Читать книгу: «Сказки странствий», страница 9

В этот момент зашёл сам капитан. Заметив Анну, извинился: пленников готовят к высадке, и это заняло его время. Затем бросил быстрый взгляд на её костюм и едва заметно улыбнулся. Анна вспыхнула: она прихорашивалась не для него!

– Вы уверены, что люди будут в безопасности на берегу? – спросила сухо.

– Конечно. Это английская территория, им ничего не грозит.

– Где они проведут ночь?

Капитан сделал круг по каюте и остановился у окна, вглядываясь в темнеющий вдали берег.

– В бухте есть деревня, – сказал, наконец. – Там они останутся до получения выкупа. И уверяю вас, ни один из пленников не будет голодать или страдать от холода.

– Это чудовищно, – еле слышно произнесла Анна, – вы оторвали этих людей от их семей, от их надежд…

– А разве не то же самое делают на протяжении многих столетий король, королева, а вместе с ними и вся английская знать? Разве не вы придумали самые изощрённые формы рабства?

Он смотрел на неё так, что ей хотелось сию же минуту возмутиться и выскочить из каюты. Но мысль, выраженная в его словах, уже не раз звучала в тихих разговорах с отцом и была принята ею самой. Как он точно сказал: формы рабства!

– Нужно избавляться от рабства, а не придумывать новые формы, как вы верно заметили, – отвечала она.

Капитан помолчал, задумчиво глядя на Анну.

– Кто занимался вашим воспитанием? – спросил он вдруг.

Женщина слегка повела плечами:

– В основном – мой отец. И книги, конечно.

– Ваш отец – достойный человек, я полагаю?

– Более чем, – удивлённо ответила Анна: разговор приобретал неожиданный характер.

– И мысль о рабстве принадлежит ему…

Ах, вот оно что! Он опять ищет повод, чтобы унизить меня! Анна подняла голову:

– Да, сэр. Я – дочь своего отца, как и вы – сын своего, полагаю.

Она попала в точку! Он нахмурился. Но продолжать разговора не стал, а жестом пригласил к столу.

Они сели. Капитан почти не смотрел на неё, небрежно бросил салфетку себе на колени и дал матросу знак подавать блюда. Корабельный кок, как и ожидалось, был мастер своего дела: еда оказалась простой и вкусной. Анна выпила немного вина и с удовольствием отдала дань всем блюдам. Капитан ненавязчиво наблюдал за нею, а затем произнёс в своей обычной манере:

– Как видно, неприятности этого дня едва ли повлияли на ваш аппетит.

«Даже не подумаю обижаться, – решила Анна. – Пусть насмешничает! Я же буду выдержанной и терпеливой». Она почти привыкла к его тону; к тому же, человек её рода не должен замечать недостаток воспитания у других.

– Ваш кок просто великолепен, – произнесла она вслух.

Он оценил её хладнокровие. Слегка склонил голову:

– Благодарю.

В каюте воцарилось молчание. Ужин закончился, и Анна могла бы встать и попрощаться, но оставалось последнее, что мучило её и требовало разрешения. Это – оскорбление, то неосторожное слово, которое она бросила капитану по-французски, полагая, что он её не поймёт. Сказанное в порыве гнева, это слово жгло её гораздо больше, чем та обида, которую нанесли ей. Отец, воспитавший их, никогда не позволял оскорблять слуг и других людей, стоявших ниже по положению. Если кто-то из детей допускал высокомерие или грубость, то бывал наказан. Анна с младенчества усвоила, что и титул, и богатство, и положение – это то, что прилагается к человеку, но не есть сам человек. Оно могло меняться: приобретаться либо теряться, но сам человек оставался неизменен. Не менялись его совесть, доброта, честность, способность любить и прощать. Поэтому, оскорбив капитана, она чувствовала внутреннюю грязь, нечистоту, и это нужно было исправить немедленно.

Подняв голову, она взглянула открыто и прямо и очень искренне сказала:

– Простите меня.

– Что? – не понял капитан.

– Простите меня за оскорбление.

