Читать книгу: «Мужество мальчишки», страница 4
7 Глава. Ссора.
Я открыл глаза. Солнце светило прямо в окно. Мои тонкие бежевые занавески на окнах совершенно не смущали его, уж больно ярко оно пыталось пробиться сначала через эту скромную преграду, а уж потом через мои закрытые веки. Оно победило. И в помощь солнцу пришел Буч, который заливался звонким лаем. Я посмотрел в телефон, время было 9:30, а на календаре – десятое июля. Боже мой! Десятое июля. Хагги! Я решил позвонить маме и попросить ее уговорить дедушку не продавать Хагги. И сделать это так, чтобы я не оказался ябидой, то есть мама должна была сама все повыспрашивать у деда, а потом попросить его не продавать одного утенка.
Я вышел на улицу. Дедушка был во дворе, чистил птичник. Я поздоровался с ним, потом накормил утят, налил воды в их поильник и отдельно в их искусственный водоем. Присел рядом с поильником на корточки, и ко мне с противоположного угла птичника неуклюжими шагами двигался мой Хагги. Я, наверное, впервые за все время взглянул на него вот так со стороны, как будто это был не мой утенок, а просто один из всех утят, ничем мне особо не приметный. Я смотрел на его походку, на то, как он выглядит по сравнению с другими утками. Вот он идет ко мне, переминаясь с лапки на лапку, крякает, словно здоровается. Да, он меньше других, но в последние дни, когда уже начал есть со всеми из кормушки, значительно подрос. По сути только из-за небольшой разницы в размере и можно было его отличить от других уток. Или нет? Или все-таки в нем было что-то особенное, за что я выделяю его из всей массы? Или это особенное в нем особенно только для меня?
Хагги подошел прямо ко мне, сначала зашел справа, потом слева, потом постоял у моих колен, все время пытаясь крыльями приподнять себя ко мне навстречу.
– Хагги, – сказал я. – Привет, мой хороший.
– Кря, кря….
Я взял его в руки, он клювом начал проходить по моему лицу, что меня очень раззадорило, и я засмеялся. В этот момент мой взгляд случайно скользнул в сторону дедушки. Он стоял и смотрел на нас с недовольным лицом, потом с очень показным видом отвернулся и продолжил свою работу.
– Десятое июля, Хагги, сегодня уже десятое.
Я пошел в дом и решил провести переговоры с мамой, пока дед занят. Он не должен был слышать, что я подговариваю ее. На музейном экспонате я одну за одной крутил ячейки с цифрами маминого сотового номера телефона.
Да уж, как же это долго набирать номер на таком телефоне, вот сейчас все просто, нажал на имя «мама» один раз и уже идет гудок. И тут в трубке что-то затрещало, защелкало, и начали раздаваться очень плоские напористые громкие гудки, при чем гудели они не ровным тактом, а то прерывисто, то долго. Я держал трубку и ждал. Эти гудки меня смущали, я подумал, что что-то не так набрал, потому что всегда, когда я звонил маме со своего телефона, гудки были ровные, а тут творилось не понятно что. Я уже хотел сбросить гудки, как в телефонной трубке услышал родной голос.
– Алло, аллооо, папа, аллоо! – было слышно, что мама пыталась говорить громче обычного, словно надрывая голос, но звук из трубки все равно был тихим.
– Алло, мам, это я, Лёня, – тоже, стараясь говорить громче, отвечал ей в трубку.
– Алло, плохо слыш.., Лёня, это ты, сынок? Что-то случилось?
– Мам, мне нужно с тобой поговорить. Ничего не случилось пока, но может случиться, если ты не поможешь, – в трубке вдруг стало тихо, а потом снова что-то затрещало. – Мам, ты меня слышишь?
В трубке была тишина, затем словно с середины фразы мама снова появилась в трубке.
– …жает папа …ня на ….. дня, слышишь, Лёнь? Я ..ень соскучилась.
– Мама, мама, мне нужно с тобой поговорить! Дедушка хочет продать моего утенка, я спас его, а его купят, чтобы сварить из него суп, – мне хотелось рассказать маме все по порядку, но во время того, как я выпаливал эту фразу, мама параллельно со мной говорила своё.
– Лёня, сынок, ..…шу те.., …. случилось, папа по…..
Тут я понял, что она меня совершенно не слышит, что я тоже слышу только половину из того, что она хочет мне сказать. Моя грудная клетка наполнилась слезами от обиды и безысходности моего положения. Я чувствовал, что сейчас эти слезы градом накроют меня, мне стало невыносимо тяжело внутри.
– Пока, мам, – еле выдавив из себя, повесил трубку.
