Читать книгу: «Хорс: о чем молчит школа», страница 6

– Пришли, – Дмитрий Сергеевич открыл дверь гаража. – Вот мое логово, моя райская обитель, моя болдинская осень, -он щелкнул рубильником, зажегся свет.

Гараж был размером примерно семь на четыре метра, аккуратно оштукатурен и окрашен. Ближе к воротам стоял старенький зеленый Москвич, по бокам висели полочки с инструментами, а в глубине гаража стоял небольшой диван, буржуйка и верстак, он же стол для «ремонта машины».

– От отца досталось, он умер год назад, – сказал Дмитрий Сергеевич.

– Соболезную.

– Ну ладно Ваня, сейчас сосед должен еще подтянутся, а пока начнем, – он достал купленную в магазине закуску и водку, расстелил газеты на верстаке. – Ты открывай пока.

Иван открыл первую бутылку.

– А не много будет Дима?

– Много? Да ты что, щас дядя Вася с аккордеоном подойдет, придется еще бежать.

– Моего соседа тоже дядя Вася зовут, он мне гарнитур помогал вешать, точнее я ему.

– Это он и есть, у него квартира в твоем доме, пока ждал тебя, увидел его, позвал, у него гараж напротив, давно его знаю. Ты разливай, а я печку растоплю, теплее будет.

Через пять минут затрещали дрова в буржуйке, создавая непередаваемую атмосферу уюта. Все было готово…

– Ладно ждать не будем, давай по первой Ваня… -ухх, да ты не стой присаживайся.

– Уютно у тебя здесь, жить можно, -закусывая сказал Иван.

– А я иногда живу.

– В смысле?

– Со своей разругаюсь и сюда, ты видел ее характер?

– Да, не заметить сложно.

– Между первой и второй промежуток не большой, разливай. Вань, можно спросить?

– Давай.

– Если серьезно, ты зачем сюда приехал?

– Убежал от своей в гараж, – улыбаясь ответил Иван.

– Не понял, от алиментов скрываешься?

– Шучу я, если правду скажу, не поверишь.

– Ну почему, постараюсь понять.

– Зачем некоторые люди без страховки на скалы лезут?

– Да кто их знает, скрытые самоубийцы наверное?

– Нет, не думаю. Понять я хочу, чем люди живут?

– Живут чем? Да я тебе так скажу, давай только выпьем. Хорошо пошла… Ничем не живут, большинство по течению плывет. Сколько лет назад было сказано устами сатаны, в величайшем произведении. -«Люди как люди, только квартирный вопрос их испортил», так нет сука – извиняюсь накипело; так нет, до сих пор ютимся. – Дмитрию Сергеевичу очень похорошело, он осмелел, и решил высказать, то о чем постоянно думал. – Где справедливость?

– Нет ее Дима, – ответил Иван, уже чуть заплетавшимся языком, – я спросить тебя хотел, а как вы тут живете? Ну в общем?

– Понял; а ты думал, почему мы удивляемся твоему приезду, скалы Ваня скалами, а жить то как-то надо, восхождение сытые люди совершают.

Оба замолчали думая о чем-то своем, изредка перебрасываясь шутками так или иначе связанных со школой. Через двадцать минут им стало тепло и уютно как будто они сидели в ресторане, и знали друг друга целую вечность.

– Ты зарабатываешь мало, говорит она, – вдруг громко сказал Дмитрий Сергеевич. – Мне ребенка одеть не во что. Сын у нас, четыре года, весь в меня, читает уже, я в четыре года читать начал, всю научную фантастику в школе прочел, всех классиков, разве такое будущее я себе тогда представлял Ваня, – печально произнес он.– Сказки в детстве читают, в добро заставляют поверить, затем в разум, а в действительности? Получается, если я не соответствую, и не умею встроиться в эту гнилую систему, мне конец?

– Конец то всем когда-нибудь будет, – у Ивана развязался язык. -Как представишь себе, работаю я… ну допустим продавцом, всякий хлам продаю, думаю- «чтоб люди покупали, надо чтоб хлам чаще рвался и ломался»,– закупаю не качественный хлам, бизнес идет, люди покупают хлам, – он улыбался. -Без хлама ведь никуда – богатею. Те кто качественный хлам продавал, не рвался, не ломался он – тот разорился нахер, он учителем литературы в школу пошел работать, а я на коне. И тут конец пришел, астероид накрыл всех. Кто я был Дима? Зачем я жил? Что я сделал? Что создал?

