Читать книгу: «Входящий в Свет. Роман-лабиринт», страница 5

Глава 19

Мы отрывались с Наташей по полной программе. После обоюдного выяснения отношений, мы поняли, что уже давно, очень давно неравнодушны друг к другу: она со школы, а я – с тех самых пор, как увидел и «признал» её в лифте… Ни наличие мужа и детей, ни правила так называемой светской морали оказались не сильны перед ураганом чувств.

Мы вместе «потеряли голову», вместе выдумывали весомые «доказательства» для близких и друзей в пользу её длительных поездок то к недавно обретённым бывшим школьным подругам или дальним родственникам, неожиданно вспомнившим о своей прекрасной «внучатной племяннице-троюродной сестре», ну или же просто о «седьмой воде на киселе».

Сами же мы гоняли по Москве от «Праги» до «Арагви» и гужбанили, гужбанили, гужбанили, как безумные, как одержимые срывали цветы страсти с плодоносящего древа желаний…

Наташа была непревзойдённой любовницей и потрясающим другом. В ней как по волшебству сошлись черты лучших архетипов мира: стройная Артемида-охотница с успехом дополняла Афину-воительницу. Нежность и материнская мудрость Деметры сочеталась в ней с умением Гестии поддержать тёплую и душевную атмосферу «очага» взаимоотношений со своим возлюбленным…

А величавая осанка Геры органично и легко дополняла игривость и беспечность Персефоны (Прозерпины).

Между прочим, великим удовольствием в общении с Наташей для меня было использование моих именно гуманитарных «навыков», так что и давнее довольно приличное знакомство с мифологией Древней Греции сыграло в этом благом деле не последнюю роль…

Поскольку даже высококлассная фигура моей «богини» могла быть по-настоящему оценена только с позиций идеалов культуры этой «золотой поры» человечества.

Моя Афродита олицетворяла для меня ту совершенную грацию живой души и «страстью трепещущую» Вечную Женственность, ради которой почти все герои мира совершали свои подвиги, а служители высокой поэзии исповедовались векам с неистовой и душераздирающей искренностью.

Я поклонялся ей и осыпал каждую пядь «земли обетованной» её божественного тела «тысячами тысяч» поцелуев и «миллионами» восхвалений. Я в первый раз в жизни ощутил неизбывную тоску по вечному соитию губ, рук и криков на безысходном пространстве подлинного взаимопроникновения чувств. Я парил на высотах Страсти, я погибал в безднах многочисленных Оргазмов и снова возрождался каким-то чудом в новых водоворотах и потрясениях разбуженного гигантского вулкана Любви. И Наташа… отвечала мне полнейшей взаимностью…

Но чудеса недолговечны. А жизнь продолжается независимо от наших призывов к бессмертию. Мне «заказали» Игоря Самуиловича Плешака, известного государственного деятеля и… её мужа.

Мы сидели, обнявшись, в одном приятном местечке в районе Китай-города и курили кальян, потягивая сладковато-терпкий дым восточного «зелья». Разговаривать не хотелось, было неимоверно хорошо прижиматься друг к другу и согреваться дыханием винного пара, исходившего из мундштука трубки, змеевидно протянувшейся от прозрачной кальянной колбы…

Я давно уже поделился тайной своего ремесла с моей избранницей и рассказал о своей новой «цели». Наташа приняла сообщение мужественно и мудро, лишь слегка покачав красивой головой с кудряшками рыжих длинных шёлковых волос. Нам нечего было обсуждать и некуда торопиться.

Я знал, что выбор, на самом деле, был небогат: либо трагедия в доме Наташи, либо бесконечное противостояние боевикам вездесущей политической мафии мирового капитала.

И вот я сижу, лаская одной рукой Наташины пальчики, а другой едва придерживая жерло кальянной трубки после затяжки, с грустью думая о непоправимом результате этой тупиковой проблемы. Тут я всё больше и больше понимаю, что выбор сделан так давно и бесповоротно, так естественно и невозвратимо, и так целесообразно, что начинаю глупо посмеиваться, а потом разражаюсь неуместным громоподобным хохотом. Наташа смотрит на мой гогочущий рот, а по её щекам текут тихие и жгучие слёзы, припухшие губки её кривятся в непонимании детской, наивной и бессмысленной улыбкой, едва различимой и беззащитной…

Я говорю ей шёпотом, продолжая поглаживать пальчики-ледышки:

– Всё будет хорошо, милая… Верь мне!

