Читать книгу: «Сказки странствий», страница 8
Мне удалось вернуться. Я был там семь раз, и сегодня шёл в восьмой. Пещера притягивала меня, как магнит. Я мог жить без неё месяцами, и блаженный и счастливый в том мире, который построил. Милая прекрасноликая жена, кареглазые дети, славные друзья, – да, мой мир был безупречным.
Но наставало время, и пещера звала меня. Тих и настойчив был её голос – как шёпот в тумане. Я не сопротивлялся, а брал свой меч и шёл сражаться. Потому что стоило воротам открыться, как десятки смрадных чудовищ набрасывались на меня, зубами и когтями вонзались в тело, пытаясь пожрать, поглотить… Никогда я не знал, на чьей стороне будет победа. Но всегда верил, что на моей. И – побеждал!
Ворота закрывались с грохотом, и горы долго гудели, потрясённые. А я брёл в лес и залечивал раны. После свирепого боя и смертельной опасности мой мир казался мне ещё краше. Я отдыхал и был счастлив.
…На тропе сверкали капли крови. Не я один приходил сюда! Но, кто бы ни был этот воин, я не стану звать его и смущать криком. Он скрылся в лесу, он не хочет быть узнанным. Мир ему!
А я уже подходил к воротам. Сильный удар мечом – и загудели деревянные створки. Я поднял щит. Привычная дрожь сотрясала всё мое тело. Всегда я боялся. И всегда был сильнее, чем страх.
Из тёмной дыры выпрыгнуло чудовище. О, мерзкое страшилище! Как же ты смрадно! За его спиной громоздились ещё и ещё, – да сколько же их?! Они наваливались на меня, дыша зловонно в лицо, и рана за раной покрывали моё тело. Наконец, поток поредел. Последний босоногий чертёнок убежал в темноту, скуля. Собрав мужество, я устремился за ним. Пещера сужалась, и впереди забрезжил свет. Неужели я выдал себя, и сейчас ко мне выскочат десятки других, вместо тех, что убиты?
Но ни страх, ни тревога не остановили меня. Оставив своды пещеры, я вышел в просторный зал. И – замер. На земле, мирно сложив руки, сидели светлые существа. Простые человеческие лики, мягкое полотно одежд. Они говорили вполголоса, и я понял, что – обо мне.
– Он дрался бесстрашно!
– Восьмой уже раз он здесь!
– И не боится идти…
– Настало время открыться…
Дрожа, не понимая, кто они, я выступил из темноты. Под ногой ощутил что-то мягкое и, наклонившись, нащупал сброшенные в кучу маски и шкуры чудовищ. Так вот они, мои враги!
– О нет, – приветствовал меня первый, поднимаясь навстречу, – не враги, а твои самые лучшие друзья, эти чудовища. Мы же зовем их трудностями.
– Умеешь сражаться – умеешь побеждать! – сказал другой и тоже приблизился.
А третий принял у меня меч.
– Ты победил их всех, и теперь посмотри, кто скрывался под маскою бедствий, зла, несчастий, страданий. Веришь ли нам?
Лица их были светлы. Ни одно не смотрело враждебно. Рядом лежали шкуры чудовищ.
– Так значит, это вы – мои учителя? И каждый раз, когда я шёл сражаться…
– Каждый раз, когда ты вступал в пещеру, один из нас либо все мы выходили к тебе, скрывая под маской чудовищ истинный лик Красоты.
– Но как же?! – недоумевал я.
– А разве ты знаешь другой путь – учиться?– тихо молвил тот, первый, который стоял ближе всех.
В этот момент страшный грохот сотряс пещеру. Кто-то стоял у ворот. Кто-то хотел сражаться. Кто-то желал учиться и побеждать. Вдруг мне протянули маску:
– Иди, помоги стучащемуся. Без тебя его жизнь стоит на месте.
Я принял маску и шкуру. Набросил их на себя и двинулся к воротам. Дубовые створки распахнулись, и я узнал того, кто стоял там с мечом и щитом. Улыбнулся – и со звериным рычанием набросился на него. Мой младший, любимый брат, ты хочешь учиться и побеждать? Войди и на мне отточи клинок своего духа!
