Читать книгу: «А если снова с чистого листа», страница 9

Больше всех терял в этой ситуации Игорь. Альбина уговаривала Диму не разлучать детей, но он был категоричен. Варе пришлось поневоле ехать в Новогорск, ведь с Ольгой ей оставаться было невозможно.

Впрочем, до свадьбы у Ольги с Димой дело не дошло. Они приезжали как бы семьёй иногда в Новогорск на выходной, потом, ближе к зиме Дима стал приезжать чаще, но только с Игорем. С какого момента – Альбина не приметила. Только перед очередной поездкой в Пружинск, когда Валерий позвонил и убедительно просил приехать, она наконец спросила у Димы, где Ольга. И услышала в ответ, что в Москве. «Значит, поймала?» Дима кивнул виновато. А потом позвал Варю вернуться в Утятин. Понятно, что не только в няньки, будет она Диме одной из партнёрш. И она, дурочка, вернулась. Альбине осталось только руками развести: Варю, конечно, жаль, но Игорю с ней будет хорошо.

На поминках присутствовало ещё больше родственников, к тому же через час появился мужчина среднего возраста и очень официального вида. Понятно, нотариус. Резко отказавшись от угощенья, он при напряжённом молчании поминающих открыл свой портфель, достал оттуда бумаги и сухо зачитал текст завещания, написанного четыре года назад. Согласно ему половина дома в Пружинске завещана внучке двоюродной сестры, а вторая половина в равных долях трём её малолетним детям, квартира – вдове родного внука Смирновой Альбине Васильевне, ей же счёт в коммерческом банке, а счёт в другом банке – Диме, пенсионный счёт в Сбербанке следовало поделить на перечисленных ниже двоюродных племянников.

– Ни фига себе, – выпалила молодая девушка, которая после похорон подавала на суд. – Полька ни на похоронах не была, ни на сороковинах. И бабка у неё ни дня не жила! А дом ей!

– Позволю себе заметить, – вмешался молчавший до сей поры Валерий. – Наследство распределено между самыми близкими покойной родственниками, потомками её двоюродных братьев и сестёр. Если бы не было завещания, наследниками стали бы они же, только Полина и Димина доля была меньше. Их родители уже скончались, а прочие племянники могут поделиться наследством со своими детьми, если на то будет их добрая воля. Кто-нибудь будет утверждать, что завещание неразумно и незаконно?

– Справедливо, – стукнула по столу подвыпившая старуха, та, что предлагала залп на кладбище. – Что там говорить, Поля у свёкров мыкается в одной комнатёнке. И я не думаю, что Димин куш намного больше нашего. А батя его при жизни Нису в доме своём принимал чаще нас, хоть жена стонала от неё.

– А Альбина Васильевна каким боком ей родня? – агрессивно зыркнула на неё девушка.

– К завещанию было приложено письмо, которое вам зачитают после моего ухода. Заявления всех наследников у меня имеются, кроме Альбины Васильевны и Дмитрия Михайловича, я им бланки выдал. Расписывайтесь, и я ухожу.

После ухода нотариуса Валерий встал и сказал:

– Простите старушке её шуточки над вами. Я не родственник и не наследник, мне она оставила определённую сумму, чтобы я приглядывал за могилкой, прикололся над вами маленько и собирал вас на поминки. Полечка, ты не откажешь принять нас в этом доме через полгода?

– Конечно, дядя Валера, – всхлипнула молодая женщина. – Мы к тому времени с Ваней ремонт сделаем своими силами.

– Ну вот и славно. Да, насчёт Альбины…

– Если Славка – её родной внук, то почему он в соседней ограде похоронен? – спросила Альбина.

– Он там с роднёй по материнской линии. Итак…

Валерий зачитал письмо Анисьи Памфиловны, в котором она просила не спорить по поводу её распоряжений, «потому что Поля живёт хуже всех вас, а племянник Мишка, Димин отец, был мне ближе всех». Объяснила, что оставила дом в долях, чтобы родители Полиного мужа не могли заставить её его продать. Поля при этом закивала. А наследство, доставшееся Анисье от родного внука, «надо отдать женщине, с которой он поступил подло». Всё. Письмо написано около года назад.