Глава 20

– Привет, Застра! Я так скучаю без Вас: без тебя и Светломудра и всей Светлозарии!.. – невольно вырвалось у меня в первый же момент. Застра, по обыкновению, мелодично и заразительно расхохоталась.

– Что, путешественник, намаялся там со своими спасёнными? – продолжала она, одновременно смеясь и говоря.

– А вы и это уже знаете? – искренне поражаясь всеведению Застры, спросил я.

– А как же? Неужели ты совсем забыл про наши возможности, которые и для тебя давно не секрет? – подмигнула мне маленькая фея. – К тому же, кто как не ты теперь, владея такой информацией, какая недоступна большинству землян, способен сделать им настоящий подарок мудрости и поддержки? Мы все в Светлозарии желаем тебе удачи! Светломудр очень хорошо постарался, когда на общем совете старейшин последнего круга выбрал тебя из всех жителей голубого сапфира межпланетного пространства, а потом обучил нашим премудростям… – ответила Застра.

– Какого-такого голубого сапфира? – не понял я.

– Видишь ли, всем планетам звёздного мира солнечной системы присвоены на нашем языке имена драгоценных камней вашей планеты людей. По этой классификации, Земля – редкий голубой сапфир, который по духу соответствует творческому самораскрытию и целомудренности души человеческих существ, – потешаясь над моей всегдашней наивностью, которая так и норовила «выпрыгнуть» из моего распахнутого в изумлении рта, вновь заговорила она, приводя меня всё больше и больше в состояние немого восхищения от её познаний.

И тут же продолжила:

– Понимаешь, Барашкин, в твоём далёком и красивом мире, многие вещи для жителей планеты остаются в скрытом виде… Но потенциал планеты способен для людей стать творческой мастерской в овладении тайнами мироздания. Универсум велик и до конца непознаваем, он хранит в себе невидимые возможности новых и новых реальностей. Ты, – один из тех, кто способен рассказать людям о чуде настоящего взлёта к вершинам общего процветания.

– Но, Застра, разве мне… разве одному человеку под силу повлиять на судьбы целой планеты? – недоумевая, осторожно задал я вопрос.

Мы опять сидели на широченном листе папорта и слегка покачивались под струями тёплых дуновений эльфов-ветрогонов. В крохотных «пряничных» домиках светлозарцев едва хватило бы места для одной из моих частей тела, а тем более для меня самого со всем весом, высотой, шириной и длиной… Поэтому мне всегда приходилось общаться в полный рост либо на широких папортовых «спинах», либо в уютных расщелинах «плотных» вибраций скал, либо прямо на воздушных скоплениях так называемых нижних облаков Светлозарии (ведь земли в нашем понимании здесь просто не существовало).

– Успокойся, Барашкин, у каждого из нас своя работа и «отдуваться» за всех никому не придётся. Просто тебе нужно сосредоточиться на той задаче, что ты согласился выполнять, помогая нам и всему Универсуму…

Мой волшебный «сеанс» со Светлозарией прервался так же внезапно, как и начался…

Я полулежал на кожаном белом диване в каком-то помещении, зашторенном тяжёлыми портьерами, отсвечивающими таинственной белизной луны, которая безраздельно и властно царила в просторах московской ночи.

