Читать книгу: «В погоне за собой, или Удивительная история Старика», страница 14
– Чтоб тебя, Акель,– выругался я и быстро перезарядил оружие. Тут, по тому, как замерла пума, стало понятно то, что она меня заметила. Расстояние между нами было где-то пятьдесят метров, и я даже знать не хотел, за какой промежуток времени шерстяная машина для убийств его преодолеет.– Черт-черт-черт-черт-черт…– очередью выпалил мой язык.
За секунду до того, как кугуар собирался ринуться ко мне, я во второй раз надавил на спусковой крючок.
«БАХ!» вновь прогремел на всю округу выстрел. Несмотря на то, что я целился в лоб, пуля то ли изменила траекторию, то ли я плохо целился, и попала не в череп, как задумывалось, а вошла в левую лопатку передней лапы зверя.
Пума издала рык вперемешку с чем-то похожим на визг, и я подумал, что она ринется прочь в попытке спасти свою жизнь, но не тут-то было. Зверь рванул вперед прямо на меня. Расстояние так стремительно сокращалось, что я едва глазом моргнуть успел, как он уже пересек половину пути. За три секунды хищник преодолел около тридцати метров, у меня даже не хватило времени, чтобы перезарядить винтовку. Понимая, что в рукопашную с этим существом мне не справится, я бросил оружие и выхватил из-за пояса револьвер. Все происходило молниеносно, но адреналин помог справиться с тремором рук и даже замедлил время. Возведя курок, я нажал на спусковой крючок, потом еще раз, и еще раз в том же порядке. Первая пуля, должно быть, ушла в никуда, но вот остальные две попали в цель. Кугуар затормозил, и вдруг лапы его запутались и он упал.
«Господи!»
Переведя дух в течение нескольких секунд, я поднялся с корточек, благодаря себя за то, что все же забрал этот револьвер из дедушкиного сейфа. Подняв карабин и повесив его на плечо, я двинулся в сторону кугуара, держа оружие наготове на тот случай, если зверь еще не умер. Мои опасения не оправдались, перепачканный в крови горный лев был мертвее мертвого.
– Извини,– сказал я, искренне сожалея, что так вышло.
Хищник пытался убить не из жестокости, а из-за голода. Только в этот момент я понял, что, возможно, выручив лошадь, сгубил целую стаю детенышей-пум. Так правильно ли я поступил? Разве хищники не имеют права на жизнь только из-за того, что им приходится убивать ради этого? Убить кого-то ради того, чтобы спасти других – преступление?
Смотря с какой стороны на это взглянуть. Тот, кто убит, наверняка этому не обрадуется и посчитает, что с ним поступили несправедливо, его родственники потребуют правосудия. А те, кого убийца спас, будут его защищать. Обычно, чтобы решить подобную проблему, прибегают к морали, но мораль – сковывающая людей несуществующая цепь, в которую все верят. На самом деле все решает сила. Кто сильнее, тот и победил, а правых попросту не существует.
Кугуар испустил дух.
Вздохнув, я отвел взгляд от туши хищника и двинулся к раненной лошади. Когда приблизился на расстояние в несколько шагов и осмотрел животное, понял, что она тоже вот-вот умрет. Бока израненной бедняжки еще вздымались, а под телом уже сформировалась большая темно-красная, почти черная лужа.
Тогда я встретился с глазами кобылы, влажными и бешенными… она смотрела прямо мне в лицо, и казалось, что она чего-то от меня хочет.
«Может, ждет помощи?»,– подумал я, но потом еще раз взглянул на ее тело и понял, что ничего не могу сделать. На шее животного зияло несколько глубоких порезов, таких же, как и на животе, сквозь которые были видны… то, что обычно видно при подобных ранах.
– Тпру, бедняжка,– вымолвил я, чувствуя ком в горле.
Присев рядом, я положил ей ладонь на шею и погладил. Она дернулась, но на сопротивления у нее сил не хватило.
– Тихо, все хорошо. Ты отлично сражалась. Тпру…
Мне хотелось разрыдаться. Не знаю почему, но эту кобылу мне было жальче, чем всех убиенных мною оленей и зайцев вместе взятых.
