Читать книгу: ««Я сам свою жизнь сотворю…» В обсерватории», страница 3

Между тем, появлялись все новые люди, которых встречали с энтузиазмом совсем не показным. Приехал Костя Тесляр, красавец – хохол из соседней лаборатории. Он всегда представлялся так: я родом из Диканьки. Костя был оптиком, и он всегда ходил со своим механиком как Дон Кихот и Санчо Панса. Шутя, они называли себя:

– Мы ж оптики, – звучало слитно.

Приехал специалист из астрономического института Саша Фокин. Он был другом еще с университетской скамьи семейной пары местных астрономов, по фамилии Шевченко.

Приехали две незамужние девушки из Питерского объединения. Старшая была кандидатом наук и автором прибора под названием «лунный гид», который остряки тут же окрестили «лунной гнидой».

Скоро основные работы переместились в обсерваторию, где на телескоп все навешивали и навешивали разные приборы и устройства, пока не возникла опасность, что все сооружение может в один момент не выдержать и рухнуть.

Шевченко

В обсерватории постоянно работало несколько астрономов, но я довольно близко познакомился только с одним из них – Виктором Шевченко, и немного меньше с его женой. Витя был нашим куратором и ответственным за нашу программу от обсерватории. Это был хороший парень, немного лет за тридцать, добрый, ответственный, похожий на Гоголя большим вислым носом. А его жена была красавицей. Жгучая брюнетка с пышной фигурой. Как-то сразу бросалось в глаза их явное несоответствие друг другу.

Немного прояснил ситуацию их университетский друг Саша Фокин.

Ольга считалась первой красавицей на факультете астрономии в МГУ. Сибирячка со звучной украинской фамилией Шевченко.

А в жизни настоящим украинцем был Виктор. Витя долго завоевывал девушку своей преданностью, но окончательно сразил ее тем, что неожиданно взял ее знаменитую фамилию.

Летом мы остались в обсерватории вдвоем с Шевченко

Однажды он поехал в город и захватил меня с собой. Первым делом мы отправились на рынок и воочию убедился, что цены на овощи в Алма-Ате были, действительно, «ни почем». Они не шли ни в какое сравнение не только с Московским рынком, но даже с рыночными ценами на Украине, с которыми я был хорошо знаком. Единственное, что Витя не советовал мне, так это покупать бахчевые, которые здесь не выращивают, а сплошь привозят из соседнего Узбекистана.

После рынка мы подъехали к телеграфу. И хотя Шевченко отправился туда один, но после того, как он вернулся, размахивая квитанцией, и с таким скорбным лицом, что сомнений у меня не было: он в очередной раз отправил денежный перевод отдыхающей на юге жене.

Вообще, это был парень с железными нервами. Однажды, в его отсутствие, я что-то проверял на нашей аппаратуре в телескопе. Удобства ради, я накренил его так, что он принял практически горизонтальное положение. В это время в помещение вошел Коваленко, и я поразился тому, как кровь буквально отхлынула у него от лица. Ни слова не говоря, он медленно развернул телескоп и только потом объяснил, чем грозила нам такая ситуация. Главное зеркало телескопа не крепится, а держится только на «сухариках». Поэтому я мог запросто его разбить, развернув телескоп в такое неподобающее положение.

– А ты знаешь, что главное зеркало стоит столько, что мне придется работать всю жизнь, чтобы купить хотя бы его половину? – только и сказал тихо Витя, когда у него немного отлегло от сердца.

Что и говорить, очень душевный человек был Витя Шевченко

Поэтому я нисколько не раздумывая включил его в число главных героев своей фантастической повести.

Механик

Наконец, приехал Механик, личность, прямо скажу, легендарная. Дело было задолго до появления фильма «Москва слезам не верит», но вполне вероятно, что сценарист фильма списал роль Гоги, в исполнении блистательного Алексея Баталова, с нашего Механика, правда, несколько этот образ, скажем так, облагородив.