Оглядевшись, я заметил и внушительных размеров дубовый письменный стол посреди комнаты, и матово поблёскивающие высокие элегантные шкафы с книгами, и уютно раскинувшиеся под ногами ковры с каким-то замысловатым восточным узором во весь пол, и, наконец, старинные напольные часы с маятником, одиноко стоящие наподобие трюмо у самой двери…

Как раз в тот момент, когда я пристально всматривался в незнакомое мне помещение, они мерно и шумно пропели своим музыкальным нутром ровно три раза. Их звучное эхо «ознаменовало» середину ночи, наступившей вслед за днём освобождения мною из «цепких лап» местных бандитов высокопоставленного чиновника Игоря Самуиловича Плешака и его маленькой славной дочурки, которую в начале конфликта он успел втолкнуть в ближайший подъезд…

Спаситель
Глава 21

– Зови меня просто Игорь! – говорил мне спасённый мной «гражданин», улыбаясь восторженной улыбкой человека, которому объявили о том, что у него появилась новая возможность начать жизнь с белой страницы…

– До сих пор не пойму, откуда тебя взял Господь на мою бедную голову, – продолжал, подшучивая над собой, Игорь, глядя во все глаза на меня, своего новообретённого «спасителя». – Ты и с виду-то особо на супермена не тянешь, а вот смотри ж, как легко разобрался с местной шантрапой…

Я улыбнулся в ответ, но деликатно промолчал, поскольку Светломудр своим баском, помнится, неоднократно говаривал мне: «Скромность и умеренная скрытность – два ключа к настоящим сокровищам мага».

Игорь стоял с двумя рюмочками коньяка в руках, предварительно налитых им из красивой пузатой бутыли на манер средневековых алхимических реторт.

– Значится, отметим сейчас чудесное избавление Игоря Самуиловича Плешака из рук бандитского отребья могучим провидением в лице, как там тебя по батюшке, Барашкин?.. – обернулся ко мне спасённый.

– Да, Иваныч, – буркнул я, смущаясь больше от того, что придётся сейчас, нарушая гостеприимство момента, отказываться от «выпивона», который вызывал у меня после всех волшебных превращений в Светлозарии исключительно рвотный резонанс.

– Вот та-а-к, – неутомимый Игорь Самуилович бодро протянул мне «предательскую» рюмку и подмигнул большим коричневым глазом.

– Гм! – неопределённо пробурчал я опять.

– Ты чего, родной! Ваня! – удивлённо взирал на меня Плешак, вновь недвусмысленно указывая подбородком на «безапелляционно» поблёскивающую жидкость, которая тоже, по всей видимости, не собиралась возвращаться на «родину», в пузатую бутыль.

– Ну, за спасение… Барашкин, ну… Ведь положено, сам понимаешь, такое дело обмыть! А? – заботливый хозяин изо всех сил гипнотизировал меня и рюмку, неминуемо сводя к логическому тандему всю щекотливость ситуации.

Наконец, тысячелетняя традиция русского застолья взяла верх над одиноким провинциальным «супергероем» и я… наклюкался. Теперь же сидя на диване в «приёмной» государственного деятеля, я глупо улыбался с пониманием к своим простым человеческим слабостям, которые, несмотря на теперешнюю мою подготовку и оснащенность разными премудростями мира, легко и убедительно заявили о себе в самый подходящий момент…

Я вспомнил, как охнул первый нападавший и неуклюже завалился на второго, третий, недоумевая ещё в большей степени, чем первые два, загребая пудовыми «лапищами» и не находя опоры, мигом очутился на земле вместе с остальными. Яростно замахавший руками четвёртый, случайно зацепив пятого, спиной придавил шестого и «весёлая» компания закувыркалась по близлежащим кустам. Вся бандитская рать, снова предпринимая попытку хоть как-то реабилитировать себя и наказать подоспевшую подмогу «интеллигента», опять оказалась в почти безнадёжном состоянии, совсем не разумея, почему руки и ноги их никак не собираются гармонично и слаженно работать вместе с телом, а всё норовят сплестись в каких-то неестественных и непослушных положениях…

Наконец в ход пошли колюще-режущие инструменты, к сожалению для нападавших не принёсшие нужного победительного эффекта, а с тем же несокрушимым постоянством причинявшие максимальное неудобство собственным хозяевам, какое чуть ранее доставили им самим их руки и ноги.

Мы под проливной руганью бывших атакующих резво выбежали на автостраду, где у «спасённого» и его дочурки, за которой мы предварительно забежали в подъезд, было припарковано чёрного цвета BMW, причём один из подоспевших к нам бандюг собственноручно получил внушительную оплеуху от самого потерпевшего и полетел на тротуар, чтобы не подняться… И мы, в скором времени, уже вырулили по направлению одного из спальных районов столицы.

