Читать книгу: «В погоне за собой, или Удивительная история Старика», страница 6

Достав из шкафа одежду, я помог Старику переодеться, а после пересадил его на инвалидное кресло. Акель проехал в туалет и почистил зубы, после чего (под моим неустанным присмотром) направил свою одноместную карету к выходу из комнаты.

Завтракали мы медленно и молча. Из еды нам подали яичницу с беконом, гренки, свежие ягоды в миске, полдюжины небольших свежеиспеченных круассанов с начинкой из белого шоколада, и два заварных чайника, один из которых был наполнен кофе, а другой какао.

Уплетая завтрак за обе щеки, впервые за два года (с момента развода) мне довелось утром съесть что-то не из перечня еды быстрого приготовления, и меня не воротило. Все было вкусным и изысканным, и я едва не мурчал от удовольствия. Наверно, в тот момент я выглядел как подобранный с улицы котенок, отмытый от уличной грязи, с выведенными глистами и вылеченным конъюнктивитом, и впервые наедающийся досыта приличной едой, а не огрызками, оставленными другими.

– Фернандо придет к девяти утра,– сказал мне Акель, когда мы утолили основную часть голода. Надавив на крышку, мужчина наливал себе кофе в небольшую белую чашку.– После завтрака я хочу прогуляться по саду.

– Хорошо, господин Вирт.

– Я же просил называть меня по имени, Клим.

У меня едва не вырвалось «извините», но я вовремя прикусил язык и оставил это паразитическое слово непроизнесенным. Мне вспомнились слова Старика.

«Извиняешься даже тогда, когда тебя обижают»

С того момента я решил сдерживаться.

– Забыл. Хорошо, Акель.

Мужчина кивнул, после чего сделал громкий глоток кофе, не отрывая при этом от меня взгляд.

– Вы что-то хотите?– спросил я, обратив на это внимание.

– Нет,– покачал головой он, но продолжил на меня смотреть.

Я не реагировал.

Покончив с завтраком, мы, как и пожелал Старик, направились на прогулку. Сложив посуду на тележку и выкатив ее наружу, я помог Акелю выехать из дома на дорожку, которая вела в обе стороны вдоль здания. Мужчина выбрал и повернул направо, а я последовал за ним.

Обогнув дом, мы прошли в сад, тот, что был виден из панорамного окна, заменяющего стену в комнате Старика.

Видимо, ночью дождь срывался еще пару раз, потому как трава и листья деревьев и цветов были влажными.

– Если Рай существует,– въехав по дорожке в сад, заговорил Вирт,– я надеюсь, что он такой же. Много растений и прекрасные виды.

Мне показалось, что у него крутилось на языке что-то еще, что-то такое, что ему хотелось сказать, но он не мог справиться с охватившим его оцепенением.

– Вы часто думаете об этом?

– Да. В моем возрасте начинаешь задумываться о подобных вещах, хочешь того или нет. Понимаешь, что как ни крути, все равно исход один. Но, не знаю, как остальным, но мне не так страшно, потому как не впервой.

– Что не впервой?

– Умирать. Со мной это произошло давным-давно. Порой меня даже одолевают надежды, что, быть может, все повторится вновь. Это неплохой исход, я был бы на него согласен. И надежда… она одновременно дает силы, но при этом доставляет боль и не дает наступить спокойствию.

– О чем вы говорите?– Старик вновь начал вводить меня в заблуждение своими странными рассказами.

Насчет «умирать» я сделал предположение, что мужчина имеет ввиду кому, в которую он впал, едва не распрощавшись с жизнью после аварии, но что он имел в виду в остальном мне на тот момент понять не удалось.

– Нахлынули воспоминания,– ответил Вирт, смотря на растущее в паре шагов дерево.– Странные, которые я сам до сих пор не могу объяснить.

– Что за воспоминания? Это как-то связано с катастрофой?– мне вспомнилась статья, прочтенная вчера. Что-то мне подсказывало, что лезть в это не стоит, но я все же не смог удержаться.

– Слишком много вопросов задаешь, Клим. И каждый из них вонзается в меня, словно лопата в землю. Сейчас я не хочу говорить об этом и не знаю, захочу ли когда-нибудь. Столько лет потратил на то, чтобы как можно глубже зарыть это все в себя и забыть. Лучше помолчим.