Я побежал в свою комнату, упал на кровать и уткнулся носом в подушку, чтобы только она стала соучастницей моей слабости и моего горя. Я плакал так сильно, чтобы можно было освободить из себя хоть немного этого груза, накопившегося за эти дни. Даже не знаю, сколько прошло времени, но понемногу мне стало легче. Тут я услышал, как около нашего двора припарковалась машина. Я выглянул в окно. Дедушка протянул руку мужчине, и они крепким рукопожатием поприветствовали друг друга. Было слышно не очень хорошо, но я понял из доносившихся фраз, что речь шла о покупке утят. Потом этот мужчина сел обратно в свою машину и уехал.
Я вышел из дома и спросил у деда:
– Кто приезжал?
– А, это Федор Ильич с ярмарки, мы раньше работали вместе, а после того, как вышли на пенсию связь поддерживаем. Сейчас он спешит, заходить на чай не стал.
– А зачем тогда он приезжал?
– Сейчас он на ярмарке торгует мясом и птицей, хочет купить у меня Каюги.
– Сколько штук?
– Десять.
– Дед, продай ему девять, я заплачу тебе за десятого утенка из своих денег, у меня есть.
– Лёня, ты не знаешь, о чем говоришь! Что мне делать с одной уткой, тем более селезнем? Он даже яйца не способен давать. Мне его что, кормить, поить, чистить и ухаживать за ним, пока он не состарится и не умрет своей смертью? А потом еще и цветы ему на могилу приносить? Ты сам хоть понимаешь абсурдность этой ситуации? Я тебе говорил, чтобы ты не привязывался к нему, теперь у нас создается ситуация, которая не нужна никому. Ты сейчас уедешь в свой город, и поминай лихом, ни звонков, ни писем, а я буду до самой старости нянчиться с твоей уткой. Бред, да и только! 15 июля он приедет за утками, за всеми десятью, а с сегодняшнего дня я начинаю интенсивный откорм. И это точка!
– Нет! Нет! Я не отдам Хагги! Либо ты оставляешь его дома, либо больше я никогда, никогда к тебе не приеду! Слышишь меня? Никогда ты больше меня не увидишь! – закричал я.
– Так значит так! Это твой выбор, а я лишь веду хозяйство, – ответил дед.
– Ах вот ты какой? Ты просто бессердечный, одинокий старик, который не способен никого слышать, кроме себя одного! Наверное, поэтому и бабушка не выдержала жизни с тобой и ушла так рано! – я выпалил эти слова словно специально, стараясь задеть деда как можно больнее. Но когда я осознал, что перешел границу, было уже поздно. Ну и пусть, пусть страдает! Пусть ему будет больно!
Я выскочил со двора и побежал по дороге. Я несся, практически не глядя на нее, бежал куда несли меня ноги, и покуда были силы. В голове оглушающе завывал голос обиды и несправедливости. Я все задавал и задавал себе один и тот же вопрос: по-че-му? Почему люди порой так сильно упираются в своем мнении, даже тогда, когда уступить практически ничего не стоит? Даже тогда, когда видят, что компромисс в этом вопросе очень сильно важен близкому человеку. Даже тогда, когда люди осознают, что от их решения зависит судьба других. Даже тогда, когда это приносит страдание самому себе. Почему люди, порой, между пониманием друг друга, диалогом, поиском наиболее благоприятного решения и собственным эго выбирают последнее? У меня снова все нутро переполнилось слезами, им очень нужно было выйти наружу. Я свернул с дороги в поле, сел в траву и разрыдался в голос. Все, чего мне сейчас хотелось, это освободиться от моего горя внутри. Слезы рванули из глаз, и сейчас я мог совершенно их не сдерживать, я был один и мог себе позволить эту мальчишечью слабость. Папа мне всегда говорил: «Мальчики не должны плакать», а потом с его хитрой улыбкой добавлял: «Но если никто не видит и не слышит, то дави, братец, по полной, это полезно для здоровья!» Я сначала никак не мог понять, чем может быть полезен плач, но со временем осознал, что после того, как все слезы выходят, и их не остается внутри, становится очень легко на душе, словно освобождаешься от огромного чемодана с ненужными вещами, и даже ясность в голове появляется, сами собой находятся новые идеи и решения. Я плакал, пока мне не стало легче, и пока ко мне не вернулась способность ощущать, кто я и где нахожусь. Вокруг меня в траве роилось множество насекомых. Муравьи залезали мне на ноги, на руки, жужжали пчелы, щелкали кузнечики, трава колола кожу, отчего она начинала чесаться. Недалеко от меня по трассе проносились машины. Солнце стояло высоко и припекало голову. С противным писком прилетел комар и сел на руку. Я шлепнул его до того, как он успел вонзить в меня свой острый нос. Несмотря на всю эту некомфортную обстановку, мне не хотелось никуда уходить. Я просто хотел побыть один. Наверное, именно это и имела ввиду мама, сказав, что у каждого из нас бывает состояние, когда нам одновременно будет нужна чья-то поддержка, и в то же время, когда мы не захотим никого видеть, будем хотеть побыть только лишь наедине со своими мыслями. А мои мысли целиком были поглощены спасением Хагги, оставалось всего несколько дней. Дедушка совершенно не хотел соглашаться на мои предложения и идти на компромиссы. Наверное, я не теми словами стучал в его сердце. Боже мой, как же мне теперь стыдно за мою последнюю фразу, брошенную ему в глаза про бабушку. Я знал, что он любил и берег ее всегда, и что если бы не его забота о ней, то болезнь забрала ее гораздо раньше. Стыдно, очень стыдно. Больше всего ненавижу это чувство вины. Наверное, оно самое угнетающее из всех негативных чувств. Я обязательно извинюсь за свои слова, как бы не сложилась ситуация с Хагги.