Завещание никто не оспорил, понимая, что это нормальная синица в руках. Альбина пока оставила в аренде прежним жильцам Славкину квартиру, и на душе стало спокойнее, что какой-никакой у неё дополнительный доход имеется.

Глава седьмая. ИНСАЙДЕРСКАЯ ИНФОРМАЦИЯ

Чудесный летний денёк. Солнце, лёгкие облака иногда его прикрывают, не слишком жарко, но и не холодно. Вечером можно сходить поплавать. Альбина сегодня на общественном транспорте, машина на профилактике. Она на автобусе доехала до Жаброво, затоварилась продуктами, зашла за детьми в садик, и теперь они втроём идут через лесок к дому.

С весны прошлого года в очередной раз всё поменялось в их жизни: город, дом, семья, работа, даже фамилия. Когда они с Геннадием сошлись, ей казалось, что всё утрясётся. Как ни странно, он нашёл подход к детям, хотя за всё время их знакомства они обходили молчанием собственные семьи. Кажется, он в пору их жизни в Новогорске ни разу не видел её малышей, а она никогда не спрашивала про его взрослых дочерей, и по какой причине они расстались с женой. И вот она бросила дом и даже Игорька, переехала в чужой дом, перевезла туда детей. Дача Геннадия – это родительский дом в пригороде, не маленький и вполне благоустроенный, он его подновил и немало времени там проводил, а после жизненного краха, подробности которого ей были неизвестны, жил там постоянно.

Детям он нравился, был с ними ласковым, но строгим. Гена был первым, кто в этой парочке отдавал предпочтение Илье. До него сын всегда находился в тени яркой находчивой сестры. В детском саду воспитательницы охотно прощали ей проказы, все девочки хотели с ней дружить, а мальчики желали числиться женихами, Дима любил детей одинаково, но Инной восхищался и просто балдел от её выходок, даже Мафусаиловна, мало обращавшая внимания на Илью и Игоря, с Инной любила поговорить. А Геннадий Иванович, вечно что-то мастеривший, приобщил к этому делу мальчика, и тот тянулся к нему. Наверное, мужчина после разочарования в дочерях неосознанно ожидал того же от падчерицы.

Они прожили в Новогорске примерно полгода, когда внезапно посреди недели приехал Дима, и спокойствию наступил конец. Он сразу от порога сказал:

– Происки из Ефимовска, надо поговорить.

– Происки или поиски?

– И то, и другое. Та же женщина, ну, которая в Израиль сына возила…

– Что ей неймётся, господи!

– Она дважды нанимала суррогатных матерей. Там какое-то генетическое уродство по мужской линии. Ну, и… решила, что на безрыбье и внучка сгодится. Ладно, я поехал. Я так чувствую, что за домом приглядывают, поэтому выехал с завода через запасные ворота.

– Они что, приезжали в Утятин?

– Пока нет. Николай, мой охранник бывший, ну, таксист, что с тобой под автоматные очереди попал… он в Ефимовск вернулся, работает на скорой. Ну, и услышал разговор на повышенных тонах врачихи и этой бабки. Фамилию твою услышал, что понял, то и передал. Аль, я так понимаю, бежать тебе надо. Деньги я соберу в ближайшее время.

Альбина проводила гостя, вернулась, и на вопросительный взгляд Геннадия Ивановича кивнула:

– Поговорим вечером.

Когда дети уснули, она начала этот тяжёлый разговор:

– Я не говорила тебе, почему у меня дети поздние? Мы с моим первым мужем…

– А был и второй?