Лошади всегда играли для меня особое значение… они словно были максимально приближены к душе человеческой, даже ближе, чем собаки. Лошади при виде хозяина не лают от радости, не наскакивают на него и не лижут ему щеки, но они какие-то… гордые, равные людям, даже превосходящие их.
Помню, однажды я читал роман Достоевского и в одной из глав автор описал страдания кобылки. На меня это произвело столь сильное впечатление, что у меня затряслись руки и потекли слезы.
«Все лезут в Миколкину телегу с хохотом и остротами. Налезло человек шесть, и еще можно посадить. Берут с собою одну бабу, толстую и румяную. Она в кумачах, в кичке с бисером, на ногах коты, щелкает орешки и посмеивается. Кругом в толпе тоже смеются, да и впрямь, как не смеяться: этакая лядащая кобыленка, да таку тягость вскачь везти будет! Два парня в телеге тотчас же берут по кнуту, чтобы помогать Миколке. Раздается: «ну!», кляченка дергается изо всей силы, но не только вскачь, а даже и шагом-то чуть-чуть может справиться, только семенит ногами, кряхтит и приседает от ударов кнутов, сыплющихся на нее, как горох. Смех в телеге и в толпе удваивается, но Миколка сердится и в ярости сечет учащенными ударами кобыленку, точно и впрямь полагает, что она вскачь пойдет.
–Пусти и меня, братцы!– кричит один разлакомившийся парень из толпы.
–Садись! Все садись!– кричит Миколка.– Всех повезет. Засеку!– И хлещет, хлещет, и уже не знает чем и бить от остервенения…»
Как же в момент прочтения этой части мне хотелось оказаться там, выхватить кнут или оглоблю и забить этого Миколку до смерти! Такая тогда ненависть проснулась во мне, словно это произошло на моих глазах. Да уж, умел Федор Михайлович заставить читателя ненавидеть его персонажей.
Видя мучения столь гордого животного (уже в моем мире), я со слезами стиснул в руках карабин, понимая, что должен сделать. Избавить бедняжку от страданий. Но тут меня отвлек посторонний звук, донесшийся откуда-то сбоку. Проследив за ним, я вдруг заметил двух жеребят, спрятавшихся между кирпичной стеной здания и высоким мусорным баком.
Они оба были ранены, но не так сильно, как (по всей видимости) мать. Один жеребенок, хилый, лежал с открытыми глазками и не двигался, а второй, более крепенький с шерстью пламенно-рыжей, словно огонь, пытался подняться на тонкие ножки и одновременно с этим с ужасом смотрел на меня.
– Тихо, тихо, успокойся,– ровным голосом начал причитать я.
Отпустив карабин и положив его на асфальт, я присел рядом с жеребенком и положил на него обе ладони. Он содрогался всем телом, будто осиновый листик на порывистом ветру, и вновь и вновь пытался встать, но непослушные ножки не повиновались и он каждый раз падал.
«Что же с тобой делать?»,– подумалось мне, а после я оглянулся на взрослую кобылу. На тот момент ее тело охватил паралич, а бока уже перестали вздыматься. Стало понятно, что она погибла, и наверняка отправилась в рай для лошадей, если таковой существует. Бесконечные зеленые поля, глубокие озера с чистой прозрачной водой… она это заслужила, и я очень сильно хотел, чтобы дух несчастной, разодранной когтями пумы мученицы отправился куда-нибудь в подобное место.
– Что же с тобой делать?– вновь я спросил у самого себя. После обратился к жеребенку.– Поедешь со мной, малыш? Выходим тебя? У меня как раз молоко есть, можно будет тебя им выкормить. Оно, конечно, коровье, но думаю, тебе подойдет. Лактоза и на Марсе лактоза.
Перекинув ремешок от карабина так, чтобы оружие свисало на спине дулом вверх, я аккуратно взял жеребенка на руки. Тяжелый он был, но все же не неподъемный.