Белые крылья
Он проснулся среди глубокой ночи, взглянул на сиреневые звезды и вдруг осознал, что – крылат. Он ощутил их, белые полотнища перепонок и перьев, выросшие в одну ночь, просторно раскинувшиеся меж тонких лопаток, и изумился тихо и радостно.
Они оказались превосходны! Их мягкое свечение наполнило комнату перламутровым переливом света и тени. Невесомые блики коснулись поверхности зеркала, скользнули по чутким стенам и добрались до спящего лица любимой, придав ему неизъяснимое, изысканное очарование.
Чуть-чуть приподнявшись, он постарался высвободить правое крыло, которое непостижимым образом легло под её плечи и ласкало сон. Девушка не пошевелилась, только слегка улыбнулась. А он неслышно прошелся по комнате. Крылья были нетяжелы. Напротив, они словно поддерживали тело и вдыхали в него особую легкость. Он гибко взобрался на подоконник и белой птицей выскользнул в окно.
Ночь синеглазой сказкой приняла его в объятия, ветер закружил и подтолкнул в гущу деревьев, испытывая и шутя; а потом, подхватив, передал тёплым облакам, которые окутали его белым пухом. А когда поднялась луна и всё затрепетало в её призрачном свете, мир заволновался и полетел куда-то вниз, в темную бездну земного шара. Он взмыл в такую высь, куда могут вознести только самые сильные крылья. И там, забыв обо всем, парил. И пространства уносились в вечность, стекая по белому изгибу пера.
…Когда он очнулся, утро восходило волной золотистого жара, а строгий свет звёзд потускнел. На земле оставалась любимая. Она спала, но даже во сне она ждала его. "Как рассказать ей о крыльях?" – думал он, возвращаясь. И вдруг поразился: освещённые утренним блеском, они начали таять и в несколько коротких минут исчезли. Он ощущал их волнующую тяжесть, они были здесь, но уже невидимы… О, как просто! Так значит, никто ничего не заметит! Даже – любимая?! И внезапно горькая мысль, что этим чудом нельзя поделиться, отдалила его от родной ему женщины.
Так, мучимый сожалением, он скользнул в окно. Неспешно вошёл в комнату, ещё весь пронизанный светом, склонился над бесконечно дорогим лицом, как вдруг она открыла глаза и тихо спросила: «Не мешал ли тебе ветер на обратном пути, любимый?» И самым нежным жестом в мире погладила совершенно невидимое крыло…
А следующей ночью опять видели звёзды: летает, летает, летает человек!
Смиренный пастух
В давние-давние времена в красивой горной стране жил пастух. Был он молод, хорош собой, но по бедности не женат. С раннего утра к его хижине соседи сгоняли овец, он собирал их в стадо и вёл в горы, на широкие альпийские луга, где травы поднимались в пояс вышиной, а весёлые ручьи радовали кристально чистой водой.
Весь день пастух наблюдал за овцами, бдительно следил, чтобы ни одна не пропала, а вечером пригонял стадо обратно. И всё бы хорошо, да только раз случилась буря. Ярким весенним днём налетели грозные тучи, заполонили небо, ветер засвистел, пригнул к земле кроны деревьев. Испугались овцы – и разбежались. Звал их пастух, искал, но только когда наступил вечер и буря улеглась, недосчитался в стаде двадцати овец. А они принадлежали самому богатому человеку в селении.
Вернулся Инар домой – и чуть не плачет. Что делать? Нужно возвращать овец, а их нет. Хотел с горя убежать, скрыться от наказания, но потом подумал: «не стану от позора убегать, что заслужил – то и приму».
Наутро собрались люди на площадь, пришёл богач и потребовал для Инара суровую кару: пятьдесят ударов палками. Понурил голову пастух, но не сказал ни слова, подошёл к позорному столбу и позволил себя привязать. Однако не успел палач замахнуться, как вдруг на площадь влетела всадница и звонким голосом крикнула:
– Стойте! Не бейте его! Я нашла овец!
То была Лета, старшая дочь богача. Оказалось, что рано поутру девушка взяла слуг и поехала в горы разыскивать стадо. Они нашли овец в неглубокой лощине и теперь гнали обратно.
– Не наказывай его, отец, – просила Лета, – все овцы целы.