– Был, об этом тоже расскажу. Дети к ним отношения не имеют, но для того, чтобы меня понять, надо тебя с биографией моей познакомить. А то у нас как-то с тобой получилось… знакомство профессиональное, потом трёп ни о чём, а потом сразу… как сказать… телесная близость. Так вот, давай теперь познакомимся. Я почти двадцать лет была замужем за Артуром Смирновым. Знакомы с детства, в одном подъезде жили, он на два года старше, тоже в строительном учился, там и сошлись. Строительно-ремонтную фирму создали, детей сначала не заводили, чтобы, как говорил муж, «нищету не плодить». Был он кобель типа Димки, а я дура, что десять лет этого не видела, так что ревнуешь меня к нему зря, я на такое счастье больше никогда не подпишусь. После первой замеченной измены тяжёлое примирение и решение, что пора рожать. Обследование, лечение. От гормонов к сорока годам я набрала сто двадцать килограмм. Вот тогда он и скрываться перестал, и оскорблять начал. А по поводу развода один ответ: «Уйдёшь ни с чем». И вот встречаю я свою однокурсницу, и приглашает она меня на встречу. Выпускалась я не с ними, заочно заканчивала, но четыре года вместе, а наш курс дружным был. Стеснялась я своей внешности, но решила поехать. Здесь в Новогорске у одной самой обеспеченной нашей однокурсницы собрались в её большой двухуровневой квартире. Пели, танцевали, болтали. Подшофе уже все… Сашка подсел, так один… кличка у него Слон, тоже волейболист был, ну, и сказал, я, мол, все годы учёбы мечтал тебя трахнуть. Понимаешь, если бы он сказал как-нибудь по-людски, что нравилась я ему, что влюблён был, я бы посмеялась не зло так, мол, исходя из нынешнего веса нравиться я должна ему вдвое сильнее – да и всё! А так я ему: ну и давай закроем твой гештальт, заодно я мужу супружеский долг верну. Вот поверишь, я кроме моего кобеля ни с кем и никогда. А тут в ванной наскоро, тьфу, прости господи, до сих пор вспоминать стыдно, а какой итог! Но он позже от этого хренового соития ещё решил доход поиметь, польстился Слон на чужую морковку. Ну вот…

Ей не было смысла таиться от сожителя, она знала, что он надёжный. И не хотелось, чтобы он гадал и страдал, почему она исчезла. Поэтому рассказала всё о том, как она шла к своему материнству. А он ей сразу после этого рассказа высказался с возмущением:

– Ведь могла эта баба просто попросить, чтобы ей разрешили присутствовать в жизни девочки, а она сразу требует отдать. Причём на безрыбье пусть хоть девочка! Стерва! Такую к ребёнку подпускать нельзя. Значит, так. Помнишь, на той неделе ко мне друг детства заезжал? Он поделился, что выставил на продажу родительский дом в Энске. Завтра мы с тобой распишемся, я усыновлю твоих детей, и мы под новой фамилией купим новый дом в соседнем областном центре.

Не назавтра, но всё-таки достаточно быстро они расписались и оформили усыновление, предварительно детей изъяв из садика и сдав на хранение Екатерине Семёновне.

Энск Альбину очаровал. Он был меньше родного Новогорска, но больше Уремовска. А микрорайон Жаброво, в котором они планировали купить дом, был не хуже курортного Утятина. Идеально размечен на квадраты жёлтыми девятиэтажными домами, а в центрах этих квадратов то торговый дом, то школа, то детсад, то храм. И сосны! Не посаженные, а многолетние, бережно сохранённые при строительстве. Это здорово, когда не дом втискивают между домами, а целый населённый пункт проектируют. Крайние дома примыкают к сосновому лесу, асфальтные дорожки пересекают его в нескольких направлениях, давая возможность прогуляться по нему даже в непогоду. Есть и натоптанные тропинки. А за лесом – окружное шоссе, тянущееся в обход Жаброво параллельно речке Тихая Ряса. На противоположной стороне шоссе – глухие кирпичные заборы, за которыми прячутся особняки, их участки тянутся до самого берега. Вот один из этих особняков и приобрели супруги Бережковы. Они оказались в доме, очень похожем на утятинский, и задняя калитка тоже выходит к реке, только не на травянистый берег, а к песчаному пляжу.