Не знаю, сколько прошло времени, пока я сидел в поле. Меня никто не искал, да и зная деда, искать бы он меня не стал. Очень хотелось пить. Еще я думал о том, что нужно кормить утят, а дед этими обязанностями не занимается. Это полностью лежит на моей ответственности. И учитывая все произошедшее, он специально не станет меня в этом вопросе подстраховывать, даже если это будет стоить здоровья всех десятерых утят. Или станет? Может быть, я слишком категорично думаю о нем, а он на самом деле просто пытается меня чему-то научить? Ведь дедушка не слышит мои аргументы точно так же, как и я не слышу его. Чем я лучше? Такой же упертый баран. Нужно поговорить с дедом по-другому. Нужно найти выход из этой ситуации и не вмешивать в нее ни маму, ни кого-либо другого. Я поднялся и пошел в сторону дороги. По ней мимо меня с громкой сиреной в сторону райцентра пронеслась карета скорой помощи. «Странно…» – подумал я, нечасто здесь можно увидеть такие машины, да еще и мигалками и сиреной. Но тут внутри что-то дернулось, и мой шаг стал быстрее сам собой.
8 глава. Несчастный случай.
Я подошел к дому, калитка была закрыта, но не заперта на щеколду. Это было довольно необычно. «Наверное, дедушка специально не закрыл на щеколду, чтобы я мог зайти, не встречаясь с ним взглядом. Все-таки, мои последние слова явно не прибавили в нем желание со мной общаться», – подумал я. Буч выбежал ко мне навстречу, начал прыгать на меня, вилять хвостом и скулить. Он буквально шел за мной по пятам до самого крыльца. Я зашел на кухню, налил себе стакан воды, присел за стол. И тут заметил лежащую записку со словами: «Лёня, дедушку увезли в больницу, зайди ко мне как можно скорее. Раиса Николаевна.» Я оцепенел, все внутри сжалось, и в тот момент я почувствовал себя таким маленьким-маленьким человеком, не способным совсем что-либо сделать и предпринять. Раиса Николаевна – это наша соседка, она постоянно покупает у дедушки молоко Ажуры, заходит к нам через день, берет всегда свежее после дойки. Я не знал, что мне сделать в первую очередь – бежать к соседке или проверить утят. Я решил, что лучше я сначала проверю утят, ведь если бы я просидел в поле дольше, то и записку бы увидел позднее, а когда утята в последний раз ели и пили не известно совсем. Я побежал в птичник, утятам действительно необходимо было насыпать еды и воды. Хагги увидел меня и своей смешной, переваливающейся походкой направился в мою сторону.
– Хагги, мальчик, не до тебя сейчас, извини, друг, – сказал я, одновременно насыпая в кормушку еды. Потом я налил им воды побольше, чем обычно, и побежал посмотреть, что творится в остальных сараях. Воды не было ни у кого. Мне понадобилось достаточно прилично времени, чтобы обойти всю живность дедушки и наполнить их поилки. Я подумал, что заниматься утятами и так довольно хлопотно, а вот возиться с таким большим хозяйством – вообще очень тяжелый труд. Ко мне пришла мысль, что дедушкино несогласие по поводу Хагги – это лишь здравое отношение к делу и оценка своего труда, а не желание мне доказать что-либо другое. Когда я закончил с водой, я направился к Раисе Николаевне, Буч побежал со мной.
– Лёня, где ты был? Я звала тебя, искала! Ой-ёёй, что произошло…. Только ты не пугайся, – затороторила Раиса Николаевна, увидев меня сквозь свой забор.
Она открыла мне калитку, и мы вошли к ней во двор. Собака Раисы Николаевны очень громко на нас залаяла. Женщина со словами: «Да, погоди ты орать», – указала ей дорогу в будку и захлопнула за собачкой маленькую дверцу. Потом женщина указала нам жестом пройти вглубь двора и усадила на длинную скамейку, застеленную покрывалом.
