Читать книгу: «В погоне за собой, или Удивительная история Старика», страница 13

До наступления вечера я читал, а после, поужинав, приступил к рисованию. Разжег камин, включил свет, и уселся за «Техники живописи», разложив при этом краски и кисти рядом. Все было так романтично, мне даже сначала захотелось налить себе стакан красного вина, чтобы сделать образ одинокого художника завершенным, но потом, вспомнив о своем вчерашнем состоянии и обещании, передумал и заварил чай.

Так началась моя одинокая жизнь.

V

четыре года спустя

13 июля

По согнутой спине текли крупные бусины пота. Стоя на коленях и держа в правой руке древко маленькой грабли, я разравнивал землю в длинной грядке, засаженной кукурузой. Пот, минуя брови, заливался в глаза и они начинали щипать, потому, когда я чувствовал, что лоб вновь покрывался испариной, мне приходилось вытаскивать из заднего кармана платок и вытирать его.

Ползал я на карачках уже часа три, обрабатывая землю и вручную дергая сорняки, потому колени у меня уже порядком устали и начали болеть. Не обращать на них внимания до какой-то поры было легко, но потом стало невыносимо. Когда планка моего болевого порога достигла этого уровня, мне пришлось бросить грабли и подняться.

– Ох, чтоб меня,– выдохнул я. Колени сначала прострелила боль, что случалось часто, но она быстро прошла и ее заменили покалывания, мучившие ноги от пят и до середины бедер.

Перетерпев это неприятнейшее чувство, я прошелся и, разработав свои конечности, направился к сараю, располагавшемуся в одном из углов территории, огороженной забором. Я сделал его сам, вбил сваи в землю, прикрепил к ним металлические столбы, и растянул между ними рабицу. В конструкции нет ничего сложного, но с неумелой руки, да еще и в одиночку… чтобы все это сделать, мне пришлось потратить полторы недели. Первые несколько дней я по учебникам изучал технологию, а потом, найдя нужные материалы в магазине строительных товаров «Строительные товары» (название незамысловато, как раз в духе поклонников технический наук), приступил к возведению. Но мучения стоили того. Во-первых, я занимал свои руки и мозг делом, что помогало мне не сойти с ума окончательно. Во-вторых, это дало мне некоторый опыт, который пригодился в других делах. В-третьих, такими трудностями я закалял свой характер, ведь процесс решения проблем для человека – это его тренировка, очень важная вещь, делающая из индивида по-настоящему сильную личность, которая не стенает, сталкиваясь с проблемой, а проявляет креативность и ликвидирует ее.

– Что же, пора закончить на сегодня,– сказал я, почесав верхнюю губу кончиком указательного пальца. Пребывая в одиночестве на протяжении четырех лет, разговоры с самим собой стали одной из моих основных привычек.

Положив граблю в сарай, так же смастеренный моими собственными руками, я вышел с огороженной территории. Ноги утонули в уже давно не стриженом газоне. Все-таки хорошо, что я решил устроить свои грядки именно в Центральном парке.

Ступая босыми ногами, я подошел к озеру. На берегу был расстелен мной плед. Рядом стояла корзинка, полная еды, бутылка с холодным соком, завернутая в полотенце и спрятанная в теньке, и, разумеется, книга, уже наполовину прочитанная.

Немного поплавав в озере, остудившись и отмывшись от пленки холодного пота, покрывавшей мое тело, я вышел на берег, обтерся полотенцем, и уселся на плед дожидаться вечера.

Спустя полчаса ощутив голод, принял решение перекусить. Сходив за дровами, так же находившимися в сарае, и построив из них небольшую пирамидку, я вылил на дерево небольшую порцию керосина и поджог спичкой.

В ожидании, когда огонь разгорится, я взял небольшой чайник с ситом с мелкими ячейками и направился к озеру. Набрав воды, пропуская ее при этом через сито, вернулся к костерку и разложил невысокую треногу. Подвесив чайник на крючок, я вытащил несколько банок консервированного мяса, сделал острием складного ножа несколько проколов в крышке обеих банок, и поставил их рядом с костром.