Люди зашевелились и поддержали девушку:
– Что ж наказывать, раз овцы нашлись? Отмени наказание! Инар – хороший пастух, и не по его вине овцы разбежались!
Нахмурился богач, постучал сапогом о землю, но согласился с дочерью и народом. Вернулся Инар в свою хижину целый и невредимый, а наутро опять погнал овец в горы.
День проходит, другой, третий. Пасет Инар стадо и видит, что неподалеку всадник кружит и глаз с пастуха не сводит. Подъехал ближе – и узнал юноша Лету.
– Ну что, Инар, – спросила весело, – не разбежались твои овцы?
– Нет, – улыбнулся пастух, – можешь сосчитать, все на месте.
– А сколько их у тебя?
– Девяносто девять.
– Большое стадо! Да только для круглого счёта одной не хватает!
Так, перешучиваясь и смеясь, разговаривали пастух и Лета, как вдруг заметили, что из узкого ущелья выехал вооружённый отряд. Инар сразу почуял недоброе и сказал девушке:
– Стань рядом со мной.
Та послушалась, спешилась и спряталась за юношу. Приблизились люди, окружили плотным кольцом и, усмехаясь, спросили, кто он и что тут делает, и что за красавица стоит за его спиной.
– Я – пастух, – отвечал Инар. – А это – моя жена.
– Слишком хороша для такого бедняка, – заметил кто-то.
Но Инар обнял девушку одной рукой и прижал к себе.
– Отличные рабы, – пробормотал предводитель, пристально оглядывая их, – молодые, сильные. Их будет легко продать. Взять!
И не успел Инар что-либо сделать, как десяток мужчин набросились на него и на Лету, связали веревками и повели за собой…
– Инар, – шептала Лета, – что с нами будет?
Юноша молчал. Тяжёлый изнурительный труд, мучительное существование – вот что такое жизнь рабов. Но если он, сильный и закалённый, мог работать, то как же – она? Да и, скорее всего, её продадут в какой-либо гарем…
Инар шёл и думал, и глубокая скорбная складка легла меж его бровей.
Ночью, выбрав минуту, он сказал Лете:
– Не признавайся, что мы не муж и жена, иначе тебя продадут. Пока мы вместе, есть надежда на возвращение.
– Не признаюсь, – отвечала она и доверчиво прижалась к нему плечом, а потом тихо попросила: – Тогда обними меня, как и положено мужу.
Дорога была длинной, тяжёлой. Много дней и ночей шли рядом пастух и девушка, помогали друг другу, поддерживали, делились едой и водой. На ночёвках Инар защищал своим телом красавицу Лету от похотливых взглядов работорговцев, спал рядом с ней, но ни разу не прижал к себе крепче, чем можно, помня, что девушка не принадлежит ему, и что женаты они лишь на словах. А Лета скоро поняла, что её единственный защитник в этом суровом и страшном путешествии – бедный пастух, и если раньше она смотрела на него свысока, снисходительно, то сейчас научилась ценить каждое проявление его смиренной и отважной души.
– Мы вернёмся? – спрашивала она. – Как ты думаешь, когда-нибудь мы будем свободны?
Что мог ответить пастух?
– Конечно, мы будем свободны. Только не знаю, когда…
Ярким осенним днём вошёл караван в многолюдный и шумный город. Кроме Инара и Леты, здесь были и другие рабы, пленённые позже, все усталые, голодные, истрёпанные. Их поселили на постоялом дворе и тщательно охраняли. Инара и Лету не разлучали; хозяин, скалясь, сказал:
– Пусть спят вместе, плодятся и размножаются. Беременная рабыня дороже.
И велел всех вымыть и хорошо накормить.
– Лета, – просил Инар девушку, – не отходи от меня. Не хочу, чтобы ты угодила в гарем. Тогда мне тебя не найти, а один возвращаться не хочу.
Лета не отвечала, лишь жалась ближе к нему, а сама с ужасом думала, что её могут продать, оторвать от Инара…
Наутро рабов отвели на площадь и, поставив на помост, начали торги. Инар крепко держал девушку за руку, всем своим видом показывая, что не собирается расставаться с женой. Так их и продали, как женатую пару, и новый хозяин довольно улыбался: каждый год молодая рабыня принесёт ему нового раба!