– Что?– переспросил Дмитрий Сергеевич.

– Хлам продавал, вот и вся жизнь моя.

– А тем тоже конец Ваня, он всех накроет.

– Те хоть попытались Дима.

– Им от этого не легче.

– Ну как сказать, человек Дима, рожден быть творцом, а нас всех хотят заставить дешевым хламом торговать, видел я их всех знаешь где…? Если мы пойдем этим путем, тогда нам точно всем конец Дима, если другим, тогда есть надежда.

– А ты и в правду декабрист.

– Не понял!

– Тебя в школе декабристом прозвали, из столицы к нам, да еще и со своими порядками.

–Кто прозвал?

– А кто его теперь разберет, прицепилось и все. Да ладно ты, тут у всех свои прозвища, – Гога, Вась Вась, Кобра, да кстати Кобра это моя жена Ольга Александровна.

– Тогда разливаю противоядие.

– Давай, а я еще дровец закину, – Дмитрий Сергеевич качаясь подошел к буржуйке и начал подкидывать дрова. – Вот ответь мне Ваня, кому легче в результате будет?

– Ты о чем?

– Представь, есть два друга. Один, где родился там и пригодился, женился в двадцать с небольшим, квартира, семья и прочее, только вернее всего он свою жизнь возненавидит уже лет через десять, но из-за особенностей характера он терпеть будет, находя выход в мимолетных «радостях» жизни. Другому в то же время правдивая мысль в голову пришла – «но ее на хер, вашу фальшивую жизнь», стал он вечным пилигримом, Остап Бендер двадцать первого века, все игра, взлеты, падения, год в одной стране, год в другой, женщины как перчатки, сегодня богат, завтра нищий. Но допустим ему повезло, он выжил, разбогател, ошибка выжившего, и такое бывает. Под склоны лет задумался он о пройденном пути, стал друга вспоминать, у того дети, внуки, дача, улыбки на фото и как будто все в порядке. Вот как ты думаешь, кто из них счастливее?

– Не знаю. Думаю если пилигрим хоть частично проживет путь своего друга и каждой клеткой тела почувствует желание убежать сломя голову, то к склону лет ему легче будет. Кроме того, – Иван взглянул на собеседника. – Не в обиду Дима, но

вот Москвич стоит, сколько твой отец копил на него? Сколько нервов и сил потратил? А сейчас? Только тебе и только как память? И сколько таких Москвичей никому не нужных по гаражам стоит? Конечно тому легче, кто ради «Москвича» живет, в эту «страну» дорога протоптана давно, так вся жизнь над думами над своим хламом проходит. А страннику порой и головы приклонить негде…

– Ты прав, по мне пилигримы самые полезные и нужные люди на свете. Вот взять наш завод, строился он можно сказать первопроходцами – романтиками, людьми не согласными с тьмой и застоем, как только ушли они, кто остался? Приходит время масс: связи, блат, бюрократия, дома, машины, дачи, страх за нажитое. Результат – развал, эдакое массовое самоубийство, хотя вслух говорят о жизни. Умрут пилигримы и не согласные – умрет все. Уничтожат пилигримов, уничтожат себя. Дмитрий случайно увидел книгу на полке. – Читал? – он показал название книги.

– Нет.

– Занимательнейшая книга, – Дмитрий подсел рядом с Иваном и прошептал. – Надоело Магдаулю соболей добывать, понял он, что к чему… Давай еще по одной. Хорошо, -закусывая произнес Дмитрий Сергеевич.

Они долго молча сидели на диване, слушая как потрескивают дрова в печи, чувствуя как постепенно накатывает особое состояние души. Состояние непередаваемого покоя и умиротворения посетило обоих. В голову «неожиданно» приходили все более смелые мысли, которые лежали на поверхности, но почему-то никто их не замечал и не высказывал, и непременно сейчас, ты должен их подобрать и рассказать о них всему миру.

– Несостыковки сплошные Ваня, чувствуют это дети.

– А у тебя как состыковалось?

– Удачно женился. Тебе того же желаю, – ставя ударение на слове – удачно, со смехом произнес Дмитрий Сергеевич.

