Читать книгу: «Проводник», страница 5

Стол покрывала скатерть, а на ней лежал двуручный молот, который, как и все здесь, был настолько прост и примитивен, что, казалось, мог прослужить столетия.

Евгений поднял молот, – никто не шелохнулся, по-прежнему не проронил ни слова. Оружие в руках мелькнуло черным, словно внутри скользнула нефть, притом так быстро, мимолетно, как будто стеснялось.

«Скатерть» на столе представляла собой нечто вроде голограммы или множества произвольно наложенных друг на друга изображений. Но при этом полотно было соткано из ветхих, потрепанных временем и запылившихся нитей.

Вновь закружилась голова и сознание покинуло тело.

Евгений очнулся на полу; оружие валялось рядом. Пока он «спал», его укрыли плащом, но сейчас они все также безмолвно стояли и смотрели на него с прежней загадочной улыбкой.

– Спасибо, – поблагодарил он, вставая.

Женя встал, уперся руками в стол, и теперь ему стало понятно: скатерть преобразилась, а картины превратились в текст; то, что казалось водоворотом, на самом деле состоит из букв неизвестного алфавита, даже нескольких алфавитов. Теперь изображение действовало по-другому. Евгений вспомнил книгу Агны.

Краски смазались и потекли. Реальность выбрала цвет охры. Пустыня, безжизненная и сухая, лишь ветер напоминает о себе, унося песок с барханов. Мы скачем средним галопом на гнедых и буланых. Всадники по сторонам и чуть позади мне не друзья и не враги, – они хотят мне что-то показать, а может, им просто по пути.

Справа из-под земли выросла гряда изрезанной горной породы. Сверху появились чумазые люди; они смотрели на нас, желая познать. Какой-то миг – и они дерутся: палками, мечами и серпами. Они кричат – и женщины и дети. Вот они штурмуют крепость с вековыми каменными стенами; ядра, пущенные из катапульт, вышибают кладку; кто-то горит; падают шлемы и оружие из рук. Не успев достичь земли, они смешиваются с песком, рассыпаются, и их уносит ветер, не оставляя ничего, кроме барханов и мирно стелющейся желтой вуали. И все это под нарастающий гул чьего-то горна. Мы не сбавляем хода и не отвлекаемся.

Пейзаж перетекает в степь почти того же цвета. Виднеется трава, пожухлая, истлевшая, но вдали зеленеет живая. Гул стихает, а ветер увлажняется. Чем ближе мы к зеленому ковру, тем чаще тут и там возникают фантомы, проекции людей. Они упорно трудятся, возводят исполинские сооружения, любуются ими, радуются, обнимают своих детей и испаряются, давая влагу миру.

Обстановка меняется с каждой секундой, и часть группы пересела на летающих существ, совсем как виверны или драконы. Чувствуется, что их настроения меняются.

Постепенно и я поднимаюсь над землей все выше, и повсюду полно летающих существ на фоне испещренных гор. Здесь уже прекрасно – можно жить, но то ли еще будет!

Вскоре мы перелетаем в мир грез, волшебный мир из снов мечтательного ребенка. Луг потрясающе мягок – его нежность и щекочущие мягкие травинки можно ощутить, протянув руку, даже летя на высоте трех метров.

Как будто с тех же гор, что только что гордо возвышались, низвергался водопад, породив кристально чистое озеро, а в облаках аэрозоля играла радуга.

Небо серебрилось, пропуская отдельные пучки света. Здесь все приобретает такой цвет, звук и даже вид, какой пожелаешь, и природа всячески на это намекала.

Только я подумал, куда девается вода – из-под земли забили фонтаны в пару метров высотой, а шум водопада слегка притих.

Мгновенно росли и распускались огромные цветы, а по сторонам витали, радовались и смеялись люди в свободных белых одеяниях. Они теплились в игривых лучах солнца, которые могли «подбросить» кого угодно куда угодно всего лишь по желанию.

Вся планета ожила – чувствовалось, как она дышала. Здесь даже слышно пение всех душ, приветствующих новых гостей и всех, кто пожелает остаться.

Стали сгущаться тучи, крещендо залил дождь, размывая почву. Нас отчего-то стало больше, и мы вновь пересели на коней. И мы, и все вокруг стало мрачнее. Наступила ночь. Мы скакали по узкому перешейку из хлипкой, чавкающей грязи, а по бокам болота, вдалеке виднелись погосты. Здесь все кишмя кишело живностью, и, лопаясь, булькали огромные пузыри.

