
– Хватит вам,– отмахнулся я, успевший за минувшие часы работы сиделкой привыкнуть к характеру своего подопечного.– Относитесь к этому с позитивом. Многим не удается дожить и до шестидесяти, а вы, несмотря на все то, что с вами случилось, целых семьдесят девять лет протянули. Богаты, семья у вас есть, какая-никакая, но все-таки.
– Эх, Клим,– Акель улыбнулся.– Все было бы так, если бы не одно «Но». Меня гнетет то, что я потерял.
– Что?– я, пользуясь стечением обстоятельств, решил предпринять еще одну попытку. В тот момент Вирт в последнем предложении впервые сказал хоть что-то содержательное, пусть и немного. Ему явно самому хотелось поведать что-то о своем прошлом, но он почему-то никогда не решался.– Расскажите. Возможно, вам станет лучше.
Старик поджал губы, потом ответил:
– Может быть, но не сейчас. У меня всё-таки, как ты выразился, праздник «протянувшего до семидесяти девяти и не протянувшего ноги» человека, а в праздники нельзя грустить.
– Хорошо. И да, у меня для вас подарок. Подождите секунду,– метнувшись на кухню и взяв коробку, я принес ее в спальню и поставил на кровать перед Акелем.– Извините, на дорогую вещь денег у меня не хватило, но я попытался как можно точнее воспроизвести ваше описание мастеру.
Откинув замочек, Старик открыл дверцу. Поглядев на фигуру коня, он вытащил статуэтку, покрутил ее, и спустя минуту сказал:
– Черт возьми. Не знаю, как вам обоим это удалось, но Огонь очень похож. Такой, каким я его помню. Точно такой, и чтоб мне провалиться, если я вру,– взглянув на меня, он произнес.– Благодарю, Клим.
В этот момент голос Старика изменился до неузнаваемости, и я понял, что мой подарок ему понравился.
Антонио прибыл вместе с завтраком в тот момент, когда Акель уже принял утренние процедуры и даже успел одеться.
– Иди, открой ему,– сказал Старик, натягивая поверх белой рубашки темно-серый тонкий кардиган.– Тут я уже сам справлюсь.
– Знаю.
Забрав тележку и обменявшись с Антонио привычными для нас обоих приветствиями и краткими сухими любезностями, мы со Стариком уселись за стол и плотно позавтракали.
Распивая чай после принятия пищи, я и Акель думали каждый о своем, как вдруг в дверь вновь постучали.
– Кто это?– спросил я.
– Носильщики,– ответил Старик.– Я их позвал. Открой дверь.
Кивнув и поднявшись, я устремился в прихожую. До того, как успел добраться до неё, нетерпеливый незнакомец позвонил еще два раза.
– Приветствую,– поздоровался стоявший на пороге мужчина, за спиной которого находились еще двое здоровяков. Все они были одеты в синие комбинезоны.– Мы по поручению господина Вирта. Разрешите пройти.
Не дожидаясь, когда я отойду, он протиснулся, чуть оттолкнув меня плечом, а его спутники направились следом. Осмотревшись, перед домом на подъездной дорожке я заметил небольшой автомобиль для гольфа, к которому был присоединен пустующий прицеп.
– Зачем они здесь?– спросил я у Старика, вернувшись обратно к столу.
– А для чего еще нужны носильщики?– ответил вопросом на вопрос Акель.– Носить,– встретившись с моим непонимающим взглядом, он выдохнул и принялся объяснять.– Банкет будет проходить в большом зале, и я хочу сделать так, чтобы он выглядел чем-то вроде выставки. Мне нравятся выставки. Уж лучше так, чем видеть повсюду надувные шары и плакаты «С Днем Рождения» и «Акелю 79, Ура-ура!».
Старика пробрала дрожь, и я не понял, искренняя она была или поддельная.
Попивая чай, мы наблюдали за тем, как мужчины вытаскивали картины из галереи и выносили их на улицу. Ходили они мимо нас около четверти часа, и спустя это время один из них, судя по всему главный, приблизился к нам.
– Мы закончили, господин Вирт.