Они стали жить в большом доме; Лета прислуживала, готовила пищу, Инар работал в саду. Ночевали в каморке, на старом топчане, накрывшись одним одеялом. Каждый вечер ложилась Лета на грудь любимого, обнимала его рукой, но тот и не думал нарушить целомудрие девушки, помня, что никто не отдавал её ему в жёны и что придёт время, когда нужно будет вернуть её отцу. Так и спал рядом с ней, обнимая осторожно и бережно, относясь, как к драгоценности, данной ему на хранение.
Шли месяцы, хозяин присматривался к новой рабыне: не носит ли ребёнка? И очень досадовал, что не оправдываются его надежды получить маленького раба.
Год миновал, другой. И к неволе привыкает человек. Однажды вечером Лета сказала:
– Инар, он злится на меня.
– Злится? За что? Ты всё делаешь хорошо!
– Всё хорошо, – вздохнула девушка, – только детей не рожаю.
Пристально взглянул на неё Инар:
– Ты же понимаешь, я не могу. Мы не женаты.
– Тогда давай поженимся!
Он обнял её:
– Мы с тобой живём, как брат и сестра.
– Не хочу тебя братом!
– А я не хочу тебя сестрой…
Они решили, что назавтра отпросятся в город, якобы за покупками, а сами найдут священника и попросят обвенчать их. С тем и уснули.
Утром, принарядившись, Лета попросила хозяйку отпустить её и мужа в город. Выйдя за пределы дома, оба чуть ли не бегом устремились к знакомому священнику и умолили тихо и тайно обвенчать их. Когда солнце высоко поднялось над городом, Инар и Лета рука об руку шли обратно, и неподдельное счастье светилось в их глазах.
Они миновали самую оживлённую часть города и уже хотели свернуть на узкую улочку, ведущую к особняку хозяев, когда знакомый голос воскликнул:
– Лета!
Она обернулась. Перед нею стоял отец…
Они рассказали ему всё: и как их схватили, и как долго везли неизвестно куда, и как продали вместе, думая, что они женаты. Лета поведала отцу о тех ночах, что провела рядом с Инаром, и как скромно держался он рядом с ней. И о том, что полюбила его, и о том, как они, наконец, решили обвенчаться.
Отец плакал, глядя на любимую дочь, рассказывал, что искал её повсюду, расспрашивал людей. А глядя на Инара, повторял:
– Ты мне её вернул! Разве мог бы я найти свою Лету, если бы её спрятали в гареме какого-то вельможи? – и, выбрав минуту, покачал головой: – Два года спал рядом и ни разу не тронул? Нелегко же тебе приходилось!
И с мужским пониманием хлопал по плечу.
Отец взял свои деньги, отправился к хозяину Леты и предложил ему такую сумму, что тот не смог устоять. Когда рабы уходили, хозяин хитро улыбался: бесплодная рабыня, не жалко и продать.
А вечером отец собрал друзей и устроил свадебный пир. Многие, услышав, что он нашёл свою дочь, приходили поздравить. Лета и Инар сидели рядом, плечом к плечу, и, взглядывая на мужа, она думала: нет выше радости, чем получить разом исполнение двух самых больших желаний: свободу и любимого мужчину в мужья.
В эту ночь Инар обнимал ту, что принадлежала ему по праву, и уже не сдерживал своих желаний.
А наутро все тронулись в путь, домой, и, когда караван вышел за город, радостно полилась звонкая пастушья песнь. Инар возвращался…
Солнечный дождь
Тель-Авив залит солнцем. Жара. Но на тротуаре стоит девушка и, подставив руку, ловит то, от чего все прячутся: яркие, обжигающие солнечные лучи. Люди обходят её стороной, из окон машин выглядывают любопытные лица.
Девушка не видит людей. Она набирает полные пригоршни света и затем, смеясь, выливает себе на лицо, умывается им, подставляет свету руки и плечи. Счастье сияет в глазах, на устах – блаженство.
Невысокий парень, привлечённый её красотой, становится рядом и спрашивает:
– Ты в порядке?
– В порядке, в порядке, – смеётся она и вдруг, что-то поняв, радостно говорит:
– Ты разве не видишь?