Альбина очень переживала за мужа, ему же наверняка тяжело будет расставаться с домом, в котором провели свои последние годы его родители. Но увидев, как увлечённо он набрасывает план участка, намечая, что будет здесь перестраивать, она поняла, что жизнь с чистого листа его не пугает, а воодушевляет.

С осуществления этих строительных планов началось объединение семьи Бережковых. В доме Гена и Альбина произвели только небольшой косметический ремонт своими силами, и сделали бы это они, опытные строители, за пару дней, но «помощь» детей растянула эти работы на неделю. Зато малыши были в восторге. А уж когда они занялись благоустройством двора, дети начали звать Гену папой. Альбина запомнила этот день: она оставила мужа с детьми во дворе, чтобы встретить на автовокзале дорогую гостью, свою бывшую соседку Екатерину Семёновну. Усаживаясь за руль, она слушала, как Инна громко возмущалась, что Илюше, а не ей, доверили завинчивать болты каркаса беседки. А вернувшись, застала своих домочадцев работающими в молчании: мужики продолжали собирать беседку, а Инна ножовкой распиливала на дрова ветки ранее спиленных засохших плодовых деревьев. Женщины ахнули, а девочка им укоризненно сказала:

– Вы что, мне же папа разрешил!

Они переглянулись и ушли в дом. Пока Альбина накрывала на стол, старушка вышла во двор пообщаться с детьми. Когда Альбина позвала работников обедать, мужики тут же стали складывать инструменты, а Инна продолжала спиливать у забора какое-то деревце, которое держала, пригибая к земле, Екатерина Семёновна.

– Что там, тополь? – спросила Альбина.

– Ты что, тополь-то пилится как свежая какашка, – не отрываясь от своих трудов, пропыхтела дочь.

Гена хмыкнул. Альбина укоризненно спросила:

– Папин репертуар?

– Бабушкин, – открестился муж.

– Эх, Екатерина Семёновна…

– А что не так-то? – ненатурально удивилась старушка, с трудом сдерживая усмешку.

Детям теперь шесть. Вот и ломает Альбина голову, отдать ли их в школу или на год ещё в садике оставить. Читать и считать они уже умеют, но уж больно Инна непоседлива! С одной стороны, разделять их нельзя, с другой – Илья садик уже перерос, вполне усидчив, да и ростом он в неё, соседский второклассник его на полголовы ниже. Как усмирить эту живую как ртуть девочку? Поделилась думами с мужем.

– Нашла о чём печалиться, – отмахнулся тот. – Ты что, думаешь, что во всём классе одна Инночка такая гиперактивная будет? Да погляди на их группу в садике! Дочь, конечно, не из тихонь, но по буйности даже не в первой пятёрке.

Но, чтобы Альбину успокоить, стал усаживать ребят за стол и выдавать задания, засекая время. Он-то на группе, не работает, весь день домашними делами занят. А Альбина и здесь трудится в офисе строительной компании. Рутина, циферки по табличкам разносит. Её устраивает. Но в последнее время ходят слухи о сокращении. Увы, первой в отделе придётся уходить ей, потому что самой последней пришла, всего год с небольшим назад. Эх, вечное ожидание пакостей от жизни, или, как говорил Смирнов, не понос, так золотуха.

С июня повели детей в школу на подготовку, называется это здесь «подучиваться». Возит их Гена, Альбина уезжает на работу раньше. После нескольких дней ребятишки демонстрируют усталость и недовольство, Гена тоже отзывается о школе неодобрительно, а об учительнице вообще со злостью.

– Да что ты, – Альбина даже растерялась. – Молодая, продвинутая, чувствуется хорошее образование…

– Может, высшее образование у неё хорошее, да начального нет! Я просил директора, чтобы наших в параллельный класс перевели, но там и так больше учеников, чем в нашем. Может, в соседний микрорайон будем их возить?

Она категорически возражает и отодвигает мысли о школе на потом, хотя, конечно, надо бы сходить и разобраться. В обеденный перерыв перекусила прихваченным из дома пловом, разогрев его в микроволновке, и дошла до ближайшего сетевого магазина, чтобы запастись продуктами на вечер. Взглядом зацепила знакомое лицо. Красивая молодая девушка, уныло прихлёбывающая кофе из пластикового стаканчика, которая подняла глаза на неё и встрепенулась:

– Ой, Альбина Васильевна? Какими судьбами?