С одной скоростью с нами из луж, как дельфины, выпрыгивали черви длинною с человека. Выпрыгивали и вновь ныряли, сопровождая нас.

Вот уже и я червь – плыву, ползу под землей, не отставая. Нырнув в очередной раз, оказываюсь в глубоком водоеме. И вновь все видно, как на ладони. Здесь каждая выделяющаяся точка – чья-то жизнь. Поражает, как быстро растут кораллы, формируя норы для других жизней.

Вскоре из омута я выплываю и несусь в километре над землей, на этот раз во Тьме. И пусть давно со мной нет спутников, их дух я ощущаю постоянно. Сквозь звездное небо я попадаю в космос. Мимо проносятся планеты, взрываются и собираются заново планеты. Влетая в зелено-розовую огромную туманность, вижу, что сейчас столкнусь со звездой.

Все озаряет Свет. Здесь даже неуместны слова «я» или «здесь» – лишь ощущения «есть» и «существует». Все перевернуто, все – один сплошной фрактал. Внизу нет ничего, но упасть невозможно. Впереди и чуть повыше виднеются «люстры» бесконечных ромбов теплого света. Я знаю – меня там ждут…

Я очнулся, все также стоя и упираясь в стол, словно полководец, изучающий карту. Зато теперь Круг Молота в полном составе валялся на полу, кто как попало. Один скорчился, как эмбрион с пальцем во рту. Другая как будто молилась, еще двое тихо шевелились. Евгений подобрал с пола неподалеку шкуру с плащом и укрыл ими тех, кто дрыгался.

Спустя минуту разглядываний молота группа стала просыпаться. Они вставали, как ни в чем ни бывало: отряхнулись, кто-то сглотнул, кто-то почесался. Бородач оглядел всех и заговорил ментально:

– Ну что, поедим?

За окном еще царила ночь. Вместе с холодом и снегом они установили вечный гнет пустого и безжалостного мира. В домике же – напротив, все настолько контрастировало, что у Евгения бы возникла мысль здесь задержаться подольше. Крошечный мирок оплота в безбрежном океане бессердечия и смерти. Но духам не нужен отдых.

Они расселись на полу и разделили пищу между собой. Кушали молча и лишь изредка хихикали, переглядываясь. Женя посмотрел на них отрешенным взглядом и тоже усмехнулся. Сбитая птичка была одна, здесь нечего есть, и все понимали, что, скорее всего, у них в зубах мясцо чингарина…

– Куда теперь? – спросил Женю тот, что в сером балахоне, вытирая губы рукой.

– Ввысь. До самого Царствия Небесного…

Дальше путь был гораздо проще. С новыми спутниками внутренняя связь установилась крепче, как ни парадоксально, возникло ощущение, что они знают друг друга с давних пор. Они мгновенно слились в единый стабильный нерушимый эгрегор и создали вокруг себя оранжевый пузырь – область, что согревала, защищала от назойливых метелей и экономила энергию.

Они целеустремленно шли, не проваливаясь в снег. Их не заботила усталость, не было никаких глупых причин, чтобы нарушался их божественный транс. Пару раз кое-кто поскользнулся, но остальные, ощущая это, быстро подхватили падающих.

Неизвестно, сколько они прошли так, в сладостном забвении, и непонятно, как набрели на это волшебное место. Вершина одной из самых монументальных гор была на удивление просторной. В отличие от своих дальних, чуть более высоких остроконечных сестер, ее шапку словно срезали каким-нибудь космическим орудием. И вот они – Врата в то самое Царствие Небесное. Они были огромны – с трехэтажный дом, мерцающие позолотой, обрамленные мраморными пилонами. Они словно мираж, сотканный из облаков, доступный лишь в духовном спектре. На фоне снега и бледно-лилового неба их было едва видно, а маковки то и дело расплывались даже от столь опытного и пристального взора. На душе запели песни блаженные голоса, а свет с небес, до которых теперь рукой подать, отражаясь от волшебных створок, позванивал хрусталем.

Естественно, двери были закрыты. Евгений постучал кулаком. Секунд через десять – еще раз. Затем еще и еще, настойчивее, и прислушиваясь, не идет ли, не летит ли кто.