Игорь Самуилович завёз дочь домой, оставив её под опёкой жены и личной охраны, а сам, со мной и водителем-телохранителем, пересел на другую машину, полагавшуюся ему по должности.

«Мерседес» плавно влился в поток бесконечных машин московских автолюбителей…

Мы же, тем временем, с Игорем Самуиловичем Плешаком, как вскоре выяснилось, занимавшем серьёзную должность в московском правительстве, владельцем нескольких успешных «бизнесов» и порядочным, всеми уважаемым отцом семейства, мирно и неспешно принялись беседовать на обычные темы между «спасителем» и «спасённым».

Глава 22

– А знаешь, ты реально был прав, когда говорил о моём маньяке, братик, – сощурившись на Кузявина, отчётливо произнёс Виктор Соловей.

– О каком маньяке, Витёк? Как говорил? – Козьма с интересом взглянул на друга детства.

Соловей промолчал и только скупо пожевал скулами.

– Совсем он замучил меня, Козьма… Непредсказуемый он, понимаешь? Скользкий, увёртливый какой-то… Неудобный, мать его… – После этой фразы Соловья они посидели молча.

– Странный ты, Витёк… Ты что, хотел бы, чтоб он сам взял и пришёл да чистосердечно всё рассказал тебе? – Козьма испытующе посмотрел на товарища так, как будто увидел его в первый раз. – Ты ж «следак» с именем, Витя… А не какой-то там молокосос, прости Господи. Наверно, лучше меня осознаёшь на какого «окуня» тебя выводит судьба… Значит, созрел, брат. Значит, имеешь полное право на красивую, лебединую комбинацию… – Кузявин улыбнулся и повернул бритый череп к официантке, как раз сейчас подносившей им две леденистые кружки жигулёвской «тройки».

– Лебединую?.. Ты, что списать меня хочешь, пенсию накаркать? Я ещё повоюю, брат, ещё покажу класс, ещё ни один «мокряк» раскатаю на зависть любому сыскарю, попомни мои слова! – Соловей не на шутку разойдясь, в запале даже не заметил, как замахнул целую кружку морозной пенистой влаги… Крякнув, он, наконец-то, расслабился и блаженно вытянув ноги, подмигнул Козьме.

Они сидели на дебаркадере речного ресторана в районе Бережковской набережной и утренняя прохлада водного пространства приятно освежала лицо, бережно взрыхляла редкие волосы на голове Соловья, мягким прикосновением тут же переходя к гладкой поверхности головы его лучшего друга. Солнце искусно серебрило мелкие барашки волн, в неге речных чувств пульсирующих возле боков дебаркадера и каким-то неведомым образом тут же передавала эту нежность и эту текучесть людям на борту плавающего ресторана «Викинг».

– Ну, посуди сам: всё время в разных местах – раз, – загибал пальцы «сыскарь», – знание подробностей жизни жертв, их занятия, пристрастия, окружение – два, наконец, безупречная и чистая работа и уход с места преступления – три… Как будто человек всю жизнь тренировался для таких дел. Ещё эта его манера театр из всего «выкаблучивать»… мать его за ногу… – Соловей ещё раз пожевал скулами и плюнул в «барашки» волн.

– Да, не театр это, Витёк. Сколько раз говорить… Прекрасное владение техникой ритуалов древности вкупе с пониманием тонкостей мировоззрения мировой «танатологии». – Сухо, но ёмко отрапортовал Кузявин.

– Мировой чего? – покосился Соловей на друга.

– Та-на-то-ло-гии – науки о смерти… Читать надо больше для развития, – пожурил «Витька» приятель, и тут же добавил – если такое дело, советую посидеть в библиотеке недельку-другую: поисследовать вопрос, так сказать, вплотную…

– Да, некогда мне! – отмахнулся Соловей, – работы невпроворот.

Друзья помолчали.

– И зачем это ему? – покачал головой Виктор Михайлович Соловей и тяжко вздохнул.