А, может быть, на Руси всегда существовал не один, а несколько гениальных мастеров своего дела.

Наш Механик был страшный охотник до женского пола и порядочный матерщинник, словом, как теперь говорят, абьюзер.

Объединяли с героем фильма в нем две черты: он был рабочий-механик, и он был гений.

Механик был женат, но через пару дней уехал в город и потом в красках рассказывал о своих сексуальных похождениях. В работе Механик шуток не любил. Раскритиковал нас по поводу безобразного состояния рабочих инструментов, но мельком похвалил меня, сказав, что хоть сейчас могу работать монтажником третьего разряда.

О значении его талантов говорит такой эпизод. После всех предварительных работ наступил самый сложный момент: юстировка телескопа. Нужно было так настроить устройства, чтобы оптическая ось телескопа совпадала с осью стрельбы лазера.

По поводу оптической оси телескопа. Самая любимая шутка оптиков состояла в том, чтобы выбить у хозяйственников дополнительный объем спирта на протирку этой самой оптической оси, вещи, как сейчас выражаются, виртуальной.

Юстировка не получалась. Ни у Тесляра, ни у Фокина, ни у прибывшего в этой связи самого Квадра-Градского. Выхода не было: нужно снова вызывать Механика, занятого бог знает на какой чрезвычайно важной работе. Механик приехал, обругал нехорошими словами, выгнал всех из телескопа, оставив только «Квадра», который был у него подручным.

Звукопроницаемость в металлическом корпусе была прекрасная, и мы слышали, как Механик распоряжался нашим гордым начальником: Витя, подай то, принеси это, дай закурить и так далее, приправляя свои указания смачными выражениями.

Наконец, после нескольких часов дверь отворилась, и из нее скромно вышел Механик и сияющий «Квадр».

Юстировка прошла с точностью, превышающей расчетную.

Тренировка на расслабление

Наша группа, состоящая то из трех, то двух человек, а потом и из меня одного, именовалась автоматчиками. Конечно, не в том смысле, что мы были вооружены. В наши функции входило обеспечение всего комплекса работ. Поэтому днем мы старались выполнить свои работы, а потом страховали, например, работу лазерщиков, если они задерживались. А когда комплекс, наконец, задышал, астрономы, которые в светлое время мирно спали, выходили работать по луне, а наш рабочий день все продолжался и продолжался, порой, до самого рассвета.

По какому-то положению об охране труда, срок командировки не должен был превышать календарного месяца. В первой командировке мы пробыли почти месяц. И почти сразу же после майских праздников вернулись в горы. Но потом время пребывания в обсерватории естественным образом стало синхронизоваться с фазами луны. Таким образом, три недели я проводил в командировке, а неделю в Москве. Это был трудный режим даже для меня, а уж тем более для моих старших товарищей.

Начальник лаборатории, самый старший из нас, вспомнил о занятиях йогой. Теперь, по утрам, можно было наблюдать занятную картину: на поляне, покрытой цветущими желтыми маками, над крутым склоном горы на резиновом коврике сидит один чудик в позе лотоса, а другой бегает вокруг и делает гимнастические упражнения.

По причине большой занятости выходных дней у нас не было. Был день прилета и акклиматизации, для впервые прибывших, и все. За первые несколько месяцев мы только однажды совершили небольшую прогулку к Большому Алма-Атинскому озеру и познакомились с бытом семьи знакомого Вите Шевченко чабана.

Естественной отметиной такой безразмерной недели была баня, с парилкой и всеми необходимыми аксессуарами. Так и говорили: осталось две бани, или одна баня до возвращения домой. Кстати после бани, которая занимала по времени от силы часа три в послеобеденное время, мы неизменно возвращались на рабочее место и работали всю ночь.