Потом Женя прислонился всем телом, ввел себя в самое, как казалось, подходящее состояние и попробовал просочиться сквозь. Открыв глаза через полминуты, он обнаружил, что двери все еще перед его лицом, закрытые. Он оглянулся – а товарищей и след простыл…

Недолго думая, Евгений вскинул молот из-за спины и как следует им шваркнул. Едва заметный гул быстро был задушен, а двери даже не дрогнули. Женю охватила ярость, он вызвал силу Баррента и ударил с такой мощью, какая могла бы пошатнуть бетонный дом на Земле. Опять впустую. Он все бил и бил, а молот почернел совсем.

Евгений перевел дыхание и осмотрелся – не объявились ли «компаньоны». Даже в подзорную трубу не видно было темных точек. После он попробовал выстрелить из лука, и у него даже почти получилась царапина Люциановым мечом. Она, совсем бледная, всего с полметра длинной, медленно пролетела до щели меж дверей и тут же исчезла. Жалкое зрелище. Ничего больше у него с собой не было: ни взрывных стрел, ни возможной помощи Хаша с его сотрясателями.

Через какое-то время Женя сел на колени и стал молиться Создателю, даже распростер руки к небу, лишь бы тот всего лишь на всего открыл эти чертовы двери. А в ответ лишь тишина и пустота. Как было с Женей много-много раз, что навсегда оставило на его душе темное пятнышко. Хаотично в памяти стали всплывать кадры из Жениного детства. Они появлялись и раньше, во время восхождения, но сейчас посыпались шквально. Притом большую часть Евгений не помнил: разговоры родителей, семейные пикники и взгляды первых людей в жизни и их лица; лица, что пугали до плача; мгновения радости от подарков; те времена, когда для счастья еще ничего не было нужно; тот момент, когда первый раз познал страх от того, что мы смертны; первый раз, когда принял наркотик, и так далее…

Духи разочаровались в Создателе, во всех, кто, казалось, мог их услышать и хоть немного помочь в самом главном – единственном, чего они просили и на что надеялись.

В горле застрял комок, тело обмякло, словно из него высосали все силы разом, даже те, благодаря которым он стоял. Он упал на колени, руки дрожали, тек холодный пот. Стало трудно дышать, сердце не ощущалось на фоне пытающегося скрючившегося в агонии разума.

Весь этот проклятый путь, пройденный вдолг, оказался бесполезным. Меня опять все покинули. Даже те, ради кого я хотел добиться единственно важного, и чем отчаянно желал поделиться. Остались лишь иллюзии, да и те скоро развеются, как этот поганый снег. Не было ничего, чтобы пройти хотя бы треть пути назад. Да и смысл? Глаза бешено забегали на искаженном изможденном, постаревшем лице, вернулась ярость и отвращение к самому существованию жизни.

В очередной раз замахнувшись, перед самым ударом Женя заметил, что в его руках меч. Он всего лишь хочет видеть своими воспаленными глазами, что есть еще, и видит тьму, и в ней – несколько планет. Выбрав какую-то наспех, словно пытаясь добежать до туалета в неумолимых рвотных позывах, он двинулся к ней, свалился навзничь и потерял сознание.

Глава 8

Валяться на кровати – как же это приятно! Как сохранение в игре, как «домик» для ребенка, как место, где бывает «шпили-вили», как трон для вечно мудрых. Но сейчас хотелось все: и в туалет, и пить, и есть, и размяться, и почесаться, и, боже упаси, чего еще одновременно!

В лачугу проникал дневной свет. Они, со стуком дровосека и «дышащими» стенами нашептывали мне: «проснись и пой».

Лежанка из дерева с соломой, да холщевой накидкой. Благо, в меру жесткая – спина побаливала на пару процентов от возможного.

На мне лишь рубаха, да штаны – стал искать вещи. Мне наплевать, если переодели, но где мои вещи?! Как всегда поверхностно осмотрев интерьер, я остановился и решил присесть обратно, чтобы как следует подумать. Все поплыло и ватные ноги вовремя усадили меня на койку.

Это не та хижина. Да что гадать-то?

Я отдышался, прислушиваясь к каждой части тела, прежде чем снова встать.

Едва я открыл ветхую дверь – чуть не обомлел. Пусть даже эта избушка деревянная и дырявая, как сито, воздух в ней затхлый, спертый, и не шел ни в какое сравнение с этим кислородным шквалом, что поджидал, чтобы радостно налететь на меня с объятьями.