Этим он только сильнее раздразнил мое любопытство, но, видя, как произносимые слова душат Старика, я решил не упорствовать и подождать, уповая на его некатегоричный отказ. Усевшись на лавочку неподалеку, мы принялись теряться каждый в своем – я в догадках, а Акель в воспоминаниях.

К девяти, как и было обещано, в дом пожаловал Фернандо, держа подмышкой медицинский чемоданчик, но он был не один. Рядом с ним, теперь уже в джинсах и заправленной в них темно-синей рубашке, приталенной и украшенной перламутровыми пуговицами, стояла Зоя. Смотрела девушка на меня так, словно была удивлена тому, что мне удалось выжить.

– Доброе утро, Клим,– поприветствовала меня она. Фернандо воздержался и лишь кивнул.– Где господин Вирт?

– В саду за домом. Он попросил меня принести ему апельсинового сока.

– Отлично, свежий воздух и витамины пойдут ему только на пользу, но с этим придется повременить,– сказал на этот раз доктор.– Сходи за ним.

– Хорошо.

На этот раз вместо того, чтобы идти через главный выход, я направился в комнату Акеля и там открыл автоматическую дверцу в панорамном окне, о существовании которой не знал еще десять минут назад. Старик сказал, когда посылал меня за соком, что ее можно открыть изнутри.

Пройдя сквозь проем, появившийся в стеклянной стене, я быстрым шагом подошел к мужчине.

– Акель, к вам пришли. Фернандо и Зоя.

– Ну, доктор пришел по мою душу, в этом я не сомневаюсь. А вот насчет девушки не уверен.

Как выяснилось спустя несколько минут, он оказался прав наполовину.

Сопроводив Старика, мы вместе ретировались в его спальню, и там нас уже ждал Фернандо.

– Иди, Клим,– сказал мне Вирт.– Со злом я привык встречаться лицом к лицу, без свидетелей.

– Перестаньте расценивать меня в таком свете,– устало вздохнул доктор.– Я помогаю вам.

– Чем? Бессмертного из меня не сделать.

– Зато я помогаю вам жить и делать это с комфортом.

– Можно подумать, что я вас просил об этом.

– Да хватит вам, господин Вирт. Вы же не серьезно.

Старик промолчал, но я знал, что он говорил как раз таки серьезно. Причина была неизвестна, то ли она истекала из беспомощности и одиночества, то ли из-за чего-то другого, что мне было неизвестно, но тот факт, что Акель не хотел жить, было ясным, и, честно сказать, не таким уж и удивительным открытием.

Выйдя из комнаты и затворив за собой дверь, Зою я увидел у стола. Она сидела за ним и глядела в мою сторону.

– Хотите чая? Я недавно его заварил,– подходя к ней, предложил я.

– Не откажусь,– девушка кивнула.– Смотрю, вы тут быстро освоились. Это хорошо. Как вам господин Вирт?

– Все хорошо.

– А если подробнее? И желательно честно.

– Честно?

– Да.

– Я не знаю. Господин Вирт – тайна за семью печатями. У него настолько глубокий внутренний мир, сложный неоднозначный характер, и темное прошлое, о котором он не рассказывает, но явно переживает, хотя и старается этого не показывать… мне не хочется делать какие-либо выводы, потому как все они будут поспешными. Чтобы его более-менее понять, мало одного вечера и утра. Вам класть сахар?

– Да, одну чайную ложку.

Поставив стакан напротив Зои, я уселся по другую сторону стола. Девушка какое-то время молчала, а потом, вздернув правую бровь, сказала.

– Знаете, вы меня удивили, Клим. Обычно люди либо лебезили, либо, наоборот, пытаясь быть откровенными, описывали господина Вирта как крайне некоммуникабельного, высокомерного, даже лицемерного человека, страдающего мегаломанией. Но такого мне еще не говорили, и, знаете, подобного не приходило в голову и мне в том числе. Может быть, вы правы. Осуждать человека можно лишь только после того, когда пройдешь целиком его путь и споткнешься обо все камни, о которые ударялся он,– девушка поджала губы. Отхлебнув чая и посмаковав его, она продолжила.– Что же, Клим, я еще поговорю с господином Виртом, когда Фернандо закончит со своими обязанностями, но у меня нет сомнений насчет того, что он так же поддержит вашу кандидатуру. Аванс мы вам выдадим во вторник вечером.

