Читать книгу: «Ивана Купала», страница 7
Проверила мобильник. Часы показывали чуть за десять. Сообщений не было.
Собралась слишком рано. Но оставаться дома не было сил.
Надя окончательно решилась, и отступать была не намерена.
Во всяком случае, ровно сейчас в эту минуту не намерена, и лучше поскорее уйти отсюда, чтобы опять самой себя не испугаться.
Она вызвала такси, предупредила охрану о допуске внешней машины на территорию, надела пальто из альпаки и вышла из дома.
В посёлке было тихо. Соседи либо уже уехали на работу, либо ещё спали. Спустя 10 минут ожидания подъехала чёрная Volvo.
– Lotte Plaza, пожалуйста. И можно не торопиться. Я не опаздываю.
Откинувшись на спинку кресла заднего сидения, она прикрыла глаза, извлекая из памяти недавнюю сцену. Он ритмично двигается, то ускоряя, то замедляя темп, сильные плечи блестят от мелкого пота, в глазах неподдельная страсть, резко сжимает губы, желваки играют по скулам, запрокидывает голову, хрипло стонет от экстаза и, останавливаясь, прижимает её к стене божественным телом так, что она каждой клеточкой ощущает его жаркую влажную кожу.
Да, она окончательно решилась.
Она больше не может без этого.
Сегодня она снова будет с Петром.
И завтра.
И каждый раз, когда он позовёт.
8.
Роман Викторович надел перчатки и поднял воротник пальто, поежившись от пробирающего морского ветра. Шапку не захватил, понадеявшись на раннюю южную весну. Выйдя из самолёта в аэропорту Анапы, он с удовольствием вдохнул тёплый воздух и надел солнцезащитные очки, но здесь, у Керченского пролива, несмотря на яркое солнце, было откровенно холодно.
«Пушка Лендера с бронекатера БКА №73 Азовской флотилии Черноморского флота, погибшего 02.11.1943 года в Керченско-Эльтигенской десантной операции».
С заасфальтированной площадки, где в память о моряках-десантниках стояла пушка Лендера, открывался панорамный вид на рейд порта Тамань и Крымский мост – самый протяженный в Европе. Через Таманский полуостров к мосту шла четырёх-полосная трасса. «Хомяки» по пути не встречались. Как пояснил местный водитель, зерновозы шли в порт по старой регионалке: в районе станицы Старотитаровская сворачивали на Вышестеблиевскую и дальше через посёлок Прогресс шли на Волну, к порту. До него можно добраться и по новой трассе, съехав на предпоследней перед мостом развязке, но «хомяки» традиционно предпочитали старую дорогу, где не было камер и постов весогабаритного контроля.
– Вы в августе приезжайте, если экстрима хотите. Ночи у нас тёмные, а фонарей на двухполоске нет. Губер в сезон запрещает грузовики в дневное время, они спят по обочинам, а ночью гружённые гоняют. На легковушке стрёмно там. Ещё и асфальт разбитый. Чуть ли не каждый год латают, но «хомяки» за сезон убивают.
– Перегруз?
– Не без того, – заказанный на этот день водитель-армянин, представившийся Геннадием, ухмыльнулся. – Я сам несколько лет назад зерновозы гонял, и по 70-80 тонн было на пять осей.
– Нехило. Откуда гонял?
– Из Ростовской области. И в Азов, и сюда, и в Новороссийск.
– А чего переквалифицировался?
– Не работать дешевле. Туда-обратно примерно 27 тысяч на бензин, плюс «Платон» 2 тысячи, плюс стоянка, еда, плюс гаишнику, если на весах взяли. А тариф за ходку 35 тысяч. Смысл?
Не доезжая до поста ДПС перед мостом, Геннадий взял вправо и через эстакаду подвёз Романа Викторовича к пушке Лендера. Сам Крымский мост, уходил дальше, по тузлинской косе, через протоку, по острову Тузла и, пересекая Керчь-Еникальский канал, выходил в Керчь, огибая мыс Ак-Бурун. Отсюда, со смотровой, в ясную погоду были хорошо видны его белоснежные арки над судоходным фарватером. Но Романа Викторовича интересовал другой вид: пустырь к югу от пушки.