Мы находились на опушке, и повсюду непроглядный сплошной лес. Пахло скошенной травой и древесиной. Шелест листвы отражался многократным эхо, и вновь проявлялось буйство красок, как будто «ущемленные» цвета сочились сквозь картину реального плана. Они говорили: «вот она я – посмотри на меня!». И вновь разноцветные пузыри и вихри – классика.

Я стоял и смотрел на это великолепие, готовый описаться по нескольким причинам, и, возможно, еще приоткрыв рот. А на меня все это время смотрели женщины – та, что рубила дерево, остановилась, судя по застывшей мнимой тишине.

И вот он – момент истины. Я взглянул вверх – небеса светло-бирюзовые… Посмотрел на женщин – загорелые, какие-то странноватые, но самое страшное, что не чингаре и вряд ли земляне…

Я закрыл глаза и постарался успокоиться.

– Здравствуйте. Где здесь туалет? – спросил я ментально. Секунды три я ждал, и повторил на русском, английском и чингарском. Они стояли и хлопали глазами, переглядываясь.

Поняв, что вопрос, возможно, глупый, так как мы в лесу, я побрел в ближайшие кусты. Когда стало легче на душе, я попрыгал и окончательно убедился в двух вещах: я не ранен, и я не на Планете.

Всего пару шагов я сделал в обратную сторону, – сразу обратил внимание на пару занятных деталей: все мужики куда-то ушли, и женщины – кто в стеганке, кто в шкурах, кто в лохмотьях, – держали руки на оружии.

Я вздохнул и попросил воды, как привык. Они смотрели почти с тем же видом, только чуть смурнее стали. Видимо, оттого, что я в прошлом неподалеку от их лачуг напрудил. Вслушиваться не хотелось вовсе, и я показал жестом, что хочу пить. Это сработало – одна из женщин, лет сорока, зачерпнула из бочки неподалеку глиняной пиалушкой и протянула мне.

Сначала маленькими глоточками, а потом все большими я залпом осушил и сказал «спасибо». Пара дам хихикнула, и мне сразу вспомнились земные чудаки, которые находят смешным смотреть, как травятся люди. На вкус вода совсем как дождевая или талый снег, к тому же в первый раз я довольствовался лишь третью своей нормы. В любом случае, не так уж это было и важно на фоне остальных неурядиц. Теперь организм хоть не будет меня какое-то время отвлекать.

Я вернулся в покосившуюся лачугу и стал размышлять. Похоже «души» решили попробовать еще один вариант – отдать контроль мне полностью. Голубизна распространилась на нехилые участки тела, но пока была не сильно активна – не так ярка, как будто по этим новым венам кровь текла весьма и весьма размеренно.

Харя на ощупь вроде была моя – родная и прекрасная. Осмотрев себя полностью, понял, что грязный и обросший, и с этим надо было что-то делать.

Из-за моего стремления усидеть на двух стульях, сам же себя бросаю в печальные ситуации. Хорошо хоть в каком-то направлении двигаюсь. Мудрость? От нее только страдания. Лучше увлекаться глубже. Когда вообще… Какая польза? – вот, с «душами» совладал, не сойдя с ума. О, боже! Выжить после такого падения невозможно…

Наплевать, что я натворил в отрубе. Семью жаль – надо к ней. Я вроде, никуда от них и не собирался… Неужели и Круг Молота и даже врата на небеса не были продуктами воспаленного от нечеловеческих стрессов и изменений разума? Так – нужен «Резак».

Только я об этом подумал, дверь отварилась, и возникла фигура с пульсирующей, слабо выраженной аурой.

– Кинем ее, – сказала она сердито и мотнула головой.

Вообще я хотел сначала помедитировать и попытаться обратиться к здешней ноосфере, но так тоже – кое-что. Тем более, не имею право чужую недвижимость занимать.

Коротко стриженая женщина с грязными ногтями в портках и «топике» из широких полос шкур каких-то коричневых созданий вела меня, пару разу оглянувшись. На ее бедре мотался топор, вздетый в специальную петельку.

Поселок у них тут достаточно плотно заселенный, и каждый ее бодрствующий житель занимался делом: несколько дам шили одежду и бесформенные тряпки; еще четверо в здоровенных чанах и котлах варили варево, – и сразу в животе заурчало; шестеро девушек помоложе упражнялись в стрельбе из лука, и еще три, что выделялись широкими плечами и общей бесформенной массивностью, рубили деревья, обтесывали их и перевязывали. Я уже все понял, но не хотел верить.