Кузявин расхохотался.

– Ничего странного в том, что он делает это, гораздо сложнее понять: зачем он этих бедных тёток так обхаживает… Судя по всему он тратит на них целые состояния! – воскликнул тут же Козьма.

Соловей внимательно посмотрел на друга:

– Ишь какой въедливый выискался, понять он не может… И понимать тут нечего, – извращенец и маньяк за свои деньги ищет острых и опасных ощущений, вот… И понимать нечего!

Кузявин опять захохотал:

– Вот видишь как легко до всего сам и дошёл. Молодец!

Виктор Михайлович коротко мотнул головой и подозвал официантку.

Глава 23

Я точно понимал, что «заказ» на мужа Наташи – дело нескольких дней и «заказчики» «ничтоже не сумняшеся» обязательно доведут дело до конца не со мной, как исполнителем, так с кем-нибудь из таких же «профи», что и я, их покорный слуга.

Возникшее «недоразумение» исправить можно было лишь одним способом: запрятать «мишень» со всей семьёй куда подальше и «рвать когти».

По кодексу самурая я не имел никакого права ослушаться приказа, но по-человечески, я, как никто другой, был просто обязан спасти и Наташу, и её мужа, и её детей, и … себя.

У меня не было ни плана «Б», ни разумного выхода из сложившейся ситуации, в общем, никакой возможности решить сразу несколько задач в логике человеческого мышления. Я чувствовал, что наверняка существует сверхординарный «ход конём», который расставит все точки над «i» совершенно гениальным образом. И мне необходимо было распутать этот «гордиев узел» в одиночку.

Если бы я только был один… Один!!! Законспирироваться под кого угодно и «раствориться» в мировых пространствах было бы делом нескольких дней для меня. А тут…

«Где найти вариант?..» – вопрошал мой воспалённый и осатаневший от перенапряжения мозг.

Я должен найти этот чёртов, гениальный дзен-ход!

Ещё во время обучения суровым практикам в далёкой Японии, мне казалось по плечу всё самое невероятное: справиться с тысячью воинов, стать лучшим фехтовальщиком мировой элиты убийц, наконец, просто «свернуть горы» и переплыть океан, – я мог бы даже не задумываясь о последствиях, – но здесь…

Со мной произошло нечто вроде короткого замыкания, что-то граничащее с тупиком всего смысла бытия, всего мироздания…

Однако, справедливости ради, надо отметить, что каждую секунду меня сопровождала какая-то сверхъестественная непоколебимая уверенность в обязательной благополучной развязке.

В голове я строил самые замысловатые комбинации спасения семьи Наташи и самого себя…

Но в реальности… В реальности рассчитывать было не на что. «Эти люди» умели находить других, нужных им людей, и «развязывать» любые, самые неразговорчивые языки, а также поворачивать события в свою пользу.

Правда, на этот раз, кость в их горле называлась моим именем, а это, поверьте, совсем другая игра.

Я хорошо понимал, какими примерно путями будут развиваться «навороченные» жизнью и судьбой обстоятельства, но совсем туманно представлял себе конечный исход…

Главными для меня в этот момент, конечно, были благополучие и жизнь Наташи и трёх её детей, хотя, и безопасность её мужа тоже лежала на моей совести.

Я походил на льва в клетке, которому на ужин предложили его собственных родственников, и при этом приставили к загривку ракету с атомным боезарядом.

«Неужели это всё, всё?» – думал я.– «Неужели это будет мой самый последний, самый окончательный бой?» – думал я и не хотел верить, что жизнь и счастье с Наташей навсегда потеряны для меня. – «Я ведь слишком хорош для такого конца!»

Вот проехала машина. Пропрыгал весёлый вихрастый воробей. А я стоял на обочине шоссе и смотрел в небо, на бесконечно летящие махровые белые облака и впервые в жизни обливался мокрым и скользким трусливым потом…

Даже в специальных медитациях на свою собственную смерть мне никогда и в голову не могла придти мысль о сожалении, это ужасающе острое чувство потери…

Обрушившаяся на меня стена неизбежности, казалось, будет давить до тех пор, пока я действительно не истеку кровью и не умру.