Эти земли в 2010-е были частично зарезервированы под несложившееся строительство сухогрузного района порта Тамань, частично отданы в аренду, но до сих пор пустовали. Сам порт располагался южнее, в районе мыса Железный Рог. Глубины на подходах к нему достигали 20-25 метров, в этом он конкурировал с Новороссийском. Но здесь всё ещё работали только несколько стивидоров, включая одного зернового.
Компании Романа Викторовича скупали пшеницу, кукурузу, ячмень, бобовые и масличные культуры у производителей и отправляли на экспорт. Перевалка шла через порты Азова, Ростова, Новороссийска и порт Кавказ на Таманском полуострове. В Азово-Черноморском бассейне до недавних пор у него был только один собственный зерновой терминал – в Азове, где глубины доходили только до 4,5 метров. За несколько лет он модернизировал два причала под погрузку зерновых, построил элеватор для хранения на несколько десятков тысяч тонн. Из Азова малые суда шли с зерном до порта Кавказ, где переваливали его на большие сухогрузы. В результате последней сделки он получил два зерновых терминала в Новороссийске. Он уже запланировал их модернизацию: увеличение мощностей по портовой перевалке в два раза, а объема хранения в три. Это существенно расширит номенклатуру грузов, даст возможность работать с нишевыми культурами – зернобобовыми, масличными. Но город сдерживал развитие порта, а здесь, на Тамани, – greenfield – чистое поле и практически готовые подъездные пути.
Роман Викторович сделал несколько фотографий на мобильный и сел обратно в машину. Отправил снимки помощнику с поручением к понедельнику собрать всю информацию по порту Тамань.
– Куда теперь?
– В Анапу, но давай через станицу проедем, там есть где пообедать?
– В принципе есть, но я бы предложил вам хороший рыбный ресторанчик в Сенном. Проедем через Тамань и дальше по регионалке, немного дольше выйдет, минут на 20-30 максимум.
Путь от пушки до танка Т-34, установленного на центральной площади станицы в память героев Великой Отечественной, занял чуть больше 10 минут. Лермонтов когда-то устами Печорина назвал Тамань «самым скверным городишкой из всех приморских городов России», но потомков таманцев это отнюдь не смутило, и они открыли дом-музей в его честь.
– Чем здесь сейчас живут? Работа есть? – поинтересовался Роман Викторович у Геннадия.
– В основном на виноградниках работа, летом сдают дома, в порту тоже. Когда мост строили, станица, конечно, поднялась, даже несколько гостиниц построили, но потом как обычно стало. Кто сюда приезжал на отдых, тот и приезжает, а новых отдыхающих не так уж и много. Та же Керчь – она теперь в 30 минутах на машине, все-таки город, цивилизация, а тут деревня как была, так и осталась.
– Тмутаракань.
– Что?
– Тмутаракань – средневековая крепость здесь была, в Тамани. Потом так стали говорить про глухую провинцию.
– А, ну может.
– Порт много рабочих мест даёт?
– Не знаю, врать не буду. Я, когда зерно возил, в порту местных часто встречал, разнорабочие обычно. Один знакомый был из Новороссийска, но он начальником, мотался каждый день – два часа туда, два обратно. В Новороссийске конкуренция большая в порту, там под своих жирные места держат. После открытия моста из Керчи стали в Тамань ездить в порт. Там же под санкциями порты, в Керчи, на ладан дышат, вот они сюда и ездят.
Проехав по улице Карла Маркса через всю станицу, машина выехала из Тамани и двинулась вдоль Таманского залива по Краснодарскому шоссе, которое на деле представляло собой 2-полосную региональную дорогу. В станице Сенной они остановились у ресторана, где Роман Викторович заказал уху и барабульку. Обед вышел приличным. Такую рыбу отыскать в Москве было не так просто. Вернувшись в машину, Роман Викторович погрузился в чтение отчётов, иногда отвлекаясь на мелькавшие в окне виды южный полей.
За следующий год он рассчитывал реализовать проект по созданию своего флота сухогрузов. Пока речь шла о судах класса «река – море» дедвейтом 3-5 тысяч тонн. Они нужны были для работы на мелкой воде – перевозке зерна по Дону к Азову и до Чёрного моря. На первом этапе он ставил цель на 25 сухогрузов – часть покупкой, часть – строительством. Конкуренция на зерновом рынке год от года росла. И выигрывать её могли только те, у кого были собственные логистические мощности: терминалы с доступом к воде, вагоны, сухогрузы – так, чтобы под контролем была вся цепочка – от скупки зерна у производителей до отгрузки конечному покупателю. С расширением бизнеса на глубокой воде можно было подумать и о флоте с большим дедвейтом.