– Не могу, уехала она, в Англию уехала, отчасти из-за этого я здесь, – до конца не понимая собеседника, серьезно ответил Иван.

– Зачем уехала?

– Не знаю, работать наверное, короче не спрашивай меня, не хочу я об этом, давай еще по одной…

– А ты верующий? – неожиданно переменил тему разговора Дмитрий Сергеевич.

– Нет, не верующий. Но большинство ведь верит, хоть и не в бога, а во что-то да верит, страшно им, ух как страшно – пытаются выжить. А скажи ка ты мне Дима, сколько световых лет до ближайшей галактики?

– До хрена Ваня, мне и страшно подумать.

– Вот оно – страшно подумать, вся суть нашей жизни в этом -страшно подумать. Иди продавай- и не думай только, бухай- и не думай, болей за наших – и не думай, не могу я так Дима, поэтому и здесь я, не хочу я как все, хочу против правил…

– Пилигрим, – прошептал Дмитрий Сергеевич.

–Приветствую всех, вот те на …бутылка уже пустая! Это я припозднился, – на пороге гаража стоял высокий пожилой, седой мужчина с аккордеоном в руках. Не смотря на года, выглядел он моложаво, и улыбался белозубой улыбкой.

– О дядя Вася пришел, здрасьте еще раз, милости просим, – поприветствовал его хозяин гаража, встав и с уютно насиженного места.

– Здрасте, – встав поздоровался Иван.

– Дядя Вася прошел и пожал им руки.

–Хорошо сидите, вот возьмите, чтоб не бежать, – он поставил еще полтора литра на верстак. – Под такую закуску и не заметим, – он сел на деревянный стул, стоявший рядом с диваном.

– Дядя Вася, а аккордеон у тебя в гараже хранится? – спросил Дмитрий.

– У меня физики и лирики, аккордеон в таких случаях всегда под рукой, – он пробежался по клавишам пальцами. – Наливай штрафную.

Иван налил полный стакан, дядя Вася залпом осушил его.

– Ухх хорошо пошла, что вам сыграть молодые люди?

–Белой акации гроздья душистые.

– Как хотите.

Дядя Вася легко подобрал мелодию и начал играть. Играл он на память, без малейшей запинки, при этом подпевая, Иван заслушался. Когда он закончил, Иван поинтересовался:

– Где вы так научились, дядя Вася?

– Да я с ним родился, как помню себя, так играю. Так о чем тут у вас разговор был?

– О влиянии женского пола, на свободу и творческое развитие настоящего мужика, – со смехом произнес Дмитрий Сергеевич.

– Творческое развитие это хорошо, – заметил дядя Вася. – Без него никуда, чет мы трезвые, вон Пестряков какие речи произносит, разливай по маленькой… – Затем он повернулся к Ивану и сказал. – Против правил Ваня, далеко не всегда желаемый результат дает. Слышал я, что ты говорил только что, зашел вы не заметили. Мы с мужем Раисы Павловны, Сергеем, очень хорошо знакомы были, под его руководством работал, вместе против Гизурина бились, Серега умер, я за него стал. -Дядя Вася замолчал, подбирая что-то на аккордеоне:

–« не для меня придет весна, не для меня дон разольется…»

–запел он, когда через пять минут он закончил, Дмитрий Сергеевич плакал.

– Начал он исподволь, – продолжал дядя Вася. – Реформа, мол надо реформировать предприятие, мы еще тогда директору говорили, что с подходом Гизурина заводу конец придет, нужно с инженерами советоваться, а не бухгалтеру все на откуп отдавать. Директор новый как я понял, заинтересован в его решениях был, ну и пошло поехало, короче говоря, один я остался без Сереги, вместо него. Ну ничего, где наша не пропадала, у меня тоже кое какие связи в Москве имелись, в начале девяностых удалось мне на таких людей там выйти, которые помочь обещали, не все Ваня за мзду продались, прижимать я стал его, разговор пошел, что его вышвырнуть хотят, тогда он уже директором стал, но тут…– дядя Вася стал подбирать что-то, бегая пальцами по клавишам:

–« гори, гори моя звезда…»

– Запел он. -Дмитрий Сергеевич был в нокдауне, он молча плакал вытирая слезы грязной промасленной тряпкой, когда дядя Вася закончил, у Ивана также подкатило к горлу. – Налей еще по маленькой Ваня. Так на чем я остановился?