И только однажды этот порядок был нарушен. До конца командировки оставалась одна баня и мы уже были настолько измотаны, что начинали задремывать ночью сидя даже не на стуле, а на простой лавке без перил. После бани начлабу пришла, как ему показалось, хорошая идея провести с нами аутогенную тренировку на расслабление.

– Десять минут – и усталость как рукой снимет, – рекламировал он свою затею.

Может быть с другими у него так бы и получилось, но он еще не подозревал, с кем он имеет дело в моем лице. Я хорошо помню его первые фразы после того, как он разрешил нам прилечь и занять удобную позу:

– Моя левая рука теплая и невесомая…

Я проснулся, как обычно в восемь часов по местному времени и побежал на зарядку.

Правда, я не сразу понял, как же закончился наш рабочий день вчера и почему я сплю одетый. Появление моих товарищей в столовой и их бурная реакция все объяснила.

Оказывается, после коротенькой лекции с инструкциями по расслаблению, начлаб дал команду вставать. Не встал я один. Решили, что я притворяюсь, долго пытались меня разбудить, а когда поняли, что это бесполезно, начлаб решил, что сон до утра заслуживают все, а не только я один, и рабочая ночь не состоялась.

Надо мной потом долго подтрунивали, но я скромно молчал, и никому не рассказывал о похожей ситуации в студенческом общежитии с «вечными студентами».

Тоска по любимой

Следующим, что осталось у меня в памяти, а может быть и самым главным по значимости, была тоска по любимой. Со дня нашей свадьбы не прошло и года, и мы, учитывая неустроенность в жилищном плане, все еще были в положении молодоженов. Я буквально рвался домой и использовал для этого любую возможность. Моя молодая жена переживала этот период, возможно, менее болезненно. Ведь для нее почти ничего не изменилось. Недоставало только мужа, к которому она еще не успела, как следует, привыкнуть.

Однажды, когда я оставался в обсерватории один, дожидаясь приезда очередной бригады, на очередном сеансе связи с Москвой мне дали отбой. Это значило, что я могу возвращаться домой. Я еле дождался, когда в Москве начнется утро, позвонил жене и сказал, что в полдень я буду дома. В столице часы показывали шесть утра.

– Ты откуда звонишь? – спросила она.

– Я еще в обсерватории, но через пять минут отправляюсь пешком в Алма-Ату, – ответил я.

– А билет на самолет у тебя есть?

– Еще нет, но я постараюсь его купить прямо в аэропорту.

Я сказал абсолютную правду, а она мне не поверила, просто не могла поверить.

Собрать вещи в спортивную сумку было делом одной минуты. Чтобы предупредить спящего сном праведника Шевченко, потребовалось намного больше времени.

Итак, в следующие несколько дней я был свободен, как птица. И я поступил почти так же. Не став выходить на трассу, все равно вероятность встретить идущую с гор машину практически равнялась нулю, я пролез в щель в заборе на крутом склоне и вприпрыжку пустился бежать вниз.

Нет, недаром я почти каждое утро занимался пробежками по гористой местности. Почти не чувствуя под собой ног, я пробежал первый километр и очутился на уровне озера.

Затем, так же отыскав незаметную тропку, спустился напрямик со следующей горы, затем еще с одной и еще. Где-то на лысом, поросшем зеленой травкой склоне, я встретился с одиноким верблюдом. Он лежал совершенно один на травке-муравке, мордой к тропинке, по которой я пробегал мимо него, и с интересом на меня поглядывал. Я решил впредь быть осторожней и перешел на быстрый шаг. Больше срезать путь не пришлось, потому что я вышел на трассу, ведущую в город. До ближайшей остановки рейсового автобуса оставалось пройти какую-то пару километров.

Я прибыл в аэропорт как раз вовремя. Пристроился к стойке, где проходила регистрация пассажиров, и стал ждать. Когда объявили регистрацию законченной, и в самолете оставалось несколько незаполненных мест, я был первым, кто протянул свой паспорт и деньги.