Когда вода нагрелась, некоторые дровишки успели прогореть и превратиться в переливающиеся красным светом угли. Сняв чайник и забросив в него три щепоти перемолотых чайных листов, я поставил на угли банки с консервами, и понадобилось совсем немного времени, чтобы они разогрелись.

Приготовив все к ужину, в последнюю очередь я вытащил буханку хлеба, испеченную мной в газовой духовке.

– Ну, что же,– мой голос казался громким, что было хорошо. Долгая тишина начинала давить на уши и тяготить.– Приятного аппетита. Спасибо, Акель, и тебе тоже.

Поставив перед собой зеркало на ножке, я взглянул на свое отражение, представляя, что это собеседник, и, чокнувшись с поверхностью стаканом, грустно вздохнул и приступил к еде.

– Je suis bien installé⁵, однако,– мне не удалось удержаться, чтобы не взглянуть в сторону зеркала.– Все есть, всего в изобилии.

Пережевывая мясо и откусывая за раз по небольшому кусочку от хлеба, я чувствовал, как эмоции то и дело накатывают. В такие моменты бездействия обычно было очень грустно, и мне с трудом удавалось сдерживать себя и не заплакать.

– Не сейчас,– шепнул я, пытаясь сглотнуть ком в горле.– Сегодня вечером, дома. Да.

Успокоиться удалось, но с большим трудом. Хотя, такое состояние назвать покоем было нельзя, скорее… компромисс и отсрочка взрыва для более благоприятного для этого момента.

Покончив с едой, на скорую руку вымыв испачканную посуду и убрав все на свои места, я развалился на пледе, перевернулся на бок и начал читать. Но вскоре, убаюкиваемый потоком слов, текущих мерной рекой в моем мозгу, я ощутил сонливость и не заметил, как уснул, а книга, оставшись сама себе хозяйкой, выскользнула из рук и упала на траву.

Проснулся я, когда солнце начало заходить за горизонт.

Сев, потянувшись, и взглянув на небо, мне только спустя полминуты удалось понять то, что меня сморил сон. Когда же я осознал это, то поднялся на ноги и сказал:

– Пора.

Включив полив и наблюдая за тем, как кукурузу обрызгивают капли воды, мне вспомнился мой первый урожай. Я поливал его днем, когда солнце пребывало в зените, а потом дивился тому, что листья растений начали сохнуть. Только потом до меня дошло, что причиной были капли той самой воды, преломлявшие и усиливавшие солнечные лучи, сжигавшие листья.

Когда почва стала достаточно сырой, а кукуруза была хорошенько обрызгана, стемнело почти полностью.

Заперев дверцу, я надел майку, затем свернул плед, засунул его в корзинку, и привязал ее к своему мотоциклу. Подергав за ремни и убедившись, что они крепки и не дадут вещам упасть, оседлал свою машину, завел двигатель и, не надевая шлема, поехал. При первом повороте мне послышался топот. Повернув голову в сторону звука, я увидел двух оленей. Они щипали траву, пробивавшуюся сквозь щели в асфальте, но испугались громкого звука работавшего двигателя. Посмотрев на меня расширившимися от страха глазами, животные со всех ног побежали прочь и свернули за угол на другую улицу.

Еще три года назад увиденное привело бы меня в шок, но не в тот момент. Уже давно мне было известно то, что животные, в отличие от людей, не исчезли.

Об этом мне довелось узнать случайно и, честно сказать, в очень неприятной форме. Спустя полгода после начала своей «одинокой жизни» я решил пройтись по домам и квартирам, проверить, есть ли там что-нибудь, что было бы для меня полезно. И какого было мое удивление, когда я, выбив стекло и забравшись в дом семьи Кински, соседей, располагавшихся на три дома левее от моего, обнаружил под столом скелет Снежка – кота младшей дочери семейства.