– Что? – улыбается парень.
– Ну как же, солнечный дождь!
Он пристально смотрит на солнце, щурясь сквозь тёмные стёкла очков: возможно, там что-то новое? Но солнце пышет жаром, на него невозможно смотреть. Пожимая плечами, отходит…
– Я люблю тебя, солнце, – шепчет она, – в твоих лучах столько света, столько радостной красоты! Где ты берёшь эту силу? И почему все прячутся, когда в тебе – жизнь?
Она продолжала стоять, набирая энергию солнца…
А на дальней-дальней планете, покрытой панцирем льда, стоял её брат. Он тоже протягивал руки, глядя в холодное небо, и улыбался. Потому что по нитям невидимой связи в него мощным потоком шла энергия солнца, которую посылала сестра. Он принимал этот свет, а потом, обращаясь к лесам и полям, застывшим под снегом, выливал на свой замерзающий мир. И оживала земля, таяли льды, согревались уснувшие реки. Всё пробуждалось. Мир получал ещё год жизни, ровно год – до следующего солнечного дождя.
Их было двое: брат и сестра, два уникальных создания природы. Она умела найти и собрать. А он умел передать.
Вечер настал. Девушка с сожалением смотрела вслед уходящему солнцу.
– Ты – самое лучшее, что может быть, – шептала она.
Люди по-прежнему пробегали мимо. Им не было дела ни до девушки, ни до холодной планеты, ни до последних искр солнечного дождя.
Рассказы
Тихая гавань
Большое спасибо моему сыну Илье, офицеру морского флота Израиля: его знания в области мореплавания очень помогли мне при написании этой повести.
Море тихо перекатывало волны. Паруса шевелились едва-едва. Пассажиры высыпали на палубу и любовались закатом, безмятежной гладью воды и чистыми красками неба.
Анна вышла из маленькой душной каюты и медленно прохаживалась по палубе, заставленной бочонками, тюками и другими товарами. Отец настоял, чтобы она плыла именно на таком, простом и невзрачном судне. «Большие корабли часто подвергаются нападению пиратов, этот же так прост, что вряд ли на него кто-то польстится». Он попросил дочь надеть самое скромное платье и взять лишь двух слуг. «Не привлекай внимания: ты доберёшься скорее, если будешь выглядеть не как богатая дама, а как скромная горожанка».
Анна не возражала. Она облачилась в тёмное платье, но в сундучок аккуратно сложила то, что купила последним, – элегантное, модное: ей очень хотелось понравиться мужу. Для простой горожанки её багаж оказался несколько великоват, но она надеялась, что этого никто не заметит. На корабле ей отвели небольшую отдельную каюту, слуги же плыли в общем помещении, которое предназначалось для пассажиров.
Плавание началось прекрасно. Старый, но крепкий двухмачтовый галиот вышел из Дувра и медленно двинулся вдоль берегов Англии, огибая длинную косу полуострова Корнуолл. Он направлялся к границам Ирландии, в порт N. Но целью путешествия Анны был не сам порт, а небольшая бухта к югу от него, где год назад крупная компания судовладельцев основала новую верфь. Ее муж, инженер и строитель кораблей, получил отличное место и подписал контракт на несколько лет. Вслед за этим он немедленно отплыл. Анна хотела отправиться с ним, но супруг просил её не торопиться, а дождаться, когда будет готов дом. Семь долгих месяцев она жила надеждами и ожиданием и, наконец, получила письмо. Муж писал, что ждёт её с нетерпением, что только что отстроенное поместье ей непременно понравится, и рассказывал о заманчивой перспективе жизни вдали от шума большого общества. Анна собралась очень быстро, оставила свой лондонский особняк на попечение отца и взошла на корабль, надеясь меньше чем через десять дней встретиться с мужем.
Стемнело. Вернувшись в каюту, она зажгла свечи и достала из сундука нарядное платье. Когда грустно, красивое платье может порадовать и даже развеселить. Она разложила его на спинке стула, полюбовалась и, надев тончайшую кружевную рубашку, легла в постель. Пусть днём она выглядит, как серая мышка, но ведь ночью её никто не видит!