Наконец, спустя триста метров виляний и плутаний по тесным и случайным «переулочкам», мы подошли к длинному дому – зданию местной администрации. Вокруг него была еще пара построек, за которыми забор из тысяч заточенных дрынов с человеческий рост. Проводница откинула занавеску, и жестом попросила войти.

После нескольких шагов моя тень удалилась. Первое, что мне пришло в голову: «как они, блин, эти здоровенные бревна волочили и крепили навису?». Да, постройка примитивная, но лишь по земным меркам. Множество тщательно обтесанных свай по периметру держали остов весьма уверенно, и можно было не бояться, что от порыва ветра на голову шмякнется полено. Пять метров высотой, метров шесть в ширину и эдак двадцать до обозримого конца. Зачем так заморачиваться? Впрочем, их дело.

Посередине стоял стол человек на пятнадцать. Видно – здесь мед рекой не тек. По бокам стояли смирно по пять стражниц – персон совсем уж мужеподобных с лицами настороженных картошек. Все вооружены до зубов, да притом в металлических, оттертых до блеска, доспехах. Как водится, согласно военной дисциплине, они стояли, как статуи, хоть и поглядывали на меня краешками глаз.

Ну а во главе всей сестрии – напротив, сидела женщина на троне. Я подошел поближе, чтобы лучше рассмотреть. На вид ей было тридцать пять, темные – не в пример остальным, – волосы аж почти до плеч. На ней тоже была броня, только полегче. Эта любила украшения: хоть на ней не было головного убора, широкое ожерелье из подобия янтарных, обсидиановых и лазуритных камней, чуть не сжимало ей шею, а на пальцах куча перстней. Что ж, весьма прагматично – есть знаки отличия от черни, но в бою и при сильной тряске ничего бы не гремело и не шибко выдавало бы ее.

Только сейчас понял – у всех женщин здесь огромные раскосые глаза. Правительница – не исключение. Ее трон, как и ее плечики с воротником, были подшиты шкурками пушных, видать, диковинных зверьков, а украшен лишь выскобленными белоснежными костями, да парой огромных камней вроде бирюзы. Она смотрела на меня, ни на секунду не сводя глаз и не моргая.

Когда охранницы вышли из строя, я остановился и закрыл глаза.

– Тее яма иттха, – громко произнесла она, а я все время пытался войти в интегру. Конечно, я понял, что она спрашивает, кто я или откуда, но мысли прочитать все равно не мог. Некоторой привлекательности она, конечно, не была лишена, но не настолько сексуальна, чтобы отвлекать от важнейшего.

– Евгений, – прошлось мне произнести и постучать себя по груди с открытыми глазами.

– Можно сесть? – спросил я, указывая на ближайший стул и пружиня ногами.

– Нэ! – почти крикнула она, и стражница выставила на моем пути копье, почти такое же безупречное, как доспехи.

Я кивнул и сел на присыпанный сеном и листьями пол почти в позу лотоса. Ну вдруг они тут стульями дорожат больше, чем временем?

Дальше она говорила уж совсем какую-то тарабарщину. Вспомнилась юность, погрязшая в Хаосе. Я сначала показывал жестами, что хочу, чтобы она, а лучше – все внутри, вошли в транс. Меня ткнули в плечо древком копья, и я понял, что в транс они пока не хотят.

Она спросила, откуда я. Было несколько вариантов, и я показал, что не понимаю. Тут стражницы, видимо, захотели, чтобы я встал, и царица тоже, наконец, сдобрила наше общение жестикуляцией.

Я, как мог, объяснил, что я с другой планеты. В этот раз одна дура уже больно ударила мне по ребрам. Я разозлился и сказал, что они все равно не поймут, и вздохнул с нескрываемым разочарованием от этой пантомимы.

Чем мне понравились здешние тетеньки – они хотя бы не хихикали, а относились к делу со всей серьезностью и внимательно меня слушали. Не стал менять языки, а говорил только на русском, хоть логичнее было на чингарском. Речь на разных языках могла усложнить понимание и навести на нежелательные соображения.