После я обследовал еще много жилищ и почти в каждом обнаружил скелеты домашних животных: котов, собак, попугаев, кроликов, хомячков, а так же замечал такие детали, как разодранная мебель или расцарапанные когтями двери. На этом основании с болью в сердце я сделал вывод, что при исчезновении людей животные вовсе не исчезли. Некоторым, что были на воле, повезло, а другие же, те, что оказались запертыми в домах, погибли от голода или жажды.

Когда я узнал об этом, на мне несколько дней не было лица. Только мне удавалось не думать о столь прискорбном факте… но, забывая о нем, я сразу же думал о том, что забываю, и вспоминал то, о чем стремился забыть. Получился замкнутый круг, из которого вырваться мне помогло одно происшествие, которое, наоборот, стало радостным.

Выйдя из дома и собираясь отправиться в торговый центр, чтобы пополнить запасы красок и холстов, я сел уже собирался сесть в машину (мотоциклом я тогда еще не обзавелся), как вдруг услышал цокот копыт. Оглянувшись, увидел, что метрах в тридцати пяти по дороге идет корова!

Шагая в противоположную сторону и не замечая меня, она прошла к дому Кински и улеглась на газон.

«Молоко!»– первым делом прогремело у меня в голове. К тому времени я очень сильно скучал по двум продуктам – молоке и мясе. Через некоторое время после ИЛ (аббревиатура «исчезновения людей», которую я придумал сам) электричество выключилось, как, соответственно, и все приборы, работавшие на нем. Вот это была проблема! Мне пришлось искать генератор, устанавливать вблизи от дома контейнер с топливом, чтобы вечно не бегать на заправки, искать баллоны с пропаном, чтобы обеспечить себя газом… жуть.

Взяв в гараже канат из сизаля, я вернулся на улицу и пошел в сторону коровы, стараясь при этом делать шаги мягкими и аккуратными, не шуметь, но и в то же время не пытался быть скрытным. Подойдя к животному на расстояние в шесть метров, я перестал сближаться и начал двигаться по окружности, чтобы оказаться в ее поле зрения. Заметив меня, корова дернулась, но не убежала. Видимо, на своем веку встречала не так много хищников и не была запугана.

Делая шаг за шагом и стараясь создать вид, не представляющий угрозы (наверно, в тот момент выглядело это очень смешно и глупо), вскоре я приблизился на расстояние в полшага и, сев на корточки, положил руку на вздымавшийся бок коровы. Та продолжала сохранять инертность и лишь мотнула головой в ответ.

– Здравствуй,– сказал я и начал поглаживать животное. Судя по тому, как она чуть прикрыла глаза, ей эта ласка пришлась по душе.– Ты как здесь оказалась? Где была раньше?

Смешно. Как будто она могла мне ответить. А жаль! Так мне хотелось услышать человеческую речь, которая доносилась бы не только через мои уста или динамики моего бумбокса. Но за неимением ничего корова могла стать неплохой компанией.

Завязав петлю и накинув ее животине на шею, я потянул за веревку и зверь, на став сопротивляться, послушно встал и направился за мной. Добравшись до дома, я обогнул его и разместил свою новую знакомую на заднем дворе, привязав веревку к забору. А на следующий день, не откладывая дело на потом, сделал оградку, чтобы можно было отвязать корову и дать ей вольно разгуливать по отведенной ей на моем участке территории.

То, что я нашел ее, для меня было настоящим чудом, потому как моя Илла давала мне молоко уже на протяжении трех лет…

– Стойте,– спустя несколько секунд перебил я Акеля.– Но как такое может быть? Разве корова может?..

Несмотря на то, что вопрос не был закончен, Старик понял, что я имею в виду.

– Точно,– кивнул он, глянув в сторону камина на полыхающий огонь. В этот момент глаза Акеля осветило пламя, и я увидел в них что-то странное, чему определение дать не смог.– Но тогда мне не было об этом известно. То, что коровы дают молоко только около одиннадцати месяцев после отёла, а потом перестают, я узнал только спустя шесть лет после выхода из комы, когда из-за работы имел дело с одной фермой.