– Да я уж понял,– кивнул Акель, смотря на него как-то по-другому, нежели на своих хороших знакомых вроде меня, Ульяны, Фернандо, и остальных. В тот момент он как никогда был похож на заносчивого сварливого старикана.– Будьте с ними осторожнее, картины стоят больше, чем всё ваше имущество вместе взятое.
– Понял.
Развернувшись с недовольной миной на лице и покусывая щеку изнутри, носильщик ушел.
Собрав грязную посуду и оставив её у входа, я скормил Акелю нужную таблетку и мы, по его просьбе, направились с двумя бокалами апельсинового сока на застекленную веранду играть в шахматы.
Играли мы в них часто, иногда я даже самостоятельно тренировался, потому к тому времени уже хоть как-то мог сопротивляться и превратил процесс в сражение, а не позорное побоище. Но выиграть мне на тот момент еще ни разу не удалось.
«Ничего,– говорил Акель.– Я начал заниматься шахматами, когда тебя еще на свете не было, так что не беда. Нет ничего плохого в том, чтобы потерпеть поражение, тем более от более сильного противника. Только так можно стать сильнее. Как бы там ни было, лучше быть худшим среди лучших, чем лучшим среди худших»
Сыграв четыре партии, три из которых закончились победой Вирта и одна ничьей, мы немного поговорили, а после направились на встречу с Фернандо.
Уединившись вместе с врачом в комнате, как это происходило всегда, спустя полчаса доктор и Старик покинули спальню. На лице Акеля было написано привычное недовольство, но несмотря на все то раздражение, что он испытывал после врачебных процедур (бедный Итан, боюсь представить, как Вирт вел себя после укола в четверг), Старик все же предупредил Фернандо, что основные гости приходят ближе к шести часам вечера, а не к пяти, как он со своими сыновьями, дочерью, и обслуживающим персоналом.
– Хорошо, господин Вирт,– кивнул Фернандо, покачивая своим чемоданчиком.– У меня как раз осмотр последнего пациента четыре часа вечера, так что я успею переодеться.
– Да, да, очень хорошо. До скорой встречи,– ответил ему Старик и, развернувшись, укатил обратно в свою комнату.
Доктор же, поджав губы и превратив их в бледную ленту, ушел в противоположном направлении.
– Вам еще нужно что-нибудь, Акель?!– спросил я.
– Да!– отозвался тот.– Отопри мне дверь в сад и возьми книгу.
Выполнив просьбу, мы вместе со Стариком покинули дом. Проехав по дорожке, Старик припарковался рядом со своим любимым церцисом-деревом. Погода была солнечной, но не жаркой, дул прохладный ветерок.
Акель протянул руку, и я отдал ему книгу.
– А теперь оставь меня,– попросил Старик.– Хочу немного побыть в одиночестве и подумать.
– Разумеется,– кивнул я и удалился.
Пройдя в дом через спальню Старика, обратил внимание на статуэтку коня. Она стояла на прикроватной тумбе Вирта, а коробка от нее располагалась на полу в полуоткрытом состоянии.
Увидев её, мне сделалось приятно от того, что Акель оставил мой подарок на виду, а не спрятал куда-нибудь под кровать.
Не запирая двери в комнату я, вдохновленный примером Старика, уселся на диван и, спрятав пуль от телевизора подальше, принялся читать, время от времени отвлекаясь от сюжета и обдумывая что-то, связанное с книгой и нет.
Как оказалось, ненадолго у Акеля продлилось целых три часа и закончилось примерно в двенадцать пополудни. За это время я успел почитать, искупаться в бассейне, еще раз почитать, посмотреть половину фильма, попутно раз в двадцать минут выглядывая в сад и проверяя, все ли в порядке со Стариком.
Он все это время почти не менял позы, лишь изредка меняя расположение рук и, еще реже, ног. Пару раз я застал Акеля смотрящим в никуда, словно перед ним стоял экран, видимый лишь его взору. Все остальное время он был погружён в книгу, что меня удивляло и интересовало то, как он может так долго читать. Результат старости, или что-то другое?
Когда Акель позвал меня, я помог ему вернуться в его комнату, закрыл дверь, а после сопроводил в музыкальную комнату, где мужчина сидел и играл на фортепиано. Сидя на стуле, он с легкостью бабочки перебирал своими старческими пальцами по клавишам, и даже то, что ему приходилось давить на педали (больными ногами), не портило Старику наслаждения.