Дотащив его, вначале брыкавшегося, но потом успокоившегося, до автомобиля, я погрузил своего нового подопечного на заднее сидение.
– Подожди секунду, парень.
Быстро сбегав в парк и забрав мешок с кроликом, я вернулся уже спустя две минуты и уселся на водительское место, после чего завел двигатель и тронулся.
По пути домой жеребенок не пытался вырваться. Он, подогнув ноги под себя, лежал на сидении и продолжал дрожать, будто его бил сильнейший озноб, предвещавший высокий подъем температуры крови.
Пока я ехал, думал о брошенных телах животных. Мне не хотелось, чтобы на запах крови сбежались другие хищники и разорвали бедных мучеников, набивая их мясом свои желудки, потому я решил, что как только позабочусь о своем новом подопечном, сразу же вернусь и похороню кобылу и одного ее погибшего дитя. И кугуара тоже.
Добравшись до дома, я не стал парковать автомобиль в гараже и остановился на подъездной дорожке. Достав жеребенка, который при контакте со мной вновь начал брыкаться, мне в голову сначала пришла идея отнести его на задний двор, но потом я вспомнил о корове и передумал. Он был слишком мал и слаб, и мне не хотелось, чтобы здоровенная трехсоткилограммовая Илла его затоптала.
Занеся жеребенка домой, я поселил его в родительской комнате, в которой практически никогда не бывал с самого момента ИЛ, и решил устроить там временное место пребывания для…
– Как же мы тебя назовем, братец?– пыхтя и поднимаясь по лестнице, спросил я, словно надеясь, что он вдруг возьмет и ответит. Потратив несколько секунд на размышления, я вдруг вспомнил сравнение, которое пришло мне на ум в тот момент, когда малыш впервые предстал перед моим взором.– Мне кажется, тебе подойдет имя Огонь. А? Как тебе? Огонь! По-моему, звучит гордо.
Кое-как затащив жеребенка наверх, я отнес его в родительскую спальню и положил там на пол. Уперев руки в бока, стал думать, с чего же начать, и осознал, что не имею об этом ни малейшего представления.
– Нужно прочесть что-нибудь о лошадях, как их растить, воспитывать…– прошептал я сам себе, и тогда понял, что должен поехать в торговый центр в книжный магазин. Там наверняка можно было найти подходившую для моих нужд литературу с описаниями пород лошадей, правилами их разведения, вскармливания, инструкциями по уходу и лечению, и прочее.– Жди меня тут и не балуйся. Скоро буду.
И я быстрым шагом покинул комнату, заперев при этом за собой дверь и оставив животное на какое-то время в одиночестве.
– В торговый центр,– шептал я сам себе, спускаясь по лестнице. Повторял, словно боялся забыть то, куда держал путь.– Торговый центр. Торговый центр. Мне нужно в торговый центр.
И я направился туда, но все мысли были дома. За Огня я переживал ужасно и понял, что должен был сделать все от меня зависевшее, все, хоть в лепешку разбиться, но выходить этого ниспосланного мне небом жеребенка.
VII
Оставив мотоцикл неподалеку от входа, я вошел в торговый центр, ощущая при этом, как корпус карабина бьется о мою спину. Приходилось помнить об опасности, подобной встреченному мной меньше часа назад кугуару. Даже страшно представить, что могло быть, если подобное существо заметило бы меня первым. Наверно, я бы и опомниться не успел, как уже был бы мертв.
– Привет, Грег,– поздоровался я со своим другом-манекеном, когда проходил мимо.– Как жизнь? Чувак, ты ни за что не угадаешь, что со мной только что случилось. На моих глазах пума задрала взрослую лошадь! Порвал ее в клочья, бедняжку! Но мне удалось спасти одного из ее жеребят, самого крепкого. Ладно, извини, но на долгую болтовню нет времени. Огонь – этот жеребенок – сейчас один и наверняка очень сильно напуган, так что мне как можно скорее нужно вернуться к нему. До встречи, брат.
Хлопнув по пластмассовому плечу и услышав глухой звук, я представил, как Грег хочет что-то сказать мне вслед, но не находит подходящих слов и просто стоит, раскрыв рот от удивления. Эта картина, нарисовавшаяся в моем воображении, даже заставила меня улыбнуться.