«Отлично,– подумал я.– Диего как раз дал мне неделю на выплату долга. Вот, со вторника и начну с ним рассчитываться»

X

Едя в понедельник рано утром на автобусе, я вспоминал о прошедших выходных. Они были лучшими за последние годы моей жизни. Как и говорил Итан, по сравнению со всеми благами обязанности выглядели попросту смехотворными. Мне удалось поплавать в бассейне, посмотреть кино на большом плазменном телевизоре и сыграть на втором этаже рядом с потрескивавшим камином в шахматы с Акелем. Он был просто акулой в этой игре. Раньше мне казалось, что я хорош, но после сыгранных пяти партий я понял, что всего моего мастерства хватает лишь на то, чтобы сопротивляться. Старик в дебютах был великолепен, выводил легкие фигуры с пешки вперед молниеносно, причем так, что мне не оставалось места расставить свои фигуры, и мял любую мою защиту, как бы я ее не выставлял. Мне казалось, что он попросту читал мои мысли.

Итана я встретил в офисе. Он стоял на «кухне» и заваривал себе кофе. Меня встретил со своей фирменной улыбкой, но она вновь была усталой. Даже, можно сказать, измученной. Если бы не все те мысли, роившиеся у меня в голове, я бы наверняка начал за него волноваться.

– Доброе утро, приятель,– заметив мое приближение, сказал он, измучено при этом улыбнувшись.

– Привет.

– Ну, рассказывай. Какие впечатления?

– Все, как ты и рассказывал. Лучше работы я еще не видел.

– А господин Вирт что?

– Со странностями, но сносный. Общий язык с ним найти можно.

Мы вместе с другом прошли к его рабочему месту, но больше ни о чем поговорить не успели, потому как в офис пожаловал господин Шапиро. Взгляд у него был злой, но не так, как обычно, это была злость высшей категории. Заметив его, я договорился побеседовать с Итаном во время обеденного перерыва, после чего молнией ринулся к своему столу.

«Интересно, что у него стряслось на этот раз?»

Ответ не заставил себя долго ждать. Разъяренный босс даже не обратил внимания на своих подчиненных (что было такой же редкостью, как дождь в пустыне). В десяти шагах от двери, которая вела в его кабинет, у господина Шапиро зазвонил телефон. Он взял его на ходу и проложил к уху.

– Да?!– громко крикнул он. Доставая ключи от двери и открывая ее, все это время босс держал телефон плечом и слушал. Потом закричал так гневно, что некоторые подчиненные вздрогнули (хоть это к ним и не относилось).– Что?! Что она сказала?!– несколько секунд начальник молчал.– Пусть даже не мечтает! Передай этой тупой швабре, что она может подтереться своими бумагами в туалете! Я дом ей не отдам, так и скажи! Если не согласится, я найму таких дорогих юристов, что из моего имущество ей достанутся только мои дырявые носки! Пусть молчит и соглашается на то, что даю, иначе пусть идет!..

На этом дверь захлопнулась, приглушив дальнейшие слова, но я подозревал, что господин Шапиро говорил отнюдь не «… пусть идет и покупает билеты на Сейшелы!».

Многие сотрудники улыбались во весь рот. Несчастным людям нравится наблюдать за проблемами другого человека, особенно кого-то, стоящего выше них. Так они ощущают некое подобие возмездия. Если бы это случилось неделю назад, я бы тоже улыбался, но в тот день не стал.

Не знаю, почему.

После окончания рабочего дня мы разминулись с Итаном так же, как на прошлой неделе в четверг вечером. Он отправился на машине к Акелю, а я на метро в съемную квартиру. Врать не стану, в тот момент я завидовал другу, ведь он проведет ночь в доме, оборудованном для проживания миллиардера, а мне предстояло спать на старой, скрипящей, словно в фильме ужасов кровати. Как выяснилось немногим позже, я ошибся.

Еще хуже быть могло.

