Читать книгу: «Сборник рассказов. Плохая концовка», страница 4

Ах, ну что за чудный день!

И крик, стоявший там мгновенье,

вдруг обратился в ветра гул,

я был уже один, в последний раз с тобой, моя любовь,

увы, теперь пустая оболочка,

нелепая, раскрытая вовне,

прощай же, ведь и мне пора,

прощай, прощай до сентября.

Бабушка

Моя бабушка никогда не была близка мне. Скорее, я воспринимал её, как эдакий элемент интерьера, иногда требующий подать-принести что-нибудь и сопроводить на прогулке. Случались, конечно, и казусы. Помню, вхожу в квартиру, а она спрашивает:

"А что это у нас тут за амбре? ", я бросаю взгляд на ковер и вижу продукт естественного процесса переработки пищи. А она всё смотрит, с таким невинным выражением, будто бы это действительно появилось тут по волшебству.

А я просто жил: учился, читал, гулял. И был готов к уходу бабушки в иной мир. Я представлял себе, как сначала позвоню в скорую, потом сам получу звонки от нескольких похоронных служб, придут какие-то люди, некоторые смутно знакомые, других я увижу в первый и последний раз; и все они будут что-то говорить, о чём-то спрашивать, я почувствую увесистые хлопки на своём плече и не очень ловкое: "Соболезную". Потом будет костистый рыбный пирог и стакан по-похоронному горькой водки. А затем я останусь один, и буду сидеть в полутёмной комнате и дожёвывать остатки пирога. Но беда никогда не приходит с ожидаемой стороны.

Был вечер декабря. Недавно прошел снегопад и поэтому всё было под толстым покрывалом снега. Я в очередной раз шёл к бабушке, только в тот раз после прогулки, весь запорошенный, да ещё и в какой-то глупой большой шапке, с которыми мне всегда не везло. Настроение было каким-то детским, будто бы Филипок идёт домой после знатного игрища в снегу. Я отряхнул ботинки и зашёл в подъезд. Взбежал по ступеням на третий этаж и с улыбкой открывал дверь, представляя горячий чай и светлый уют, который приобретает любое жильё, когда новый год уже совсем на носу.

Но внутри было темно и слишком холодно. Я включил свет в коридоре и снял обувь, прошел в комнату и увидел открытое окно и успевший налететь на подоконник снег. Я высунулся в туда, но, ничего не увидев, закрыл его и пошёл обуваться. Я стал спускаться по лестнице и, между 3 и 2 этажом, услышал щелчок, будто бы пальцами, звук шел снизу. Я ускорился и выбежал из двери подъезда.

Далеко она уйти не могла, поэтому я поспешил к ближайшему гастроному. На центральной улице было очень много людей, они смеялись, громко разговаривали, почти на каждом лице я отмечал улыбку, но среди этих лиц не было ни одного нужного мне сейчас.

На полпути к магазину, на площади, я увидел большую ёлку и собравшихся вокруг неё людей. Кто-то крикнул "С новым годом!" и я ужаснулся, ведь сегодня было только 28 число, я точно это знал. Если только это не снова оно. Меня начало подташнивать, сердце забилось чаще. Впрочем, может быть, это всего лишь репетиция. Я постарался не думать об этом и побежал к ёлке, надеясь найти бабушку там.

Я едва протиснулся через потоки людей к окрестностям ёлки и воздуха сразу же стало не хватать. В глаза бросалось то одно, то другое лицо, они все куда-то смотрели, что-то говорили, но это превращалось в сплошной гул. Всё смазывалось, обращаясь каким-то мороком. А я всё ещё пытался искать. Вокруг бегали дети, взрывались хлопушки. От одного пахнуло перегаром, второй почему-то упал и ворочался на земле, в рыхлом снегу, по которому прошли тысячи пар сапог, а третий упрямо доказывал, что денег у него нет, и что сейчас он не может говорить. Глаза просто разбегались, пытаясь вычленить одно лицо из сплавленной кучи людей.

Кто-то задел меня на плечо, я остановился и увидел старика в каком-то рванье, на шее у него была табличка из картона, на которой было написано, что он просит подать на буханку хлеба. Я пытался спросить у него, не видел ли он здесь бабушку, но поднялся очень громкий ликующий гомон, так что я наклонился поближе к его уху, и услышал знакомый щелчок. Я резко отпрянул, но его рот продолжал нешироко открываться, щёлкая. Здесь самообладание совсем покинуло меня, и я помчался прочь, пробираясь через локти и спины, а вслед всё слышались эти щелчки.

Очутившись в каком-то тихом переулке я попытался собраться с мыслями. Всё слишком спуталось, даты, эти улицы, я сам. Теперь я смотрел на себя и свою жизнь с отчуждением и тут перед глазами, за самой тканью реальности, будто бы проползла змея, всё искривилось, восприятие соскользнуло внутрь, но вместо собственной личности мне виделся только знакомый силуэт бабушки с этими "плавающими" по пространству глазами, пористым носом, недоброй улыбкой…Она танцевала, заливаясь смехом, барахталась на земле, безумствовала и щёлкала, но не руками или ртом, а своей субстанцией, своей haecceitas и всё вспомнилось, хотя никогда по-настоящему не забывалось, правда была скрыта как бы вуалью, которая почти сводила концы с концами, но я всегда был между этими полюсами. Она не была мне бабушкой, у меня вообще не было никаких родственников; я вспомнил себя совсем в детстве, мне приходилось скитаться по каким-то подвалам и подъездам, и в какой-то момент появилась она, сказала : "Пойдём", и я пошёл. Дальше были щелчки, изломы моей души, страдания. Она методично вколачивала в меня этот образ слегка выжившей из ума и не сильно любимой бабушки, но смысл этого от меня ускользал. И ведь это не важно.

Я открыл глаза в том же переулке. Чувство свободы кричало во мне, пускай и недолгой, но свободы, и я побежал. Через людей, дороги, начавшийся снегопад, фонари и сугробы. Я всё бежал, бежал и бежал, совсем опьянённый, и был так рад себе, своему телу, что на секундочку забылся и поскользнулся, упав навзничь.

Перед глазами встало небо, с которого плавно спускались крупные снежинки. Было совсем темно, видимо я оказался где-то за городом. Я просто лежал и вдыхал полной грудью, и с каждым вздохом сердце тяжело кололо и щёлкало. Впрочем, я был даже рад такому концу. Снегопад перестал, и я увидел звёздное небо, как было бы прекрасно узнать о каждой из этих звёзд всё что только можно. Но щёлкало всё сильней, глубоко хватая воздух последний раз, я увидел огромный салют в честь, видимо, нового года и улыбнулся. C'est tout.