– Извини, я помню, что ты Веневитинова, но имя…

– Веневитиновой в девичестве была моя бабушка. А я Света Воробьёва.

Заново познакомились. Та самая, что подавала в суд о признании Мафусаиловны невменяемой. Внучка одной из наследниц, действовавшая в её интересах. Вернее, в своих: бабушка отдала деньги ей. Учится в Новогорском университете на факультете журналистики. В Энске на практике в телерадиокомпании. Почему не в Новогорске? Привлекло то, что практикантов обеспечивают общежитием. Но не подумала о бесплатном сыре…

– Сейчас догадаюсь, – всплеснула руками Альбина. – Даже я, живущая в Энске всего около полутора лет, слышала о бомжатнике на Советской. Бедный ребёнок, неужели? Значит, так, у меня, как и у тебя, работа в пять заканчивается. Вот номер моей машины, перехвачу тебя у издательства. Заберём вещи, поживёшь у меня. Да не парься ты, у нас большой дом!

Когда утром Альбина подвозила её к Дому печати, где на четвёртом этаже располагалась телерадиокомпания, Света сказала:

– Вы знаете, я первый раз в жизни живу в комнате одна. Сколько себя помню – всегда в тесноте. С мамой и папой жила в комнате квартиры папиных родителей. Когда они разошлись, меня забрала бабушка по маминой линии, оба родителя ушли создавать новые семьи. У бабушки домик вообще крошечный, никаких комнат, печка посередине дома, а мы вокруг неё ходим да гнездимся. В институте общага – бывшая казарма, нас в комнате четверо. Господи, как я мечтаю о богатстве!

– Всё относительно, Света, – ответила ей Альбина. – Я вот, вроде, никогда не бедствовала, но всегда бедности боялась. Пока папа был жив, мы нормально жили… ну, или я так видела. После смерти папы, конечно, материально мы просели, но до голода дело не дошло. В студенческие годы подрабатывала, потом с первым мужем на съёмной квартире, потом тётка ему квартиру в Уремовске оставила. Вкалывали мы как лошади. В строительстве, знаешь ли, лёгкого труда нет. А через почти двадцать лет такой жизни оглянулась – а жизни-то я не видела! Дом большой, а пообщаться не с кем. Детей нет, муж – общественное достояние. И что мне от того, что спальня у меня отдельная, что тряпок полно, цацки золотые в шкатулке лежат, в еде себя не ущемляю. О смерти стала задумываться. Если бы не беременность, так бы и сдохла, наверное. Я всё бросила… ну, почти всё, муж мне самую малость от нашего совместного добра отстегнул. И наступило счастье! А жильё… а что жильё? Самое бедное из моих пристанищ – студенческое общежитие. На первом курсе вообще в восьмиместной комнате жили. До сих пор с умилением о ней вспоминаю. На следующий год нас по трое расселили, так мы плакали, расставаясь! Дело не в условиях, главное – душа! Молодость, мечты, ожидание счастья! И второе по убогости моё пристанище – съёмная квартира в Утятине, куда я после роддома перебралась. Домик чуть получше, чем у твоей бабушки: две смежные комнатки в шесть и одиннадцать метров, кухонька в четыре. Гнилые рамы, перекосившаяся входная дверь, заросший дворик, ветхий заборчик… а я просыпаюсь оттого, что детки в своих кроватках завозились – и меня радость накрывает! Так что богатство – это вещь необходимая, но не достаточная.

– А если не богатство, то что главным считать? Молодость – товар скоропортящийся, – скептически возразила Света.

– Вот только ты не рассчитывай этот товар подороже продать. Любой товар, знаешь ли, подлежит возврату в случае порчи, – усмехнулась Альбина.

– То есть, по-вашему, выхода нет?