Спустившись в метро и проведя в ожидании транспорта минут десять, я уселся в поезд, забитый людьми, большинство из которых разъезжались после работы по домам, но свободные места все же оставались. Опустившись на одно такое, чуть сползя таким образом, что по большей части я сидел не на ягодицах, а на внешней стороне копчика, и, раздвинув ноги, мне не хотелось ничего, кроме как попросту пялиться вперед себя. Едва не касаясь подбородком груди, я смотрел уставшим взглядом в неизвестность, а в голове творилось черти что. Она была заполнена мыслями, воспоминаниями, но и одновременно с этим пустовала.

Проехав так какое-то время, я встрепенулся и подумал о том, чтобы почитать книгу, но на душе скребли кошки, и я отбросил эту затею, точнее заменил другой. Вместо «Обломова» я достал телефон. Сначала хотел зайти в какую-нибудь соцсеть, но потом вспомнил о другом и открыл контакты. Взглянул на номер телефона и имя абонента.

«Линнет Метаксас»

«Извините за отказ в ужине,– сказала она тогда, кажется так.– Вот,– передала листок с написанным на нем размашистым почерком номером, который я позже забил в телефон. Романтично, как во всех правильных фильмах о любви.– Если не передумали насчет своего предложения, то позвоните мне через пару дней».

Во мне вновь заголосили две стороны – одна желала позвонить, другая всячески отговаривала. Мне очень хотелось поговорить с Линнет, но я так же понимал, что в этом нет никакого смысла. Если ей и звонить, то только с намерением строить отношения, готовиться к тому, что все будет серьезно, а мне этого не хотелось. Точнее, я очень сильно этого боялся. Как оказалось, травма из-за моего развода оказалась куда серьезнее, чем мне казалось.

«Не нужно валить вину на свою женщину, Клим. Спроси себя, какая уважающая себя дама захочет жить с патологически инфантильным неудачником, извиняющимся даже тогда, когда обижают его?»

Акель был прав. Я это понял.

Что я мог дать Линнет? А повторять историю и быть брошенным во второй раз я точно не хотел.

В тот момент я поймал себя на мысли, что вновь жалею себя, но ничего не мог с этим поделать. Я жалел себя, и Вселенная меня услышала. Услышала и, взяв за шкирку, подбросила и швырнула на пол. Так она поступает с теми, кто жалеет себя. Показывает, что планка «еще хуже» никогда не бывает в самом низу. «Еще хуже» может быть в любом случае.

Когда объявили мою остановку я, не прекращая смотреть в экран на номер телефона Линнет, вышел на поверхность и двинулся в сторону дома.

«Нет,– в какой-то момент мною было принято решение.– Нет смысла»

Закрыв контакты, я поставил телефон на блок и убрал его к себе в карман.

Нет смысла. Вот оно – краткое описание всего моего жизненного пути.

Эта фраза продолжала крутиться у меня в голове, будто заевшая пластина, и спустя несколько минут она стала распространяться не только на женщину, но и на все остальное.

Нет смысла. Нет смысла. Нет смысла.

Ни в чем нет смысла.

На такой прекрасной ноте я подошел к многоквартирному дому. Поднимаясь на свой этаж, слушал, как эхо шагов отскакивает от стен, и мечтал лишь о том, чтобы наконец-то оказаться в кровати и забыться на восемь часов. Целых восемь часов покоя…

Дверь в мою квартиру была приоткрыта.

Осознание этого пришло за долю секунды, и я встал, будто в землю вкопанный. Первой мыслью было то, что я забыл закрыть квартиру, когда уходил в пятницу утром, но потом вспомнил, что Диего заходил ко мне, после чего позвонил. Может?..

Предположение я сделать не успел, так как до моих ушей донесся знакомый голос. Самерс. Но страннее все оказалось то, что ему кто-то отвечал, незнакомец. Ничего не понимая, я двинулся вперед и вошел.

Два человека сидели на диване. На столе лежали бумаги и документы, Диего склонился над ними и что-то читал и переписывал. Они не знали о моем приходе до той поры, пока я не подал голос.

– Добрый вечер, Диего.

Тот резко обернулся и на его лице сначала отразился испуг (от неожиданности), а потом за ней последовало что-то вроде чувства вины. На тот момент я еще не понимал, что происходило, но внутри у меня все похолодело. Даже, можно сказать, застыло.

