Читать книгу: «А если снова с чистого листа», страница 7

– Там такая же скважина, – сказал тот, кто уходил за стену. – Ни туда, ни назад без ключа не выбраться.

– Контрольное время – четыре часа, – сказал Герман участковому и священнику. – Возвращайтесь, только дверь прикройте, но замок не навешивайте.

Когда они спустились по ступенькам крутой узкой с неровными ступенями лестницы, где чуть ли не плечами в стены упираешься, и вышли в широкий по сравнению с лестничным маршем коридор, третий член группы, которого приятели звали Чиф, осветив его, присвистнул. Они разделились по двое и обшаривали все боковые ответвления. Мужики хотели для скорости разделиться по одному, но Альбина предупредила, что в этом лабиринте ходы то и дело раздваиваются. Минут сорок они гоняли по этим ходам, которые иногда раздваивались, и тогда пара расходилась по одному, но тогда закрепляли бечёвку от этой развилки, чтобы не заблудиться. Иногда ход приводил их всё в тот же главный коридор, иногда в тупик. Бечёвки, выводившие в коридор, они закрепляли на стене, чтобы было видно, что путь проверен. Вернувшись в коридор из очередного хода, мужики что-то просигнализировали Герману, который ходил в паре с Альбиной. Ей показалось, что он артикулировал «двести» и с отчаянием спросила: «Ребёнок?» «Нет, взрослый», – ответил тот и, спросив взглядом Германа, показал на телефоне снимок тела и добавил, что в завале, по всей видимости, ещё один, торчит клок такой же одежды. Метров сто они молча двигались после этого по коридору, почти не встречая ответвлений, зато вода там стояла по колено. Потом идти стало уже невозможно, коридор слегка шёл под уклон, и настал момент, когда стало понятно, что дети туда пройти не могли.

– Выходим на верхний ярус, – сказала Альбина.

– Это где? Мы же всё обошли.

– У меня тогда был с собой гвоздь. Сначала я стрелки царапала, потом стала цифры писать. Каждый проход нумеровала. Сейчас вспомню… нет, точно не скажу, не то девять, не то восемь.

Цифры на стене они разглядели, но выразили сомнение, что где-то ещё есть непроверенный проход, из всех торчали хвостики верёвок.

– Тогда мы искали детей, а сейчас ищем пролом в стене под потолком. Идём по цифрам, а освещаем стены.

Буквально через пять минут они этот пролом нашли по цифре девять. Альбина запрокинула голову и удивилась, как они могли спрыгнуть оттуда, здесь ведь метра три. А мужики играючи поднялись: один встал спиной к стене и сцепил руки замком, другой к нему на руки, потом на плечи, дотянулся до края, подтянулся практически на пальцах и исчез.

– И всё-таки костыли вбивайте, нам ещё назад идти, – буркнула она.

Герман кивнул, вынул из рюкзака костыли и вбил их камнем, поднимаясь по стене, при этом верхний страховал его скинутой верёвкой. Потом следом за ним уже по костылям и верёвке легко поднялась она.

Пока шедший последним Чиф сматывал верёвку, они разглядывали коридор, в который попали. Тут стены были сложены частично из камня, но в основном из кирпичей.

– И для чего было такой лабиринт городить? – удивлялись мужики.

– Это всё в разное время строилось, – ответила Альбина. – Видите, и камень отличается, и кирпичи. Внизу древняя каменоломня, поэтому такие хаотичные ходы, только центральный коридор позже пробит, скорее всего, ранних монастырских времён, предположительно тайный выход к реке в случае нападения, судя по уклону. Позднее – монастырские подвалы, возможно, нижний ярус служил для захоронения тел монахов. А этот – частично подвал для хранения запасов, частично стены монастыря, которые постепенно из-за наслоения почвы в землю вросли. Вот тут кирпич начала девятнадцатого века. Над нами либо здание, либо земля. Тут всё по прямой, просто и без затей, но и практического смысла этот подвал не имеет. Кто-то из Павлищевых развлекался. Кстати, потайная дверь и остальные ключи скорее всего, уже не их работа, а Пудовкина. Пойдёмте!