– Прижали Гизурина, – ответил Иван.

– Так вот, горел я тогда, как ты сейчас, думал – «так жить нельзя», – пытался все вокруг поменять, благо ума хватало, люди в меня верили, я честно на совесть работал. Но с такими как Гизурин напролом не попрешь, с ними надо их же методами, где хитростью, где связи, может выпить с кем, по душам поговорить, на аккордеоне сыграть, анекдот рассказать, начальство в Москве оно тоже разное бывает, им также тошно иной раз приходится, а поговорить по душам не с кем. Ну а я как будто для этого и создан, только я почему-то не пьянею совсем, мне чтоб захмелеть, надо одному литру чистяка выпить, во мне по молодости сто двадцать килограмм было, ну и росту под два метра, я пью и не замечаю. Короче говоря, благодаря своему характеру и ему,– он указал на аккордеон.– У меня все получатся стало, нужными связями обзавелся, стал я Гизурина прижимать, убирать его уже хотели, по моему даже уголовное дело завести. Налей-ка Ваня еще мне, – дядя Вася опрокинул полный стакан… – Иван и Дмитрий Сергеевич отказались.

– Что дальше было дядя Вася? – спросил Пестряков.

–Кто ничего не делает, то не ошибается. Знал это Гизурин, такие люди как он выжидать умеют.

– Это как?

– А так, живут например два человека, первый в горы ходить любит, а второй ничего не делает, боится всего, только на кухне у себя смелый. Говорит второй, первому. -« Делать тебе нечего, погибнуть можно в горах, зачем тебе это?», – первый отвечает.– «Да можно, но зато если до вершины дойду, я чувствую эту жизнь, все ее величие, живу я в этот момент, а не ползу», -второй продолжает. -« А если однажды ошибешься, жизнь потеряешь», – первый отвечает. – «Да, возможно и такое, могу ошибку допустить, цена этой ошибки – жизнь человеческая может быть, но такие как я, людей из мрака вытаскивают, и горы показывают, а такие как ты – злорадствуют после моей ошибки и страх в людях сеют».

– Ну вот и я про то же, – вставил Дмитрий.

– Как я говорил, вместо Сереги я тогда главным инженером стал, – продолжил дядя Вася. -Модернизировать завод решил, программу разработал, деньги в Москве дали, рассчитал на сто раз все, все окупится должно было, специальные заказы в Москве выбил, сколько я тогда водки по баням выпил, не помню. Гизурин против был, но бумаги мне нужные подписал, боялся он меня тогда. Пришло новое оборудование, пуско-наладочные работы, а дальше испытания. Гизурин в командировку подозрительно быстро уехал, я сам должен был быть на испытаниях, но заболел сильно, перенервничал должно быть … Послал заместителя своего, толкового парня, налей Ваня …, – дядя Вася выпил очередной стакан, и продолжил. – Что-то не так пошло, заместитель мой погиб при испытаниях… груз сорвался, он стоял не там где должен был, загрузили много и прочее.., в общем -нелепое стечение обстоятельств. Говорили мне перед этим, когда распаковывали оборудование, пломбы странные на нем были, не заводские, будто уже вскрытое было. Не придал значения я тогда, думал ошиблись люди, не до этого мне тогда было, дел по горло, ответственность, хотел я всему миру доказать, что жить и работать по другому можно. Гизурин того и ждал, -«Ошибка главного инженера привела к гибели человека, главный инженер завода отмыл деньги на покупке бракованного оборудования»-во всех газетах города. Работал он четко – журналисты , репортажи и прочее. Мне не до них, мне человека жаль, локти кусаю, пытаюсь выяснить, как такое произошло, перепроверяю , а половины бумаг и след простыл. остались только те, что на мою вину указывали. Стал с поставщиками выяснять –все чисто, с монтажом – четко, я сам все контролировал. Надо было отложить испытания, но я торопился, виноват я, подкосило меня это, а тут еще уголовное дело завели, Гизурин подсуетился. Выступал по местному телевидению, говорил, что он был против поспешного пуска оборудования, все сделано без соблюдения мер безопасности, оборудование сомнительного качества, главный инженер сделал много ошибок в его отсутствие, и так далее, свидетелей купил. Всего Ваня и не перескажешь, у заместителя жена и ребенок остались, я о них думал, помочь старался, а об остальном и не вспоминал почти.