Он замер, по-видимому, смешавшись. Анна приготовилась, что он ответит ей в своей обычной насмешливой манере, и заранее согласилась принять всё, что бы он ни сказал. Но неожиданно капитан встал, подошёл к ней и мягким жестом взял её за руку:

– И вы меня простите.

Она растерялась. Капитан смотрел на неё очень ласково, ожидая ответа.

– Я на вас не сержусь, – наконец, проговорила она.

– Вы не считаете меня врагом?

Анна помедлила…

– И между врагами может быть мир.

– Тогда это называется перемирие, – он выпрямился.

Анна поразилась перемене, происшедшей с ним: в нём не осталось и следа от той ироничности, которая была ей так неприятна. Взгляд капитана стал мягким, глубоким. Он продолжал держать её руку, и она чувствовала тепло его ладони. Это на секунду, на одну лишь секунду приблизило её к этому человеку, и неожиданно для себя самой она заговорила горячо и порывисто:

– Мне больно то, что происходит со мною и другими пленниками. Но более всего мне больно и горько то, что происходит с вами!

Она говорила не думая, не выбирая слова, душа её будто раскрылась в этот момент и трепетала от страха за судьбу этого человека.

– Я наверняка знаю, что всё, что могла бы сказать, вам давно сказала ваша совесть. Но тогда ответьте: зачем? Почему?! Ведь я знаю: вас не интересуют деньги, я чувствую это! Вашу команду – может быть, но не вас. Вы совсем, совсем другой!

Она замолчала. Ей хотелось услышать хоть слово, какое-то объяснение, причину, но он не издал ни звука. Медленно вернулся за стол.

– Я отвечу вам, леди Анна, – сказал голосом, исполненным теплоты. – Но не сегодня, не сейчас. Довольно с вас историй.

Немного помедлив, она поднялась:

– Простите, я устала. Благодарю за ужин.

Капитан проводил её до двери. Лицо его сохраняло то выражение ласковости, которое так поразило Анну. Он хотел что-то сказать, но, видимо, передумав, лишь легко поклонился:

– Доброй ночи.

Вернувшись в каюту, Анна разделась и легла в постель, но события дня, пережитый страх, унижение пленницы – всё это опять и опять возвращалось к ней в ярких картинах и не давало уснуть. Тогда она встала и, набросив плащ, вышла на палубу. Несколько вахтенных матросов сидели вдалеке, негромко переговариваясь, и не обратили на неё внимания. Пленников, видимо, уже переправили на берег: корабль снялся с якоря и вышел в море.

Свежий ветер успокоил Анну. Она опёрлась о поручень и смотрела вниз, в быстро убегающую темноту волн. Внезапно ощутила запах сигары. Анна точно знала, кто это, и не обернулась: пусть сам решает, угодно ли ему продолжать беседу! Как видно, ему было неугодно, потому что запах отдалился. Она почувствовала лёгкое разочарование и оглянулась. Капитан стоял неподалёку, пристально глядя на неё:

– Вам мешает моя сигара?

– Нет, нисколько.

Он подошёл и бросил сигару в море. Анна плотнее запахнула плащ.

– Как вы узнали? – спросила она. – Как вы узнали, что все эти вещи принадлежат именно мне, ведь на корабле были и другие женщины?

– Нетрудно догадаться.

– Каким образом?

– У вас – лицо королевы.

Анна мгновенно залилась краской. Если он имел в виду гордость, а лучше сказать – гордыню, то это было худшим обвинением, которое можно услышать. Но, на всякий случай, осторожно спросила:

– Что вы подразумеваете под «лицом королевы»?

– Красоту, леди Анна. Вы – прекрасны!

Он сказал это совершенно бесстрастно, даже не глядя на неё. В этот момент пробила склянка.

– Простите меня, я должен вас оставить, – поклонился капитан едва заметно. – Мои обязанности.

Анна осталась одна, но душу наполнял какой-то восторг, неизъяснимая радость. Такой изысканный комплимент из уст… разбойника! Она постояла немного, а потом, скрывая улыбку, возвратилась к себе.