Они почти сразу достигли цели. В какой-то момент, споткнувшись, один из мужиков ругнулся, и вдруг вдалеке послышался тихий стон.

– Тихо, – сказал Герман. Некоторое время прислушивался, а потом сказал. – Голос будет подавать Альбина, но только по моей команде. Впереди Док, потом она, я замыкаю, – и в ответ на недоумение на её лице пояснил. – Может быть, эти взрослые их напугали. Женщина скорее вызовет доверие.

В первом же проёме оказалась грубая деревянная дверь, правда, прикрытая неплотно. Оттуда удушающе несло как из деревенского сортира.

– Диспепсия, – сказал Герман. – Болотной водички попили. Альбина, голос, Док вперёд!

– Лида, Паша, Толя!

Док зашёл, потом под мышки вывел девочку, которая слабым голосом говорила:

– Я норм, парней спасите…

Альбине он поручил вливать одному из парней воду, которая в нём не задерживалась, так что пришлось ей ему капать в рот из пипетки как младенцу. У неё от напряжения звенело в ушах, поэтому она не придала значения, когда возник какой-то шелест. Герман вскочил и побежал назад. Вернувшись через минуту, сказал:

– Вода.

– Что вода?

– Хлопок был, потом вода пошла, слышала гул? – уточнил Док, доставая шприцы. – Скорее всего, ваши строители что-то обрушили, и вода затапливает нижний ярус. Много там, Герман?

– От пролома где-то метр, так что выше головы. Надо искать другой путь. Альбина, ты ведь здесь была?

– В ту сторону флигель управляющего, но там завал, Михаил Антонович говорил, безнадёжный. В ту сторону – тупик. Но за тридцать два года что-то могло осесть, что-то обрушиться. Надо искать щели в потолке, – сказала Альбина.

Оставив Дока с детьми, отправились втроём.

– Он реально доктор? – спросила Альбина.

– Офицер, как и мы. Все в походных условиях можем помощь оказывать. Только Док чужой боли не боится, и рука у него лёгкая.

Дошли до тупика, осмотрели все стены. Ничего не изменилось за три с лишним десятилетия в надёжной арочной кладке. Альбина сопит огорчённо, Герман предлагает:

– Давай всё-таки завал посмотрим.

Когда они возвращаются, Док, привалившийся к стене, открывает глаза и говорит:

– Девочка выпила сто грамм жидкой каши, пацанам влил по две чайной ложки. Глухо? Не сменить?

Герман отмахивается и проходит мимо лежащих на пенке детей не останавливаясь.

Они дошли до пролома, который в торце коридора, но здесь перпендикулярно этому находится ещё один коридор. Альбина светит на стену и видит стрелку. Говорит, что направо флигель. Так и есть, десять метров – и завал.

Повернули назад и снова пошли мимо пролома. Коридор завершается тупиком, но тут на полу валяются обломки кирпичей. Альбина оживилась и стала тщательно осматривать стены.

– Что тут смотреть, стены крепкие, – возмутился Чиф.

– Альбина у нас специалист по кирпичам, – ответил спокойно Герман, присаживаясь на корточки. – Итак, слово специалисту.

– Хоть и спешим, а поучить придётся, – злясь на мужиков, которые относились к ней как к балласту, хотя польза от неё была, Альбина решила им нос прищемить. – На что в первую очередь вы обратили внимание в этом помещении?

– Я обратил внимание на хорошую кладку, – изображая школьника, ответил Чиф.

Герман промолчал.

– А вот я обратила внимание прежде всего на обломки под ногами.

– И что не так с обломками?

– Им меньше ста лет. Делали эти кирпичи не раньше 1927 года. Ну, не дошло? В советские времена тут часть кладки восстанавливали. Для надёжности даже арочную шахтную крепь установили.

– Где пробивать? – вскочил Чиф.

– Над крепью. Пока только один кирпич надо вынуть, причём с величайшей бережливостью.

Чиф долбил раствор между кирпичами, стоя на печах Германа. Через пять минут Альбина встала, прислонясь к Герману спиной, и скомандовала: «Переступай!» Как ни странно, возражать они не стали. Вскоре зашуршал какой-то осыпающийся сверху мусор, и Чиф спрыгнул, держа в руках целенький кирпич.