Но в судоходство Роман Викторович только начал погружаться, и как обычно был крайне осторожен. Здесь ещё требовалось всё внимательно оценить и взвесить.
На въезде в Анапу они постояли в небольшой пробке, затем проехали через весь город до морского вокзала. Роман Викторович отпустил Геннадия, договорившись встретиться здесь же не позднее 17:15. В 18:20 у него был обратный рейс на Москву.
9.
Кира отодвинула шторку примерочной.
– Вау! Ну смотри же! Шикарно! Абсолютно твоё: и крой, и цвет. Это, кстати, сочетание тёплой температуры и разных фактур. Чувствуешь, насколько гармонично? – Вика со свойственной ей восторженностью бурно жестикулировала. – У тебя есть леопардовые лоферы? Или хотя бы чёрные?.. Понятно. По глазам вижу, нет. Туфли?
– Вик, красиво, но мы договаривались: я просто примеряю.
– Кирыч, что ж ты режешь меня по живому. Убийца прекрасного!
Виктория схватилась за сердце, демонстративно глубоко и печально вздохнула, достала телефон и сделала несколько фотографий.
– У меня денег на это сейчас нет.
– Ладно-ладно. Мне бы твою силу воли. Но тебе действительно понравилось?
– Да, стильно.
Кира улыбнулась, наблюдая, как подруга расцветает от похвалы в адрес её выбора.
– Прекрасно! Я счастлива! Пошли накормлю пирожными.
– На пирожные мне хватит, – уточнила Кира.
– Ничего-ничего, это тебе в качестве моральной компенсации за упущенную возможность приобрести шикарный стильный лук. Я тебя в зале жду.
Кира задёрнула шторку, повернулась к зеркалу и несколько минут не могла оторваться от отражения. Свитер эластичной крупной вязки из мягкой шерсти насыщенного терракотового цвета, рукав реглан, объемный простой воротник, как у водолазки. Юбка-карандаш цвета охры из эко-кожи на замшевой основе. Кроссовки, конечно, не в тему. Нужны лоферы или туфли.
С сожалением Кира вылезла из свитера и юбки, вернувшись в свои джинсы и серый свитер, сняла с крючка чёрное пальто-бушлат и рюкзак, перекинула через руку, поблагодарила консультанта и вышла в зал искать Вику. Много времени на это не потребовалось. Та крутилась у стенда с бижутерией, примеряя у зеркала крупные фиолетовые серьги кольцами.
– Это развитие сета: фиолетовый контрастирует с жёлтым, поэтому к моим жёлтым тёплой температуры брюкам у меня сумочка приглушённый баклажан. Как думаешь, взять?
– Вика, у тебя склад серёжек, пошли.
– Как всегда права. Нет эмоциональным покупкам! Пойдем скорее отсюда.
Взяв Киру под руку, она чуть ли не бегом направилась к выходу, словно серьги могли догнать и насильно заставить купить их во что бы то ни стало.
Виктория была шопоголиком в стадии ремиссии.
Да кем только ни была Вика. Работала она в отделе маркетинга одного крупного банка, в том числе занимаясь его благотворительными проектами, – именно на одном из таких проектов несколько лет назад они и познакомились.
Вика была старше на 7 лет, семьи не имела, вела полубогемный образ жизни, перескакивая из одного романа в другой, странным образом находила время для безостановочного самообразования и в целом была в высшей степени творческой и хаотичной персоной.
Что стало основанием их дружбы, Кира объяснить не могла. Более непохожих людей пришлось бы долго искать.
По сути, это Вика вцепилась в Киру как клещами, а Кира в итоге просто привыкла. Впрочем, она об этом не задумывалась. Других подруг у неё просто не было.
– Вероятно, у меня пограничная организация психики и в стрессе я регрессирую из невротического регистра в пограничника. А для нас, пограничников, важно, чтобы в такое время рядом был объект-опора, – сообщила Вика год назад, по истечении второго месяца магистратуры по курсу «Психоанализ. Психоаналитическое консультирование» (по истечении первого семестра она благополучно отчислилась, придя к выводу, что получила достаточно теоретических знаний, а практическая работа в качестве психоаналитика не для её психической организации).
– Я тебе объект-опора?