– Но как тогда вы могли доить ее три года?

– Я доил ее намного дольше, чем три года, что и интересно,– пожал плечами Старик.– Илла заболевала, у нее иногда трескалось вымя, поэтому мне приходилось искать разные мази, но у нее никогда не кончалось молоко.

– Почему же?

– У меня есть предположение, но я расскажу о нем после окончание истории.

И Старик продолжил.

Вернувшись домой уже затемно, я загнал мотоцикл в гараж и поставил его между автомобилем и стеной. Перед тем, как войти внутрь дома, решил заглянуть на задний двор. При столкновении с оленями мои мысли зацепились одна за другую, и я начал думать об Илле, потому мне очень хотелось узнать, как у нее обстоят дела.

Но, пройдя туда, я обнаружил корову спавшей, потому решил не тревожить ее и вошел в дом. Пройдя в гостиную, переоборудованную под меня спустя полгода после ИЛ, уставший до невозможности, я плюхнулся на диван и огляделся, ощущая при этом гордость за самого себя. Стены от пола до потолка были завешаны полками, уставленными множеством книг. Среди них была литература всевозможных видов: и художественная, и документальная проза, и справочная, которая вбирала в себя словари разных языков, и энциклопедии, и психология, большинство экземпляров которых принадлежали отцу.

Так же небольшая часть гостиной, в углу рядом с окном, была переоборудована для рисования. Там стоял мольберт, подставка для графина с водой и стаканом, и небольшой шкафчик, куда я складывал свои работы. Самые успешные же, которые мне нравились больше всего, были вывешены на стену. Стул отсутствовал, потому что писать картины я предпочитал исключительно стоя.

Переведя дыхание за несколько минут, мне вновь вспомнился случай с оленями.

– Надо бы проверить запасы мяса.

Как я уже упоминал ранее, именно этот продукт и молоко первыми испортились во всех магазинах после пропажи электричества и отключения холодильников и морозильных камер, потому мне пришлось учиться добывать их собственными силами.

Без молока мне приходилось жить, пока я не нашел Иллу, а вот мясо я начал получать самостоятельно, при помощи охоты. Но для этого было нужно оружие, и за ним мне пришлось идти в дом к своему дедушке, отцу матери. Разбив окно и забравшись внутрь, в его кабинете в ящике стола я нашел ключ от оружейного шкафа. Точнее… мне было известно, что он там лежит. Как-то раз дедушка чистил свой карабин Каркано в моем присутствии, а потом, убрав оружие в стальной ящик, ушел прятать ключ к себе в кабинет, а я, как самая любопытная личность в нашей семье, подсмотрел за ним.

Помимо карабина и патрон к нему в оружейном ящике так же присутствовал уже знакомый мне на то время револьвер с укороченным дулом. Демонстрируя мне его и даже позволяя подержать (разумеется, незаряженный), дед мне всегда при этом говорил:

– Запомни, Акель, каждый мужчина должен владеть оружием. Ты обязан всегда быть в состоянии защитить себя и своих родных. В мире много злых людей, и некоторые из них будут готовы прирезать тебя за пару монет. В таких случаях не думай и не сомневайся. Если понимаешь, что тебе или твоим близким действительно угрожает опасность, сразу же вынимай оружие из-за пояса, целься, и жми на спусковой крючок.

– Но мама говорит, что оружие – это орудие зла.

– Не существует ничего столь однозначного, Акель. Этот револьвер – лишь устройство, которое может стрелять кусками металла. Тебе решать, чем оно будет, злом или добром. Я же не говорю тебе взять его и идти грабить магазины. Никогда первым не нападай на других людей, но если тебе угрожают, всегда бей на опережение, и бей решительно, без сомнений.

– Но на кой черт он тебе сдался?– спросил я сам у себя в тот момент, несколько лет назад.– Мне же ничего не угрожает.