– Тихо, – подал команду Герман.

«Тук… тук… тук..», что-то едва слышно монотонно стучало наверху.

– Работают? – спросил Чиф.

– Нет, это дождь, – ответил он и кивнул на Альбину, которая сосредоточенно перебирала пальцами мусор, просыпавшийся из пробитого отверстия.

– Что, золото? – дурашливым шёпотом обратился к ней Чиф.

– Золото – это люди, которые в своём деле профессионалы, – счастливо улыбнулась она. – А на нас подобно золотому дождю просыпался керамзитовый гравий. Его ещё в советские времена начали завозить, чтобы дорожки в лагере оформить, только селяне его по своим теплицам стали тырить. Дорожки так и не посыпали, а остатки в дом Павлищевых сгрузили через два крайних окна. Мы под углом здания, который ближний к въездным воротам!

– Долбим дальше? – оживился Чиф.

– У меня есть другая мысль, – сказал Герман, вынул из нагрудного кармана телефон, попытался его включить и показал рукой на стену. Чиф без возражений прислонился к ней и сложил руки, а Герман легко вскочил ему на плечи. – Михаил Антонович, связь плохая, мы под домом Павлищева. Спасатели нужны. Долбите пол в углу, где керамзитовый гравий. Да, дети с нами, в тяжёлом состоянии. Внизу два взрослых покойника и один живой. Он опасен… да, по его вине… ну, он у них еду и воду отобрал, – и Чифу. – Нож подай, я из верхнего слоя ещё один кирпич выбью.

Альбину выдернули наверх следом за детьми. Когда её глаза адаптировались после темноты подвала к свету хоть и пасмурного, но дня, все уже были на поверхности. Детей унесли сразу, готовились к спуску какие-то серьёзные мужики с серьёзной экипировкой, Герман что-то им объяснял. Альбина взглядом наткнулась на стоящего в толпе Сергея, когда на месте медработница её освидетельствовала, и полицейский попросил выйти для разговора. Они в ожидании, пока к ним дыру в потолке пробьют, обсудили, что говорить, чтобы не подвести местных, особенно не доставить неприятностей священнику и участковому. Поэтому она выдала ему усечённую версию событий последних пяти часов: ехала она по приказу исполняющего обязанности её начальника привезти ему ключи от подвалов… да, ключи, насколько она успела заметить, переданы тем, кто собирается сейчас спускаться, услышала в автобусе о пропавших детях, а поскольку в их возрасте в тех подвалах побывала, то решила помочь. Сначала обратилась в местную администрацию, но там была только бухгалтер. Пошла к церкви, поговорила со священником и его гостями. Предложила им спуститься и поискать детей в подвале. Почему спасателей не вызвали? У вас, у государственных людей, не меньше двух дней ушло бы на согласование, а тут подготовленные люди. А что, они отставные военные, люди к экстремальным условиям привычные, один из них в соседней деревне живёт, а двое в гости к нему приехали. Ну, и она тоже не белоручка, строитель с большим стажем. Батюшка им дверь церковную открыл, договорились о контрольном времени и пошли. Если всё, так ей бы поспешить в Новогорск, у неё дети малые в саду.

Когда её подвозили до дома священника, чтобы переодеться, она включила телефон и обнаружила по полтора десятка не отвеченных звонков Димы и Сергея. Сергею ей сказать было нечего, он и сам теперь всё знал, а Диме сказала, что у неё всё в порядке, ложная тревога, сейчас она едет в полицейской машине, а завтра позвонит.

Назавтра на неё такая слабость напала, что она бы взяла отгул, но ей позвонили ещё до восьми и настоятельно попросили явиться к следователю. Тут отношение к Альбине было совсем другое: и ключи-то она у кого-то украла, и с преступными намерениями в подвалы отправилась, и работу она прогуляла, и Сергей ей не звонил и в усадьбу не звал. Она пыталась возражать, но следовательница, дама стервозная и громогласная, всячески её сбивала.