– А люди как же, они же видели, все понимали?

– А что люди, кого припугнули, кто сам ушел, ну а меня посадили, не надолго правда. Адвокат знакомый приехал, вытащил кое-как. Так вот Ваня, Гизуриных таких по жизни полным полно, ждут они когда люди в горы идущие ошибутся, а это неизбежно, при таком характере. Тогда они злорадствовать начинают, а тем кто верил в тебя, мрак в души нагонять,-« довольствуйтесь мол черви навозом, иначе хуже будет». После освобождения недолго жил в другом городе, – продолжал дядя Вася. – Затем когда затихло все, вернулся, но уже поздно было, он окончательно под себя все подмял, а у меня сердце сдавать начало, два инфаркта. Работал лесником, теперь вот на свадьбах играю, – он развернул меха. – Я это Ваня к чему все сказал тебе, когда против правил пойдешь, помни – ждут «Гизурины» твоей ошибки, а они обязательно будут, без них никак. Не смог я тогда с ним совладать, на себя понадеялся, народу плохо растолковал мои замыслы, это и сгубило все. А Гизурин понимал того, чего я тогда не понял – не любит народ сам думать, за него нужно кому-то подумать и растолковать.

– Дядя Вася, а завод это хорошо? – спросил Иван заплетающимся языком.

– В смысле?

– Я имею ввиду, человек и все то, что было чуждо ему тысячи лет. Сам образ жизни, который возникает, когда в городе есть завод.

– Бьешь ты Ваня в точку, но я все-таки в ответ спрошу тебя, а как иначе? Стране нужна была продукция, и мы ее давали.

– Продукция? Ради чего? Точнее ради кого было все? Допустим как вы сказали – продукция, а о самом человеке забывали.

– Ну не скажи, у нас дом культуры был, стадион, бассейн самый большой в районе, секции, все бесплатно было.

– А почему когда рушилось – все молчали? Где все эти заводы, ради которых столько жертв, в чьих руках?– Руины. Человек -винтик, главное продукция, вот и получите- был завод, нету завода.

– Да ошибки были, – дядя Вася чувствуя, что возразить нечего, начал подбирать какую-то мелодию на аккордеоне. – Я про то и говорю, начал модернизировать, а до людей суть не довел.

Иван открыл дверцу печи и начал подкидывать дрова:

– Часами на огонь в печи могу смотреть, на ручей журчащий, на птиц в небе, на поля цветущие, по траве зеленой хотя бы летом ходить хочу, аромат ее ощущать. Только после этого горы свернуть охота, работать, изобретать, творить, мыслить. А тут на тебе – завод, шумит все, грохочет, асфальт весь в лужах и трещинах, круглые сутки железобетон вместо синего неба, грязь кругом, серость и люди уставшие вокруг. На стене висят часы- все на них смотрят, пяти часов дожидаются. После завода архитектурный геноцид – прямоугольные хрущебы. Домой идут голодные, злые, большинство в клетки свои малогабаритные. Вот вам и цена продукции дядя Вася. А нравилось ли людям жить так, как вы предлагали? Может в душе, они этот образ жизни призирали? Как дети школу, только сказать об этом вслух боялись. Чувствовали что не так что-то, а понять не могли – с голоду вроде не помираем, от холода не замерзаем, удобства в квартире, что еще надо? Ложь дядя Вася, когда ложь и страх вокруг, так оно и бывает. Человек природу должен ощущать, красоту ее каждый день видеть, а вы ему – проходная, завод, продукция, аванс, зарплата, новый год! Серость и отупляющий конвейер – вот что получилось.

– Ты сейчас мои мысли прежние повторяешь, – ответил дядя Вася. – Пытались мы , не смогли. Но так везде, не мы одни.

– Э нет, дядя Вася, везде свои ньюансы, как в том анекдоте.

– Ну не в пещеру же нам вернутся Ваня? Единицы понимали весь смысл происходящего, остальные лишь плыли по течению. Вот вам сейчас красивую картинку жизни рисуют, море, пальмы и ты под ней лежишь, ни о чем не думаешь. Чушь это Ваня, человек рожден чтобы работать, иначе деградация. Соглашусь, каторжный труд, это другая крайность, но все же; правят миром точно не те страны в которых фрукты слаще и море теплее, и тут все иллюзии надо отбросить.