«Он не неживой,– иногда думал я, когда встречал Грега.– Просто он уж очень неразговорчивый малый»
Найдя детский магазин, мне не пришло голову ничего больше, как взять бутылочку для кормления. После я посетил небольшую аптеку и прихватил там вату и бинты, чтобы перевязать Огню полученные после нападения кугуара раны. Далее я взял курс на библиотеку и спустя четверть часа каким-то чудом откопал книгу о лошадях. В ней были приведены всевозможные породы, описанные в подробностях, и методы ухаживания за ними.
– Ну, хорошо. Этого должно быть достаточно. Пока, по крайней мере.– Я направился к выходу и по пути не забыл попрощаться со своим другом.– До скорого, Грег. Не скучай тут один.
«Надо бы ему, что ли, компанию составить,– эта идея пришла мне на ум впервые за все четыре года нашего знакомства.– Поставить рядом один-два манекена, чтобы ему не было скучно, пока я отсутствую»
Уложив взятые вещи в кофры мотоцикла, висевшие по обеим сторонам заднего колеса, я завел двигатель и рванул домой.
Влетев в спальню, я нашел Огня вжавшимся в дальний угол. Он продолжал трястись от страха, но уже не так сильно, как во время боя своей матери с хищником.
Спустя несколько секунд мне в нос ударил мерзких запах, какой стоит в общественных туалетах второсортных заведений. Осмотревшись, я обнаружил на полу у кровати кучку свежих фекалий. Бедолага настолько перенервничал, что у него даже началась диарея!
– Фу! Господь мой милостивый! Что за гадость?!– вскрикнул я, скривив лицо и задержав дыхание.– Ну ты и вонючка, Огонь! Идем отсюда!
Оставив вещи у входа, мне все же пришлось отнести жеребенка на задний двор. Стараясь не смотреть на нечистоты, я сгреб своего нового подопечного в охапку и потащил его прочь оттуда. Спустив по лестнице, вышел на огороженную территорию и положил Огня на траву.
– Му-у-у-у!– донеслось до меня.
Подняв голову, я увидел рядом с забором Иллу. Она стояла, видимо, оторванная от перекуса, и с коровьим интересом наблюдала за нами.
– Не обижай его, подруга. Этот отщепенец теперь наш с тобой новый сожитель.
– Му-у-у-у!– промычала в ответ Илла, будто бы понимая, о чем я говорю.
Постояв еще секунду, она вновь наклонила голову и вернулась к пережевыванию травы.
– Вот и славно.
Я быстро сбегал за оставленными на втором этаже вещами, а потом, когда вернулся, принялся за жеребенка.
Сначала, как мне казалось, следовало позаботиться о его ранах. С заражением крови, гноением, и еще чем-то подобным мне сталкиваться не хотелось.
В первую очередь я обработал раны водой, чтобы промыть их от грязи. После взял лезвие и, стараясь не ранить вырывавшегося животного, сбрил шерстку в районе пораженных участков кожи. Затем взял бутыль спирта, обмочил им ватку, и принялся обеззараживать раны. Но едва я дотронулся до первого пореза на брюхе животного, оно сразу же заверещало и начало неистово брыкаться, будто одержимое дьяволом. Огонь выпучил глаза так, что они едва не выскочили из глазниц. Испугавшись, я тут же отпустил его.
– Зараза. У него глубокие раны. Некоторые нужно зашивать. Этот малый точно не будет сидеть спокойно. Нужно его как-то успокоить. Но как? Сиди тут, Огонь!
Мне пришлось быстро-быстро штудировать найденную мной книгу, и спустя чуть больше десяти минут мне наконец-то удалось найти то, что нужно. Там говорилось, что при обрабатывании ран животному можно ввести ксиланит.
– Нужно ехать в ветеринарную клинику,– прошептал я, захлопнув книгу.– Найти этот кси… кси-ла-нит. И еще шприцы, стерильные иголки и нити. Надеюсь, успею вовремя и не понадобятся никакие антибиотики.
