Читать книгу: ««Я сам свою жизнь сотворю…» В обсерватории», страница 2
Эти дни мы поневоле провели в вынужденном безделье. Играли в карты с местным астрономом, а я сидел рядом со своей книжкой по философии.
Как только погода наладилась, Виктор Петрович устроил нам разнос, в котором, как, мне кажется, больше всех, нуждался он сам.
Тем не менее, об отдыхе пришлось забыть на долгие месяцы. Работы, действительно, было много. Нам в считанные дни предстояло подготовить обсерваторию к прибытию многочисленных смежников, которые вот-вот должны были появиться со своей аппаратурой.
Первым делом запустили дизель – генератор на пятьдесят киловатт, который притащили рабочие на тракторе и установили в отдалении.
Виктор Петрович оказался на все руки мастер. Он и с генератором был «на ты», и во всем остальном хозяйстве разбирался. Сначала нам предстояла работа в основном физическая.
Нужно было разгружать и устанавливать прибывающую аппаратуру, протаскивать кабели в заранее подготовленные трубы – кабелегоны и тому подобное.
А было нас всего трое: Виктор Петрович, я и странный парень, как и я, молодой специалист, назову его «Заяц», из-за его любимой присказки из знаменитого мультфильма.
А скоро нас и вовсе осталось двое. Получилось так. Приехали лазерщики – молодые здоровые ребята. Привезли с собой молочный бидон спирта, который был им необходим для охлаждения системы. После обеда пригласили нас выпить для знакомства.
На импровизированном столе было немного закуски и неразбавленный спирт в большом графине. Лазерщики пили спирт гранеными стаканами и почти не пьянели. Я выпил от силы грамм сто, а Заяц, как не одергивал его Виктор Петрович, старался не отставать от гостей.
В результате он проспал в течение двух суток и, очнувшись, совершенно ничего не помнил. А нам пришлось вдвоем в спешном порядке делать контур заземления для дизеля, положенный по технике безопасности. Для этого мы пробивали ломами шесть полутораметровых лунок в мерзлом грунте, да еще в условиях высокогорья. Мы пришли к обеду взмокшие, без дыхания, а в комнате нас ожидал Заяц, мычащий что-то несуразное.
Разразился скандал. Я не помню, когда точно уехал этот парень, но больше я его не видел даже в отделе.
После физических неквалифицированных работ, начались монтажные, требующие определенных навыков. Прежде всего, мне предстояло научиться паять. Какой-то опыт у меня был. Еще в детстве я конструировал рыбацкое устройство – девон – из медных трубок.
Но здесь нужно было стать профессионалом. Ведь нам предстояло соединить между собой несколько шкафов с аппаратурой, изготовленной не только в разных институтах, но и в разных городах. В качестве соединительных элементов использовались так называемые «бортовые» разъемы, то есть, применяемые в космической технике – малогабаритные и многоконтактные. Разъем размером, скажем, с современный металлический рубль, мог иметь до сорока контактов.
Свой первый разъем я распаивал почти сутки, с перерывом на сон в течение трех или четырех часов. Как раз в это время приехал наш начальник лаборатории, мужчина лет около сорока, с лицом и телом аскета. Таким он и был на самом деле.
Как оказалось, я попал в коллектив людей, фанатически преданных своему делу. И мне предстояло пройти испытание на право работать в этом коллективе. Начлаб весьма скептически оценил мою первую монтажную работу и сказал, что такой разъем нужно распаивать за сорок минут.
– Хорошо, – сказал я, – не пройдет и двух недель, как я уложусь в этот норматив.
И действительно, к концу командировки я мог продемонстрировать ему разъем, который я сумел распаять даже за меньший срок. Начальник сдержанно похвалил.
И я понял, что становлюсь здесь своим.
С девяти часов утра до половины десятого в столовой подавали завтрак. К нему старались не опаздывать.