– Так уж мы устроены, чтобы работать хорошо, большинству смысл нужен, и прежде чем из «пещеры» людей вытаскивать, вы их новыми смыслами одарите, они вам горы свернут, на ваш век хватило дядя Вася, а дальше разруха…

– Наливай, – перебил Дмитрий Сергеевич. – Сатана и тот нашей жизни поражался.

– Не понял?! – изумился дядя Вася.

– У Булаг…, Булгакова в Маргарите, – ответил он. – Спой лучше дядя Вася, спой так, чтоб забыть все, так чтоб душа на части разорвалась, так чтоб живым себя почувствовать…

Дядя Вася пробежался по клавишам пальцами, взял паузу:

– «Над окошком месяц, под окошком ветер,

Облетевший тополь серебрист и светел,

Дальний плач тальянки, голос одинокий,

И такой родимый и такой далекий,

Плачет и смеется, песня лиховая,

Где ты моя липа, липа вековая,

Я и сам когда-то, в праздник спозаранку,

Выходил к любимой, развернув тольянку,

А теперь я милой, ничего не значу,

Под чужую песню и смеюсь и плачу…»

Когда дядя Вася закончил, Дмитрий Сергеевич рыдал закрывши глаза руками, а Иван чье воспитание с детства было пропитано физическими законами и цифрами, с попытками объяснить все не объяснимое понял, есть в человеке то, чего нету ни в одном существе в мире, и навряд ли будет. Именно эти строки Есенина, именно в такой момент спетые человеком, именно в этом месте, именно при таких обстоятельствах – то, чего не сможет сделать никогда, никакой искусственный интеллект.

5

–Ваня… Вань, вставай, поужинай хоть.

– Ааа, да да, сколько сейчас? Мне на работу надо, у меня урок тетя Рая.

– Да какой урок, уже пять вечера.

– Как пять? – Иван попытался подняться с кровати, но не смог встать, чувствуя, что это выше его сил.

– Да позвонила я уже, подменили тебя.

– Голова, голова тетя Рая, я щас умру, – Иван взялся руками за голову.

–Ничего, не умрешь, таблетку выпей, – она протянула ему стакан воды.

Иван кое-как поднял обессилившие руки и выпил таблетку.

– Сейчас должно полегчать.

– Я никогда больше не буду пить, – еле произнес Иван.

Раиса Павловна беззвучно смеялась.

– А как я тут оказался? Я ничего не помню.

– Василий Семенович привел ночью тебя, точнее сказать притащил.

– А Пестряков?

– Его тоже, он вас обоих по очереди по домам развел.

– А во сколько мы пришли?

– В три ночи Ваня. Ну как завелась машина?

– Какая машина?

– Которую ты чинить помогать пошел. По крайней мере, в записке так написано было.

– Аа, да завелась, точнее не помню я, – Иван держа голову руками, уткнулся в подушку.

– Ладно спи, завтра суббота, утром поговорим. Она выключила свет, и вышла из комнаты закрыв дверь.

6

Иван открыл глаза, голова почти не болела, но в комнате было душно и от этого становилось не по себе. Он встал, подошел к окну и открыл форточку, свежий утренний воздух ворвался в комнату и стал развеивать густой похмельный чад. На часах было восемь утра, но за окном было тихо.

– Что такое хорошо, а что такое плохо? – произнес Иван глядя в окно. – Зарплата это хорошо, а водка это плохо, – продолжил он, вспомнив что потратил почти всю свою первую заработную плату, а дальше жить как-то нужно.– Что делать физика? – спросил он сам себя, затем продолжил размышление. –« Наверное в подобном положении оказывались многие великие ученые, что делали они? В таких историях сказано – «как-то выкручивались», я думаю что здесь ошибка, просто о тех кто не выкрутился, мы ничего не знаем, а может они были намного талантливее, чем те кто выкрутился. Наверное послали все к черту оставив этот мир на растерзание тем, кто крутится . Крутись, вертись, колесо катись…»

Окно в комнате Ивана выходило на восток, Солнце поднималось над горизонтом.