Вновь отставив жеребенка, я добрался до своего мотоцикла и рванул в сторону парка. В паре кварталов от него, на северо-востоке находилась ветеринарная клиника «Доктор Зверь». Как-то раз мне Филлип рассказывал, что они там лечили своего кота Черчилля, когда другу было еще лет девять.
Добравшись до места, я действительно обнаружил больницу для животных. Двери внутрь были заперты, но почти вся их площадь была сделана из стекла, потому я не стал тратить время на раздумья и, схватив валявшийся неподалеку камень, запустил его в дверь.
Звон бьющегося стекла был не таким громким, как ожидалось, но результат оказался неудовлетворительным. Острые концы торчали во все стороны, да и проход получился слишком узким, чтобы в него было можно без труда пролезть, потому мне пришлось брать в руки карабин и прикладом его расширять, разбивая остатки стекла.
Когда проход стал достаточно широк, мне удалось пробраться внутрь. Включив вытащенный заранее из кофра фонарик, я направился на поиски нужного мне препарата. Миновав стойку администрации и пройдя по темному коридору, мои ноги не без неуверенности несли меня вперед. Терпеть не могу подобные места, темные, давно никем не посещаемые… казалось, в любой момент из темного угла могла высунуться костлявая полусгнившая рука, желавшая схватить меня за голень и утащить к себе во мрак.
Попав в кабинет, в котором ветеринары принимали своих пациентов, там я обнаружил холодильник с лекарствами, конечно же обесточенный.
– Вот черт. Надеюсь, они еще не испортились.
Найдя ксиланит, я отпер дверцу и взял себе несколько склянок, после чего начал рыться по ящикам в поисках шприцов, ниток и иглы.
Когда же я наконец-таки все собрал, то вернулся на улицу и, не теряя времени, поехал домой.
По возвращению я снова раскрыл книгу и посмотрел, каким образом проводить инъекцию, куда, и в какой дозе. В описаниях было сказано, что лучше всего для неопытного ветеринара делать укол в мышцу задней ноги. В таком случае ксиланит должен был подействовать в течение от пяти до двадцати минут.
Что же насчет дозы, в указаниях говорилось, что при введении 0,5 мл на сто килограмм у животного проявляется умеренная седация. Но с учетом того, что в жеребенке было килограмм сорок, такая доза должна была его усыпить на какое-то время.
Взяв шприц и набрав ксиланита где-то 0,4 мл (на всякий случай решил чуть уменьшить объем), я направился на задний двор.
Илла находилась все на том же месте у забора, но на этот раз лежала, подогнув под себя ноги. Огонь находился в противоположной стороне лужайки.
Когда я подходил к нему, мне показалось, что он спит, но когда нас разделяло около шести шагов, жеребенок поднял голову и вновь начал шевелиться и пытаться подняться.
Держа шприц наготове, я сел на колени и придавил его левой рукой к земле, стараясь не тревожить раны. Тут он решил меня укусить и принялся клацать своими зубами в воздухе, пытаясь дотянуться до одной из моих рук.
– Да хватит тебе уже, безмозглый,– сказал я и прижал голову жеребенка к траве, а левую ногу закинул на его тело.– Помочь же пытаюсь.
Несильно замахнувшись, я вонзил иглу в мышцу жеребенку. Тот издал жалобный визг и забился, будто выброшенная на берег рыба, пытаясь вырваться, но мне удалось удержать животину. Четыре года физического труда не прошли даром.
Пытаясь не торопиться, я медленно давил на поршень, а когда вся доза ксиланита оказалась внутри Огня, я отпустил его и отошел в сторону. Он глянул на меня так, словно спрашивал: «За что ты меня мучаешь? Я и так только потерял маму и брата, нервничаю уже больше часа, израненный, а ты продолжаешь так и сяк издеваться надо мной, изувер треклятый».
Решив до начала действия препарата не нервировать своим видом настрадавшегося жеребенка, я в это время отправился навести порядок в родительской спальне. Набрав воды в ведро и взяв четыре тряпки, я поднялся на второй этаж, заранее перестав дышать носом.