Утро следующего дня выдалось хмурым и ветреным. Выпив чаю в каюте, Анна вышла погулять, но палуба оказалась мокрой, волны захлёстывали корму, сильно штормило. Пришлось вернуться. «Хорошо бы попросить несколько книг из библиотеки капитана!» – подумалось ей. Она долго ждала, пока не услышала знакомый голос. Слегка приоткрыла дверь. Он был в плаще, мокрый с головы до ног, вода стекала по волосам и загорелому лицу. Видимо, он вернулся, чтобы переодеться.

– Простите меня, – пропищала Анна, – я не вовремя…

– Леди Анна, – остановил её капитан, – прошу вас не покидать каюту, это опасно. Если вы голодны, возьмите фрукты в моем шкафу.

– Нет, не голодна. Но мне нужны книги.

– Берите всё, что вам нравится.

Он пропустил её внутрь каюты и сбросил с себя влажный плащ. Она поспешно схватила несколько книг и хотела убежать, но он сказал:

– Вы не хотите поговорить?

– Поговорить? О чём?

– Вы задали мне вопрос.

Анна остановилась:

– Хорошо. Я вернусь. Переоденьтесь.

Капитан усадил Анну на диване и набросил на её ноги плед.

– В Англии в такую погоду разжигают камины, не правда ли? – улыбнулся он.

Взял сигару, но курить не стал, а просто держал в руке, задумавшись.

«Как странно, – вглядывалась в его лицо Анна, – как странно, что этот человек в первую минуту знакомства показался мне юным. Сейчас он таким не кажется: видно, что он многое пережил, о многом размышлял». Весь облик капитана выдавал характер сильный, решительный, бескомпромиссный. Ей всегда были по душе такие люди. Но ещё более странным казалось то, что в какой-то момент, и это произошло незаметно, Анна перестала чувствовать себя пленницей, напротив, в его присутствии она ощущала себя герцогиней.

«Сегодня в нём нет и тени иронии, – размышляла она, приготовившись слушать, – он прост, добр и очень учтив. Долго ли будет таким?» Анну ещё смущала неприятность вчерашнего знакомства, насмешливый тон капитана и то, как он её разыграл. Но как ей хотелось простить ему это! Пусть только всегда остается таким, какой он сейчас.

Наконец, капитан заговорил. Он рассказывал ровно, спокойно, будто всё случилось не с ним, а с кем-то другим, – так говорят люди, у которых их сильное страдание давно отболело.

Его история началась шесть лет назад, после того, как он завершил образование и начал искать работу. Это оказалось непросто. Имея за плечами всего двадцать два года и диплом, не подкрепленный должным опытом, трудно найти хорошее место. Он отказался от амбиций и устроился в качестве судового офицера на двухмачтовый бриг, курсировавший между Англией и её колониями в Южной Африке. Ему удалось быстро завоевать расположение всей команды, но не самого капитана. Старый моряк, по-видимому, завидовал смелости, удачливости и большей, чем у него, популярности молодого помощника. Он старательно выживал его с корабля. Ричард не мог смириться с унижением и оставил судно. Рекомендации, которые он получил, оказались самыми неблагоприятными. В них он выглядел напыщенным, самодовольным и бездарным. Судовладельцы и думать не хотели о том, чтобы взять его. Он промучился на берегу с полгода и нанялся вторым помощником на торговое судно. Всё шло неплохо, но порою знающим взглядом Ричард замечал промашки, которые допускал капитан: неточность курса, запоздалость команд. Он молчал, сжав зубы: его знания пропадали впустую. Но он приобрёл нечто другое: опыт, бесценный опыт, который можно получить только в плаваниях. Так прошло ещё два года.