Анну разбудили крики. Кто-то бегал с фонарём по палубе, потом раздались выстрелы. Она сжалась, со страхом прислушиваясь. Крики усилились, казалось, там идёт бой. Не зажигая света, женщина схватила платье и быстро надела его: что бы ни случилось, лучше быть одетой. Поджала ноги и сидела так до тех пор, пока не стало тихо. Ей хотелось посмотреть, что происходит снаружи, и она тихонько подошла к двери, открыла засов. В следующую секунду чья-то грубая рука резко схватила её и поволокла прочь…
На самом дне трюма, среди нагромождения всевозможных ящиков, тюков и бочек, сидели узники. Анна узнавала их: то были пассажиры её корабля. Пираты, захватившие галиот, ограбили его до нитки, вывели всех людей, а судно потопили. Конечно, зверство ужасное, но они почти никого не убили, лишь тех, кто оказывал явное сопротивление.
– Нас продадут, – слышались возгласы, – или потребуют выкуп.
– Или мы сдохнем с голоду, – сказал кто-то мрачно.
Мысли Анны не заходили так далеко. В трепете сжавшись в углу, она молчала и только старалась, чтобы в тесноте её не задавили. Несколько часов в узком трюме показались ей сущей мукой…
Утром пассажиров стали выводить. Они возвращались и рассказывали, что с ними обошлись довольно сносно. Им предлагали либо стать частью команды, либо, если они не имели морского навыка или нужного ремесла, написать родным и попросить денег на выкуп. Женщин не трогали. Ближе к обеду в трюм внесли большую бадью с супом и всех накормили. Анна изнемогала. Находиться среди множества давно не мытых тел, без возможности уединиться, встать, походить – было мучительно. Но она терпела, не говоря ни слова. Пока люк трюма опять не распахнулся.
Несколько матросов вошли внутрь и, освещая узников светом ламп, вглядывались в лица. Они явно кого-то искали. Слуги, сидевшие рядом с Анной, заслонили её плечами, но один из пиратов заметил край платья и позвал остальных. Ей пришлось встать и идти за ними. Все притихли: участь женщины, да ещё молодой и красивой, могла оказаться совсем иной…
На палубе слепило солнце, и Анне пришлось на мгновение заслонить глаза рукой. Когда же она открыла их, то увидела рядом с собой юношу, который внимательно разглядывал её наряд.
– Леди, – сказал он негромко, стараясь, чтобы никто не слышал, – если вам нравится выглядеть бедной девушкой, то лучше спрятать кружева.
Анна спохватилась. Одеваясь в темноте своей каюты, она натянула платье на рубашку, и теперь изысканные кружева торчали наружу. Она благодарно взглянула на молодого человека и незаметно заправила кружева за ворот платья. Затем осмотрелась. На палубе царил порядок. Матросы занимались каждый своим делом, тюки и бочонки аккуратно стояли по углам, доски пола были тщательно выскоблены. «Не ожидала от пиратского судна…» – подумала Анна и почему-то облегчённо вздохнула. В этот момент один из матросов приказал ей следовать за ним.
На корме, развалившись в прекрасном готическом кресле, явно украденном с какого-то корабля, сидел капитан. Анна взглянула в его лицо – и впечатление от чисто убранной палубы улетучилось. Именно таким она и представляла себе капитана пиратов: старым, мерзким, лишённым всякого воспитания. Он смерил девушку высокомерным взглядом и, взяв со столика несколько бумаг, заговорил.
– А не скажете ли вы мне, леди, кто плыл на вашем галиоте под именем Анны Смит?
– Я, – тихо отвечала Анна.
– В декларации указано, что вы – дочь Андриана Мейсона, поставщика королевского двора…
В этот момент юноша, который держался неподалёку, подошёл и стал за спиной капитана. Лгать, когда он оказался перед ней, было непросто. Анна склонила голову…
– Судя по всему, вы – из не очень богатой семьи? – едко улыбаясь, спрашивал капитан.
Что за пытка! Она промолчала.
– Тогда, – продолжал пират, – может быть, вы подскажете, чьё это платье? Мы нашли его в одной из пассажирских кают. Его и множество других, не менее дорогих и красивых, – и он, как фокусник в цирке, одной рукой вынул из сундука прелестное платье – гордость её гардероба.