Представить хоть на миг остановку этого прекрасного сна, где Наташа и её дети делят со мной «стол» и «кров» было просто невыносимо…

Я не знал куда бежать и что делать, но я знал одно: проиграть нельзя!!!

Глава 24

– Наташа, знакомься, мой спаситель и очень хороший человек! – весело говорил Игорь Самуилович Плешак, показывая меня своей жене как какой-нибудь редкий экспонат.

– Очень, очень приятно! – сказала Наташа и протянула мне узкую красивую руку. – Вы дали нам шанс оставаться счастливой и полноценной семьёй, как прежде… – Наташа вдруг обмякла и зарыдала в голос…

Я неловко стоял напротив неё и не знал, как реагировать на этот естественный и сильный эмоциональный взрыв. Я понимал всю напряжённую работу чувств женщины, видел, с какой мужественной простотой она принимала эту жизненную передрягу, хотя была здесь, как мне показалось, и ещё одна деталь её состояния, её переживаний…

Светломудр всегда учил меня видеть прежде всего то, что человек пытается скрыть на фоне обстоятельств судьбы, в которых ему приходится находиться, а не то, что лежит на поверхности его внешних проявлений. И в данный момент, видимо, то, что Наташа усиленно и ловко скрывала, – было в разы сильнее её «написанных» на лице эмоций и чувств.

Она взглянула на мужа, опять на меня и, улыбнувшись сквозь слёзы, потёрла кулачками, как совсем маленькая девочка, припухшие и раскрасневшиеся веки…

– Простите, слишком много всего за последнее время свалилось на нашу семью… – сказала женщина виновато, обращаясь ко мне, обуреваемому сочетанием довольно сложных и противоречивых чувств.

Я улыбнулся и понимающе кивнул:

– Ничего, ничего… У вас обязательно всё будет хорошо, я точно знаю, Наташа!

Муж ласково взял её за плечи и, попросив у меня подождать пять минут, повёл Наташу в комнату к детям.

Игорь Плешак с раннего возраста отличался какой-то повышенной сосредоточенностью что ли, каким-то не по-детски серьёзным отношением ко всему происходящему… Он рос увлечённым и способным к разнообразным творческим занятиям мальчиком. Лепил, рисовал, много читал и много просиживал на широком удобном подоконнике, где часто заставала его мать, приходя вечерами с работы. Жили они вдвоём да ещё кошка Анфиса, которая тоже любила, свернувшись урчащим клубком возле Игоря, лениво отслеживать передвижения людей и машин по главной улице с высоты пятого этажа.

Школу Игорь не особо жаловал… Основная страсть посещения этого «дисциплинарного учреждения» сводилась у него к просиживанию после уроков за библиотечными экземплярами Виктора Гюго, Вальтера Скотта, Жюля Верна, Эдгара По, Артура Конан-Дойля и других замечательных авторов мировой классики. Их владение словом, буйная и, вместе с тем, глубоко, красиво, ярко проявляющаяся фантазия, многочисленные миры, мастерски создаваемых историй, а также любовь к исследованию человеческой души завораживали мальчика и трепетно откликались в его сердце, открытом безмерному любопытству к жизни и людям.

В его юношеском сознании будущая жизнь напрямую связывалась именно с такими драматичными, волнующими, неординарными событиями, всегда только с подобными обстоятельствами поиска смысла бытия, исключительно с такого рода высокими помыслами, неистребимым желанием открытия новых реальностей, служения чему-то за пределами «серой» обыденности обычных обывателей, – чему-то, что всегда самым таинственным и беспощадным образом влекло Игоря к себе.

Это влечение помогало ему выживать и побеждать свои страхи, свою неуверенность в собственных силах и под пулями моджахедов после «учебки» ВДВ, и в афганском плену под неусыпным надзором боевиков.

Оно помогло и в периоды невыносимого отчаяния от потери матери, когда его освобождённого и счастливого после одиннадцати месяцев измора и мусульманской религиозной пропаганды, вдруг поставили перед фактом полного одиночества…