Расположившись неподалеку, я слушал музыку, прикрыв глаза, и буквально растворялся во множестве звуков, которые издавал тот чудесный инструмент. Акель играл больше часа почти без остановки, мелодии в основном были легкими и чуть грустными. Названия я их, к сожалению, не знал, потому как никогда не был приверженцем классики, но этого и не требовалось. Как там сказал Старик?
«Музыка – это один из языков, который понимает душа человека»
Ну, не точно так, но смысл передан.
От обеда Старик отказался (и я, соответственно, тоже), потому мне пришлось звонить на кухню и предупреждать о том, чтобы нам ничего не готовили.
После окончания игры на фортепиано Акель прилег ненадолго вздремнуть, а затем, за полтора часа до пяти, мы начали собираться.
Старик настоял на том, что бриться и (разумеется) мыться он будет самостоятельно. С бритвой он справился без проблем, но вот с душем вышло не так-то просто. Мне пришлось его пересаживать с кресла в душевую кабинку, но, по своему обыкновению, Акель наотрез отказывался от того, чтобы я помогал ему в принятии душа. Не знаю из-за чего он так стеснялся, то ли от того, что я увижу его полностью голым, того ли от того, что буду мыть его, словно беспомощного паралитика, или же всего этого вместе, но его уверенный отказ в который раз вызывал у меня уважение.
Пересадив его на специальное сидение в душевой кабинке, я отошел в сторону и ждал, пока Старик закончит. После я подал ему полотенце и он вытерся им, а затем натянул на себя нижнее белье и халат, и только тогда мы поехали в гардеробную.
Оказавшись на месте, мужчина осмотрел свою коллекцию костюмов и выбрал один из них, темно-коричневый, после чего подобрал белую рубашку с галстуком цвета охры и черные туфли. Одевшись не без моей помощи, Старик подъехал к комоду, изготовленному из венге, и открыл биометрический замок отпечатком указательного пальца правой руки.
Заглянув в те ящики, которые он выдвигал, я понял, зачем это было сделано. В нижнем отделе располагались зажимы для галстука и булавки, в среднем запонки, а в верхнем целая коллекция часов различных брендов. Не представляю, на какую сумму там всего хранилось украшений, но, как мне показалось, для этого комода было мало одного замка.
– Я жду тебя,– сказал мне Старик и уехал.
Одевшись и постояв с минуту у зеркала, чтоб всё поправить и подровнять, я двинулся следом, и вскоре мы вышли наружу.
Времени на тот момент было навалом, до прибытия гостей оставалось немногим больше часа, потому Акель отказался добираться до дома на автомобиле и предпочел ехать на своей коляске. Все это время мы молчали, лицо у Старика было такое, словно ему предстояло какое-то тяжелое и утомительное испытание.
Добравшись до высокой лестницы, мы миновали её с помощью пандуса, после чего попали в главный дом-дворец.
Место, в котором мы оказались первоначально, походил на холл в шикарном отеле. Повсюду стояли диваны, пол был устлан коврами, с потолка свешивалась огромная люстра, формой похожая на перевернутый вверх тормашками свадебный торт.
Осматриваясь, я понял, что жилище Акеля, стоявшее «на отшибе», было простецкой хибарой по сравнению с этой… захватывающей душу своим величием красоты.
– Иди за мной,– велел Старик, заметив мою остановку.
– У вас тут настоящий дворец,– заметил я, едва не задыхаясь от восхищения.– Почему вы тут не живете?
– Инициатива старшего и среднего сыновей, Альберта и Золтана,– ответил Акель, толкая рычажок управления коляской вперед и катясь в соответствующую сторону.– Они живут тут, когда не в отъездах, потому решили переселить меня в «дом, специально оборудованный для моих нужд». Но, если выражаться яснее, они сбагрили меня, чтобы я им не мозолил глаза. Но, знаешь что? Тот дом мне нравится намного больше.
Повернув направо, мы миновали охрану, лестницы, и двинулись по широкому коридору. Вскоре подошли к двум лифтам, один из которых был обычным, а другой грузовым, и поместились во второй, потому как в нем было больше места и Старик мог без труда там развернуться.
– На четвертый.