– А кто это?– продолжил я и кивнул в сторону незнакомца.

Им был мужчина лет пятидесяти, носивший над верхней губой пышные усы. Я шагнул вперед и моя нога обо что-то ударилась. Переведя взгляд вниз, я увидел чемодан.

– Привет, Клим,– отозвался наконец-то Диего.– Это новый квартирант.

– Здрасьте,– кивнул незнакомец.– Я Александр.

– Что все это значит?– недоумевал я.– Какой квартирант? Я здесь живу.

– Это моя квартира, Клим, и я определяю то, кто здесь живет,– покачал головой Самерс.

– Но почему? Мы же договорились, что деньги я отдам на этой неделе. Они у меня будут, в четверг вечером я их принесу.

– Вот опять, через несколько дней,– возмутился Диего.– Мне они нужны сейчас, а Александр согласился заплатить вперед, причем сразу за два месяца.

– Все верно,– поддакнул своим грубым голосом грузный Александр.

– Ты уж извини, Клим, но мне нужны деньги, а не нахлебник. Забирай вещи и уходи.

Для меня эти слова были словно удар топором по шее.

– Но…

– Я все тебе сказал, Клим,– отрезал Диего, не дав мне ни единого шанса.– Можешь пройтись по квартире и забрать какие-то свои вещи, если я их забыл тебе положить, а потом уходи. Если добровольно это не сделаешь, я вызову полицию.

– Мне некуда идти, черт подери!– вспылил я, взмахнув руками. Внутри все бурлило, меня трясло, из глаз едва не брызнули слезы. Ноги стали ватными и едва держали тело. Я просто не мог поверить в то, что со мной происходило.

– Мне все равно! Как ты не понимаешь, идиот, всем наплевать на твои проблемы! У меня тоже есть свои, и у Александра тоже! В этом мире тебе НИКТО НИЧЕГО НЕ ДОЛЖЕН! Возьми свои шмотки и выметайся из квартиры, пока я тебя сам не вытолкал!

– Точно подмечено,– поддакнул усатый мужчина.– Никто ничего не должен.

– ТЫ ПОЖАЛЕЕШЬ об этом, урод!– зло зашипел я на Диего. Меня распирало от злобы и обиды.– Ты еще услышишь обо мне!

– Ага, только если в новостных сводках, о бомже, найденным повесившимся на каком-нибудь суку,– съязвил тот, и вдруг его взгляд поменялся. Жалость из него пропала, а на смену пожаловало презрение. Как оказалось, это был волк в овечьей шкуре. Он всегда так относился ко мне и до той поры лишь прятался за лживой улыбкой.– Ты всегда был ничтожеством, Добров, сколько я тебя знаю. Твоя бывшая жена, еще до того, как уйти, без малейшей капли страха водила сюда мужиков. Даже меня раз в койку затащила, еще до того, как я начал жить с Матильдой. За час до того, как ты домой вернулся.

Александр был явно смущен этим и, выдыхая в ритме «пу пу пу-у-у», пустил струю воздуха себе в усы.

Я не знал, зачем Диего мне это говорил. Не знал, правда ли это, или он пытался ударить по мне еще сильнее. Не знал, почему он стремился сделать мне еще хуже. Может, у людей это проявляется на инстинктивном уровне – добить раненную особь? А может, он и вовсе молчал, а все его слова были голосом моего собственного подсознания. Не знаю, но в тот момент я не захотел броситься на Самерса и набить ему морду. Какой смысл? Мне хотелось лишь убраться подальше и навсегда забыть, как выглядит лицо Диего.

Чувствуя на себе тяжесть обжигавшего злобой взгляда Самерса и ледяной, безразличный взор Александра, я схватил сумку за ручку, поднял ее рывком и взглянул на обидчика, вложив во взгляд всю свою ненависть, пробужденную им всего за несколько минут.

– Что смотришь?!– крикнул он, поерзав на месте.– Я все тебе сказал! Иди вон отсюда!

И я ушел. Под кожей все так и чесалось.