В какой-то момент царица позвала ближайшую стражницу. Последняя брезгливо стала доставать с пола из-за трона мое оружие. Сначала лук – показала мне и бросила на пол – как ножом по сердцу. То же повторилось с колчаном и с Люциановым мечом и со всем остальным. Со своим добром, небось, так не рискуют.

Правительница спросила что-то, но мне и без слов было понятно. Я держался спокойно, но когда мне показали Резак, я оживился. По орудию прошлась тень (это вновь заметил только я), и я тут же выставил руки и с просящим выражением лица показал и рассказал, что именно этот меч дорог моему сердцу, и если она его вернет – я уйду.

Мы долго смотрели друг другу в глаза; я представлял, как она встает и вручает мне Резак. Но потом меч унесли (к остальному добру бросать не стали), а правительница показала на руки, грудь и спросила, чем я болен.

– Я это называю «болезнью души». Она с другой планеты, – ответил я, вздохнув, и опять показал вверх.

Царица задумалась и махнула рукой, выгоняя меня. Я повиновался.

Минуты не прошло, как меня запрягли рубить дрова, угрожая подстрелить. Само собой, – приближаться к прокаженному негоже.

Вот это я попал! Куда я попал? Предполагаю, почему здесь оказался: «души» или капелька увядающего сознания на грани смерти выбрала первую попавшуюся планету, в которой я хотя бы не сразу сдохну. И только меня сюда занесло, как эти косоглазые обезьяны меня обокрали.

Я с еще большим остервенением рубил ни в чем не повинные поленья. Получалось хуже, и это злило меня еще больше. Потом пришла мысль, что это бесполезно, и стало обидно, а после обиды вновь вернулась злость.

Спустя минут двадцать исправительных работ меня окликнули и поманили в юрту. Да еще с такой ухмылкой, что я сразу рявкнул: «трахаться не буду – отдайте меч… пожалуйста».

Удивительное дело – раньше я мечтал оказаться в городке амазонок, пусть и неухоженных и некрасивых (естественно). После Мии вся эта беготня, да хохотня стали лишь скуку наводить. Даже не знаю, большую или меньшую, чем была до Юльки. Хотя нет – я же на Земле изменял, когда сомневался, что ее еще увижу, и когда пылали взоры, а тела были покорны и трепетали, как в доильне.

В общем, я даже надеялся, что все мужики ушли на охоту, разведку или просто от жен попьянствовать, и к вечеру вернутся. Подумать только: я надеялся, что придут эти вездесущие черти и осквернят мне всю малину! Каково же было мое удивление, когда в палатке я увидел пленного мужика. Почти такие же раскосые большие глаза, но к прочим атрибутам добавлена неотъемлемая растрепанная борода, еще большая измазанность лица и запахи, что глушили прелую траву.

Он сидел в одной набедренной повязке на земле со связанными за столбом руками, во рту – кляп. Я сразу почувствовал, что он намерен потешаться и дамам глазки строить, но когда он увидел меня, его взгляд, разумеется, сменился на более серьезный и вдумчивый. На пленном красовалось несколько царапин с уже запекшейся кровью и пара свежих синяков.

Вслед за мной вошел конвой. На этот раз она села на стул и даже предложила присесть мне. Видимо, при царице сидеть на стуле у них не принято, а на земле – «ладно уж – минутку потерплю». Я сел, а надсмотрщица показала на пленника с улыбкой и что-то промямлила.

Кляп вынимать я не стал – вместо этого прикоснулся к голове подопытного (мне даже стало немного интересно); показал ему жестами, что наши головы сейчас будут взаимодействовать; показал на своем примере, что нужно расслабиться, сев рядом, прислонившись к стулу, и закрыл ему глаза вслед за своими.

Затем началась дыхательная гимнастика, и далее по списку. Разумеется, он открывал глаза, разумеется, считал меня ненормальным или хитрым и не понимал, что я от него хочу, но повторять весь комплекс процедур сызнова я не стал. Вместо этого просто позволил пройти еще некоторому времени, чтобы усыпить бдительность, и, чтобы в любом случае мы погрузились в какой-никакой транс. Я прочувствовал обстановку внутри – эфир чист и настроен.

– Что тут происходит? – первое же, что я спросил у мужика.

– …о-о… Ты говоришь? Я…

«Стоп, что за избирательность?».

– Мы говорим друг с другом. Говори свободно.

– Кто ты?

– Евгений… Расскажи, что тут происходит.

Он медлил.