Как-то раз они попали в шторм. Корабль раздирало. Капитан умело маневрировал между волн, но неожиданно в трюме открылась течь. Насосы не успевали откачивать воду, положение стало угрожающим, и тогда прозвучал приказ оставить судно. Бросить корабль! Мечта, вожделение, единственное желание Ричарда! Он не мог на это пойти и принял решение остаться и спасать барк. С ним остались пятеро его друзей. В этот момент они находились в Тихом океане, недалеко от Соломоновых островов. Как только команда погрузилась в шлюпки и отшвартовалась, Ричард начал действовать. Он мгновенно рассчитал курс и повел судно прямо на сушу. Это был очень рискованный приём, применявшийся моряками лишь в исключительных обстоятельствах, но в случае удачи он гарантировал спасение корабля. Итак, молодой капитан направил судно в сторону ближайшего острова и позволил волнам выбросить его на песок. Удар оказался ужасным, но корабль выдержал! Когда буря стихла и начался отлив, вода из трюма ушла, и Ричард вместе с друзьями принялся спешно заделывать щели. А следующий прилив поднял судно на воду.

Что дальше? По закону корабль переходил во владение Ричарда, или же хозяин мог предложить ему компенсацию, чтобы оставить судно у себя. Бывший владелец так и сделал, но сумма вознаграждения оказалась столь ничтожной, что на неё можно было купить лишь рыбацкую шхуну. Ричард возмутился, нанял адвоката и очень надеялся выиграть дело.

Тяжба тянулась несколько месяцев, а тем временем капитан всё более и более привязывался к своему кораблю. Когда же он получил любезное письмо, из которого узнал, что дело проиграно, то вскипел от гнева и, подняв якоря, оставил берега Англии…

Анна едва дышала. Это был самый потрясающий рассказ из всех, когда-либо слышанных ею! Оправдывала ли она его? Нет! Или оправдывала? Она не знала, но сочувствовала каждому слову, каждому движению его души. С нетерпением она ждала продолжения, и капитан вновь заговорил. Он рассказывал очень искренне, не пытаясь приукрасить себя, лицо дышало вдохновением, и ей на миг подумалось, что теперь она понимает, за что вся команда любила его.

Итак, Ричард не вернул судно. Это был безумный поступок, но капитан даже не предполагал, как далеко он его заведёт! Шли месяцы, и капитан уже жизни не представлял без своего корабля. Они его починили, переменили название, поставили новые мачты. Идя вдоль кормы, он гладил поручни, взглядом ласкал паруса. Никакая сила не могла бы заставить его вернуть барк хозяину! Душа его прилепилась к кораблю так, как привязываются к женщине. Это чувство сохранилось и до сего дня.

Почти год он провёл в Южной Индии, но команда, состоявшая большей частью из англичан, тянулась к своим семьям. На свой страх и риск Ричард вернулся в знакомые моря, однако тут его ждал весьма холодный приём: он был объявлен вне закона…

Капитан сделал паузу. Рука нервно теребила сигару.

Внезапно его лицо изменилось. Он заговорил о ряде ошибок, которые сделал потом, и начал сбиваться. Искренность давалась ему с трудом. Он обращался к ней – и неожиданно назвал Анной. Не леди Анной, а просто по имени, как если бы был другом или братом. Женщина вспыхнула, но не от задетой гордости и не оттого, что он нарушил общепринятые правила, – кажется, этот человек вообще не очень-то подчинялся правилам, – а от чувства близости, промелькнувшего между ними. И теперь только она могла либо протянуть ему руку, либо отвергнуть его.

У Анны ответ готов был в сердце. Она не могла оттолкнуть человека, доверившего ей рассказ о своей жизни с такой глубиной и правдивостью. И, ломая все преграды, она отвечала ему со смелой простотой:

– Ричард, если вам тяжело говорить об этом, не говорите. Я всё поняла.

– Невероятно тяжело… Я мог бы рассказать о нелегальных перевозках, о поисках средств к существованию, но хочется сказать о другом. О том, что шторма и бури – ничто перед человеческой ненавистью. На нас началась охота, нас травили, как диких зверей. В портах не находилось места, провизию закупали с трудом. Стоило в открытом море приблизиться к другому судну, как нас встречали грохотом пушек. Конечно, я мог бы продать барк и купить простой галиот, но мне легче снять с себя шкуру, чем распрощаться со своим кораблём. Он – мой дом, моя жизнь, моя душа.

Ричард резко поднялся и, отойдя к окну, замер. Анна не шевелилась. Молчание, воцарившееся в каюте, было гнетущим и одновременно очень тёплым: молчанием доверия, молчанием понимания. Женщина искала верные слова, но они были бы лишними, и Анна только мягко смотрела на капитана.

