Читать книгу: ««Я сам свою жизнь сотворю…» В обсерватории», страница 4
А еще через несколько часов наш самолет приземлился в Домодедово. Настенные часы в аэропорту показывали полдень. С опозданием всего на час я позвонил в квартиру тестя в Чертаново, но мне никто не ответил. Я открыл дверь, вошел в квартиру и стал ждать. Спустя какое-то время позвонил на квартиру тещи, мне ответила бабушка жены, но она тоже не знала, где могла быть внучка. Был воскресный день и на работе жены быть не могло. Я совсем извелся, когда уже к вечеру появилась, наконец, Иринка.
Оказывается, она в тот день навещала свою школьную подругу, у которой недавно родилась дочь. А моему утреннему звонку она просто не придала значения.
Я постарался выкинуть из памяти этот эпизод, и не пускать в свое сознание демона ревности. Тем более, что один пример у меня буквально стоял перед глазами.
В одной из бригад, которые приезжали, а потом уезжали, сделав свое дело в обсерватории, был инженер из соседней лаборатории по фамилии, кажется, Лавренов.
У него была молодая жена, которую он по какой-то причине ревновал. Сослуживцы знали это и всячески над ним подтрунивали. Я был невольным свидетелем одной из таких шуточек. Компания из четырех человек играет в карты. Я сижу за соседним с ними столом и распаиваю очередной разъем.
– Скажи, – как бы невзначай, говорит первый игрок, – а ты берешь с собой домашние тапочки, уезжая в командировку?
– Нет, а ты? – делает вид, что не понимает второй игрок.
– А я всегда беру их с собой!
– Но зачем? – клюет на ловко заброшенную удочку ничего не подозревающий Лавренов.
– Как зачем? – делает большие глаза первый, – придет в мое отсутствие хахаль жены, бац ! А тапочек-то и нет. Вот и придется ему целый вечер ходить с босыми ногами!
– Да, – задумчиво вторит другой игрок, – это ты здорово придумал! А я вот все не мог понять, кто пользуется моими тапочками, когда меня дома нет. Надо будет жену допросить с пристрастием.
– Ну, как же, – вступает третий, – скажет она тебе! Бабы, они знаешь какие? Скажет, что кот нагадил, или еще что-нибудь придумает.
А бедная жертва коварного розыгрыша сидит ни жив, ни мертв, а потом срывается, и бежит в свой домик упаковывать вещи, чтобы завтра первой же машиной отправиться восвояси.
– Ты только про тапочки не забудь уточнить! – уже откровенно смеются ему вслед.
Любовь с привилегиями
С очередной командой лазерщиков к нам в обсерваторию приехал и совсем молоденький парнишка. Его родители были крутыми начальниками в НИИ, в котором и формировалась эта команда. Поэтому и вел он себя на редкость заносчиво. Кроме того, он был плохо воспитан и к месту, и не к месту сыпал скабрезными анекдотами и сальностями. Словом, вполне своеобразный тип «маменькиного сынка», который, пользуясь своей безнаказанностью, поступал как капризный ребенок. И внешность его была явно непривлекательной.
Разумеется, я не помню, как звали того паренька. Поэтому, просто стану называть его «Стасиком».
Итак, за неделю пребывания в горах Стасик надоел абсолютно всем. По крайней мере, мне так казалось. И вдруг, Стасик исчез. Вернее, он не то, чтобы абсолютно исчез, просто его не стало слышно. Я даже как-то зашел в комнату к лазерщикам и спросил, куда подевался Стасик.
– А разве ты не знаешь? – вопросом на вопрос ответил кто-то из них.
– Никуда он не делся, а просто переехал в комнату к девчонке – повару. У них, понимаешь, такая любовь!
Вот так номер! А я-то считал, что Стасик не может никому понравиться. Оказалось, что может.
И тут я обратил внимание на то, как преобразилась девчушка – повар. Вернее, она не то, чтобы стала раскрасавицей, но глаза у нее вдруг загорелись, и стало ясно, что это уже не девчонка, а любящая женщина.