– Хорошо,– я ткнул на кнопку, а после того как двери закрылись, поинтересовался.– Вы говорили, что у вас четверо детей. Где младшие сын и дочь?
– Оливия живет со своим мужем в Лондоне уже семь лет. А Гастон,– Старик выдохнул, подбирая слова.– Он является совладельцем моей компании, которой руководят Альберт и Золтан, но он не принимает участие в работе. Старшие сыновья распоряжаются его долей в бизнесе и шлют Гастону примерно по сто тысяч каждый месяц.
– А почему он не работает? Недостаточно умен?
– Ты что, хочешь сказать, что у меня глупый сын?
На секунду я растерялся, строгий голос сбил меня с толку.
– Возможно. Хочу узнать, потому и спрашиваю.
– Ладно,– пожал плечами Старик, возвращая своему голосу обычный тон.– Мой младший сын – это что-то с чем-то, приправленное щепоткой чего-то непонятного. Не знаю, в кого он такой уродился,– лифт дернулся, остановился, двери разъехались в стороны, и мы двинулись вперед.– Прямо как в сказке. «У старинушки три сына: Старший умный был детина, Средний сын и так и сяк, Младший вовсе был дурак». Не думает ни о чем, все для него тленно и бессмысленно. Он не работает и всё своё время проводит в путешествиях, время от времени меняет вероисповедание, иногда даже умудряется попадать в секты, благо чаще всего не в те, где требуются денежные пожертвования, хотя и такое пару раз случалось. Но больше всего проблем он доставляет тем, что к нам вечно приходят какие-то женщины и заявляют, что родили ребенка от этого… путешественника. Только в прошлом году к нам заявились пять таких мамочек, требующих подтверждения отцовства.
Акель засмеялся и я его поддержал.
– А вы что?
– Я-то?– спросил Старик и фыркнул.– А мне что до этого? Оливии, самому младшему моему ребенку, уже тридцать два года. Они все взрослые, пусть сами разбираются. К тому же, как я и сказал, после того, как мои чёртовы ноги окончательно усадили меня в кресло,– он шлепнул по колену свободной ладонью и чуть поморщился,– мне пришлось отойти от дел. Да, я ещё являюсь владельцем нашего основного бизнеса, но передал бразды правление в руки сыновьям.
Вышли мы из лифта прямиком в анфиладу, состоявшую из трех больших комнат.
Первая, в которой мы оказались, представляла собой столовую. Она была занята десятками соединенных меж собой прямоугольных столов, на тот момент уже сервированных, а в углу располагался невысокий подиум для музыкантов, чьи инструменты уже были приготовлены и только ждали своих хозяев. Вторая комната была, как и говорил Акель, оборудована наподобие выставки. Картины висели на стенах по всему периметру комнаты, и так же присутствовали небольшие столики, предназначавшиеся для закусок и, в основном, алкоголя.
В этой комнате находились лишь два человека, оба мужчины, одетые в классические костюмы.
– Папа!– воскликнул один из них, старший. Его лицо озарила улыбка, но была она сухой и неестественной.
– Папа!– повторил, будто эхо, второй мужчина, улыбка которого была намного теплее, чем у первого.
Младший мужчина двинулся навстречу Старику, а я в это время отошел в сторону, чтобы не мешать.
Увидев краем глаза как (судя по всему) Золтан наклонился и обнял отца, а тот в ответ приобнял сына за шею, я направился к одной из стен и принялся изучать картины, но не успел рассмотреть как следует ни одной из них, потому что не прошло и минуты, как Акель подозвал меня и представил своим сыновьям, а после представил своих сыновей.
Они оба кивнули мне, но смотрели какими-то странными, отсутствующими взглядами, словно меня и не было вовсе. Мне это не понравилось и настроение в разы ухудшилось. Наверняка они так себя вели из-за того, что не считали меня себе ровней. Наряди обезьяну в дорогой костюм и причеши, человека это из неё не сделает. Но был ли я обезьяной?
– Папа!– вдруг раздался новый голос и, повернувшись, я увидел молодую женщину, семенившую в нашу сторону.
– Оливия!– ответил Акель, и только тогда в его взгляде появилась искренняя радость.
За женщиной следовал мужчина, державший за руку маленькую девочку лет пяти.