– Вы меня оправдываете, – вдруг полувопросительно сказал он.

Она улыбнулась:

– Вы это почувствовали?

– Я чувствую, что вы не осуждаете меня, – в его взгляде читалась скорбь.

Нет, ей показалось, что его страдание отболело: не отболело, только сгладилось временем.

– Как тихо, – сказала Анна.

Он повернул голову. Действительно, море успокоилось, корабль шёл ровнее и лишь иногда нырял в глубокую водную яму. Волосы Ричарда высохли и теперь вились лёгкими темными волнами.

Капитан бросил взгляд на часы.

– Анна, я совсем замучил вас, – спохватился, – а ведь вы, верно, голодны!

Она засмеялась:

– Смертельно!

– Тогда подождите, – он вышел и отдал несколько приказаний, спустя минуту вернулся. – Это займёт какое-то время. А пока – хотите вина?

Пока он разливал вино, Анна ненавязчиво следила за ним. Капитан был очень хорош собой, но если вчера она и замечать этого не хотела, то сегодня, почувствовав духовную близость, уже легко могла это признать. Среднего роста, подвижный и вместе с тем сильный, как все моряки. Черты лица – гармоничные, строгие, но улыбка смягчала их, делая весь облик необыкновенно приятным. Глаза капитана – синие, что неожиданно при тёмных волосах; на загорелом лице они сияли, как два озера. Он встряхнул головой, отбрасывая непослушную прядь, и Анна невольно залюбовалась. Сколько энергии! Он сдерживает её, но она проявляется в каждом жесте! Анна видела слишком много «комнатных» мужчин, выросших в душных залах дворцов, а потому могла оценить эту живую, свежую красоту. К тому же, в отличие от других, он и одет был очень просто: никаких кружев, манжет; белая рубашка свободного покроя с высоко закатанными рукавами, кожаные брюки и хорошей работы сапоги. Всё просто, неброско, и от этого – ещё более красиво. «Как странно, – думала Анна, – чем меньше человек стремится украсить себя, тем привлекательнее он. Такой человек живет той гармонией, которая находится внутри него самого. Не потому ли так мучается капитан, ведь он в самом себе нарушил эту гармонию, эту красоту…»

Она и не подозревала, насколько верно подметила основную черту капитана. Человек, жизнь которого должна была быть предельно простой, неожиданно для себя сделался преступником, убийцей. Разорять, поджигать – разве об этом он мечтал? К этому стремился? Сильный, цельный характер, и только одна маленькая слабость, и вот – всё разрушено, а будущее туманно и неопределённо. Потеряна цель, путь назад закрыт сводом законов и ненавистью, для которых он – отверженный. А эта женщина, – Ричард мельком взглянул на Анну, – эта женщина всё понимает своим непостижимым сердцем, всё знает, всё чувствует. И оттого так близка… Что за загадка таится в ней? И как могло случиться, что он, никогда бы не доверивший муку своего сердца мужчине, доверил её женщине?

Он поднёс ей бокал. Наверное, дело в ней самой. Эта ласковость, мягкая нежность, какая-то особенная доброта. Анна пытается скрыть её за маской внешних приличий, но она невольно проливается в каждом движении. Ричард сел, пригубил вино, незаметно наблюдая за Анной. «Как странно, – думал он, – что зло выступает в человеке сразу и ярко, даже если его пытаются скрыть, а доброта всегда таинственна и может быть заметна не тотчас же. Но если она есть, то непременно проявится: в слове, жесте, даже простом повороте головы…».

Анна молчала. Казалось, она задумалась.

– Как я хотел бы, – негромко сказал капитан, – как хотел быть не привязанным ни к чему земному, а просто плыть и плыть, глядя на линию горизонта. И думать лишь о ветре и силе волн.

– Так будет, Ричард, – ответила Анна. – Однажды вы подниметесь на борт своего собственного корабля и возьмёте курс туда, куда вам захочется, а прошлое просто забудется.