Анна замерла. Глазами, полными мольбы, она смотрела на юношу, но тот вдруг опёрся рукой о спинку стула, на котором сидел капитан, и загадочно улыбнулся.
«Кто он ему, – подумала Анна, – сын? племянник?»
– Вы молчите? – становясь всё менее и менее любезным, допрашивал пират. – Тогда как же мы узнаем истину? Может быть, нам стоит позвать сюда других женщин?
– Нет! – резко прервала его Анна. Она не могла позволить, чтобы этот ужасный старик терзал и других несчастных. – Все платья принадлежат мне.
– Тогда не соблаговолите ли назвать ваше настоящее имя?
Анна подняла голову и с достоинством, прилежащим её роду, назвала своё полное имя и титул.
– Довольно! – вдруг произнёс молодой человек. Он коснулся рукой плеча старика, и тот немедленно встал. – Ты прекрасно сделал свою работу, Джон. Можешь заступать на вахту.
– Слушаюсь, капитан, – отвечал старик и, расшатываясь, как все моряки, двинулся прочь.
На секунду Анна смешалась, а затем едва не задохнулась от гнева. Негодяи! Пираты!!! Они посмеялись над ней! Разыграли целую комедию! Она посмотрела прямо в лицо разбойнику и бросила по-французски:
– Сhien!*
– Ну, зачем же обижать собаку! – засмеялся молодой капитан, отвечая ей на безупречном французском. – Не гневайтесь, леди. У нас, бедных морских путешественников, не так много поводов к развлечению. Вам угодно продолжать беседу по-французски?
Он сдвинул кресло, но не сел в него, так и остался стоять, улыбаясь. Ей хотелось ненавидеть его, презирать за нанесённое оскорбление, но было в этом человеке что-то такое, что заставляло проникнуться уважением, некое скрытое достоинство. Анна отметила, что он не сел в кресло, хотя мог, и в его отношении к ней не ощущалось цинизма, лишь едва уловимая насмешка.
– Чего вы хотите от меня? – более сдержанно спросила она.
– Денег, леди, денег. Большого, королевского выкупа. Сейчас мы пройдём в каюту, и вы напишете письмо своим родным. Мои люди доставят его по адресу, а до тех пор… – он пристально взглянул на неё, и женщина затрепетала, ожидая приговора, – до тех пор я гарантирую вам полную неприкосновенность.
Капитан хотел идти, но она остановила его:
– Я назвала вам своё имя, сэр. Могу ли узнать ваше?
– Разумеется. Ричард Гардсон, – ответил он с лёгким полупоклоном.
*Пёс (франц.)
Анна удивилась. Это была хорошая фамилия, небогатый, но знатный род. Что он делает здесь, как мог так унизить свою семью? Они прошли в каюту, и у Анны вновь возникло чувство, близкое к изумлению. Безошибочным взглядом женщины, воспитанной среди прекрасных вещей, она отметила отличный вкус. Мебель, шторы, полог кровати – всё выказывало чуткую к красоте руку хозяина. Стиль отличался простотой и изяществом: никакого нагромождения предметов, ничего вычурного или лишнего. Большой стол с разложенной на нём морской картой, кресла, диван, несколько стульев, ковёр мягкой окраски. Но во всём – тонкая, не терпящая вульгарности изысканность.
Анна присела к столу и принялась за письмо. Она писала отцу: обращаться за помощью к мужу ей мешала щепетильность.
– О какой сумме идёт речь? – спросила она.
Капитан склонился над картой и, не поднимая глаз, назвал цифру.
– Моему отцу придётся продать родовое поместье, чтобы заплатить вам! – не удержалась от возмущения женщина.
– Это его единственный дом? – не глядя на неё, спросил капитан.
– Нет, у него есть и другие, – негромко призналась она.
Он прищурился с лёгкой насмешкой: о богатстве её рода знал весь Лондон.
Анна продолжала писать, но один вопрос не давал ей покоя.
– Зачем нужна была вся эта комедия?! – наконец, спросила она.
– А зачем – ваша? – немедленно парировал он. – Вы могли бы нанять отдельный корабль, а вместо этого оделись служанкой и поплыли на старой посудине.