И как всякая любящая женщина наша Ниночка принялась опекать Стасика. Она даже в столовую Стасика не пускала, а приносила еду к себе в комнату.
Но в рабочем корпусе он все-таки появлялся, и я обратил внимание, что Стасик тоже кардинально переменился. Куда только делся его всегдашний апломб и сальности. Голос тихий, вежливый. И глаза. Такие же сияющие, как у Ниночки. Они даже выходили из ее комнаты, держась за руки.
– Ну, прямо детский сад, – услышал я чей-то насмешливый отзыв.
– Ну да, а потом, глядишь, и у них дети будут, – поддержал его другой.
Так продолжалось, по крайней мере, с неделю, которая, наверно, стала одной из самых памятных в их жизни.
И вдруг все для них закончилось. Какой-то «доброжелатель» позвонил высокопоставленным родителям Стасика и сообщил о случившемся с их чадом казусе. Родители, оба, моментально бросили все свои дела и с утра пораньше прилетели к нам в горы. Разразился грандиозный скандал.
Нужно отдать должное Стасику. Он мужественно пытался бороться за свое неожиданное счастье. Но что мог сделать этот, можно сказать, еще неоперившийся птенец, против привыкших командовать родителей?
Ближе к полудню черная «Волга» со всей семьей стремительно унеслась вниз, в Алма-Ату. Ниночка с опухшими от слез глазами молча принесла нам обед, а затем также молча исчезла из обсерватории навсегда.
Вечером я невольно стал свидетелем разговора трех лазерщиков, которые после очередного принятия охладителя, состоявшего из наполовину разбавленного спирта, вели глубокомысленную беседу.
– Жалко девчонку, – сказал один, по все видимости, склонный к сентиментальности.
– Мезальянс, – ответил другой, большой знаток филологии.
Реплики третьего «богатые тоже плачут» я так и не дождался, потому что латиноамериканский сериал с таким названием нам будут показывать еще почти через двадцать лет.
«Луноход -2»
Незаметно промчалось короткое горное лето. В день рождения моей любимой, 7 августа, в горах выпал первый снег. Он продержался совсем недолго и уже на следующий день растаял прямо у нас на глазах. Но это был знак, что наступает следующая пора года.
Дела у нас, хоть и медленно, но продвигались.
И наступил день, когда начальство отступило от своего правила и в воскресенье назначило, не просто выходной, но и экскурсию на Медео – недавно построенный высокогорный конькобежный комплекс, который, кстати, был достаточно близко от нас. Правда, побывать на Медео в тот раз мне не удалось. Оценить его достоинства я смог только почти через двадцать лет, когда слава его достаточно померкла, а многие достопримечательности обветшали.
А дело было так. Накануне на стойке «лунного гида» нужно было поменять блок питания. Эти блоки были типовыми, и мы заменяли их уже по нескольку раз. Но этот блок оказался бракованным. Как потом выяснилось, в нем отсутствовала защита от короткого замыкания. Стоило мне вставить его в нижний паз стойки, как что-то щелкнуло, зашипело, и со стороны внутренней стенки повалил дым. Когда я развернул злосчастную стойку, зрелище было не для слабонервных: вся косичка проводов от первого до последнего блока была разорвана, бандаж из синей изоленты запекся и сплавился с другими проводами. Моя небрежность была, как говорится, налицо. И хотя меня никто не заставлял оставаться в обсерватории, я принял это решение самостоятельно. С грустью я смотрел на отъезжающий автобус, а потом принялся за исправление своей ошибки.
– Зато в следующий раз буду осмотрительнее, – говорил я себе.
Нет, за время своих командировок я кое-чему успел научиться!
Когда автобус со счастливыми экскурсантами зарулил на станцию, все было готово и «лунный гид» исправно функционировал. Впрочем, на этом инциденте никто из моего начальства внимания не акцентировал, а уж я тем более.