– «Вот оно, миллиарды лет, загадка загадок, само мое размышление об этом и осознание себя, уже есть парадокс. Я есть – что это значит? Неужели только то, что я сейчас хочу есть, мне холодно и хочется переспать вот с этой красивой девушкой идущей мимо окна? Я есть – неужели только уберечь себя, соглашаясь с общепринятыми правилами с целью самосохранения? Все мои сверхвысокие волны размышления, поднимаемые бурей несогласия, разбиваются о скалу реальности – я хочу есть. А когда хочется есть, нет меня- есть мы, а когда есть мы- не земля крутится вокруг Солнца, а Солнце вокруг земли».

Иван отошел от окна и начал одеваться; надевшись, он осторожно открыл двери, боясь разбудить тетю. Так как кухня была проходная и разделяла две комнаты, он думал что не побеспокоит ее.

– Ну как состояние?– Раиса Павловна сидела на кухне и читала газету.

– Доброе утро тетя Рая, – он не смело вышел из своей комнаты опустив глаза в пол, как бы оправдываясь.

– Доброе утро Ваня.

– Извините меня за вчерашнее, не хотел я так, даже не знаю как это вышло?!

– Ничего, когда Василием Семеновичем гуляешь, часто такое бывает, даже с Сережей бывало, – она отвернулась и посмотрела в окно, прикрывая глаза руками.

– Да, аккордеонист он мировой.

– Он не только на аккордеоне, он на многих инструментах играет, – она посмотрела на Ивана. – Иди умывайся и завтракай.

– Тетя Рая, а микроволновка работает?

– Да работает, а тарелки и кружки мне знакомая с работы дала вместо разбитых, старые, но и на этом спасибо.

– Я со следующей зарплаты обязательно куплю тетя Рая, – говорил Иван, направляясь в ванную.

– Не беспокойся, куда нам, ты не правильно меня понял, просто обстоятельства иногда сильнее нас. Кстати мама звонила вчера, переживает очень за тебя, позвони ей.

– Конечно, что говорит, как у нее дела?

– Дела хорошо, говорит что хочет приехать.

– Когда?

– Не знаю.

– Я думаю что не нужно ей пока сюда ехать, я сам летом приеду, недолго осталось, не понимаю, зачем она это придумала.

– Ты молод, многое не понимаешь; она смысл потеряла, смысл жизни. Ты у нее один, она всю любовь свою в тебя вложила, все надежды свои.

– Так всегда бывает, дети выбирают свой путь, таков закон природы.

– У тебя Ваня телефон звонит, – сказала Раиса Павловна.

Иван подошел к куртке в кармане которого лежал телефон, достав его он зашел в комнату. После не продолжительного разговора, он вышел.

– Мне нужно идти тетя Рая, – он поспешно начал одеваться.

– Куда?

– Я скоро буду, не переживайте, закройте за мной.

7

Через несколько минут Иван стоял возле отделения полиции. Зайдя внутрь, он спросил у дежурного:

– Здравствуйте, мне бы лейтенанта Ризунова.

Дежурный сержант посмотрел на Ивана опухшими от бессонной ночи глазами.

– Андрюха, тут тебя, – крикнул куда-то в пустоту коридора дежурный.

Через пару минут из-за угла вышел тот самый лейтенант, который месяц назад допрашивал Ивана после драки Сенгеенко. На вид ему было лет тридцать, небольшого роста с русыми кудрявыми волосами и очень простодушным взглядом.

– Здравствуйте, – сказал Иван.

– Здрасте, – лейтенант протянул руку и поздоровался. – Вы будете Поздняков Иван Николаевич?

– Да, мы с вами уже….

– Да, да помню, это я так, уточнить, я вам звонил, ваш номер телефона у меня остался.

– Что случилось?

– Пройдем в кабинет, – сказал лейтенант, они зашли в кабинет. – Садись учитель, – он указал Ивану на стул. – Ну слушай учитель, – лейтенант тяжело вздохнул. – За последнее время было совершено несколько взломов местных магазинов, странность в том, что ничего украдено не было, а злоумышленник лишь разливал по всему магазину вещество неизвестного состава, с очень едким запахом. После, почти весь товар приходилось выкидывать, а само помещение закрывать на пару недель и дезинфицировать, да и это почти не помогает. Камеры наблюдения он либо просто ломал, либо странным образом в это время они не работали, а те что работали, почти ничего на засекли. Еще одна пикантная особенность в том, что все эти магазины так или иначе принадлежат Гизурину Анатолию Анатольевичу, и взломы начались почти сразу же после той драки… – при этих словах он исподлобья посмотрел на Ивана.