Открыв окна, принялся драить пол и очищать его от крови и какашек, оставленных Огнем. Когда все было убрано, я вылил грязную воду, хорошенько промыл все тряпки с мылом, а потом вновь наполнил ведро, и на этот раз добавил туда моющие средства с сильным запахом и еще два раза протер пол в комнате.
После, не став закрывать окна и оставив помещение проветриваться, я убрал ведро и тряпки и решил проверить, как обстоят дела у жеребенка. Его я нашел в бессознательном состоянии. Испугавшись на мгновение того, что доза все-таки оказалась слишком большой, я присмотрелся и с облегчением увидел, как вздымались его бока.
Тогда я приступил к делу и начал обеззараживать, шить, и бинтовать.
Обрезав нить, я бросил в маленькое ведерко к использованной вате и шприцу дугообразную иглу и поднялся, ощущая, как в онемевшие ноги вместе с горячей кровью начал поступать кислород.
– Что же. Дело вроде как сделано. Теперь нужно узнать, как этого животного вскормить.
Отнеся ведерко на кухню, я выбросил ее содержимое в корзину и отправился в гостиную. Положив перед собой приличных размеров для подобной литературы том «Все о лошадях», я не смог удержаться (как и всегда, день за днем) и налил себе виски, предварительно насыпав льда в стакан.
«Может, не стоит?– шептала одна из частей моей личности, которая желала мне только добра.– Ты уже слишком много пьешь, а тебе всего девятнадцать. Почти каждый вечер полбутылки вина, полбутылки виски, или даже бывает целая бутылка! Что бы сказал?..»
– Не знаю!– грубо прервал я этот голос в своей голове.– Не знаю, ясно тебе? Да мне и без разницы. Его здесь нет. Как и никого другого. Лишь я один.
Приложившись к стакану и отпив из него несколько средних глотков я, уже привыкший к алкоголю и не испугавшийся ощущений, которые в мой первый раз были столь странными и непривычными, принялся изучать книгу.
Если верить картинке и описаниям, Огонь был чистокровной верховой породы, выведенной в Англии на рубеже XVII и XVIII веков.
«Первоначально лошади данной породы назывались английскими скаковыми, но спустя время их начали разводить почти во всех странах мира, потому было принято решение изменить первоначальное название породы. Так же из-за названия «чистокровная» не слишком сведущие люди часто путают ее с чистокровными лошадями (ахалтекинской, или арабской), но ее к таковым отнести нельзя, потому как данная порода относится к полукровным, так как лошадь была выведена путем смешивания аборигенных английских лошадей с чистокровными.
В качестве скакуна чистокровная верховая не имеет себе равного. Масть чаще всего рыжая или гнедая, иногда караковая, вороная, темно-гнедая или серая. Она непревзойденна по резвости, их нормой называют скорость в 1 километр в минуту, то есть 60 километров в час…»
Огонь очнулся примерно спустя час после введения ксиланита, и первое время своего бодрствования он был пассивен. Видимо, проснуться-то он проснулся, но голова его все еще была задурманена. Немного подождав, я предложил жеребенку молока, но есть он отказался, а на компромисс пошел лишь к вечеру, когда солнце почти село и лишь малая его часть, походя на золотую светящуюся шапку горизонта, освещала ту часть земли, на которой я жил, и до последнего не давала захватить ее ночной темноте.
Поднеся Огню бутылку с соской, я запасся терпением (и к тому времени уже выпил виски) и ждал, пока жеребенок, не имеющий других выходов, решится подойти и поесть. Мне пришлось сидеть целых пятнадцать минут прежде чем Огонь все же подполз ко мне и прильнул к соске.
– Красавец,– сказал я голосом, полным одобрения.– Наконец перестал бояться того, кого уж точно не стоит бояться. По-крайней мере тебе. Ешь. Не торопись.
И Огонь ел, с удовольствием причмокивая губами.
На следующее утро я, как и обещал сам себе, похоронил погибших животных, радуясь тому, что тела до моего прихода никто не трогал.