– Так точно. В связи с этим на тебе лежит немалая ответственность. Придётся меня поддерживать, иначе от потери объекта у меня крыша съедет. Фактически всё говорит о том, что у меня плохо интегрированное Сверх-Я, которое ещё и стоит в оппозиции к Идеал-Я. Думаю, всему виной дефицитарность первичного нарциссизма.
– А проще?
– А проще говоря, мама либо недолюбила, либо перелюбила. У Дональда Винникотта – это такой британских педиатр-психоаналитик, он уже умер; тебе, кстати, его бы почитать, – так вот у него есть такое понятие «достаточно хорошая мать». Это мать, которая любит ровно так, что ребёнок со временем постепенно от неё сепарируется и становится полноценной самостоятельной личностью. То есть нечто среднее между матерью-кукушкой и матерью-наседкой. Слушай, у меня есть пару книг на эту тему, я тебе принесу. Конечно, тебе поздно уже, личность Катерины сформирована до трёх лет. Но у неё будет пубертат, а это второй из наиболее важных периодов в становлении Я, и, если ты ей в младенчестве причинила психологические травмы, они на гормонах попрут в полный рост.
– Спасибо за травмы.
– Без обид. Благодаря травмам мы растём. Каждая травма – путь к развитию. Тут главное, чтобы травмирующий опыт был достаточный для приобретения базовых знаний и переживаний, формирующих личность, но недостаточным для нанесения необратимого ущерба. Скажем, для младенца исчезновение матери – травмирующий опыт. Мать для него – не какой-то объект, это часть его самого. Собственно, если мать отошла ненадолго, младенец ещё не успел понять, что произошло. Потом он замечает – ну, скажем, если проголодался или в подгузник наделал, – что ему неприятно, и он адаптируется, галлюцинируя, то есть представляя себе, что мать всё это устранила, – так он формирует свой первичный внутренний объект. Надолго этого не хватает, дискомфорт усиливается, и младенец начинает реветь. Это уже включается работа горя. Если мать вовремя вернулась и удовлетворила его потребности, всё окей, младенец понимает, что на неё можно рассчитывать, она будет уходить, он будет себе её представлять, и она будет возвращаться. Это и есть достаточно хорошая мать. А если она не возвращается вовремя, у малыша начинается истерика, и чем чаще мать его бросает, тем меньше он уверен в ней, тем больше не уверен в себе, потому что он – это она. Другая крайность – если мать никогда не оставляет младенца. Тогда он не проходит работу горя, нет сепарации, он растёт частью матери, а не самостоятельной личностью.
– У тебя какой вариант?
– Думаю, моя всё-таки перелюбила. Она умерла, когда мне было 6 лет, но отец рассказывал, что она меня любила до потери пульса, буквально не отходила от меня. Я им чуть брак не разрушила. Им бездетность ставили, мать только в 40 лет залетела. А как меня родила, на отца забила. Он, кстати, думал, она на стороне меня сделала. Я на него совсем не похожа. Это уже потом, когда я подросла, а мама от рака сгорела, он тест сделал, чтоб чужую дочку не растить. Это мне бабка рассказывала, его мать. Он сам до сих пор не признался.
– Господи, Вика, какие ты страсти рассказываешь. Сочувствую.
– Да ладно, это мой травмирующий опыт. Фактически я не прошла сепарацию в инфантильном возрасте, когда как раз формируется первичный нарциссизм, а потом меня одномоментно бросили – и мать (в буквальном смысле навсегда), и по факту отец, который считал меня чужой. Поэтому у меня нет сильного внутреннего объекта и вместо него в случае стрессовой ситуации мне нужен объект-опора.
– Даже не знаю… Не слишком ответственная для меня задача? Мне и одной дочери хватает.
– Не переживай. На случай твоего отсутствия у меня есть запасные варианты.
– Твои мужики?
– Безусловно. И мои шмотки. Это замещение. Собственно, мои романы и мой шопоголизм – всё это для заполнения внутренней пустоты, компенсация дефицита внимания и любви. Я прекрасно отдаю себе отчёт, что таким нехитрым способом убегаю от одиночества и депрессии, получая хоть на мгновение ощущение свободы и всесилия.
– Может, и нехитрым, но дорогим.
– Они компенсируют друг друга, – подмигнула Вика. – Замкнутый круг: мои мужчины одаривают меня шопингом, а новые шмотки приводят мне новых мужчин. Но представь, что бы со мной было, если бы дефицит внимания компенсировала едой? Нет уж, пусть лучше мужики и шмотки.