– А причем здесь Сенгеенко? Вы мне говорили…

– Слушай дальше, – перебил лейтенант.– Короче говоря, дело было так учитель, да кстати меня Андрей зовут, – он привстал и еще раз пожал Ивану руку.

– Иван.

– Были мы на вызове сегодня ночью, я и сержант, его здесь нет сейчас, вызов ерунда – семейные разборки. Разобрались, поехали назад, вдруг приспичило сержанта по дороге.– «Давай говорит возле уличного сартира притормозим»,– остановились, сержант по своим делам побежал, затем вернулся. –« Постоим немного, что-то мутит живот, чувствую опять приспичит скоро»,– стояли мы так в полной темноте и безлюдной тишине минут десять-пятнадцать, как раз на против магазина Гизурина. За это время как известно глаза начинают привыкать к темноте, да так что мы от нечего делать с сержантом стали спорить кто подробнее бабу разглядит на рекламном плакате. Гляжу из темноты кто-то появился, нас не видит, в руках что-то типа маленькой канистры держит, остановился в стороне, балаклаву одел, подходит к магазину сшибает битой камеру наблюдения. Сержант, – «смотри, это же он, за него хорошую премию обещали, лови…», – он из машины, я за ним, сержант этот…,короче спортсмен бывший, догнал вандала. Тот как я говорил в балаклаве был, не давал ему снять, отбивался, чуть погодя я подбежал, приказываю. -«Отставить сержант, я сам его в отделение отведу, не далеко», -он на меня смотрит. -«Ты говорит премию себе загробастать решил»,– вцепился ему в рукав, короче спровадил я этого сержанта кое-как, отправил на «срочный вызов», ему в подмогу еще машину по рации отрядил, а этого…– не знаю что теперь будет? Надел я на него наручники, как будто повел в отделение, лишь бы сержант не увидел. Не буду тебе всего рассказывать- отпустил я его, Сенгеенко это был, он у нас на учете стоит, если бы я его оформил, Гизурин бы его лет на пять минимум закрыл.

– А сержант? Он же…?

– Этого бегуна я на себя возьму, есть за ним кое-какие проколы. Я тебе зачем позвонил учитель? Помню я ту историю, удивился я очень, когда ты не пришел показания менять, после Гизурина все уверены были, что ты придешь, включая Сенгеенко. Долго тогда я с ним разговаривал, – лейтенант встал и начал ходить по кабинету. – Сила в нем какая-то есть, правда, да я и сам прекрасно все вижу не слепой. Жалко пацана, бабку его знаю, соседями раньше были, его маленького помню, сломают его о колено, найдут рано или поздно и сломают, поговори с ним, он тебя должен послушать, ты его тогда не сдал, он знает это, и сейчас ты должен помочь, верю я тебе. Родителей у него нету, бабка болеет, говорят дышит на ладан, я даже не знаю к кому обратится, поговори с ним. Если еще раз залетит по подобному случаю, я ничего сделать не смогу. Ты по-моему из Москвы?

– Да.

– Может на учебу его отправить? Он говорят головастый очень.

– Не знаю, надо подумать.

– Думать только быстрее нужно, боюсь скоро поздно будет, – лейтенант посмотрел на часы. – Мне пора учитель.

– Спасибо лейтенант, – Иван встал. – Я поговорю, не беспокойся, – они пожали друг другу руки, Иван вышел из кабинета и оглянулся. – Второй раз здесь, а в Москве ни разу не был.

8

По дороге он вспомнил, что у него почти не осталось денег. – «Нужно позвонить родителям, займу немного». – Даже сейчас его не покидала мысль о способах выживания и проживания.– «Может репетиторством заняться? Да кому здесь нужен репетитор? Да и стаж не позволяет, первым вопросом будет. – «А сколько вы проработали в школе?».– Вдруг беглый взгляд Ивана наткнулся на объявление висящее на стене дома. -«Работа-продажи », – «продай или умри, прогнись или сдохни» – тяжелая мысль ворвалась в его сознание.