– Нет, главное – вовремя понять, что для тебя счастье. Не дай бог, поставишь как я на богатство, а после сорока поймёшь, что главное – любовь. В молодые годы не было любви, поэтому коллеги за суровость звали меня Асфальтоукладчиком. Только не подумай, что я тебя в своих ценностях утвердить хочу. Есть у меня знакомая старушка, которая говорит, что в жизни никого не любила, и даже сексом ни разу не занималась. Тем не менее, не выглядит несчастной, и даже на восьмом десятке глядит в будущее с оптимизмом. А кайфует она от рисования. Разберись в себе, и будет тебе счастье.

– Значит, для вас счастье в семье? – посмеиваясь, спросила Света.

– В любви. Я до сорока лет никого не любила. А когда детей полюбила, то у меня и к другим чувства возникли. Я Игорька люблю Димкиного не меньше своих детей, да и Димка этот беспутный мне как братишка, я бывшую соседку свою Екатерину Семёновну как тётку родную люблю. Я даже к Мафусаиловне со временем душой прикипела.

– А Геннадия Ивановича?!

– О, муж – это отдельная песня, это самый близкий и родной человек, мы как два ведра на коромысле: баланс только в паре, одно свалится – и другое упадёт.

Вроде бы, доброе дело она сделала, Димкину родственницу призрела, но с переездом Светы проявилась нестабильность в семействе Бережковых.

С Альбиной не сказать, что несчастье приключилось, но неприятность точно. Вручили приказ о сокращении. Теперь два месяца ей предстоит отрабатывать на прежнем месте и искать новое. Вечером был тяжёлый разговор с мужем. Он категорически заявил, что никакой работы на стройке ей не позволит. Жене под полтинник, и ни к чему ей трудиться под солнцем, снегом и дождём, в грязи и холоде, подвергая себя опасности. Можно, в конце концов, год отстоять на бирже, кстати, и за детьми в первый год обучения приглядеть. И денег у него вполне хватит, её зарплата – не столь уж серьёзный вклад в их семейный бюджет.

– Да не привыкла я бездельничать, – расстроенно говорила она. – Я и в декрете-то всего полгода была, а так всё работала. Сейчас такие времена, что офисной работы мне не найти.

– Значит, меняй профессию!

Детям их разговоры непонятны и неинтересны. Инна привязалась к пытавшейся незаметно проскочить на кухню Свете:

– А когда тебя в телевизоре покажут?

– Наверное, никогда.

– А почему?

– На телевидении много людей работают, но показывают только самых красивых, – отшутилась она.

– Нет, ты красивая, а тётя, которая про погоду рассказывает, она страшная, у неё зубы как у Бабы-яги.

Света супругам Бережковым сказала, раз уж рядом с ними оказалась:

– Кстати, о школе. Располагаю инсайдерской информацией. Есть тут совсем недалеко село Липки, вот прямо по объездной от вашего дома всего несколько километров. А в нём начальная школа. Здание старое, красного кирпича, ещё земство такие в конце девятнадцатого века строило. Но модернизировано в соответствии с современными требованиями, рядом поставлена газовая котельная и санузел с тёплым переходом к нему. И педагогический коллектив там хороший. Тут один наш сотрудник о них сюжет симпатичный снял, но его зарубили. Понимаете, село на трассе, здание это под придорожное кафе так и просится. Ну, и интригует районная власть, чтобы «оптимизировать», как это сейчас принято. Там проблема как раз с первым классом, если бы несколько человек набрались, то закрыть не получится, а на следующий год там шестилеток в селе для класса достаточно. Я вам видео сброшу, посмотрите, милая такая школа.

Альбина покивала, чтобы девушку не обидеть, но обсуждать даже этого не стала. Какая там деревенская школа, вот ещё глупости! А Гена заинтересовался, сюжет посмотрел, сказал, что завтра же в эти Липки поедет.

Утром по дороге на работу Альбина из вежливости спросила, чем они там на практике занимаются. Света сказала, что ерундой. Мол, формально руководит практикой директор, но фактически кинул он их на одну нелюдимую тётку, а ей ими заниматься в лом, вот и спихивает она по одному-вдвоём репортёров сопровождать. А они если только заставят панель-отражатель подержать – и вся практика.