Выбежав из подъезда в ночь, я встал и понял, что не могу просто так уйти. Осмотрелся. Бросил чемодан и схватил урну, стоявшую у подъезда. Поднялся на третий этаж и вытряхнул весь мусор у порога квартиры Диего. Мне очень повезло, какая-то беспечная мамочка выкинула туда использованный детский памперс, притом даже не завернув его в рулон. Он шлепнулся на пол своей грязной стороной.

Бросив ведро рядом с получившейся кучей и полюбовавшись несколько секунд на «мусорную композицию», я без доли страха спустился обратно, подхватил чемодан, и ушел куда глаза глядят.

Несмотря на чемодан, тяжесть которого оттягивала мне руку и заставила локоть, кисть и фаланги пальцев болеть, я продолжал шагать по темным улицам, стискивая ручку потной ладонью. Злость, даже ярость, пробужденная Самерсом во время ссоры вскоре начала проходить, и когда она ушла, на ее месте возникло что-то другое. Там не было пустоты, она бы означала прострацию, полное безразличие ко всему происходящему вокруг, но безразличия не было и в помине. Наоборот, я испытывал столько чувств… настоящую бурю. Обида, злость, жалость к самому себе, страх. И слова Диего.

«Тебе никто ничего не должен»

Все случилось так быстро, так молниеносно… мне с трудом удавалось осознать то, что происходило.

Как мне ни хотелось обижаться на этого человека, я начал понимать, что, несмотря на свою жестокость, в этом он прав. Никто никому ничего не должен. Эту истину должны понимать все люди, выходящие во взрослую жизнь, но понимают это немногие. Всем кажется, что им должны, должны родители, должны вторые половинки, должны дети, должны друзья, но дело в том, что «должен» определяется лишь моральными понятиями каждого. На самом деле априори никто никому ничего не должен.

Глаза оставались сухими несмотря на то, что хотелось плакать. Не замедляя шага, я шел, шел и шел, и с каждым новым шагом отчаяние завладевало мной. У каждого внутри есть свой предел, и мне казалось, что мой наступил. У меня не было ничего: ни семьи, ни денег, ни даже крыши над головой. Я ушел в полный ноль и понял, что толком-то никогда и не жил.

Лишь существовал.

Тогда мне стало понятно, куда лучше пойти.

Добрался я до того места, когда на улице стало совсем темно. Небо было черным, не показавшим людям в ту ночь ни луны, ни звезд. Я шел вдоль дороги по мосту, проходившему над скоростным шоссе, сердце стучало быстро, но ровно, не меняя ритма. До ушей доносились звуки мчавшихся по дороге автомобилей: легковушек, джипов, фургончиков. Кто-то из водителей сейчас улыбался и смеялся, кто-то ругался, кто-то обсуждал с детьми прошедший день, или строил планы на следующий. Им всем было все равно на меня, подавляющее количество даже не знали моего имени. Они не знали, что я собирался сделать, но даже если бы знали, им было бы все равно, ведь подобные поступки, судя по статистике, совершают ежегодно около миллиона людей во всем мире. Целый миллион человек во всем мире сводит счеты со своей жизнью каждый чертов год!

Остановившись, я аккуратно поставил чемодан (будто это имело значение), и, приблизившись к краю, оперся руками о заграждение. Мое тело дрожало, но это было незаметно. И правда, какая там дрожь, разве до нее есть дело в подобный момент?

Чуть перевесившись и упираясь грудной клеткой в заграждение, я наблюдал за машинами. Высота была приличная, плюс, после падения дело мог довершить не успевший затормозить автомобиль. Помешкав еще несколько секунд, я перекинул сначала одну ногу, потом вторую, и, судорожно цепляясь за ограждение, встал грудью в сторону пропасти.

Всего один шаг, и все проблемы будут решены. Тишина и покой, никаких переживаний, проблем, вечное забвение. Дрожь усиливалась, ладони продолжали обильно потеть (как и все остальное тело). Страх и инстинкт самосохранения пытались выставить блок и не дать мне разжать пальцы, но я чувствовал что, несмотря на попытки, власть над телом все еще оставалась в моих руках.

И в тот момент, когда я уже вроде как решился и собирался разжать пальцы, меня вдруг кое-что остановило. Это был не страх, не голос разума, не воспоминания о насмешках Диего, что если он и услышит обо мне когда-либо, то лишь в роли самоубийцы. Прямо перед собой я увидел лицо Старика. Акель смотрел на меня… с разочарованием.