«Лучше иметь оружие и не использовать его, чем нуждаться в нем, но не иметь возможности им воспользоваться»,– вспомнилась мне еще одна фраза деда. Тогда я забрал револьвер и, зарядив его и поставить на предохранитель, так же вытащил карабин и не забыл о патронах, упакованных в картонные коробки.

Поднявшись с дивана, я прошел в подвальное помещение и открыл дверцу холодильника. Запасов оленины и крольчатины оставалось совсем немного, поэтому я понял, что уже через неделю придется вновь идти на охоту.

Взяв себе один из кусков и решив его пожарить на сковороде, я вернулся наверх и сготовил себе второй ужин, более плотный, нежели первый. Так же отварил несколько початков кукурузы и съел их после основного блюда, посыпая солью.

Сидя за столом, я то и дело поглядывал на стоявшее напротив меня зеркало, и тишина в тот момент вновь заполонила все вокруг, потому мне пришлось встать и поставить пластинку со «временами года» Чайковского. Когда граммофон отца, который я забрал из его кабинета на втором этаже, начал проигрывать знакомые мелодии, я вернулся обратно и продолжил есть.

Насытившись до предела, переполненному чувствами мне не удалось удержаться от того, чтобы налить себе стакан вина (обещание было нарушено почти сразу же, но со временем я научился себя контролировать и не напивался до скотского состояния без собственного желания). В обычные дни я старался не употреблять спиртное, но в такие моменты, моменты мучений от одиночества, случавшиеся со мной как минимум раз в месяц (но обычно чаще), без него было не обойтись.

Налив себе полный стакан, я захотел как-то выплеснуть накопившиеся эмоции и решил прибегнуть к кисти. Попивая вино, я расписывал чистый холст, пытаясь полностью увлечь себя занятием, но моя душа все равно продолжала разрываться на части. К тому же, цепляясь одно за другое, меня начали раздражать даже собственные мазки. Они были то слишком толстыми, то слишком тонкими, то цвет недостаточно ярок… в итоге все внутри взорвалось.

Кинув кисть через всю комнату, я с размаху опрокинул мольберт и в довершении ударил по нему ногой, поднял журнальный столик и швырнул его в стену, сломал еще пару вещей и даже не обратил внимания на то, что это было. После, встав на месте, громко закричал, ударяя себя при этом руками по голове, позволяя безумию на короткое время овладеть мной, чтобы потом оно на какое-то время отступило и позволило мне более-менее нормально жить.

Не смотря на результат содеянного и пребывая будто в каком-то психованном трансе, я поднял с пола бутылку с вином, которая каким-то чудом не разбилась, сделал пару глубоких глотков, а после направился к дивану и, упав на него ничком и уткнувшись лицом в подушку, громко захохотал. Слезы при этом бурной рекой хлынули из глаз. Несколько минут я молотил поверхность дивана руками и конвульсивно дергал ногами, не переставая при этом то кричать, то хохотать, и вскоре силы мои иссякли, что и было желаемо.

У меня и раньше случались подобные «срывы», иногда такие же сильные (хотя обычно все ограничивалось опустошением половины бутылки вина или виски и десятиминутным плачем), и тогда я с надеждой думал, что пройдет пару лет и я привыкну… мне придется привыкнуть… но это не так. К такому невозможно привыкнуть, и если бы не вечные разговоры с самим собой, прослушивание песен, просмотр фильмов и ежемесячные психические срывы, то я точно уже давно сошел бы с ума.

Прекратив крики в тот момент, когда горло уже начало болеть, я принял сидячее положение и схватил бутылку с вином, брошенную рядом с диваном. Наливать его в стакан не стал, пил из горла. Спустя несколько минут слезы иссякли, и я просто сидел и напивался, смотря перед собой. Тогда пришло опустошение, но это оказалось еще хуже.

К тому моменту как была опустошена половина бутылки, я уже стал пьян. Тогда наступила следующая стадия.

Поднявшись с дивана, я направился в кладовую, вход в которую располагался на кухне. Она представляла собой комнату, которую занимали два шкафа, стоявшие друг напротив друга прильнув к стенам. Расстояние между ними было неслишком большое, примерно равное длине разведенных в стороны и согнутых в локтях рук.