– Я отказываюсь с вами общаться, – сказала взмыленная Альбина. – У меня температура, а вы на меня давите. Я хочу говорить с вашим начальством.

К начальству её сопроводили, но усадили в приёмной и велели ждать. От нечего делать она начала делать наброски в телефоне, а потом разошлась и накатала заявление на двух листах, потом сфотографировала текст на телефон и отправила, приложив скриншоты со звонками Сергея. Потом зарегистрировала письменное заявление и пошла на работу.

Вот тут её поджидало самое неприятное: на неё окрысился весь отдел. Но ещё до того, как ей туда зайти, она зашла в кадры и подала заявление на расчёт. Потом, увидев, что кабинет Аркадия Ивановича открыт, зашла к нему. Он был очень огорчён тем, что «произошло это досадное недоразумение», но, чувствуется, склонялся к тому, что правда на стороне Сергея. Конечно, ведущий архитектор и сметчица, чего сравнивать. Он попросил доделать расчёты по последней точечной застройке, и они договорились, что, если она не уйдёт на больничный, то закончит их на этой неделе, и со следующей он ей заявление подпишет.

В отделе ей никто даже не ответил на приветствие. Аркадий Иванович, сопровождавший её, укоризненно покачал головой, но промолчал. Альбина прошла в свой закуток и молча собрала кое-что из личных вещей, остальное оставила на последний день отработки. И ушла бы, не выясняя отношений, их ведь и не было как таковых, она ни с кем особенно не сошлась за эти полгода, но на неё налетела с обвинениями одна дама из группы Сергея. Альбина, мол, облыжно обвинила крупного специалиста и безупречного джентльмена. И тут у неё в памяти всплыли эпитеты, которыми он эту Розочку в числе прочих обложил, когда характеризовал своих подчинённых под одну гребёнку с Альбиной. Она влезла в телефон, нашла её и, зловеще усмехнувшись, сделала рассылку. Потом подумала и послала Аркадию Ивановичу ещё один файл.

– Аркадий Иванович, я на Сергея заявление написала, вам на почту бросаю текст со скриншотами, чтобы вы были в курсе. И всем разослала аудиофайл. Там звонок Сергея по поводу ключей, которого, как вы считаете, он не делал. Правда, не весь. Я запись включила с того момента, когда он заматерился.

– Ах ты, гнида! – сорвался Сергей.

А она включила запись, и под общее молчание зазвучали матерные речи о бездельниках, протирающих штаны, с индивидуальными характеристиками отдельных коллег, особо ему неприятных. Тут в отдел ещё и босс зашёл, видимо, в связи с её прибытием. Его аж передёрнуло, когда речь дошла до обвинений в интимной связи с шефом. Хотя она чувствовала себя уже совсем плохо, но оценила, как Гена вздрогнул при этих словах, и какое облегчение почувствовал, когда понял, что речь идёт об Аркадии Ивановиче. Нетрудно было догадаться, что далее его мысли пошли по тому же маршруту, что и у Альбины тогда: с этой связью надо завязывать.

– Я досчитаю всё после больничного, Аркадий Иванович, – сказала она и пошла на выход.

– Альбина Васильевна, задержитесь на минутку, – попросил её босс.

– Извините, всё потом. Я очень плохо себя чувствую.

Постеснявшись вызвать врача на дом, она доехала на такси до своей поликлиники, в которой ещё ни разу не была, но там второй раз в жизни потеряла сознание.

Пришла она в себя почти сразу, её даже не успели с пола поднять. Но у неё температуру намерили аж 40,1 градуса!

– При такой, кажется, белок сворачивается, – хмыкнула она.

Предупредила только Екатерину Семёновну и отправилась в стационар.

После многочисленных уколов и беспрерывных капельниц ей стало чуть лучше, но к слабости прибавилась ещё и сонливость. После утреннего обхода врача она почти сразу задремала, но сквозь сон услышала стук в дверь палаты и чей-то знакомый голос:

– Ну, узнаёшь?

Потом что-то поползло по лицу, и она схватилась за что-то шуршащее. Открыла глаза. Игорёк тыкал ей в нос букетом. Альбина даже не заметила, что у неё слёзы потекли, только лицо малыша стало расплываться:

– Крестничек!