«Не ожидал я от тебя такого,– вдруг прозвучал в моей голове его голос.– Мне казалось, что тебя просто нужно воспитать, а ты оказался слабаком. Что тебя так расстроило? Ты решил, что тебе незачем жить только потому, что тебя выгнал из своего свинарника этот недомерок Самерс?»

– Но у меня ничего нет,– ответил я мысленному Акелю.

«У тебя нет того, что МОЖНО ПОЛУЧИТЬ, Клим. Деньги, крыша над головой, все это можно получить, заработать, заслужить. Семьи у тебя и так никогда не было, ты не терял детей, а с женой у тебя не было любви, лишь подростковая глупость и заблуждения. Вместо того, чтобы сосредоточиться на том, чего у тебя нет, сосредоточься на том, что у тебя ЕСТЬ. У тебя горы благ и возможностей, просто они не завернуты в красивую и праздничную упаковку, которую ты так желаешь»

– И что мне делать?

«Утри сопли!– рявкнул голос Старика в голове, заставив меня вздрогнуть от неожиданности.– Прекрати себя жалеть! Перелезай обратно и думай о том, как выбраться, а не о том, чтобы все оборвать»

Я долго стоял, смотря вперед, и думал, напряженно размышлял, мертвой хваткой вцепившись в перегородку. Прошло много времени, прежде чем я, глотая слезы, тихо пробормотал:

– Д-да, наверно, ты прав.

«Конечно я прав,– фыркнул Акель.– Ты идиот, а я нет, но это можно исправить. У тебя еще есть шанс учиться. В то время как ты стоишь на мосту и собираешься прыгнуть, не имеющий проблем со здоровьем, способный к обучению, в самом расцвете сил мужчина, дети и подростки лежат в больницах и страдают от рака, понимая, что жить им осталось всего ничего. У них множество мечтаний, которым не суждено сбыться, они бы и горы свернули, если бы имели силы, но бедняги не могут встать с кровати, потому как какая-то гадость пожирает их изнутри. А ты смеешь говорить, что тебе плохо? Какие-то родители прямо сейчас, в данный момент, стоят на кладбище и хоронят своих детей, старики, такие как я, лежат в кроватях, беспомощные, и понимают, что жить им остается всего ничего и что в любой момент у них может остановиться сердце или лопнуть сосуд в мозгу, а ты стоишь и говоришь, что у тебя все настолько плохо, что тебе стоит покончить с собой? Да будь моя воля, я бы так отхлестал ремнем твой неблагодарный зад, что ты неделю бы сидеть не смог! Прекращай маяться дурью, попроси прощения у людей, о которых я говорил, у Бога, если ты в него веришь, и перелезай обратно!»

– Хорошо,– сказал я.– Извините меня.

В этот момент, не знаю, правда, или нет, мне показалось, будто кто-то толкнул меня в правую лопатку. Я едва не свалился вниз, но цепкие пальцы все же не разжались. Прижавшись телом к ограждению, постоял, перевел дух, а после очень аккуратно перебрался в безопасную сторону.

– Трус!– послышался оклик.

Повернувшись в его сторону, я увидел человека, который бежал в мою сторону. Он был одет так, как те спортсмены, что занимаются бегом в утреннее время.

Пробежав мимо меня, он ничего не сказал, как и я ему. Для меня осталось вечной загадкой, что этот незнакомец имел в виду, считал ли он меня трусом потому, что я не решился прыгнуть, или потому, что я собирался покончить с собой? А собирался ли вообще прыгать? Хотел умереть, или просто показать самому себе, какая тонкая грань между жизнью и смертью? Почувствовать, как для меня на самом деле ценна моя жизнь и что мне не хочется умирать. Я не знал, но, по сути, это и не было столь важным.

Главное, что не сделал.

В этот момент мне вспомнились слова одного человека, чудом выжившего после попытки самоубийства.

«Все проблемы решаемы, но ты понимаешь это слишком поздно, когда уже летишь с высоты навстречу асфальту»

Я взял в руки свой чемодан и пошел в обратную сторону.