Он посмотрел на неё с улыбкой:

– Это из области мечты. Такое прошлое не забывается. Никто не доверит мне даже крохотную шлюпку.

– Кто знает…

Вечером, гуляя по палубе, Анна наслаждалась покоем, воцарившимся в её душе. Выслушав рассказ капитана, она словно приняла те обстоятельства, что понудили его к такому отчаянному шагу. Жизнь непроста и порою ставит нас в ситуации крайне сложные, запутанные, неподвластные нам. Сердце Анны оправдывало капитана и прощало ему всё: и излишнюю привязанность к кораблю, и его ошибки, и заблуждения. Даже то, что была его пленницей, она прощала ему. И лишь одно волновало Анну: как прекратить это горестное стечение обстоятельств, как помочь Ричарду вернуться в нормальное течение жизни, стать полноправным членом общества?

Она не знала. Ни одна мысль, приходившая ей в голову, не была подходящей, ни один план не мог осуществиться.

Женщина вздыхала, кусала губы, постукивала носком туфли о дощатый пол палубы. Всё не так, всё не то…

– Леди Анна, – вдруг раздался за спиной тихий голос, – не желаете ли вы наведаться вместе со мной на камбуз?

Ричард стоял рядом, держась за поручень.

– На камбуз? – она растерялась. – А что мы там будем делать?

Он засмеялся:

– Воровать еду, конечно. Кок ушёл спать, а мой слуга-матрос не рискнёт вторгнуться в его царство, чтобы соорудить мне бутерброд с ветчиной. Придётся сделать это самому. Не хотите присоединиться?

Глаза капитана весело блестели, и Анна, хоть и не была голодна, заразилась его озорством.

– Конечно! – смело подняла голову. – Только отвечать за всё придётся вам!

– Отвечу!

Он предложил ей руку и, крепко ступая, провёл в заднюю часть кормы, где располагался камбуз. Дверь была плотно прикрыта, и на ней висел огромный замок.

– Здесь начинаются владения кока, – негромко сказал капитан, доставая связку ключей. – Если нас поймают на месте преступления, нам не поздоровится.

– Но я слышу запах ветчины! – повела носом Анна. – Теперь нас не остановить.

Ричард улыбнулся, и она увидела, как блеснули белые зубы в неярком свете корабельных огней. «Он очень красив», – невольно подумала. Смутилась и отвела глаза.

Внутри оказалось темно. Капитан затеплил свечу, огляделся. Жирные окорока висели под низким потолком и мерно раскачивались в такт движения судна.

– Так, а вот и нож.

Пока Ричард нарезал хлеб и ветчину, Анна подала тарелки. Салфеток не нашлось, но они аккуратно разложили бутерброды и прикрыли чистым полотенцем.

– Я уже голодна, – сказала она, наблюдая за тем, как гибкие пальцы Ричарда управлялись с пластинками мяса.

– Мы отнесём это в мою каюту и запьём отличным вином.

– Никогда не была воришкой. Даже не знала, что это так забавляет.

Он улыбнулся и задул свечу. В эту секунду корабль качнуло. Ей пришлось протянуть руку и уцепиться за плечо капитана, чтобы не упасть; тот поддержал Анну за локоть. Минуту или две, пока барк не обрёл равновесие, они стояли так близко, что слышали дыхание друг друга. Анна напряжённо замерла, заворожённая, и даже в тот миг, когда уже можно было освободить руку, продолжала стоять. Капитан тоже не торопился. Казалось, он ждал первого жеста с её стороны. Наконец, она вздохнула и повернулась к двери.

– Благодарю, – прошептала едва слышно.

Они вышли наружу и, не глядя друг на друга, направились к каюте Ричарда. «Ничего не случилось!» – убеждала себя Анна, но понимала, что случилось. Она не оттолкнула капитана и не отстранилась сразу потому, что в глубине её существа происходила странная перемена. Духовная близость, которую она ощутила сегодня, послужила тому, что стала естественной близость физическая. И это приводило Анну в смятение…

В каюте, под ярким светом ламп, она свободнее расправила плечи, а через минуту забыла о происшедшем. Они весело расставили тарелки, налили вина. Только капитан не забыл, и лицо его долго сохраняло то таинственно-ласковое выражение, что так нравилось Анне.