– Лёня, ты только не волнуйся, дедушке должны помочь.
– Раиса Николаевна, вы мне расскажете, что случилось? – у меня внутри все тряслось, а вступление ее рассказа уже затянулось на столько, что перед моими глазами начиналось какое-то помутнение.
– Лёнечка, ты самое главное держи себя в руках, всё будет хорошо…
– Хорошо, а что случилось?
– Лёнечка, ты себя как чувствуешь, что-то ты бледный?
– Хорошо я себя чувствую, а что случилось-то?
– Лёнечка, я сейчас все расскажу, обещай только, что ты не будешь плакать.
– Я не буду плакать, Раиса Николаевна, рассказывайте!
– Лёнечка, давай я тебе воды принесу, что-то мне не нравится, как ты выглядишь.
– В конце концов! Что случилось??? – уже не сдержался я и выкрикнул ей в лицо.
– Ох, какой ты грубый, – ответила она мне, изумленно расширив свои глаза.
– Я не грубый, я хочу знать, где дедушка, и что произошло!
– Хорошо, я расскажу. Значит так. У меня сегодня закончилось молоко, я последние три капли налила в миску своей кошке Анфиске. А тут мой муж Пётр на завтрак попросил овсянку. Я всегда варю овсянку только на молоке, так вкуснее получается и сытнее. Я еще, когда варю овсянку, всегда добавляю в нее масло и грецкие орехи, Пётр любит похрустеть, очень вкусно получается….
– Тааак, Раиса Николаевна, сварили вы кашу, а дальше-то что? Что с дедушкой? – перебил ее я, чувствуя, что ее рассказ начинает набирать обороты.
– Нет, дорогой, ты не понял, я овсянку так и не сварила, потому что молоко-то все Анфиске вылила, а кашу варю только на молоке. Поэтому я пожарила Петру яичницу из 5 яиц.
Мои глаза с каждым ее предложением расширялись и расширялись, я не мог понять, что происходит, и почему чтобы добраться до леса, находящегося в ста метрах, нужно было отправиться в кругосветное путешествие. А она, не обращая внимание на мое недоумение, продолжила.
– Потом мы сели пить чай. Пётр пьет чай, а я всегда пью кофе с молоком и сахаром. И тут я понимаю, что мне снова нужно молоко, а молока-то у меня нет. Кашу не сварила, а теперь и кофе без молока, нужно было срочно идти за молоком.
– Раиса Николаевна, я вас умоляю, расскажите, что случилось с дедушкой? – встав со скамейки и сделав шаг к ней навстречу, уже словно угрожающе громко сказал я.
Она повернула голову в сторону, словно говоря не мне, а кому-то из посторонней публики, закатила глаза, всплеснула руками и сказала:
– Так я же и говорю! Что за народ! Я говорю, а меня даже слушать не хотят!
– Ну? – с нетерпением подгонял я.
– Я пришла за молоком к Роману Витальевичу, он был какой-то растерянный, я дала банку, чтобы он мне молоко налил, а он схватился за сердце, банка упала…. слава богу не разбилась…. Я испугалась, посадила его на скамейку, а сама побежала скорую вызывать. Петра прислала покараулить дедушку. Скорая приехала прям на удивление быстро, медбрат уложил его на землю, надавливал ему на грудь, потом одели кислородную маску, погрузили в машину и увезли.
– Что же теперь будет? Куда увезли? Он живой? – мне хотелось задать еще сотню вопросов, но я понимал, что задавать их просто некому. Меня охватила паника. Это я виноват. Мама отправила за дедушкой присматривать, а я довел его до больничной койки в лучшем случае. Что с дедушкой? Смогли ли ему помочь? Где он? Куда ехать? Что мне делать? Я стоял молча, смотрел на соседку, словно ожидая, что она мне сама предложит хоть что-то.
– Ой, Лёнечка, ну, куда увезли…. Увезли в больницу. Давай мы сейчас соберемся, и Пётр нас отвезет, у нас всего-то одна больница в райцентре, больше его везти некуда. Тебе много нужно времени собраться? – наконец-то хоть что-то дельное предложила она.
– Мне только дом запереть, а так – я готов.
– Ну, хорошо, иди все запирай, закрывай и приходи к нам, поедем. И документы если знаешь, где у дедушки лежат, тоже возьми, его увезли экстренно, а чтобы лечить-то документы запросят.
Я побежал домой, залез в комод, где была огромная папка с документами. Так как я не знал, какие именно нужны документы, то взял папку целиком, сложил ее в пакет, закрыл дом на ключ и побежал к соседям. Мы сели в машину и поехали. Я был очень благодарен тому, что Раиса Николаевна и Пётр предложили отвезти меня, так как сам даже не представлял, что нужно было делать в такой ситуации.