И он в ответ заревел:

– Мама!

Преодолевая слабость, она спустила на пол ноги и села. У неё не было сил, чтобы взять малыша на руки, поэтому она просто прижала его к коленям и поцеловала в голову. Дима подхватил его и посадил ей на колени, а сам грузно опустился на кровать рядом с ней и по-медвежьи её облапил:

– Аль, до чего ж ты себя довела в этом Новогорске. Возвращайся уже, а? Мы так скучали!

И она в ответ вдруг бессильно уткнулась ему в грудь и заплакала. Дай бог памяти, когда она плакала в последний раз? Что-то не припомнится такого. Слёзы проливала только над книжками, а над своей судьбой… разве что в молодости.

– А если скучали, что ж не приехали?

– Ты ж обиделась!

– Как обиделась, так и разобиделась! Держи ключи, адрес знаешь, соседка детей из садика приведёт, бельё в шкафу, еда в холодильнике.

А вечером Екатерина Семёновна пришла с передачей. Насильно накормила, выговаривая при этом, что грех скрывать такого выдающегося мужчину: и готовит-то он, и детей накормил, и висят-то они на нём как игрушечки новогодние, и папой зовут!

– Ну вот, начинается, – проворчала она. – Мужик, конечно, видный, два метра ростом, я рядом с ним просто девочка-девочка, а не лошадь ломовая, силён как бык, по повадкам мафиози. Мозги у него не по внешности, сам придумал какое-то очень сложное производство, всё до винтика-шпунтика. Одна маленькая слабость, которая не даёт мне взглянуть на него как на мужика.

– Неужели слаб? – всплеснула руками Екатерина Семёновна.

– Наоборот. Распыляет свой генофонд как сеятель Ван Гога широким шагом и сильными бросками. И ничем его не остановить.

– Ну, тогда конечно, – разочарованно вздохнула старушка. – С кобелиной стаей нам не по пути.

Приехал Дмитрий Михайлович сюда только на выходные. В воскресенье повёз детей в Утятин. Хоть и не хотелось этого Альбине, а деваться некуда: со следующей недели садик закрывался на ремонт, а навесить ребятишек на старушку на круглые сутки – ноша для неё непомерная. Екатерина Семёновна поехала с ними, чтобы приглядывать за малышами в дороге, а вернулась очень расстроенная:

– Ох, городок хорош, особняк прямо картинка, детям в закрытом дворе просто рай, нянька ответственная, Дмитрий Михайлович такой заботливый! Но сучки вокруг него так и вьются, так и вьются!

– Ага, а он их ногой отпихивает!

– Да вот и беда, что он чуть ли не на каждую с охотой лезет!

С работы к ней приходила только Людмила. Сначала она приносила домашнюю еду и фрукты, предлагала забрать детей и глядела испуганным взглядом, но на второй день пришла воодушевлённая и передала ей от Аркадия Ивановича извинения, дескать, был он в имении, до работы комиссии его, конечно, не допустили, но поглядеть издали на объект разрешили и на планах всё показали. Геннадию Ивановичу он заявил, что такой пролом должен был привести к затоплению, и не догадаться о последствиях мог только идиот. Таковым он Сергея не считает, поэтому вынужден считать его преступником. Через пару дней к такому же выводу пришли и правоохранительные органы, и ведущего архитектора арестовали. Дошли слухи, что сделано это не только по выводу комиссии, но и по показаниям того, кого выловили в подвале спасатели. Он оказался из чёрных копателей, которые специализировались на старых зданиях и захоронениях, да и воинскими не брезговали. Сергей с ними много лет сотрудничал, на старинные объекты, на которых работал, наводил. Ключи из флигеля управляющего он стащил и дубликаты заказал для подельников. Когда Сергей их в подвал провожал, они следы видели, и о том, что подростки внизу остались, знал. Завалило дружков у него на глазах. И он никого не пожалел в попытке прикрыть своё участие в преступлении.

Глава шестая. ВСЁ НА ПРОДАЖУ

Утренняя пробежка перед работой. Топ, велосипедки, бейсболка, кроссовки, на шее полотенце. Сначала по тропинке вдоль берега Чирка, потом по берегу озера до городского пляжа и назад. Потом, влетая в калитку, прислушаться, не гомонят ли ребятишки. Нет, тихо, значит, спят ещё, и можно искупаться. Одежду на скамейку, обувь под скамейку и назад, к мосткам. Вынырнула на середине реки и поплыла параллельно беговому маршруту вновь в сторону озера. Недолго, минут десять, а потом назад, на это совсем немного времени уходит, потому что по течению. И дальше уже всей семьёй: побудка, утренний туалет, завтрак, спор из-за того, что сегодня надевать в садик, ну, это обычно дочь капризничает, мальчишкам всё равно.

На работу приходится ехать на Димином Лексусе, потому что сначала надо детей в детсад сдать. Так-то с ними пешком за пятнадцать минут дойти можно, но это ведь глаз да глаз с тремя-то.

Эта дорогущая машина, в переделках побывавшая, а потому изрядно побитая, хоть и давняя покупка Димы, ещё из тех времён, когда был он владельцем завода, – его единственное имущество на территории отечества. Год назад, когда Альбина после выписки из больницы приехала за детьми, Дима, увидев её, измождённую и потухшую, сразу сказал, что никуда её не отпустит, покуда она не придёт в божеский вид. Сама она тоже понимала, что не пневмония её так извела, а подвальный стресс. А город этот, в котором она провела первые два с половиной года своих детей, она полюбила больше, чем даже родной Пружинск. Первую неделю она спала до полудня, а потом выходила во двор и валилась на диван-качалку. Дети радостно крутились вокруг неё, потом увлекались какой-то игрой, ссорились, мирились, иногда она их поругивала, иногда бросалась обнимать, а потом снова бессильно валилась на качалку, на скамью, на траву…

Она бы долго восстанавливалась, но что-то заставило её влезть в Димины бумаги. И её как током прошибло. С ножом к горлу подступила, и выяснилось, что он в страшнейших долгах. Он и сам всё прекрасно понимал, но продолжал тянуть резину, всё больше погружаясь в долговую яму. Альбина возмущалась, как мог он, технарь по образованию, но и предприниматель по прежней жизни, так осложнить своё положение? Его детище, завод по производству чего-то высокотехнологичного, в чём она, «специалист по кирпичам», даже и не пыталась разбираться, теперь, оказавшись в чужих руках, медленно но верно сокращал производство, потому что что-то там приходилось закупать за границей, и Дима в своё время начал строить цех по производству этой детальки, а нынешний владелец контрольного пакета строительство заморозил. Альбине с трудом удалось убедить его, что пациент скорее мёртв, чем жив, и надо отплывать от этого корабля с пробоиной, чтобы не затонуть вместе с ним. Этот лопух не только завод жалел, он ещё ни в какую не хотел расставаться с особняком, а без продажи дома в Утятине он на нуль не выходил. В грудь себя коленкой стучал: «Это родина моего сына!» А единственная возможность для него выкарабкаться – поехать по приглашению китайцев налаживать аналогичное производство. Но при его долгах его просто не выпустят за границу!

От зла на этого безответственного человека Альбина выскакивает из своей депрессии как пробка из бутылки. Они ругаются и считают, считают и снова спорят. Она уговаривает его продать всё, оставить сына ей и уехать зарабатывать на новую жизнь за границей. В конце концов Дима предлагает переписать дом на неё, чтобы он мог его впоследствии выкупить, а её квартиру продать для покрытия его долгов. Сначала-то он ни много ни мало предложил ей выйти за него замуж! Она так возмутилась, что Дима сразу отступил на заранее намеченные позиции, дескать, это фиктивно, чтобы она Игорька усыновила. Альбина ему ответила, что опыт фиктивного брака у неё есть, и повторения ей и в страшном сне больше не привидится, да и не готова разумная женщина принять шелудивого кобеля, да теперь ещё с блохами, имея в виду его финансовое положение. В результате они продают всё его добро, кроме помятой в коробочке машины и особняка на берегу Чирка, ещё и её Новогорскую квартиру, сделав предварительный обмен на Утятинский дом, Дима оформляет каким-то образом её опеку над крестником, оставляет сына ей и уезжает за границу.

Выбрался он из страны чудом, потому что через неделю на Альбину «наехал» нынешний владелец Диминого завода. И тогда ей стало понятно, что эти долги – то, чем он держал Диму на своём производстве. В ответ на его претензии она предлагает ему предъявить свои денежные иски через суд, поскольку должник за границей. Есть реальная возможность получить с Веневитинова долги, но в пределах стоимости коцаного авто. Но оказалось, что в надежде на других заимодавцев сам начальник его на крючок не подсадил, пожадничал.

И всё бы теперь нормально было, но незадолго до Альбининого приезда сюда Диму посетила его дальняя родственница Анисья Памфиловна и возвращаться домой категорически отказывалась. В какой степени родства они состояли, он затруднялся сказать, бабуля и сама путалась в показаниях. Когда её пытались выпроводить восвояси, она стонала, что её гонит из дома единственная родная кровиночка, сын родного племянника. А когда собиралась писать завещание, утверждала, что есть родственники и ближе, а Дима – всего лишь внук её троюродного брата. Уже перед отъездом он со вздохом покаялся, что тётя Ниса лет чуть ли ни с сорока, как овдовела, мотается по родственникам и однофамильцам, не желая вести хозяйство и тратить собственные деньги. До этого и дом поддерживал, и готовил её муж. Её в Пружинске все знают и зовут Пиявицей. Если видят в окно, затворяются и сидят дома как мышь под веником, пока бабке биться о дверь не надоест. Завещать ей есть что, у неё большой дом с мансардой, правда, очень обветшалый, но зато на большом участке в центре города. Но, если в первое время родня клевала на эту приманку, то теперь, когда бабке уже девяносто, все уверены, что жить она будет вечно, и между собой кличут её Памфиловна-Мафусаиловна. И что в Утятин она приезжает уже во второй раз. Первый раз она попыталась пожить у них в Уремовской квартире, но Димина бывшая жена, дама жёсткая, не чета Веневитиновым, решительно спровадила её через несколько дней. А в Утятин бабка приехала сразу после его развода и жила несколько месяцев, вплоть до нападения на него. Когда поняла, что рядом в ним опасно, тут же затребовала транспорт и вернулась на родину. А теперь её наверняка привёз к воротам кто-то из Пружинской родни, кому она обрыдла хуже горькой редьки, и плевать ей, что дом Альбинин, она с ней теперь тоже роднёй сочтётся, и вывести её отсюда можно только как тараканов: отключить на зиму отопление и куда-нибудь сбежать. «А ты добрая, ты только для вида делаешь морду кирпичом». Альбина махнула рукой, но отселила её в квартирку для прислуги над гаражом, больно уж бабка была любительницей тащить в дом всяческую ветошь. И стала считать её той самой козой из анекдота: «купи козу, если невмоготу, полкомнаты ей отдай, купи козу, а потом продай, и жизнь превратится в рай! Когда охота пустить слезу, до ручки когда дошел – купи козу и продай козу, и всё будет хорошо!»

Вот уже год Альбина работает здесь в ЖЭУ главным инженером, лается с сантехниками и электриками, спорит с управляющим, получает втыки от городской администрации. Ещё калымит в фирме соседа из дома напротив. Фирма это называется «Окна, двери», но практически берётся за всё: потолки, ворота, заборы. Не сказать, что ей денег не хватает, нет, они не бедствуют. Присылает Дима, получает зарплату она. Да и расходы у неё не те, что у этого понтярщика: ну зачем ей охранники, кухарка, дворник? Одну няньку оставила, да и то потому, что той деваться некуда: от мужа ушла, попросилась на работу с проживанием. Платит поэтому Альбина ей меньше, чем Дима, да и нагрузка у неё не та, дети в сад ходят. По выходным приглядывает, да вот хоть и с утра, покуда у хозяйки пробежка.

И вечером иногда. Вот и сегодня Альбина детей из садика привела, быстренько перекусила – и на калым. На Лесной один москвич особнячок прикупил и теперь перестраивает. Камин ему потребовался. Они с соседом третий вечер этим занимаются.

– Чего ты на детей сегодня ругалась? – спрашивает сосед.

Альбина смеётся:

– Представляете, захожу вчера в сад, вижу, сидит моя Инна на стуле, вытянув ногу, а какой-то молодой человек ей на неё носок натягивает. Мальчишки рядом стоят, смотрят. Я спрашиваю, что за ерунда? А Ольга Васильевна мне отвечает, что, мол, дочь моя проводит кастинг женихов. У них в саду теперь фишка такая, после пышной свадьбы дочери местного царька все девчонки собрались замуж. А у Инночки четверо претендентов! Игорь только ворчал, зачем ей этот Вовка, когда у неё два брата. Я ему сказала, что братья не могут быть мужьями, а он как завопит: «Маша, я на тебе не женюсь, мне мама не разрешает!» А Илюшка: «Я тоже брат, мне тоже не надо жениться!» И драпать! Вот попробуй тут выйти замуж, если мужики в окно сигают, как у Гоголя! И я теперь Инну чуть чего пугаю, что её замуж не возьмут, ну, к примеру, как сегодня, с немытыми руками и с расцарапанным носом.

Звонит Альбинин телефон. Напарник скидывает с рук верхонки и предлагает прерваться. Они выходят во двор, сталкиваясь в дверях с двумя: хозяином дома и здоровяком почти двухметрового роста, который пристально глядит на неё и здоровается. Смутно знакомое лицо, фигурой на Диму похож, только кудрявый, а Дима давно бреет свою изрядно облысевшую на чужих подушках голову. Она кивает ему в ответ, отвечая на звонок и отходит к воротам.

Это Гена звонит. Виделись они последний раз, когда она освобождала квартиру после продажи. Как чувствовал, приехал. Поговорили на ходу, во дворе, пока мужики грузили машину. Он на удивление не психанул и сразу не уехал. Стояли и говорили друг другу какие-то необязательные слова, он обиженно косился на Диму, но ничего не спросил. Позвонил через месяц. Опять разговор ни о чём, на какие-то общие темы и об общих знакомых. Звонил один-два, редко три раза в месяц, примерно с той же периодичностью, с какой встречались раньше. Может, звонит после встреч с нынешней любовницей, сравнивая? Весной был перерыв, и она подумала, что наконец-то отстал. Но нет, с июня разговоры восстановились. А сегодня она даже обрадовалась ему, потому что вспомнила этого здоровяка, услышав Генин голос:

– Слушай, как ты кстати. Встретила сейчас одного нашего общего знакомого, но никак не могу вспомнить, как его зовут. Пластический хирург максимального размера?

– Э… кажется, Вадим. Он же тебе визитку давал. А где ты его встретила?

– Да у нас в Утятине. Визитку я сразу кому-то из наших дам отдала, он же мне сказал, что его услуги покуда не нужны. А я тут камин выкладываю в доме, где он в гостях.

Геннадий Иванович, чувствуется, пугается:

– Аль, я ни разу не спросил, как ты живёшь там в материальном плане?

– Да всё нормально, Гена. У меня в собственности двухэтажный особняк, домработница есть. В управляющей компании работаю, а это подработка. Мне это дело нравится, двойная польза: и для души, и для кошелька.

С Вадимом они в тот вечер душевно пообщались, в следующий вечер он тоже следил за их работой и вёл непринуждённый разговор. В выходной зашёл к ней в гости и понравился в доме всем, даже бессмертной Мафусаиловне. Она и с ним попыталась сочтись родством, и всё выясняла, где живёт и как к нему доехать. В субботу утром Вадим поджидал Альбину у калитки с речной стороны, и они вместе добежали до городского пляжа. Она даже в волейбол там поиграла с молодыми ребятами. Просто отбила на бегу летящий на неё мяч, и они попросили составить им компанию. «Да я уж двадцать лет не играла, с институтских времён», – возразила она смущённо, но присоединилась и поразила их мастерскими подачами и блоками.