Потратив около полутора часов на то, чтобы вырыть подходивших размеров яму, я подсунул под кобылу брезент, уложил пуму и жеребенка рядом, после чего привязал их к автомобилю и отволок к месту захоронения. Доставив бедняг на место, при помощи лома и грубой силы я переложил в могилу сначала кугуара, потом кобылу, и уложил жеребенка рядом с ней. Через двадцать с лишним минут яма была закопана. Крест я сделал простым, из двух палок, связанных между собой бечевкой. Вбив его в землю, мне ничего больше в тот день не хотелось, как поехать домой и никуда больше не выходить, что я и сделал.
VIII
три года спустя
Возвратившись домой после семикилометровой пробежки, я сделал небольшой перерыв, а после принялся выполнять комплекс упражнений, состоявший из разных видов отжиманий, подтягиваний на турнике, и скручиваний на пресс. На все, если не считать бега, у меня уходил примерно час.
Закончив тренировку, с которой у меня начиналось каждое утро, я отправился в ванную комнату. Приняв душ, решил сбрить бороду, потому как та уже отросла порядка трех сантиметров и начала доставлять неудобства. Обмазав нижнюю часть лица пеной, я аккуратно сбрил все волоски, и уже спустя несколько минут прибыл на кухню со щеками, гладкими, словно у младенца.
Сварив себе овсяную кашу и добавив в нее малину (выращенную на еще одном участке, который я пару лет назад построил в парке), я сразу вымыл всю посуду, чтобы не скапливать ее и потом не бороться с пизанской башней из перепачканных тарелок, и направился на задний двор кормить своих питомцев.
Илла, видимо, недавно закончила завтракать и нежилась на солнце, а Огонь стоял рядом с одним из деревянных корыт и пил воду.
– Доброе утро, здоровяк!– крикнул я и увидел, как уши жеребца повернулись в мою сторону.– Голоден?
Повернув свою голову в мою сторону, возмужавший конь мотнул головой и вернулся к поилке.
Взяв мешок с овсом, я насыпал его во второе, пустовавшее корыто, а после взял ведро и принялся таскать свежую воду, пока Огонь ел.
– Большой ты уже стал, парень,– отметил я, принеся последнее ведро и убрав его на положенное место в углу территории.– Наверно, скоро будем тебя уже седлать. А-то сколько мне еще бензин жечь изо дня в день, когда у меня тут такой силач растет? Корм нужно отрабатывать, братец. Да и землю на тебе пахать можно, только плуг сделать надо.
Жеребец вновь мотнул головой, словно отгоняя десяток надоедливых мух, и на этот раз фыркнул, выражая свое недовольство. Он-то привык пользоваться привилегией самого младшего в нашей компании, но пора бы ему уже вносить и свой вклад в общее дело. Я выполнял большую часть работы (разумеется), Илла давала молоко, а Огонь лишь лопал овес, пощипывал траву, и наслаждался теплыми летними деньками, как сейчас.
Вернувшись в дом, от нечего делать я принялся играть на скрипке, одновременно с этим размышляя… обо всем, о чем может размышлять человек, который провел целых семь лет в полном одиночестве. Если бы не Огонь и Илла, я, наверно, уже с ума бы сошел, или, что более вероятно, не выдержал и в момент психоза воспользовался планом «Б» в виде петли, до сей поры висевшей в кладовой.
Водя смычком по струнам, я прикрыл глаза, и мелодия заставляла мой разум плыть по волнам звука, разносящегося на всю гостиную и за ее пределы. После, когда мне надоело, перешел на фортепиано, стоявшее рядом с углом для живописи.
Затем, закончив с музыкой, я поиграл в шахматы, почитал, и после всего этого решил прогуляться и проветрить голову. Был второй час пополудни.
Взяв с собою свой верный карабин Каркано, я решил съездить на самодельное стрельбище и поупражняться в меткости.
Прихватив с собой большое количество патронов и оружейного масла, чтобы потом почистить своего огнестрельного друга, и закинув это все в кофры, я оседлал мотоцикл, завел двигатель, заурчавший, будто дикий хищник, и рванул вперед.