– Здравствуйте, господин Вирт,– поздоровался со своим тестем муж Оливии.
На этот раз Старик забыл им представить меня, и они даже не взглянули в мою сторону.
Несмотря на протесты Оливии, Старик посадил свою внучку себе на колени.
– Деда,– сказала девочка милым голоском, ведя себя с легкостью и непринужденностью.– А ты знаешь, какой мы с мамой и папой подарок тебе приготовили?
– Конечно нет, милая,– отозвался Акель, и его губы тронула легкая, но искренняя улыбка.– Мне никто ничего не говорил. Где он?
– В другой комнате, там,– она указала в сторону, противоположную той, откуда мы со Стариком явились.– Он такой…
– Элиза!– перебила свою дочь Оливия.– Не порть дедушке сюрприз, иначе он не так сильно обрадуется!
– Хорошо!– хохотнула девочка, ерзая на коленях Старика. Если ему и было больно, мужчина это скрыл.– А ты скоро его посмотришь?
– Что же, давай прямо сейчас поедем и посмотрим,– сказал Акель, а потом указал на рычажок, вмонтированный в подлокотник, и обратился к внучке.– Толкай его вперед.
Девочка послушалась. Раздалось приглушённое жужжание моторчика, и коляска двинулась в сторону дверного проема, а все остальные направились следом.
Когда мы оказались в соседней зале, я понял, что у Акеля вот-вот может случиться удар. В ней были собранны все худшие страхи Старика (и я подозревал, чья именно это была идея). В углах и вдоль стен, словно колышки для разметки территории, стояли связки с разноцветными шарами, заполненными гелием, а снизу привязанные к увесистым предметам. На стенах висели соединенные золотыми нитями буквы, преобразовавшие собой слова поздравлений. «С днем рождения!», и много другое в том же духе.
Увидев все это и поначалу не обратив внимания в самую «страшную сторону», Акель с расширенными глазами осматривал поздравления. Но потом Оливия, с трудом сдерживая свой восторг, засеменила в противоположную нашим взглядам сторону, и когда мы повернули головы, то увидели на стене картину. Она была большой, целых полтора метра в высоту и метр в ширину, и изображён на ней был портрет Старика. На ней ему было лет семьдесят пять, и на тот момент он уже сидел в инвалидном кресле (портрет изображал Акеля до пояса, потому подлокотники коляски были видны).
Лицо Акеля стало таким, словно он пытался пережевать целый лимон, но, так как на нем присутствовала улыбка (больше похожая на оскал), Оливия со всей своей наивности приняла её за выражение радости.
Я же, увидев творение неизвестного художника, сразу понял, какое именно впечатление она произвела на виновника организованного торжества, и едва сдерживал хохот, так и рвавшийся откуда-то из груди наружу.
– Та-да-да!– подбежав к портрету, Оливия развела руки в стороны и указала в его сторону.– А вот и подарок. Тебе нравится?
– Очень,– не знаю, каким образом, всё же умудрился выдавить из себя Старик.
Я же недоумевал. Неужели дочь настолько плохо знает своего отца и не ведает, что подобными подарками он бы с удовольствием растопил огонь у себя в камине? Или она знает и нарочно над ним издевается, или мстит из-за какой-то личной обиды? Уму непостижимо.
Сыновья Акеля стояли вне зоны видимости Старика (зато в зоне моей видимости) и улыбались от уха до уха. Золтан радовался вроде как по-доброму, а вот насчёт Альберта не могу сказать ничего точного. Не знаю, как вам, но мне он не понравился, и даже не из-за того, что он (это было видно, как солнце днем в безоблачную погоду) недолюбливает своего родителя по какой-то неизвестной мне причине… просто неприятный человек.
Не знаю, как бы всё пошло дальше, но через несколько секунд ситуацию разрядил ещё один колоритный член семьи, явившийся на праздник. Обернувшись на шаги, мы увидели двух шедших в нашу сторону персон. Вначале мне даже показалось, что у меня случился легкий приступ галлюцинаций.
Два этих человека были мужчиной тридцати лет (хотя на самом деле ему было тридцать пять, судя по рассказу Старика) и мальчиком лет двенадцати. Они оба были одеты в дхоти, шервани, и с повязанными на головы оранжевыми дастар, а на ноги нацепили тканевые шлепанцы с острыми носами, похожие на обувь Алладина.