Посреди прохода же стоял стул, над которым с потолка свисала веревка, с помощью которой я когда-то привязывал Иллу. Один ее конец крепился к металлическому крючку, вкрученному в потолок, а другой был завязан в затягивающуюся удавку.

Опершись плечом о боковую стенку дверного проема, я положил на нее же голову и, иногда прикладываясь к бутылке, смотрел на самодельную виселицу. Запасной выход из ситуации. Иногда, особенно в такие моменты, мне очень хотелось воспользоваться ей по назначению и прекратить свои страдания. На что мне надеяться? На то, что в один день я проснусь, а все люди вновь на своих прежних местах? Глупо. Ничего уже не будет как прежде.

С трясущимися руками я прошел к стулу, взобрался на него и накинул петлю себе на шею, затянул ее и закрыл глаза, не переставая то и дело глотать вино из бутылки. В этот момент мысли носились в моей голове со скоростью света. Встав вот так на краю пропасти, на тонкое лезвие, отделяющее жизнь от смерти, я балансировал на стуле, словно канатоходец. Из глаз вновь полились слезы.

Выбор. Мне приходилось делать его каждый раз. Жить или умереть? Это решение было в моих руках. Что мне могла дать подобная жизнь? Вечное одиночество, бег в беличьем колесе, бесконечный, однообразный и бессмысленный. Почему мне бы не взять и не вышибить стул из-под моих ног? Несколько минут мучений, и все закончится…

Но я не делал этого. Сколько раз засовывал свою голову в петлю после ИЛ, стоял на тонкой границе и ощущал эти две цепкие ладони, но так и не сделал этого. Одна ладонь, ладонь Жизни, смыкалась на одной моей руке и тянула меня в одну сторону, а другая ладонь, ладонь Смерти, холодная, костлявая, от прикосновений которой кожа начинала неметь, цеплялась за другую руку и тянула меня в противоположную сторону. Эти две руки разрывали меня на части, каждая пыталась утащить к себе, и ни одна не сдавалась. Как и всегда, от меня зависело, в какую сторону податься, и я, как обычно, подавался в сторону жизни. Но что меня заставляло это делать? Трусость перед последним шагом, или наоборот, смелость, которая не позволяла его совершить?

Всему виной, как бы это ни было смешно, оказывалась вера и надежда. Не знаю почему, но я продолжал верить в то, что что-то еще изменится в лучшую сторону. Сотни раз я залезал на этот стул и вставал перед выбором, и каждый раз, истекая слезами, выбирал жизнь и продолжал продираться через бесконечные темные ледяные заросли, видя свет лишь где-то внутри себя. Per aspera ad astra⁶. Пока вера не утеряна, ты не проиграл, ведь есть еще надежда на лучшее, что оно, пусть и с вероятностью в 0,00001%, но все же может произойти.

Послушав этот голосок, вечно вмешивавшийся и не дававший мне свести счеты с жизнью, я ослабил петлю, высунул из нее голову и спрыгнул на пол. Выключив свет и захлопнув дверь, шатающейся походкой мне удалось пройти к столу в гостиной и ни разу при этом ни обо что не споткнуться.

Поставив почти пустую бутылку и заткнув ее пробкой, я вернулся к дивану, перевернул подушку так, чтобы сухая сторона оказалась сверху, и на мгновение мой взгляд упал на револьвер дедушки, рукоять которого торчала из расщелины между стенкой дивана и обивкой.

Не обратив на него особого внимания, улегшись навзничь и закрыв глаза, я наконец-то почувствовал долгожданное облегчение – последний этап моего странного ритуала. Чувство было такое, словно мне удалось вылить из себя помои, копившиеся где-то во внутренней цистерне целую вечность. Сон пришел быстро, и вот уже спустя минуты четыре я отключился и впал восьмичасовое беспамятство, кончившееся лишь утром.

Весь следующий день мною был проведен с необычайной легкостью на душе и хорошим настроением.