«Собака какая – соображает».

– Только так мы понимаем друг друга. Прошу…

Слава богу, просыпаться он не стал.

– Меня зовут Медр, – все же начал он. – В нашей вотчине, Наагате, после опустошительной войны сменился правитель. Благородный и умный соратник и друг, Зия. С его приходом жить стало легче и приятнее. К сожалению, не все были согласны… не все понимали суть его реформ, и Маагдешь с группой запутавшихся ушла в эти дикие земли. А мы лишь хотим, чтобы они вернулись домой, чтобы все мы вместе могли наслаждаться этой жизнью…

Слушал я это и удивлялся, почему на нем так мало синяков. Вряд ли он понимал, что я чую настроения и проч. Блин, да чтобы такую брехню раскусить, и интегра не нужна – за версту смердят миазмы лжи. Притом именно лжи, ведь он в нее не верил. Реформа заключалась в том, что нагибать почти любых женщин без суда и следствия – это нехорошее, но неподсудное дело. Рожать или делать недоаборты от нелюбимых мало кто хотел. Помимо этого ввелись ограничительные меры, вроде комендантских часов, во время коих мужики могли выходить чуть не за город, а дамам даже до соседнего дома нельзя добежать. Да и деньгами женщина могла распоряжаться лишь как материнским капиталом (а ведь его еще докажи, расскажи, да покажи). Были дамы, которых успели схватить, были и согласные. В общем, как я и думал: «прогнило что-то в датском королевстве».

Я первым вышел из интегры. Возможно, опрометчиво, но я просто не знал, о чем еще его спросить – ничего не шло в голову. Больше никто не улыбался, никто не мычал и не мямлил. Я вышел из палатки, и мы с гидом обменялись взглядами. Она как будто ждала или даже просила что-то, а я опять попросил меч и свое обмундирование.

Я без спроса выпил еще пару пиалушек этой мочи из бочки и вернулся к рубке дров. Вновь захотелось есть, но попросить я собирался, сначала точно заслужив. К тому же здесь я мог подумать в относительном уединении и спокойствии.

Мочить – без вариантов – даже если ранами отделаюсь – все равно позже помру. Может Тьма? Сражаться нечем. Можно попробовать когтями. Рискнуть своей человечностью? Ее и так бог знает, сколько осталось. А к чему такие радикальные меры? Если у семьи время несется – все средства хороши. А если души? Ага – неизвестно, когда в следующий раз выплыву из-под контроля. Да и сомнительно. Все варианты сомнительны. А-а-ах… В чем мое кредо? Свет. Нет, даже больше – Всеобщность. Ну тогда просто попробуем еще разок – не в первой баб уламывать. Кстати, с каждым разом доверия все больше будет. Но с какой стати я жить здесь должен?! Tempus fugit! Я ведь и так все делаю пр…

Не успел я додумать, как меня окликнули по имени. Я обернулся и обалдел: стояла моя надзирательница с еще двумя женщинами, а в руках шкуры, в которых я проделал путь от самой Библиотеки, рюкзак, немного опустевший, и мой Резак.

Я воткнул топор в пень, подошел, все еще не веря, и принял подношенья. Объяснив жестами «погодите-ка – переоденусь», я ушел в домик, где проснулся. И пока поворачивался, уловил взгляд, полный ненависти и разочарования.

Слава богу, домик еще был пуст, и я тут же стал натягивать прямо на чужое шмотье свое, вновь приобретенное. Надо было ножны спросить, хотя вряд ли у них тут много лишних ножен для двуручников. Спасибо и на том. Спасибо?! Эти твари меня обокрали! Хотя бы эти тряпки вонючие на себе унесу в отместку.

Я успокоился, вскинул рюкзак, закрыв глаза, сосредоточился на нужном образе и сказал вслух: «Крепость: Планета». Взмах прорезал ткань пространства, и только я успел открыть глаза, меня уже засасывало в черную щель, объятую языками колышущегося оранжевого пламени. Всего один шажок, даже одна интенция – и опять где-то впереди несколько планет с арбуз размером, из которых надо выбрать ту самую. А я не знаю, как выглядит Планета из космоса. Вспомнив карту Хаша, я прикинул, как должна выглядеть моя избранница, и мотнулся в сторону желто-коричнево-черно-зелено-голубой, боясь не успеть. Зачем? – никто не гнал ведь, вроде…