После семестра психоанализа Виктория увлеклась историей (открытые лекции в МГУ), живописью (класс рисунок маслом), восточными танцами (три месяца), параллельно прошла онлайн-курс антикризисного PR в каком-то американском вузе и, наконец, решив, что зашла в очередной тупик, вернулась к психоанализу, но уже в виде пациента. Надо сказать, что это решение оказалось самым верным, так как уже несколько месяцев Кира не наблюдала её истерик (а обычно Вика звонила объекту-опоре как раз с этой целью) и, более того, разорвала все предыдущие краткосрочные романы, осознанно взяла перерыв на любовном фронте и даже – звучат фанфары! – прекратила сметать всё подряд, оказываясь на распродажах.
Сегодняшняя их встреча была домашним заданием очередного Викиного курса. На этот раз – онлайн-школа осознанного шопинга. Однако собственная «завязка» позволяла тренироваться только на Кире.
– Понимаешь, Кирюха, в рамках психологии стиля я «мечтатель» с признаками «эстета». Скажем, мой жёлтый цвет – это яркий оптимизм, солнце, креативность, а сумка-баклажан – таинственность, роскошь, – приступила к лекции Вика, ведя за собой Киру в итальянский ресторан на верхнем этаже торгового центра. – А ты «невидимка». Да, серый – это спокойствие, безопасность, но в нём нет эмоций. Ты как будто осознанно или подсознательно делаешь всё, чтобы не привлекать к себе внимания, смешаться с толпой! Но ты ведь шикарная женщина! Одни твои волосы чего стоят!
– Мне так удобно.
– Я всё готова понять, но и ты пойми, совершенно спокойно можно найти баланс между удобно и красиво. Причём в любой бюджетной категории. Современные базовые вещи можно и нужно носить интересно. Даже если ты любишь серый и чёрный, хорошо, согласимся, ахроматы – так ахроматы. Но добавим в них немного специй, и это будут новые неповторимые блюда… Будьте добры, столик на двоих. Да, тут вполне нормально… Аксессуары, фактура, цвет, принт – добавляем, миксуем и вуаля – стильные образы из базовых вещей.
– Классика?
– Ой нет, дорогая, ты застряла в прошлом веке. База – это форма, фасон, крой – они должны быть максимально простыми. Возьмем джинсы, они – база. В принципе небазовые джинсы в обычных магазинах найти нереально, 99,9 % всех джинсов – база.
– И рваные со стразами?
– Рваные со стразами – это про поверхность. А по крою они простые. Так что да, это база. А твой свитер, например, – не база.
– Чем тебе свитер не нравится?
– Он ничего так, но не база, потому что горловина модельная, сложного кроя. И немного, ты не обижайся, но он несколько устаревший. Ты в нём провинциальная… Пожалуйста, паэлью, американо с тёплым молоком и кусочек «Праги». Кофе можно сразу.
– Томатный суп, чай черный и… давайте, наверное, мороженое, три шарика – клубничное, шоколадное и фисташковое. Чай потом, вместе с мороженым.
– Скажем, комплект, что я тебе подобрала, – это база. Но приправленный двумя видами специй. Первое – цвет. Сочетание по принципу одной температуры – тёплой и одной насыщенности – приглушённой. Второе – фактура: свитер крупной вязки и гладкая кожа юбки. Запомни: любые фактуры сочетаются. Чем больше разных фактур в комплекте, тем интереснее. Можно развить и подобрать третью специю – аксессуар, то бишь, например, сумку. Пушистую чёрную, из искусственного меха. Чёрный – ахромат, он со всем сочетается. А можно, кстати, ещё интересней… Сейчас…
Вика полезла в сумочку, достала телефон, нашла в альбоме цветовые круги.
– Так, у нас были терракота – формально это приглушённый красный, и охра – приглушённый жёлтый. То есть для создания сета из родственных оттенков нам бы подошла сумка приглушённого оранжевого цвета…. А сейчас незаметно посмотри левее позади меня. Ты видишь то же, что и я?
Кира не сразу поняла, на что переключилась Вика.
– Левее, за левое плечо смотри. Только незаметно.
Кира перевела взгляд левее, стараясь не вертеть головой.
– И что я должна увидеть? – почти шёпотом поинтересовалась она.
– Бога.