Дорога заняла около двадцати минут.
Оставив мотоцикл на обочине, я отправился к недостроенному до ИЛ зданию. Набрав там пяток кирпичей, прошел к перекрестку, посреди которого припарковал автомобиль, и расставил принесенные строительные материалы на капоте, крыше, и багажнике, после чего отошел на приличное расстояние и, взяв карабин, принялся целиться и стрелять по ним. Это была не первая моя тренировка, и даже не десятая (если честно, счет им даже не велся), потому я сшибал за один выстрел по одному кирпичу из любой позиции, хоть сидя на колене, хоть лежа по-пластунски, хоть стоя в полный рост.
Потому я расценивал эти занятия не как тренировки, а скорее как поддержание формы. Ведь всем известно, что то, чем не пользуешься, постепенно исчезает из-за ненадобности. Не будешь упражняться физически, спустя какое-то время мышцы атрофируются. Не будешь упражнять мозг, и он постепенно превратится в некое подобие примитивной биомассы и будет способен выполнять только основные функции и желать для своего обладателя лишь базовые потребности и примитивные развлечения.
Отстреляв несколько магазинов, я решил закончить упражняться и отправился работать на грядки. Там так много всего нужно было сделать, а я уже неделю ленился, отдав большую часть времени науке, творчеству, и образованию.
В тот момент я даже не подозревал, что буквально через час со мной произойдет ТАКОЕ, что перевернет с ног на голову всю мою жизнь, наконец-то пришедшую к чему-то, что более-менее напоминало равновесие.
Добравшись до парка, я направился к озеру и вскоре добрался до своих огородов. Прежде чем войти на участок с кукурузой, бросил мимолетный взгляд в сторону хлева, содержавшего в себе два стойла для Иллы и Огня. Мне приходилось перегонять в него своих питомцев каждую осень и возвращать домой только в середине весны, когда погода становилась достаточно теплой, чтобы они могли жить на улице.
Рядом с хлевом так же располагался небольшой амбар, в котором хранились запасы еды для моего скота.
Отперев дверь, я прошел к сараю, взял садовые инструменты и принялся обрабатывать землю, избавляя ее от сорняков и ворча насчет того, как же быстро они появляются. Работа эта была монотонной, но мне все же нравилось копаться в земле. От нее шла какая-то сила, невидимая, но ощутимая. Она наполняла тело энергией, заряжала его и приближала дух к природе – его истинному месту в мире.
Бросая извлеченные сорняки в стоявшее рядом с ногой ведерко, я медленно продвигался вперед, волоча его за собой и одновременно с этим насвистывая простенькую мелодию. Размышлять о чем-то было тяжело, потому как за все время с начала ИЛ мне довелось думать на все темы, какие только возможны, а чего-то нового кроме появления Огня в моей жизни особо и не происходило. Я раздумывал о настоящем времени, возможном будущем, но в тот момент я был занят своими воспоминаниями о тех временах, когда рядом со мной еще жили люди.
– Почему же все так произошло? Может, когда-то давно я с кем-то поссорился и, обиженный, в порыве злости пожелал остаться в одиночестве на целой планете и некое могучее существо услышало это и выполнило мое пожелание?
Понятно, что эта теория слишком фантастична, чтобы быть реальной, но попробуйте сказать чему-то «невозможно», когда вы просыпаетесь в воскресенье утром и через половину дня узнаете, что все люди кроме вас исчезли, будто лопнувшие мыльные пузыри, и сталкиваетесь спустя время с неподдающимися здравому смыслу вещами. В таком случае перестаешь верить в то, что есть что-то невозможное.
Вспоминая тот день, последний перед ИЛ, когда мы со Филлипом гуляли по парку и встретили того странного мужчину-писателя, я поднял голову и взглянул в сторону скамьи, хорошо просматривавшейся с моего ракурса. Воспоминания будто просочились в мою реальность, глаза словно видели тот день, видели Грахама Уилби… и в один момент они заметили кое-что другое.