Анна зарделась от стыда: он был прав, несомненно. Она послушалась отца, доверилась его опыту. Сама же Анна вряд ли стала одеваться в платье служанки, как тонко подметил этот пират: ей претило всё ложное, наигранное.
– Что будет с теми людьми, которые остались в трюме? – спросила она.
Капитан поднял внимательный взгляд. Казалось, он удивлён, что эту аристократку волнует судьба других пленников.
– Ночью их высадят на берег, они найдут пристанище в маленькой деревушке. Никто не пострадает. Ведь вы это хотели услышать?
– Да. Я прошу вернуть мне моих слуг.
– Только одного, – ответил пират. – Вы закончили?
Он взял письмо и внимательно прочёл.
– Сколько достоинства! Но чувствуется, что вы любите своего отца. Куда вы направлялись?
– К мужу, в порт N.
– У вас есть дети?
– Нет, – отвечала Анна, – детей у меня пока нет.
– Что ж, надеюсь, ваш отец поторопится продать своё родовое поместье. А пока располагайтесь. Ваша каюта напротив. Можете свободно передвигаться в пределах корабля, но не пытайтесь бежать: в этих водах немало акул. И прошу вас, леди, наденьте нормальное платье!
Каюта оказалась просторной и удобной, с небольшим окном, выходящим на палубу, и хорошей кроватью. Анна осмотрелась. Сколько недель или месяцев предстоит ей провести в этой тюрьме, среди грубых мужчин? Как быстро сможет отец переслать деньги? Отпустят ли её потом? Эти скорбные мысли заставили пленницу присесть на край кровати и долго сидеть в горестном оцепенении. Наконец, появился слуга. Анна утешилась, увидев знакомое лицо. Он поспешил обрадовать госпожу: пираты отдали все её костюмы, весь гардероб. Женщина попросила горячей воды и долго мылась, оттирая не столько грязь, сколько это пренеприятное чувство страха. Выбрала неброское, но элегантное платье из голубого атласа, достала маленькое дорожное зеркало. Волосы, мягкие, непослушные, чудесного светло-пепельного оттенка, не желали лежать в причёске и вились лёгкими кольцами вокруг головы, создавая нежный воздушный ореол. Анна немного помучилась с ними, но наконец, уложила и заколола шпильками. Теперь она чувствовала себя намного лучше, – самой собой, дочерью своего отца, леди Анной, а не простушкой из предместья.
Она ещё раз внимательно оглядела себя: как бы тяжело ни складывались обстоятельства, ей ни за что не хотелось выглядеть неряшливой или неопрятной. Внешняя собранность помогала собранности внутренней, чувству уверенности, покоя. Поэтому она долго смотрела в зеркало. Хорошо отполированная бронза отразила тонкие черты, нежный рисунок губ и глаза, при свете свечей кажущиеся прозрачно-янтарными. «Ах, отец, отец…» – прошептала Анна.
Внезапный стук в дверь прервал её печальные мысли. Явился матрос и церемонно пригласил её отобедать в обществе капитана. Анна предпочла бы поесть сама, но, подумав, решила принять предложение. «Не стоит ухудшать моё положение невежливым отказом. Пусть моя учтивость станет примером тому, кто давно её потерял».
Матрос впустил Анну в каюту напротив. Та была пуста, но стол сервирован исключительно роскошно: серебряная посуда, высокие свечи, накрахмаленные салфетки. Чья-то искусная рука постаралась придать скромному ужину вид изысканной трапезы. «У него, должно быть, хороший повар, – подумала Анна. – Не из числа ли пленников?» Капитан задерживался. Женщина присела на краешек стула и внимательно осмотрелась.
Как много может жильё человека рассказать о его характере! Вот книги: история, философия, поэзия, но в основном – справочники по навигации и мореплаванию. Языки – английский, французский, немецкий и даже итальянский. Глаза Анны скользили по корешкам, мысль напряжённо работала. Сколько вкуса, изящества, явная любовь к литературе; он, несомненно, знающий капитан, хоть и молод. Но что стоит за этой его ироничной манерой, готовностью постоянно насмешничать над нею, как бы ненароком, вскользь задевая её гордость? И что заставило его взяться за столь позорное ремесло?!