Они говорили о ветре, о зимних суровых вьюгах, о том, зачем моряку непременно нужна борода, и Анна смеялась, и чувствовала себя очень легко, и лишь одного не могла понять: почему этот едва знакомый человек кажется ей таким дорогим…

Миновал день, другой, третий. Анна много читала, гуляла, даже выходила на берег, когда корабль сделал стоянку в скрытой от посторонних глаз бухте, чтобы пополнить запасы свежей воды. К своему собственному удивлению, она не скучала, не тосковала, а мысль о побеге казалась ей чем-то недостойным, как нарушение соглашения, принятого между нею и капитаном. Теперь она не сомневалась, что он отпустит её, едва лишь выкуп будет получен: для неё налицо была честность и прямолинейность Ричарда.

И всё же происходило нечто, что незримо волновало её: это полные тепла отношения с капитаном. С чуткостью женщины Анна безошибочно угадывала, что нравится ему, хотя между ними не прозвучало ни одного нескромного слова. Но та исключительная предупредительность, которой он окружил свою пленницу, а также полное отсутствие властности с его стороны говорили о многом.

Сама же Анна с радостью открывала в Ричарде новые черты. Яркий ум, прекрасное чувство юмора, открытая весёлость. Капитан умел внимательно слушать, задавал глубокие вопросы. Они говорили о многом, об одном лишь старались молчать: о личной жизни Анны, её замужестве и тех причинах, по которым она оказалась надолго оторванной от супруга. Словно невидимое табу мешало касаться этой темы, а потому, чувствуя, что разговор заходит в опасное русло, оба затихали. «Он стесняется спрашивать», – думала Анна. И стеснялась говорить.

Вечерние беседы сближали их всё больше и больше, а обед в обществе пирата уже перестал смущать женщину и воспринимался ею как нечто само собой разумеющееся. Иногда на него нападала молчаливость, и тогда Анна понимала, как тяжело для Ричарда то положение, в котором он оказался. В такие минуты ей хотелось подойти, погладить его по лицу, по-матерински сказать: «всё образуется», – но она оставалась сидеть, хотя ей казалось, что Ричард чувствует её незримое сочувствие.

Прошло ещё два дня. На пятое утро своего путешествия Анна вышла на палубу и бросила быстрый взгляд на мостик. Ричард был там и, заметив пленницу, ласково кивнул головой. Она же, немного пройдясь, села на узкую скамеечку и стала любоваться морем.

В этот момент старший офицер проводил обучающий курс с молодыми матросами. Он что-то объяснял, указывая на паруса, а затем поднялся на ванты, приглашая следовать за собой. Но не все могли сразу повторить его манёвр, были и такие, что со страхом взирали на казавшиеся им ненадёжными верёвки и канаты. Офицер настаивал, а затем повысил голос. Он требовал послушания, но один неопытный матрос побледнел, опасаясь высоты, и Анна с сочувствием следила за ним. В эту минуту подошёл капитан. Он знал, что происходит, и, видимо, знал, как помочь матросу, потому что внезапно начал раздеваться. Небрежно бросив сюртук у подножия мачты, Ричард быстро, почти бегом стал подниматься по вантам. Анна залюбовалась его смелыми и ловкими движениями. Но когда капитан не остановился на полпути и продолжал подниматься выше, она забеспокоилась. «Куда он? – думала женщина. – Он разобьётся!» Матрос, пристыженный, преодолел свой страх и тоже начал карабкаться вверх, но взгляд Анны был прикован не к нему, а к капитану, который, судя по всему, личным примером решил вдохновить моряков. «Спустись, спустись, – умоляла Анна, – что за безрассудство! Разве можно так рисковать!» В этот момент порыв ветра наполнил паруса, корабль качнуло, и Ричард, как показалось Анне, потерял равновесие. Она закрыла глаза. Всё задрожало в ней самой. «Он упадёт, – шептала она, – упадёт и разобьётся!» Но бурная овация заставила женщину опять взглянуть вверх. Матросы аплодировали капитану, который в этот момент достиг высшей точки, марса. Немного постояв в смотровом гнезде и оглядев горизонт, капитан принялся спускаться. Спуск – тоже нелёгкое дело, требующее осторожности и сноровки, а потому глаза новичков восторженно следили за действиями капитана. Только Анна уже не могла смотреть и, повернувшись, быстрым шагом ушла в каюту…