VI

Крепко сжимая в руках карабин и присев на корточки, шесть дней спустя я находился рядом с парком и пытался выследить оленя. Там было много травы, потому звери часто паслись поблизости.

Усевшись рядом с кустом, я старался производить как можно меньше шума и глядел по сторонам в оба глаза. Так прошло около получаса и, к моему большому удивлению, в поле моего зрения за все это время так и не появилось ни одной зверушки, что было странно.

«Может, что-то не так?– подумал я, поглаживая затвор оружия.– Но что может быть не так? Этот день совершенно обычный, такой же, как и все остальные, что были раньше»

В скором времени мне предстояло это узнать.

Ощутив жажду в какой-то момент, я ее сразу же утолил, отпив из фляжки пару больших глотков воды. От нечего делать мне приходилось чем-то себя занимать, чтобы не изнывать со скуки, потому я вырезал ножиком из бруска дерева фигурку собачки. По-крайней мере, пытался. Это была моя четвертая попытка. Первая, которую я совершил какие-то три дня назад, вышла совсем бездарной, как бывает всегда, когда начинаешь делать что-то новое. Но я не сдавался. Как уже, наверно, стало ясно, сдаваться перед трудностями было не в моих правилах, хотя и делал я это неосознанно. Не знаю почему. То ли родился с этим упрямством, то ли как-то развил его, сам того не заметив, нет ответа.

День впервые за несколько недель оказался пасмурным. Жара спала, солнце перестало жарить все живое и бродящее по земле своими горячими лучами, невидимыми глазу, но от того не менее ощутимыми. Это было идеально, но я без слов молился, чтобы не пошел дождь, или, что в сотни раз хуже, не начались гром и молнии. Не знаю почему, но эти виды погодных явлений не оставляли меня к себе равнодушными.

Они меня и радовали, и раздражали, и ужасали. Дождь приносил счастье от того, что, как заботливая мать всего мира, он кормил растения и диких зверей, но в то же время заставлял меня нервничать, звук падавших капель словно предупреждал о грядущей опасности. Но когда дело доходило до молний и грома… этот грохот заставлял меня вздрагивать всем телом и испытывать животный страх. Не знаю почему, это было необъяснимо, ведь я никогда, даже в раннем детстве не боялся грома. Если бы за мной хоть раз заметили подобное раньше, мама точно не забыла бы мне об этом рассказать.

Но когда же это началось?..

Спустя несколько дней после ИЛ.

Много странного происходило с того момента. К примеру, мне перестали сниться сны. По-крайней мере те, которые я бы помнил после пробуждения. Заметил я это спустя месяц после начала моей одинокой жизни. Помню, сел я в кресло и вспоминал, вспоминал и вспоминал, но так мне ничего и не удалось вытолкнуть из своей памяти. «Сонный запор» – так я в шутку назвал это явление.

Или, на что я еще обратил внимание, в дождь у меня всегда болели ноги, и большая часть боли концентрировалась в коленях, иногда вырастая до такой степени, что мне бывало даже невозможно ходить. В такие времена я лежал в постели и пытался вовсе не двигаться, потому как даже при малейшем нарушении инертности суставы сразу же простреливала боль, будто в них пускали по пуле.

Так много вопросов, и так мало ответов… как и всегда.

Потратив на ожидания еще около часа, я решил пройтись и проверить силки, установленные в парке в разных его частях. Обойдя два (всего их было шесть), я приблизился к третьему, постоянно при этом поправляя свой карабин, державшийся на левом плече посредством лямки, и обнаружил, что в него попал кролик. Высвободив звериную тушку и засунув ее к себе в мешок, я уже собрался идти проверять остальные ловушки, но вдруг мое внимание привлекли следы, оставшиеся на траве. Опустившись на колено и осмотрев их, я решил выяснить то, кому они принадлежали, и двинулся в ту сторону, куда удалялись отпечатки… копыт? Или лап?