Единственный раз, когда, только приехав, я начал тотчас рваться из Белокаменной, был в разгар первой за много лет засухи и пожаров под Москвой. В неподвижном воздухе стоял удушающий смог: смесь дыма, выхлопных газов от автомобильного транспорта, и отвратительных миазмов жизнедеятельности многомиллионного города.
Я запомнил такой эпизод. В столичное метро заходит девушка в мини юбке по тогдашней моде. Она садится, а когда через несколько остановок уходит, после нее на дерматиновом сиденье остается лужица.
На работе я брал химическую колбу, наливал в нее воды и бросал кусочек сухого льда. Держа запотевшую колбу в ладонях, я с некоторым умилением вспоминал горы, где по ночам уже вся трава становилась седой от инея.
Наступил новый, 1973 год.
Советская лунная программа развивалась успешно, и скоро мы узнали, что по пыльной лунной поверхности движется «Луноход -2».
Наконец, наш комплекс заработал устойчиво. Правда, мы по-прежнему постоянно дежурили по ночам, обеспечивая возможность работы астрономов и фотографов, но за то в светлое время, после утренней пробежки и завтрака, я, на правах аборигена, иногда проводил экскурсии для вновь прибывающих новичков.
Экзамен по диамату
Пятьдесят лет назад я сдавал кандидатский экзамен по философии.
Нам предстояло представить рецензии на книгу заведующего кафедрой философии.
Нам, это группе аспирантов кафедры философии, которых собрал под своим крылом Семен Павлович Алексеев.
Они были давними друзьями, возможно, по учебе в АОН, либо еще по партийной работе, через которую проходили многие советские обществоведы.
В институт своего друга Алексеев перешел после моего института, где к тому времени, по его словам, на кафедре философии сложилась совершенно недопустимая обстановка реакционной нетерпимости и невежества.
Группа состояла из пяти человек, имена и фамилии которых, я разумеется, в большинстве своем не помню, потому что с некоторыми я виделся от силы раз десять на семинарах, а разговаривал и того меньше
Старшим в группе был Володя Мысливченко. Ко времени экзамена Володя уже оканчивал аспирантуру и даже, по-моему, работал на кафедре ассистентом. Володя Мысливченко был на несколько лет старше меня. Когда я учился на втором курсе, он уже оканчивал институт по специальности, кажется, «обработка древесины». Нас познакомил Алексеев, и мы довольно быстро с ним сошлись. Нас сближала схожесть наших судеб, по крайней мере, на каком-то их этапе.
Это был красивый парень с правильными, я бы сказал, плакатными чертами лица. Глядя на него сразу можно было сказать, что это человек, безусловно, заслуживающий доверия.
По протекции Алексеева его рекомендовали в философскую аспирантуру института, но сразу после получения диплома его на два года призвали в армию. Он служил офицером, в авиации, в Бобруйске, был очень неуверен в своем будущем, а я в письмах всячески его поддерживал и служил своеобразным соединительным звеном между ним и Алексеевым. Он женился, видимо, еще на младших курсах, потому ко времени его службы в армии у него рос сынишка лет трех или четырех.
Володя, в отличие от меня, окончил институт с красным дипломом и, по-видимому, привык всегда быть первым. Я знаю такую категорию людей. Вопрос, очевидно, стоит так: на что они способны, для того чтобы добиться своего.
Я вспомнил, как однажды мы заспорили: что же считать сущностью человека. Я говорил, что творчество. Он со мной не соглашался. Наконец, в качестве последнего довода я сказал, что это точка зрения Алексеева. Он не поверил и пошел выяснять у шефа, который находился неподалеку. Когда Алексеев подтвердил, Володя почему-то обиделся на меня.
Он был крепок тем умом, который называется здравым смыслом, но мне кажется, что ему не всегда хватало фантазии. И он еще несколько раз немотивированно на меня обижался. Сейчас я думаю, что он просто ревновал меня к Семену Павловичу. Ревновал, но идеи Алексеева не воспринимал.
Самыми колоритными аспирантами были двое.