Но уже за час до завтрака, словно какая-то неведомая сила подбрасывала меня с раскладушки, на которой я спал, и я отправлялся на пробежку. Первые дни я пробегал от силы метров двести – сказывались горы. Но каждый день я удлинял свой маршрут, и, выбегая за ворота станции, направлялся по длинному тягуну, ведущему на станцию «Космос».
На территории станции была спортивная площадка с турником и другим нехитрым скарбом. Когда не было глубокого снега, я продолжал занятия на турнике, вспоминая свое гимнастическое прошлое.
Со своими я встречался уже в столовой, и меня часто спрашивали, отчего у меня такой бодрый вид. Я отвечал, что вернулся с пробежки, но может быть, настоящей причиной была моя молодость.
Каждый раз, проснувшись, я видел в окошке перед собой горы: ослепительно – белую заснеженную гряду и полоску густо-синего воздуха над ней. И еще шум. Он слышался круглые сутки. Чуть ослабевая к утру и набирая к вечеру мощность реактивного двигателя. Это шумел горный ручей, разбухший от талой воды. До него километров пять – на склоне соседней горы, но в темноте казалось, что он ревет совсем рядом.
В отличие от следующей продолжительной разлуки с моей любимой, которая случилась уже через пару лет, и от которой остались десятки моих писем, в этот период писем я не писал. Это просто не имело смысла. Зато мы использовали более современную связь. Нужно было, сначала по рации связаться с Алма-Атой, назвать пароль правительственной связи и через минуту нас соединяли с Москвой. Правда и стоила эта услуга (по тем временам) очень дорого: один рубль за минуту связи.
За первую командировку мы наговорили страшно много. Институтское начальство приняло меры, и с нас вычли за все частные разговоры. По приезду в столицу я пошел получать аванс, а оказалось, что я еще и остался должен.
Из обсерватории мы уезжали шумно и весело. В легковой газик набилось восемь человек, плюс еще наши сумки с вещами. Накануне выпал пушистый снег, а грейдер, который обычно расчищал дорогу со станции «Космос», еще не прошел. Мы решили не дожидаться помощи, а рискнуть, так как билеты на самолет были куплены заранее. Наш козлик урчал и ревел, пробираясь по снежной целине. Он зависал над пропастью передним колесом то с одной, то с другой стороны. А мне, расплющенному на заднем сидении соседями, были видны только кусочки дороги и бездна то справа, то слева от меня.
Зато мы приехали в город довольно быстро. Он встретил нас почти тридцатиградусной жарой и тропическим ливнем. Под раскатистое громыхание, мы, как были в зимней одежде, меховых шапках и пальто высадились на одной стороне площади и, чтобы перейти на другую ее часть, должны были разуться, и, закатав брюки и сняв обувь, перебираться через мутные потоки почти по колено в теплой, как парное молоко, воде.
В обсерватории
Начальник нашего отдела по фамилии Квадр-Градский, за глаза именуемый просто «Квадр», был не только формальным, но и неформальным лидером отдела.
Последнее время отдел работал над реализацией идеи Квадр-Градского, разработанной в его кандидатской диссертации. Принципиально эта идея не была чем-то новым, тем более секретным, и однажды была даже напечатана в журнале «Техника молодежи».
Проблема была только в том, как получить из космоса отраженный сигнал. Но тут подоспела космическая одиссея наших «Луноходов». Когда стало известно, что на «Луноход – 2» также поставят уголковый отражатель, программа завертелась.
Я попал в группу Виктора Петровича, который как раз разрабатывал устройство синхронизации всех приборов, участвовавших в лазерной локации: телескопа, сканирующего устройства, собственно лазера и специального фотоаппарата. По этой работе я написал диплом, освоил в теории и теперь должен был помогать реализовывать на практике.