Если бы неизвестное существо оставило следы на земле, возможно, мне бы и удалось опознать их владельца, но не на траве.

Двигаясь в согнутом положении и оставив мешок у дерева, чтобы тот не сковывал мои движения, я аккуратно переставлял ноги, держа при этом карабин обеими руками перед собой. Слух был напряжен до предела, готовый уловить любой шорох, который свидетельствовал бы о присутствии дичи.

«Хоть бы олень»

Эта мысль крутилась у меня в голове, словно заевшая пластина.

Продолжая идти, я ощущал, как сердце мое начинало биться все чаще и чаще, словно пытаясь мне сообщить о чем-то. Оно было будто радар, оповещавший меня о том, что с каждой секундой я приближался все ближе и ближе к своей цели, и чем чаще оно билось, значит, тем плотнее мне удалось подобраться.

Ладони вспотели, потому мне пришлось остановиться на несколько секунд, чтобы обтереть каждую из них о штаны.

Тут мне на глаза попались они, и спустя мгновение донеслось громкое паническое ржание. На секунду я остолбенел, не веря своим глазам.

Вдалеке была видна рыжая кобыла, высокая и взрослая, а перед ней, прижавшись к земле, готовился к нападению здоровенный кугуар.

Справившись с собой, я быстро пошел в их сторону, наблюдая одновременно с этим за борьбой.

Лошадь была прижата к стене здания, но она могла убежать, и мне некоторое время не удавалось понять, почему она этого не сделала. Кугуар, прижимая уши к голове и размахивая хвостом, скалился на свою добычу, но кобыла не сдавалась. Она была изранена, в царапинах и укусах, но то и дело вставала на дыбы и била передними копытами в сторону хищника, словно что-то защищая и пытаясь его отогнать.

Долго кобыла на двух задних ногах стоять не могла, и когда она опустилась, умный кугуар кинулся на нее. Тогда началась кутерьма. Хищник повис на лошади, впившись ей в плечо клыками, и царапал ее когтями задних лап, а кобыла, в свою очередь, скакала на месте, словно бык, пытающийся скинуть с себя наездника, крутила головой, стремясь укусить нападавшего, и то и дело падала на асфальт тем боком, к которому прицепилась пума.

Хищник проявлял стойкость и смог перенести два падения, но на третьем, которое, видимо, получилось сильнее остальных, он все же отцепился и, отскочив в сторону, опять прижался к земле и вновь принялся выжидать момента для нападения. Несмотря на свою маленькую победу, кобыла проигрывала. В последнем нападении кугуар сильно разодрал ей брюхо и шею, из которой на асфальт обильно текла кровь. Было ясно, пуме остается только тянуть время. Скоро лошадь должна была достаточно ослабнуть для того, чтобы ее можно было добить.

Но я не позволил этому случиться. Присев на колено и зарядив карабин, я упер приклад в плечо и начал целиться. Сначала хотел выстрелить наповал, сразу в голову, но потом понял, что это слишком рискованно. Стрелок из меня был выше среднего, но я очень разволновался. Дыхание было сбивчивым, сердце стучало вдвое быстрее положенного, руки тряслись, потому мне не захотелось рисковать. Если я промажу, пума сразу услышит звук выстрела и, скорее всего, ринется на меня. В тот день быть растерзанным кугуаром у меня было неподходящее настроение, потому я решил не испытывать удачу и метился в тело. Возможно, если повезет, пуля попадет в позвоночник и перебьет его, тем самым парализовав хищника…

Задержав дыхание, спустя несколько секунд я плавно нажал на спусковой крючок.

Мгновение, за ним последовал громкий «БАХ!», и через мгновение пума дернулась, словно кто-то ее толкнул, и изогнулась в дугу, будто рыбина в смертном параличе. Я ожидал, что горный лев упадет и испустит дух, и уже собирался почувствовать ликование, но все оказалось не так просто. Хищник остался на лапах и, повернувшись в мою сторону, с ненавистью оскалился и стал быстро осматриваться, пытаясь обнаружить, откуда его атаковали.