Спускаясь вниз по лестнице, под трассу, я вытащил телефон и позвонил.

– Привет, Клим. Ты чего звонишь? Я уже спать собирался ложиться.

– Извини, Итан,– ответил я, стараясь сделать голос как можно более спокойным и ровным.– Просто я хотел попросить тебя кое о чем.

– О чем? Что-то случилось?– он насторожился.

– Да, но я тебе потом расскажу. Можешь завтра на работу приехать на своем автомобиле?

– Зачем?

– Говорю же, потом объясню. Можешь?

– Ну… ладно, без проблем.

– Спасибо. Как там Акель?

– Да ничего, с ним все нормально вроде бы. А с тобой?

– Хорошо. Тогда, до завтра.

Не дождавшись ответа, я сбросил номер.

Спустившись под трассу, приблизился к одному из широких столбов. Осмотрелся, нашел большую лист картона и, постелив, уселся на него и оперся спиной о чемодан, чтобы не пачкать одежду. Хорошо хоть было лето, иначе холод точно что-нибудь бы мне отморозил.

Вытянув ноги, я взглянул на время. Было четверть двенадцатого. Проведя ладонью по щекам, почувствовал влагу на коже. Понял, что плачу. До того момента я этого даже не осознавал, хотя слезы начали течь из глаз еще в тот момент, когда я стоял на мосту за ограждением и ощущал дыхание смерти на своем лице.

После осознания плач усилился. Глаза горели, пытаться остановиться не было смысла. Мне просто не верилось в то, что со мной происходило в тот момент. Насколько низко я пал. Стал официальным бездомным.

«Видела бы меня сейчас мать,– думал я, ковыряя указательным пальцем поверхность картонки.– Сын ночует под мостом…»

Где-то неподалеку послышалось шуршание, заставившее меня вздрогнуть. Подняв глаза, я метрах в десяти от себя увидел силуэт, стоявший на четырех конечностях. Спустя несколько секунд я различил в нем собаку, она склонила голову над целлофановым пакетом и что-то из него ела, одновременно с этим косясь взглядом в мою сторону. Животное было, вне сомнений, уличным и беспородным. Рыжая шерсть, сваленная и грязная, с множеством проплешин, скорее всего кишащая блохами.

Наблюдая за дворнягой, я видел в ней себя, и, как ни стыдно это признавать, в тот момент меня порадовала мысль о том, что не мне одному приходится находиться в такой бедственной ситуации. Мысль о том, что кому-то хуже, чем тебе, успокаивает, и с этим нужно смириться. Так уж устроены люди. Но все же стоит учесть и то, что эта мысль может быть разной. Человек может либо злорадствовать чужому несчастью, либо благодарить за то, что у него есть что-то, чего лишены другие. Лучше всего, разумеется, второй вариант. Зломыслие никогда не приведет своего родителя ни к чему хорошему, потому как лишь добро может породить добро. Из зла ничего хорошего не выйдет, только зло, цикличное, повторяющееся и возвращающееся.

Постучав по коленке, я присвистнул. Уши дворняги дернулись и повернулись в мою сторону, и на секунду она прекратила есть.

– Иди сюда,– мой голос дрогнул, из-за сформировавшегося в горле комка говорить было непросто.– Иди сюда…– запнулся, не зная, кто передо мной, кобель или сука.– Иди ко мне, хорошее животное. Не бойся, собака, я тебя не обижу.

Дворняга смотрела на меня недоверчиво, словно боялась, что я в любой момент могу подскочить и броситься на нее с кулаками. Видимо, запуганная.

Спустя минуту голос мой стал спокойнее и ровнее, и в какой-то момент животное отошло от пакета и засеменило ко мне. Не делая резких движений, я протянул руку вперед с раскрытой ладонью, обращенной кверху, и ждал. Приблизившись, дворняга обнюхала меня. В этот момент во мне все натянулось, я боялся, что в какой-то момент она может испугаться и убежать, оставляя меня одного. Но она не бросила. Ей было все равно на то, что у меня нет машины с квартирой, ей было безразлично, что я неудачник и сломленный трудностями бедняк. Собака, заскулив, коснулась своим мокрым носом моей ладони, а я ее в это время разглядывал.