Донельзя удивленный, я осмотрел окружавших меня Виртов и понял, что внешность подошедших их нисколько не смущала.
– Здравствуй, отец,– сказал гулким голосом Гастон.– Мы с Кииоши явились,– он указал на мальчика, и тот, несмотря на свой индийский наряд, по-японски поклонился, когда отец назвал его имя,– чтобы поздравить тебя с твоим днем рождения. Прими от нас этот скромный дар…
Он повернулся и крикнул «заносите». Спустя несколько секунд появились двое мужчин, тащивших квадратный ящик из бубинга. Поставив его, они отошли в сторону, а Кииоши открыл его. Внутри, как оказалось, находилась метровая, отделанная серебром и золотом статуэтка человека с головой слона, сидевшего в позе лотоса.
– Это Ганеша, отец, бог мудрости и благополучия,– сказал Гастон, после чего произнёс какую-то фразу на неизвестном мне языке.
Далее наступила очередь Кииоши. Он без видимого энтузиазма поздравил деда, пожелал ему здоровья, счастья, и тому подобного, что обычно желают именинникам, а Старик ответил ему и сыну благодарностями, которые были сухи, словно песок в Сахаре.
Приказав отнести подарок к себе домой в галерею, самый старший из Виртов пожелал немного выпить и направился в центральную комнату-галерею, начав при этом интересоваться делами и жизнью своих детей и внуков (на Кииоши он почти не обращал своего внимания, видимо, был очень плохо с ним знаком).
Я следовал за ними и слушал их разговоры.
Как и было уговорено, основные гости начали прибывать к шести вечера. Несмотря на то, что мне точно было известно о намерениях Итана, какая-то моя часть всё равно надеялась увидеть его на приёме. Но он, разумеется, так и не появился.
Незнакомые мне люди все прибывали. Чтобы не мешаться ни у кого под ногами, я отошел подальше и, время от времени поглядывая в сторону Акеля, принимал фужеры с шампанским у официантов, ходивших с подносами по галерейной зале, стараясь при этом следить за своим самочувствием и не оказаться в один миг пьяным.
Спустя четверть часа я начал чувствовать нарастающий с каждой минутой голод, и ближе к половине седьмого прислуга начала приносить еду, чем очень порадовала мой глаз (и глаза всех остальных гостей).
Наблюдая за временем при помощи своих новых наручных часов, я стоял у одной из картин, на которой изображалось синими красками «что-то», и пытался разглядеть в работе что-нибудь понятное. К своему удивлению, когда мне удалось сосредоточиться, моему глазу стали видеться различные изображения, которые, возможно, и стремился написать художник.
– Привет,– вдруг раздался голос позади меня.
Несмотря на то, что он застал меня в момент глубокой сосредоточенности, я не испугался. Обернувшись, увидел перед собой Ульяну. Молодая девушка была одета в длинное однотонное вечернее платье с вырезом для ноги с правой стороны, не обладавшее никакими яркими цветами. Холодный темно-синий. На локтевом сгибе тонкой руки висела небольшая сумочка, лямка которой мягко впивалась в ее кожу цвета слоновой кости. Из украшений она выбрала лишь серьги и кулон, висевший на шее на тоненькой цепочке. Макияж же у Ульяны почти отсутствовал: немного румян, подчеркивавших скулы, губная помада кофейного цвета, черные брови и ресницы с едва заметными стрелками. Густые волосы ее были заплетены в простую, но красивую прическу, добавлявшую ее образу элегантности.
– Здравствуй,– с легкой улыбкой ответил я, чувствуя неудобство. Как же это грустно. Люди боятся собственных чувств, маскируют их вместо того, чтобы проявить, и часто из-за этого упускают множество прекрасных событий, которые могли бы с ними произойти.
Видимо, мой образ так же пришёлся Ульяне по вкусу, потому как во взгляде ее читалось нечто другое, отличное от того, что возникало обыкновенно при моём появлении.
– Уже говорила с Акелем?