Вечером Света подъехала к стоянке у Альбининой фирмы на автомобиле с откидной крышей и с пухленьким водителем за рулём. Ясно, девочка решила молодостью торгануть. Не старик, но всё равно неприятный тип: вид надменный, разговор хамский. Но связываться с поучениями не стала: девушка она вполне взрослая, двадцать один год, даже по западным меркам совершеннолетняя. Пусть набивает шишки и набирается ума. А муж дома стал с воодушевлением рассказывать, какая в Липках замечательная школа, а какая там замечательная учительница первого класса и какой там замечательный заведующий школой, отставник, преподаёт физкультуру, музыку и изобразительное искусство! Альбина отмахнулась, но выяснилось, что сегодня Геннадий не просто съездил туда на разведку, а брал с собой детей, и они остались там учиться! Причём дети высказались о новой школе с не меньшим воодушевлением. Альбина, естественно, возмутилась, как мог он такой серьёзный шаг сделать единолично! Они не скандалили, конечно, но рассердились друг на друга сильно.

Утром встала не выспавшаяся и с больной головой. Но, увидев мешки под глазами мужа, поняла, что он тоже расстроен, и сказала, что доедет сегодня вместе с ними и посмотрит на эту так понравившуюся им школу.

Ну, школа как школа. Казённое здание времён царизма с большими окнами, только окна заменены на пластиковые. Класс большущий, а ребятишек всего одиннадцать человек вместе с её детьми и ещё парочкой из прежней школы, родителей которых сагитировал Геннадий Иванович. Это неплохо, воздух свежее. Учительница такой традиционной внешности, среднего возраста, прямо как из книг пятидесятых годов, выдержанная и приветливая, придраться не к чему. Скрепя сердце, оставила своих здесь, но на обратном пути заглянула в Жабровскую школу. В крыле начальных классов занятия уже шли. Проходя мимо бывшего класса детей, услышала, как кричала на детей учительница. Так вот что не понравилось Гене! Она вернулась к директорскому кабинету и написала заявление о том, что забирает детей из школы. А с работы позвонила мужу и сказала:

– Я забрала документы. Ты прав насчёт учительницы. Сегодня я слышала, как она орала на детей. У меня от неожиданности колени так ослабли, что я даже на корточки присела. Бедные ученики! Но всё равно, такой серьёзный вопрос ты не должен был решать единолично.

– Согласен, я не прав. Только ведь и ты отмахивалась от решения, вся была в думах о работе, а дети – это самое главное. Вот и резанул, не дожидаясь перитонита.

– Ладно, мир.

Как ни странно, на этот раз Света с работы поехала с ней. На вопрос о том, почему оставила кавалера с крутой тачкой, ответила, что ею получено задание, и его надо обмозговать, а поездка с ветерком ей этим самым ветерком мозги вышибает.

– Понимаете, босс к завтрашнему дню велел разработать новые формы актуальных прямых эфиров…

– Так вот прямо за вечер оригинальный сценарий разработать? – фыркнула Альбина. – Это решение только царевне-лягушке по плечу: мамки-няньки, собирайтесь, снаряжайтесь…

– Ну, не сценарий, а идею, концепцию…

– Ой, да не напрягайся ты, всё новое – это хорошо забытое старое, а может, и не очень забытое. Сейчас что в основном гонят по ящику? Суды почти по всем каналам, игры, крикливые обсуждения на тему кто, с кем, когда и как это не айяяй, плюс к тому использование на шоу модных научных достижений: ДНК, полиграф. Всех это раздражает, но кто-то продолжает смотреть. Что больше всего раздражает? Истерики в толпе, хотя большей частью те, кто кричат – подсадные утки. Ну так вот, если ты предложишь тот же формат, но с запретом повышать голос – это уже будет оригинально. В общем, изымай из чужого сценария один элемент – и на выходе то новое, что от тебя требуют, – смеялась Альбина.