«Что со мной? – спрашивала она себя. – Почему я так разволновалась? Я видела сотни людей, карабкающихся по вантам, и ни разу не испытывала ничего подобного. Зачем он сделал это у меня на глазах? Неужели не понимает, как мне страшно?»

Лёгкий стук в дверь прервал её мысли.

– Леди Анна, – негромко позвал Ричард.

Осторожно, стараясь ничем не выдать чувств, она поднялась. Он стоял на пороге и внимательно вглядывался в её лицо.

– Вы ушли так внезапно, я подумал, не стало ли вам плохо?

Секунду или две Анна молчала, а затем напряжённо сказала:

– Благодарю, со мною всё хорошо. Но вы… Вы… Не смейте больше делать такое, когда я рядом!

Она едва сдерживала слёзы, и капитан, не понимая, в чём дело, изумлённо рассматривал её.

– Чем я обидел вас, Анна? Что произошло?!

– Вы рисковали собой! Только для того, чтобы показать матросам… Но не подумали, что я… – её голос прервался.

В глазах Ричарда мелькнула догадка. Он слегка отступил, мягко склонил голову:

– Вы правы, я не подумал. Простите. И – благодарю…

Последние слова капитан произнёс так тихо, что Анна едва расслышала их. Медленно, со словами «извините, я хотела бы остаться одна» она закрыла дверь и вернулась к кровати. А затем долго сидела в каком-то странном оцепенении, прислушиваясь к тому, как волны бьют в корму, как мерно скрипят снасти и как порою доносится властный, чёткий голос, отдающий приказания. «Я знаю, что со мной происходит, но это так страшно, что даже думать об этом не хочу…»

Вечером, сидя на своём обычном месте за обеденным столом, Анна делала вид, что ничего не произошло, и с самым спокойным видом слушала то, что рассказывал Ричард. Но – не смеялась, не шутила, и даже улыбка лишь раз или два коснулась её лица. Капитан заметил это и стал серьёзнее, а потом внезапно спросил:

– Вы простили меня?

Она побледнела.

– Мою неосторожность, – продолжал он, не сводя с неё взгляда.

Анна не знала, что отвечать. Простила ли она то, что он ранил ей душу? Что заставил страдать, едва ли не терять сознание от страха за него? Искоса взглянула на Ричарда и тихо ответила:

– Просто не делайте больше такое в моём присутствии…

– Я должен был показать морякам, что бояться нечего.

– Я поняла. Но мой страх за вашу жизнь от этого не стал меньше.

Он поднялся, прошёлся по каюте, остановился неподалеку от Анны. Казалось, ему хотелось что-то сказать, но промолчал и вернулся на прежнее место.

– Обещаю, что больше не стану делать ничего, что может вас огорчить, – наконец, произнёс капитан, и Анна облегчённо вздохнула.

Чуть позже, когда слуга-матрос принёс чашечки с кофе, она немного повеселела, но капитан стал молчалив. По-видимому, какая-то мысль лишила его хорошего расположения духа. Анна пыталась понять, что именно, но не заметила, как Ричард несколько раз взглянул на её руку с обручальным кольцом.

Прощаясь и желая друг другу доброй ночи, они вели себя естественно и непринуждённо, а в последний момент капитан склонился и с нежностью поцеловал её пальцы.

Утром, стоя на палубе, Анна с удовольствием наблюдала за ходом корабля. Это был тяжёлый трёхмачтовый барк, рассекавший водную гладь уверенно и грациозно. «Любовь Ричарда», – подумалось Анне, и ей захотелось погладить корабль. Она легко оглянулась: никто не заметит? – и ласково коснулась поручней. «Мне нравится то, что нравится ему…»