– Да, только что,– сказала она, подойдя ближе. Встав напротив картины, Ульяна взглянула на неё и хихикнула так, как хихикают подвыпившие девушки в прекрасном настроении.– Я подарила ему беспроводные наушники с плеером, на который закачала все его любимые произведения классической музыки. Он часто жаловался на то, что во время прогулок ему порой хочется раствориться в звуках скрипки и фортепиано, а он не может этого сделать.
– Почему он сам не купит?– удивился я, убрав руки за спину и сжав левую кисть в ладони правой.– Неужели ему не хватило денег?
Ульяна вновь засмеялась, словно я сказал что-то забавное.
– Не знаю. Вряд ли есть что-то такое, что могу купить я, но не может купить он.– Девушка помолчала, разглядывая при этом картину. Потом, желая продолжить беседу, не отводя взгляда от холста, спросила.– Чем вы сегодня занимались? Как у господина Вирта самочувствие? Фернандо приходил?
– С ним всё было хорошо,– ответил я.– Правда, немного хандрил, а так, в общем и целом, все было нормально. Фернандо был сегодня, пообещал явиться после работы, но его пока не было видно.
– Официант!– послышался зов позади нас.– Стойте, официант!
Повернувшись, мы увидели, как Гастон, поправляя во время торопливой ходьбы свой головной убор, следовал за официантом с уже осушенным фужером.
– Ух ты!– изумилась Ульяна.– Это такой у него новый образ?
– Новый?– спросил я, смотря младшему сыну Акеля вслед.
– Ну да,– принялась пояснять девушка.– Я у господина Вирта уже два года работаю. На первом приеме Гастон явился в кимоно и сандалиях, на втором в русском народном костюме. Притащил каравай, подарил Акелю бутыль водки, и постоянно кричал ему «э-эх, батька!» и «здоровы будем!». Сейчас, видимо, он живет в Индии.
– Забавный он,– кивнул я, а после сказал.– Я ещё молчу о его дочери, Оливии. Знаешь, что она ему подарила?
– Нет,– улыбнувшись, покачала головой Ульяна. При этом ее длинные золотые серьги заколыхались.
– Идем, покажу. Это в соседней комнате.
Чувствуя внутри себя ребёнка, я едва не поддался порыву чувств, призывавшему меня схватить девушку за руку и потащить за собой, но самообладание взяло верх. В уме нарисовалась неловкая картинка, потому я решил держать себя в руках и, не распуская их и ограничившись взмахом, направился в сторону третьей комнаты.
Увидев портрет Старика, она засмеялась, причём немного громче, чем до этого, но не привлекла к себе чужого внимания.
– Глазам своим не верю,– подойдя и остановившись в шаге от стены, на которой висел портрет, изумилась Ульяна.– И как наш Акель это оценил?
– Семье сказал, что очень недурно, но судя по выражению лица, которое он пытался выдать за радость, мне кажется, он был бы рад повесить ее где-нибудь в тёмном скрытом месте на манер Дориана Грея, где её никто никогда не увидит.
– Не сомневаюсь,– хихикнула она.– А кто такой этот Грей?
– Футболист.
– У-у, точно. А я помню, что где-то слышала это имя.
Я не смог сдержать улыбки, но девушка не выкупила ее настоящий смысл, решив, что это просто проявление эмоций, вызванных прекрасным настроением. Но оно у меня было действительно прекрасным, и Ульяна своей особой наивностью и недалекостью, не раздражавшей, а наоборот, только добавлявшей ей очарования, заставляла меня чувствовать себя на седьмом небе от счастья. Давно не чувствовал такой лёгкости на душе.
Когда до семи вечера оставалось всего десять минут, нас позвали к столу, уставленному старательными официантами множеством кушаний, которые приготовили умелые щепетильные повара.
Расположившись за одним из множества столов, там мы встретились с Фернандо, который, как оказалось, опоздал из-за сильной пробки на дороге, образовавшейся по вине перевернувшегося на бок мусоровоза в десяти километрах от поместья. Устроившись рядом с нами, (а точнее так, что Ульяна была посредине) он начал рассказывать ей о подробностях аварии, дав мне тем самым возможность изучить стол.
Первым делом принесли горячее, но прежде чем гости успели приступить к еде, Золтан попросил обратить на него внимание. Болтавшие между собой гости замолкли и перевели на него свои взоры.