В следующую свою командировку я выезжал в составе довольно большой группы. Кроме всего прочего, мотков силовых и специальных кабелей, проводов, инструментов и разъемов, мы везли два ящика. Один огромный (в сечении почти метр на метр и длиной больше двух метров), в нем находился тщательно упакованный специальный прибор "лунный гид" – устройство автоматического слежения за Луной. Этот ящик мы загрузили в грузовой люк самолета. Второй ящик был значительно меньшего размера, и его мы взяли с собой в качестве ручной клади. В нем находился практически бесценный груз – главное оптическое зеркало нашего телескопа.
Полет прошел без приключений, а начались они уже в Алма-Ате, куда наш самолет прилетел глубокой ночью. Мы вышли из здания аэропорта, встретили машину, которую исправно прислал начальник экспедиции Николай Кузьмич, и принялись ждать багаж.
Однако оказалось, что его никто и не собирался нам доставлять – экипаж отправился спать. Мы долго разыскивали старшего по аэродрому, объяснили, что у нас важный груз, который мы, по секретному правительственному заданию, должны срочно доставить на объект. В конце концов, мы получили устное разрешение забрать ящик самим. И вот, вчетвером, мы идем по никем не охраняемому аэродрому и, подсвечивая себе фонариком, разыскиваем наш самолет.
Это удалось сделать не с первого раза. Первый самолет, в багажный отсек которого мы заглянули, был пуст. Наконец, мы нашли самолет и наш ящик, и, после долгих усилий, сняли его и понесли через весь аэродром. Мы шли довольно долго, меняя уставшие руки, и только на входе в здание вокзала кто-то несмело поинтересовался, что, собственно, мы несем.
– Атомную бомбу! – брякнул кто-то из наших, и мы беспрепятственно вышли на привокзальную площадь.
Справедливости ради, замечу, что такой порядок, вернее, беспорядок царил в аэрофлоте недолго, и уже меньше чем через год мне пришлось везти стратегический запас спирта поездом.
Несмотря на то, что я отсутствовал в обсерватории меньше двух недель, здесь уже успело смениться очередное время года: наступило короткое горное лето. На полянке над откосом расцвели горные тощенькие желтые тюльпаны, зазеленела жидкая травка, с трудом пробивающаяся сквозь крупную щебенку, тонкими стрелочками выглядывал дикий лук. Его-то я сразу приметил.
Но напрасно мы рассчитывали, что роскошный весенний загар на наших лицах можно будет закрепить летним солнышком. Все получилось с точностью до наоборот. Значительно больше стало дней, когда мы по многу часов не вылезали из холодных мокрых туч, которые от души поливали нас различного свойства дождичками: и прямыми крупными, и косыми секущими, и мелкими моросящими, так что теплые меховые куртки и яловые сапоги оказались для нас одеждой просто незаменимой.
А ночи… С ночами все было в полном порядке. Иногда природа, как будто желая нас утешить, давала прекрасные многоцветные концерты: на фоне разломов туч высвечивались огромные полноцветные, иногда двойные, как будто целующиеся друг с другом радуги. Ночи были ясные, холодные, иногда темные и звездные, но чаще озаренные чарующим светом луны, очень крупной даже по обычным меркам.
Но совершенно потрясающее зрелище открывалось при взгляде на ночное светило в зрачок окуляра. Во-первых, она была огромна, в полнеба, и отчетливо были видны все лунные горы и кратеры и моря, и хребты, словом, все ее таинственные прелести. Во-вторых, когда заработал «лунный гид», было такое ощущение, что Луна не плывет, как обычно по небосводу, а полностью остановилась. Но еще более сильное зрелище приходилось наблюдать, когда планета стояла низко, касаясь высокой зубчатой гряды гор.
И даже зная, что в телескоп видишь перевернутое изображение, и что горы неподвижны и находятся не сверху, а там, где им и положено быть, на земле, трудно было отделаться от оторопи, когда видишь своими глазами, как неведомые чудища жадно набрасываются откуда-то сверху и проглатывают неподвижный сверкающий диск.