– А из суда какой элемент изъять? Там судья истерики пресекает.

– А ты судью изыми, – продолжала прикалываться Альбина. – Назови это «Суд общественности» или ещё круче – «Суд толпы».

– А может, «Суд совести»?

– Ну вот, творческая мысль заработала! Но вообще любая работа начинается с определения цели. Вот какая у тебя цель в создании телепрограммы?

– Перед начальством засветиться, – хмуро ответила Света.

– Ну, это понятно. Только ведь начальство у тебя спросит, почему ты считаешь, что это будет интересно публике. И ты ответишь, что обывателю интересно в чужой жизни покопаться. Итак, первая цель – интерес публики. Вторая – практическая польза. То есть выносим на суд публики реальную задачу. Не секс на центральной площади, а конкретная беда человека, для решения которой нужны ресурсы. Людские, денежные, интеллектуальные. Дали правовую консультацию, подобрали медицинское учреждение, собрали волонтёров, чтобы сделать ремонт. Те, кто принял участие в обсуждении, омыли душу сочувствием, а если участие активное: предложили практическую помощь, подсказали, куда обратиться, подтвердили правоту героя передачи, – получили кайф от собственной значимости. А их знакомые подтянутся при обсуждении будущих тем, чтобы посостязаться в крутости. Ну, и третья цель – шкурная. Как это у вас называется, джинса? Депутат обещал помочь и проконтролировать, дорогая клиника согласилась прооперировать бесплатно, юрист засветил личико, банкир согласился оплатить дорожные расходы – всё это реклама. И если их заранее проинформировать об обстоятельствах дела, то это будет соответствующим образом проплачено.

– Как вы циничны!

– Не цинична, а реалистична. Давно на этом свете живу. Главное всё-таки то, что конкретному человеку помогли. Но, конечно, этот человек должен быть кристально чист и абсолютно прав, иначе выйдет этот сюжет телевизионщикам боком. Ладно, не обижайся, если что не так сказала о твоей профессии, но ведь телевидение – дело, в котором все разбираются, как и в кулинарии, воспитании детей, психологии и политике. Это тебе не ракетная техника, где техническое образование нужно.

После работы зашла в Дом печати, потому что Светин телефон был вне сети. Признаться, и любопытно ей было глянуть на телевидение изнутри. Разбередило сердце этот собственный трёп о телевизионных передачах. Захотелось, не оглядываясь на возраст, что-то поменять в профессиональной деятельности, как меняла она несколько раз города, дома и даже семьи. Гена ведь сказал, чтобы искала какую-нибудь спокойную конторскую работу, так почему бы не устроиться не специалистом, а мелким клерком в творческую организацию, чтобы хотя бы издали наблюдать, как работают творцы. Но в телерадиокомпанию она не попала, охранник на входе сказал, что там сейчас только дежурная группа, а все практиканты в конференц-зале, вход в который вот он, рядом. Разочарованная Альбина заглянула в дверь и увидела сдвинутые к стене театральные кресла, хаотично расставленные торговые стеллажи и груды обувных коробок в углу. Несколько мужиков праздно болтались по залу, а две девчонки, одной из которых была Света, мерили туфли.

– Вот ноги моей мечты! – закричал один из мужиков.

Глядел он при этом на Альбину. Ну, не в том она возрасте, чтобы смущаться от сомнительных комплементов. Пожала плечами и уставилась на него, да так, что он сам смутился. Подлетел с расшаркиваниями и представился. Какой-то он менеджер какой-то сомнительной обувной фабрики, а в Энске у них распродажа, под которую арендован этот зал. И нужно ему снять рекламу этой распродажи, а реклама обуви немыслима без красивых ног.

– Вы сами, что ли, рекламу снимаете? – продолжая уничтожать его пренебрежительным взглядом, спросила Альбина.

Он заюлил, что-то пытаясь объяснить. Подлетела Света, защебетала, подошёл и представился директор издательства и тоже что-то прогудел басом. Наверное, мужики решили, что родственница возмущена привлечением Светы в модели. Из их совместного чирикания она поняла следующее: