Читать книгу: «Имперская сказка», страница 2
– Николай Александрович прочитайте пожалуйста вслух этот отрывок.
Он дал мне книгу" Лорна Дун».
– Вот эти две страницы, пожалуйста.
С удовольствием и выражением читаю, но к середине второй страницы меня неожиданно останавливает реплика.
– Николай Александрович, откуда у вас русский акцент?
Боже мой, опять влип, ведь настоящий Николай Второй говорил на английском языке лучше, чем на русском, говорил с аристократическим оксфордским акцентом!
– Карл Осипович, видимо за время вашего отпуска я много общался на русском или на английском, с теми людьми, что говорят с русским акцентом. Вот я и перенял кое-что, но мне кажется, что это не катастрофа, или мой английский стал очень плох?
– Нет ваш язык по-прежнему хорош, акцент едва уловим, возможно, вы правы.
Хис смотрел холодно и внимательно, черт как Штирлиц, или Мюллер, или Путин. Дальше урок шел без приключений. Мы писали под диктовку, читали вслух, пересказывали прочитанное своими словами. Но прежнего удовольствия от учебы уже не было, хотя Хис безусловно блестящий преподаватель и учебный материал умеет подать интересно, даже нудную грамматику.
К концу урока я по-настоящему устал. Учиться в классе, где всего два ученика – это действительно тяжелая работа. И как можно не усвоить в таком режиме работы изучаемый предмет?
Наконец перерыв.
– Ники, побежали!
– Извини Джорджи, я устал, хочу немного посидеть отдохнуть.
Маленький Георгий куда-то умчался. Пусть такое мое поведение и вызовет еще большие подозрения, но нет сил. Хочу хоть четверть часа побыть один.
В кабинете я достал никин дневник и записал – «сегодня седьмое сентября тысяча восемьсот восемьдесят первого года у меня и Георгия начались осенние учебные занятия в Гатчине».
Да, а почерк действительно изменился. Вроде эта и предыдущая запись сделаны одним человеком, но видны и явные изменения, буквы чуть больше, рука чуть увереннее. Казалось бы, изменения почти незаметны, а общее впечатление что прилежная ученица, или училка превратилась в директора школы. А когда сделана предыдущая запись, так 6 го сентября. Я вырвал последние листы за август и сентябрь, изорвал их на мелкие клочки и выбросил в корзину. Благо Ники писал в августе мало и пришлось вырвать всего пару листов.
Итак, что делать? Попробовать выработать старый вариант почерка? На это надо время, и кто-то обязательно заметит мои старания, во-вторых, будет противоречить версии рассказанной Русселю. Так, вести дневник я заканчиваю, хотя это тоже подозрительно. Всего за два часа я изменил почерк и акцент, перестал вести дневник, и отказался бегать с Джорджи на перемене, что как подсказала вторая память было тоже необычно. А сколько таких промахов я еще сделаю!
Стоп. Я размышляю об этой иллюзии, будто все на самом деле, а что, если сдаться. Закричать – я не Николай, я Андрей Трифонов. Возможно, приду в себя и потеряю вторую личность. А если это на самом деле. Если как в фантастической книге мое сознание переселилось в другое тело? Тогда после такого признания меня объявят сумасшедшим и еще решат, что я подмена, осуществленная революционерами. Не надо забывать, что всего полгода назад был убит отец нынешнего императора, после устроенной на него настоящей охоты. Почти десяток покушений за пятнадцать лет, что это как не охота. Царская семья укрылась здесь в низких, похожих на каюты комнатах второго антресольного этажа арсенального корпуса гатчинского дворца, с темными коридорами. Хотя в этом же корпусе другие этажи с великолепными парадными галереями и высокими красивыми комнатами. Они укрылись здесь как раненые зверьки в норках, и чувствуют себя наверно хоббитами в окружении враждебного мира средиземья. Так что, если признаю себя Андреем Трифоновым, они точно решат, что цесаревич убит, а я подлая подмена. Меня объявят умалишенным, запытают до смерти, пытаясь узнать имена пособников, и я назову кучу имен стремясь остановить муки, благо историк.
А с другой стороны, если я очнусь в психбольнице Ленинградской области, что меня ждет даже если в конце концов, выпишут? После скорее всего продолжительного пребывания в таком месте, вряд ли меня ждет не только университетская карьера, но даже учительство в школе. Скорее всего черная работа, за нищенскую плату до конца жизни. Нет! За жизнь царевичем во дворце, будь то иллюзия или реальность, стоит побороться!
Глава 4
Вперед, следующий урок математика. Я не плохо успевал в школе по этому предмету, даже как-то в восьмом классе участвовал в городской математической олимпиаде. Преподаватель говорил, что у меня есть способности к точным наукам, но затем разочаровался в ученике, увидев отсутствие интереса к его предмету. За четыре года истфака школьная программа была порядком забыта. Хотя, памятью я обладаю отличной и теплится надежда, что сейчас не ударю в грязь лицом. Кроме того, память Николая выдает его слабый интерес к математике, поэтому много требовать учитель не будет.
Василий Арианович Евтушевский, преподаватель математики, полный бородатый мужчина, в очках с круглыми стеклами имел вид несколько скучающий. Ники был уверен в его снисходительности, на математике можно и подремать, и побаловать с Джорджи.
– Сегодня в первой половине урока мы будем проходить меры длины, а во второй решать задачки на четыре действия.
Обычно Василий Арианович, рассказав новый материал, сам решал на доске примеры, не особо утруждая августейших учеников. Он так же, как мой преподаватель в 21 веке, уже разочаровался в отношении обучаемых к его предмету.
– Итак, сколько точек в линии, Николай Александрович?
– Десять.
Автоматически ответил я. О черт, надо было сказать, что не знаю, Ники ведь не знал. А ладно, была не была, удивлю хоть одного преподавателя в лучшую сторону.
– А сколько точек в сотке?
– Восемьдесят четыре.
– Линий в дюйме?
– Десять.
– Дюймов в вершке?
– Одна целая и семьдесят пять сотых дюйма.
– Вы знаете десятичные дроби?
– Да я прочитал о них перед учебным годом, это просто.
– Сколько вершков в четверти?
– Четыре вершка или семь дюймов.
– Должно быть вы выучили всю таблицу?
– Да, конечно.
Как студент историк последнего курса, специализирующийся на отечественной истории, и обладающий хорошей памятью, я помню таблицу русских мер наизусть.
– В футе 12 дюймов, в аршине 16 вершков или 28 дюймов, в сажени 3 аршина или 7 футов, в версте 500 саженей.
– Отлично, а сколько в вершке точек?
Хитро прищурился Евтушевский.
– Сто семьдесят пять.
О черт, кажется, я пересолил. Учитель с трудом поймал падающие с кончика носа очки.
– Я выучил таблицу, зная, что пятый год гимназического курса с этого начинается.
Начал я оправдываться.
– Великолепно, но вы разрушили мне план урока.
Весело и довольно рассмеялся Василий Арианович. А ведь этот учитель ни в чем меня не подозревает, он просто горд успехами ученика.
– Василий Арианович, если вы не против, я бы мог порешать задачки пока вы объясняете тему Георгию Александровичу.
– Ну что же, это выход.
Джорджи смотрел на меня во все глаза, с открытым ртом, до сих пор он гордился что не отстает в математике от старшего почти на три года брата.
– Ну что же решайте задачки с начала этой страницы, сколько получится.
Евтушевский раскрыл передо мной учебник. Примеры были простейшими, 2+3×4; (2+3) ×4 и так далее. Я с удовольствием стал щелкать эти задачки, не прислушиваясь к объяснениям преподавателя для Джорджи. Бедняга, теперь не отвлечешься, остался наедине с учителем. С удовольствием расписываю решения (7+4—3+5).2+3+4=13.2+3+4=26+3+4=33. В этом веке знак умножения».». Постепенно примеры усложняются, (15.3- (3+7+5).2) :( (14+16):3—5) = (45—15.2): (30:3—5) = (45—30): (10—5) =15:5=3
Дальше пошли задачки, написанные словами. Когда Василий Арианович вернулся ко мне, я заканчивал решение задачи: к разности чисел 359 и 16, уменьшенной в семь раз, прибавить 5067:9, из полученной суммы вычесть 27.6 и полученный таким образом результат умножить на 367.
((359—16):7+5067:9) – (27.6)).367= ((343:7+5067:9) -162).367= (49+563—162).367=450.367=
=165150. Эту последнюю задачу я решал с преподавателем, стоящим за спиной и только последнее действие выполнил в столбик, с непривычки дело шло медленно, кроме того, я старался делать все очень внимательно, в таких примерах легко ошибиться по невнимательности.
– Отлично, Николай Александрович. Вот видите стоит только немного постараться и математика станет легкой и интересной.
Евтушевский просто лопался от гордости и удовольствия. А ведь он проверял меня считая в уме все до последнего действия. Математический гений чертов! Я так никогда не смогу. Георгий подошел к нам и ошеломленно стоял рядом. До конца урока я продолжал решать, все усложняющиеся примеры на четыре действия, а Георгий переводил одни меры длины в другие. Математик ходил от одного ученика к другому и выглядел именинником.
Следующий урок верховая езда. Здесь приходилось полагаться только на память Николая, Трифонов никогда не ездил верхом.
– Ники, а когда ты успел выучить математику, ни разу не видел тебя в Петергофе с учебником?
Почти два предыдущих месяца царская семья провела в великолепной Александрии, отдыхая и принимая датских родственников мамы. Евтушевский дал нам учебники на лето, но, как и все подростки, Ники и брат не были расположены отвлекаться от летнего отдыха.
– Джорджи, ты думал, что я читаю только Лажечникова, но больше времени занимала у меня книжка математики.
Георгий, совершенно справедливо, с сомнением посмотрел на брата. На самом деле Николай даже не брал учебник в Петергоф, а вот роман" Дочь панцирного боярина» он прочитал полностью. Надо будет хотя бы заглянуть в книгу Евтушевского, неизвестно есть ли там вообще меры длины и примеры на четыре действия. Ну да ладно, Джорджи все равно не будет меня проверять.
Между тем, мы закончили переодеваться в костюмы для верховой езды. Темно синяя венгерка с золотой шнуровкой, высокие очень удобные сапоги мягкой кожи со шпорами. Шпоры, кстати, предмет зависти Джорджи, ему в отличии от старшего брата пока не разрешали ими пользоваться на тренировках. В остальном наши костюмы одинаковы, повседневные мундиры лейб-гвардии гусарского полка. Я с удовольствием рассматриваю себя в высоком зеркале нашей с Джорджи передней. Как же ладно сшито! И смотрюсь я в этом мундире куда лучше, чем в детской матроске. Не даром гусары пользовались таким успехом и гордились своей военной формой. Но насладиться своим бравым видом времени не было, надо спешить в манеж.
Мимо главного корпуса мы быстро шагали к находящимся за кухонным каре конюшням. Дорога пролегала через «серебряный луг», поросший высокими дубами. В мое время остался только один дуб, переживший вторую мировую войну, а сейчас на лугу между дворцом и озером целая маленькая дубовая роща. Господи, и это великолепие мой дом! И дворец, и парк, черт, даже в груди защемило от восторга. Причем это чувства именно мои, Николай относился к дворцам как к обыденности, а домом скорее считал Аничков дворец.
Но вот и манеж. А это моя кобыла Сильва, до чего же огромная! Гнедая лошадь с широченной грудью в холке выше нашего учителя, а ее голова возвышается над ним как голова слона. Берейтор Шефер Ефим Константинович, обрусевший немец, небольшого роста с ладной спортивной фигурой и щегольскими усиками, бесстрашно держит в поводу этого зверя. А я сейчас подойду, и эта Сильва своим звериным чутьем поймет, что перед ней самозванец и растопчет меня прямо посреди манежа, копыта то у нее больше моих ступней.
– Здравствуйте, Николай Александрович, Георгий Александрович. Николай Александрович, сделайте пока несколько кругов, а я позанимаюсь с Георгием Александровичем.
Джорджина пони выглядит намного безобиднее Сильвы, хотя совсем не похожа на пони, которые катают детей в зоопарках в наше время, те нескладные и толстые, а это просто уменьшенная копия верховой лошади. Однако на голову ниже, в полтора раза легче, и смотрит ласковее. С опаской подошел к своему зверю, и… неожиданно легко и ловко сел в седло, айда Ники – спортсмен. Интересно почему настоящий Николай Второй не любил верховую езду если она у него так ловко получалась? По моим наблюдениям людям нравится заниматься тем, что хорошо выходит. Я сделал несколько кругов, кобыла идеально слушается шенкелей и повода.
– Так, а теперь с вами Николай Александрович.
Берейтор подошел ко мне. Полностью сосредоточенный на процессе езды я совсем потерял из виду Шефера и Георгия.
– Налево назад, марш!.. Направо назад, марш!
Я сделал несколько заездов, вольтов и перемен направления. Вроде бы все хорошо. Затем получил команду перейти на рысь. Заработал несколько замечаний, что надо энергичнее облегчаться на рыси, то есть привставать в седле помогая лошади. Шефер также требовал ездить без стремян, хотя это и не комфортно. Надо взять Сильву в воскресенье и просто прогуляться верхом в свое удовольствие. Зачем мне эта джигитовка? Конечно, до джигитовки новому наезднику Андрею-Николаю очень далеко. Однако для Трифонова, даже езда без стремян и переход в галоп были почти цирковыми номерами. Завершилась тренировка прыжками через низкие препятствия, называемые кавалетти. Все урок закончен, и это первый урок, когда я не устал, который прошел без приключений, вообще быстро закончился по внутренним часам.
– А вы Николай Александрович очень повзрослели за это лето.
Черт, вот тебе бабушка и юрьев день.
– Почему вы так решили, Ефим Константинович?
– Вы ни разу не пришпорили Сильву, и не ударили хлыстом. Поняли наконец, что она смирная и послушная как корова, а от жестокости, только теряется и хуже выполняет команды.
– Можно я приду на следующую тренировку без шпор?
– Конечно, пожалуйста, с этой кобылой они не нужны.
– А что она любит кушать.
– Яблоки и черный хлеб.
Черт, надо загладить твою вину Ники и угостить это великолепное животное.
Мы вернулись, снова переоделись в матроски к завтраку. Наверное, даже такую лихую наездницу и заядлую лошадницу как императрица, смутило, если бы мы сели кушать в венгерках, пахнущих лошадиным потом. Да и душ бы не помешал, все же даже в конце 19 го века в царском дворце отношение к гигиене менее щепетильное чем в 21 ом веке.
В столовой, небольшой комнате, с красивыми картинами на стенах, за круглым столом собралось по меркам Андрея большое общество, для Николая это был небольшой семейный завтрак. Кроме нашей семьи, меня, Георгия и Марии Федоровны были: генерал Данилович, дежурный флигель-адъютант граф Сергей Дмитриевич Шереметев, мужчина благородной внешности, лет под сорок, с залысинами, аккуратными бородой и усами, непрерывно переходящими одно в другое по тогдашней моде. Глаза у него немного странные, большие глубоко посаженные, то ли с меланхолическим, то ли с болезненным взглядом. Так же за столом сидело семейство министра двора графа Иллариона Ивановича Воронцова-Дашкова. Этот генерал выглядит строго и солидно, усы красиво подстрижены, подбородок выбрит, нос прямой большой, взгляд умный и энергичный. Его жена некрасивая темноволосая и темноглазая женщина, Елизавета Андреевна. Их старшие дети: болезненный как бы немного скрюченный мой ровесник Иван, и две девочки. Александра – умная и некрасивая оценивала ее память Николая, Андрей был с ним согласен, и младшая на год Софья такая же брюнетка как мать.
Вокруг стола стояли камердинеры, обслуживающие едоков, блюда приносили в столовую официанты. Так и что же едят на завтраке у императрицы? Александр Третий сейчас в Петербурге и должен вернуться к воскресенью. Память Ники об обычной императорской еде была не слишком подробна, он явно не был гурманом. Суп, мясо, грибы, рыба все как-то обыденно в этом диске информации, только мороженое и сладости выделяются яркими красками приятных ощущений. В мемуарах много писали о кулинарной скромности императорской четы, так что я не жду многого.
Сосредотачиваюсь на правильном обращении со столовыми приборами, не хватало еще за столом опозориться, и не прислушиваясь к застольной беседе, приступаю к холодным закускам. Так, осетрина, копчености, ветчина, соус Камберленд из красной смородины. Вместо хлеба расстегаи с рыбой, рисом и яйцом, все очень вкусно. Можно было бы наесться и холодными закусками, запивая их клюквенным морсом. Но надо оставить место для других блюд, у Ники то желудок меньше. Суп пюре с брокколи, креветками и сыром. А дальше печеная курица с грибами называемая пурляда, телятина а-ля монгла, то есть телятина запекается с покрывающей ее смесью из измельченных вареного языка, трюфелей, шампиньонов и фуа-гра. Словом, к поданным на десерт после сыров, фруктам и мороженому, я был уже не в состоянии встать из-за стола, а тем более есть сладкое.
– Ники, ты становишься обжорой.
С неудовольствием и сталью в голосе, заметила Мария Федоровна. В ответ могу только блаженно и беспомощно улыбнуться. Нет, ну как Николай Второй при такой еде сохранял отличную фигуру? Или он имел стальную силу воли, но это ничто не подтверждает, или великолепный обмен веществ. Итак, тело мне досталось очень здоровое и ловкое, куда лучше, чем в предыдущей жизни и надо приложить все усилия чтобы остаться в этом иллюзорном мире.
Завтрак закончился, и с трудом встав, я собрался на прогулку с молодежью в дворцовом парке. Выходя последним слышу обрывок разговора:
– Как начался учебный год у великих князей ваше величество? – Спросил граф Воронцов.
– У Джорджи все хорошо, а вот Ники даже в своих сильных предметах, английском и чистописании опустился, к тому же становится обжорой. Только и надежда, что в будущем младший брат будет помогать менее способному старшему, ведь именно Николай наследник престола.
Неожиданно из темного коридора донеслась, тихая фраза.
– Все в руках божьих.
Кто это сказал? Я устремился в сторону говорившего, но никого не успел увидеть.
Глава 5
Джорджи и Софка, так прозвали в детском кругу Софию Воронцову, куда-то убежали, меня звали с собой, но после праздника обжорства, за который я был очень зол на себя, бегать не было возможности. Да и от Ники осталась только память, а взрослое сознание никак не располагало к бесцельной детской беготне. Александра, Сандра, так звали девочку друзья, осталась со мной. Погода великолепная, тепло, но не жарко. Тенистая аллея, куда мы углубились, отойдя от находящейся в центре сада мраморной статуи Флоры, защищена от полуденного солнца. Наверное, такая погода все время в раю, да и сад достоин эдема.
– Я прочитала «Внучка панцирного боярина» про которую вы мне говорили.
Сандра говорила на английском, хотя этот язык явно был у нее не так силен, как у Ники.
– И как вам понравилось? – спросил я на русском, Ники обращался к Сандре на ты, но для меня было крайне непривычно и неловко говорить ты в ответ людям, которые со мной на вы. Кроме того, эта двенадцатилетняя девочка вызывала невольное уважение.
– Интересная и трогательная книга, хотя, наверное, не все поляки такие подлые и злые, как в книге.
Сандра говорит на русском с приятным мягким акцентом.
Я перешел на французский.
– У Лажечникова все характеры героев несколько преувеличены, но он ведь писатель и имеет право на художественный вымысел, тем более написан был роман во время польского восстания, поэтому несколько политизирован, а вы как думаете?
Сандра живо стала обсуждать книгу, да, а французский ее родной. Она часто останавливалась, желая дать Ники возможности высказаться, но я выражал уважительно заинтересованность в продолжении выслушивания ее мнения. И девочка увлеклась, стала с удовольствием анализировать роман Лажечникова. Затем перешла к Тургеневу, его книге «Отцы и дети», которую недавно прочитала. А ведь Ники ей очень нравится, и старается она меня разговорить, потому что взрослые женщины объяснили, что мужчины любят говорить, слушать себя, и им нравятся те девушки, которые потакают их слабости развесив ушки. Но я был воспитан в мире равенства полов, и понимаю, что эта слабость также женская. А Сандра слишком юна и увлеклась монологом, правда делая паузы, давая возможность собеседнику перехватить инициативу, но мне удавалось какой-либо фразой или вопросом, поощрять ее вести беседу дальше. Теперь понятно, что начала она на английском чтобы понравиться Ники, хотя была довольно скована в этом языке. Ники ты дурак, в его диске памяти Сандра значилась просто как некрасивая девчонка. А ведь эта девочка умна, обаятельна, а когда вырастет будет очаровательна, и любит тебя. Все это следует ценить. А вот с ее положительным и романтическим мнением о Базарове я не согласен, не помню точно перипетий сюжета, но этот персонаж вызывал у меня стойкое раздражение.
– Сандра, по-моему, Базаров напыщенный глупый сноб, а любовь стоит дороже его идей, кроме того, он даже более высокомерен чем самые чванливые дворяне этого романа. Только его смерть вызывает симпатию, видимо Тургенев решил, что получилось слишком антинигилистически, и попытался смягчить впечатление в прогрессивных кругах, закончив роман трагической и героической гибелью главного героя.
– Я не знала, что вы читали «Отцы и дети».
– Николай Александрович, Георгий Александрович, пора на занятия.
Это опять командный крик Даниловича, и голос у него неприятный, неудивительно, что Ники так не любил своего наставника.
– Извините, Александра, приходите к нам с братьями и сестрами сегодня вечером.
Рашевский Иван Федорович, учитель русского языка создавал впечатление глубокого старика, лысый, но с растрепанной, клочковатой бородой. А когда он заговорил, оказалось, что голос у него красивый и великолепно поставленный, а русский язык кристально чистый. В общем это был русский аналог оксфордского акцента англичанина Чарльза Хиса. Начался урок правописанием, что потребовало от меня максимума внимания и постоянного обращения к никиному диску памяти, потому что Андрей Трифонов слабо помнил правила грамматики времен Александра третьего, ведь язык живой организм и постоянно меняется. Ники же был плохим учеником и не только не очень способным, но и только имитирующем старательность, учился прилагая наименьшие возможные усилия, которые можно было применять, не опасаясь наказания. Поэтому я слушал преподавателя очень внимательно и старался понять материал.
Вторая половина урока была посвящена литературе. Мы проходили прозу Пушкина, рассказав о сюжете и истории написания «Капитанской дочки», Рашевский попросил начать меня читать роман вслух. Никина память говорила, что мы будем попеременно с Георгием читать по несколько строчек. Я начал спокойно и с выражением читать, после первой страницы Иван Федорович сел и сложил руки на столе.
Главный герой, проигравшись покидал Симбирск, и закончилась первая глава. У меня пересохло во рту, но я храбро перевернул страницу, намереваясь начать следующую.
– Это великолепно, Николай Александрович, как вы читаете! Как это может быть, вы читаете без малейшего акцента и так же бегло и правильно как преподаватель русского языка.
Ну все, я даже не знал, что ответить. И в голову не приходило никакого оправдания. Я просто сидел, глядя на волнующегося старика. Как же так, почему никина память меня не спасла. Конечно, он не слышал свое чтение на русском со стороны, поэтому считал его вполне нормальным.
– Урок закончен. Николай Александрович, вы меня приятно удивили. Читайте дальше «Капитанскую дочку», мы будем обсуждать на следующем уроке дальнейшие главы.
– Иван Федорович не могли бы вы дать мне учебник грамматики, с полным набором правил, я бы хотел подготовиться к следующему уроку.
– Да, конечно.
Рашевский протянул мне книгу. Последней фразой я попытался сгладить впечатление и оставить последнее слово за собой, да и оставаться стоять молча было бы совсем катастрофой. Конечно и учебник мне нужен, потому что в правилах грамматики этого века я откровенно плаваю.
Когда старый учитель вышел, Джорджи с опасением посмотрел на меня.
– Ники, тебя как подменили!
– Пойдем надо взять альбомы для рисования.
Сколько времени до начала расследования? Сейчас Рашевский пойдет к Даниловичу. А что дальше? Решение будет принимать конечно не он. Будет ли генерал ждать приезда императора в субботу, или сразу пойдет с докладом к императрице. В лучшем случае у меня есть время только до воскресенья. Ну что же, терять уже нечего. Волшебная сказка будь это действительность или иллюзия, заканчивается.
Лемох Кирилл Викентьевич талантливый жанровый живописец вел свой урок очень педантично, и внимательно. Мы с Георгием получили по картинке с которых делали копии. Кирилл Викентьевич ходил между партами, поправляя и помогая ученикам. Он относился к своим обязанностям очень ответственно. Удивительно как талантливому художнику не надоедает возиться с такими очевидными бездарностями. Это был первый урок, который прошел совершенно спокойно. Впрочем, для развития событий было еще слишком рано.
После занятий я с Джорджи вышел в парк.
– Ники, давай наперегонки.
– Нет давай не так, я буду львом, а ты антилопой, и я буду на тебя охотиться.
Джорджи сразу убежал, а я преследовал его, крича:
– Я старый голодный лев, где моя добыча, сладкая антилопа.
Джорджи время от времени выскакивал со смехом из-за деревьев, и я устремлялся за ним. Дыхание у мальчишки слабое, догнать бы его не составило труда. Но я делал вид, что выбиваюсь из сил и не могу догнать. Затем я упал и закричал:
– Ой я подвернул лапу, помогите кто-то несчастному царю зверей Добрая антилопа помоги мне, пожалуйста, я не буду тебя есть!
Джорджи медленно с опаской подошел ко мне. Тут я вскочил и с рычанием схватил его.
– Вот ты и попалась глупая антилопа, теперь будет ужин у коварного льва.
Мальчишка смеялся и был в восторге.
– Теперь я буду львом!
Мы продолжали играть, я дал Джорджи несколько раз поймать себя, правда заставив его изрядно побегать. Затем предложил поменяться ролями, а когда он заартачился, сделал вид, что обиделся, и братик уступил. А ведь он добрый и хороший ребенок, просто надо вести себя с ним иначе чем Ники. Как добрый старший брат, не пытаясь все время побеждать, выпячивая свое явное физическое превосходство.
В пять часов нас позвали на чай. Накрыт чай был в столовой императрицы. В этот раз круг был совсем узким. Кроме Марии Федоровны только генерал Данилович и мы с Джорджи. Я с замиранием сердца ждал неприятных вопросов, но все было спокойно. Говорил почти только Георгий. Он с восторгом рассказывал маме о новой игре в льва и антилопу, императрица смеялась и была в хорошем настроении. В этот раз я не был лишен сладостей не из-за провинности как утром, не из-за обжорства как днем. К чаю подавались блинчики с медом и вареньем, кексы, пирожки с яблоками и ягодами, все до умопомрачения вкусно. Черт, как они не толстеют при таком-то питании, а императрица вообще изящна, это после рождения пяти детей, правда и ест она как птичка. В этот раз я проявил необыкновенную силу воли, попробовав всего понемножку.
После чая мы продолжили догонялки в парке.
Джорджи запыхался, но был, казалось, готов продолжать игру до бесконечности.
– Джорджи, ты меня умотал. Я отдохну немного перед обедом.
В кабинете раскрыл книгу Рашевского, однако сосредоточиться было трудно. Практически нет надежды, что все промахи сегодняшнего дня сойдут мне с рук. Но будь что будет, надо наслаждаться последними минутами спокойствия. Я продолжил читать грамматику, мне интересны как историку изменения живого русского языка, кроме того, хотелось отвлечься от мрачных мыслей о превратностях моего умопомешательства.
Около семи часов вспомнил, что надо заказать горячую воду для душа. Хорошо бы договориться чтобы воду грели каждый вечер к девяти тридцати, хотя, наверное, это будет уже излишняя странность, а если я прикажу еще и каждое утро греть воду, меня точно сожгут на костре. Тем более что камердинер – мой теска Николай Александрович Радциг всегда сам проявлял инициативу и говорил Николаю и Георгию, когда согрета горячая вода, последний раз это было вчера, а он придерживался порядка нагрева воды через день. Но ждать до завтра сил нет после всех треволнений дня, я чувствую себя страшно грязным и хочу уснуть в комфорте. По звонку в комнату вошел Радциг, высокий представительный мужчина при усах и бакенбардах смотрелся более важно, чем встреченные сегодня генералы, наверное, это издержки профессии.
– Николай приготовь сегодня к пол десятого горячую воду.
– Слушаюсь Ваше Императорское Высочество.
Несмотря на неожиданное приказание, камердинер держался невозмутимо и важно, как олимпиец. Черт, как же тяжело обращаться на ты к такому представительному мужчине. Надо привыкать, впрочем, демократы легко привыкают к аристократическому строю если только сами, конечно, становятся аристократами.
В начале восьмого нас пригласили на обед. Собралась утренняя детская компания под предводительством генерала Даниловича, взрослые садятся обедать позже, после восьми вечера. На столе суп тапиока, холодная ветчина, котлеты пожарские с картофелем, жаркое из цыплят, желе малиновое и мандариновое, мороженое, компот. Нет, к такому я точно привыкну без труда. Джорджи и Софка наотрез отказались от супа и авторитет генерала никак не помог ему уговорить детей. Ваня хотя и не отказался, медленно мучил несчастный суп, съев едва половину. Только Сандра поддержала меня, правда с видом далеким от моего энтузиазма. Мужественно поборов желание взять еще тарелку супа, я перешел к следующим блюдам. Джорджи продолжал болтать про выдуманную нами сегодня игру. Пришлось пообещать устроить завтра сафари со всеми присутствующими. Краем глаза наблюдаю за Даниловичем, но тот кажется даже, насколько это возможно для него, оттаявшим в непринужденной детской компании. Ему еще не доложили о сегодняшних происшествиях, или я преувеличиваю опасность?
После обеда переместились в следующую, за учебной, игровую комнату, заполненную привезенными из Аничкового дворца великолепными игрушками. Солдатики, казаки, разные звери, великолепная железная дорога. Не комната – детский рай. Впрочем, в восторге был только я, дети же отнеслись к этому воплощению праздника совершенно равнодушно. Да, привычные с рождения к роскоши не ценят своего счастья. Ваня достал яркую красивую коробку. Французские пузеля, то есть пазлы, идиллическая картинка природы с пастушками в стиле Марии-Антуанетты. Разрезана она была прихотливо, на множество кусков. В общем сложность пузелей была вполне достойна двадцать первого века. Джорджи и Софка быстро утратили первоначальный энтузиазм, дружно отвлекшись на игру в солдатиков. Ваня уже через пол часа выглядел сонным. Практически весь пазл сложили Сандра и я. Девочка раскраснелась и была страшно довольной, да и мне передалось ее настроение. Только лег на место последний кусочек пазла, в комнату вошла Елизавета Андреевна, неодобрительно взглянув на сидящих голова к голове и счастливо возбужденных меня и Александру, мать приказала своим детям идти спать. Воронцовы вскочили немедленно, сразу стало очевидно, что в этой семье железная дисциплина и никто из детей не смеет ослушаться Елизавету Андреевну. Никто даже не попытался заныть: " мама, еще минутку!» Попрощавшись, младшие Воронцовы немедленно направились в свои комнаты.
