Читать книгу: «Звезда», страница 4

Вход в подземелье внутри цитадели был расчищен от кирпичей и обгоревших брёвен. При свете факелов, хан с Молге и Чжень начали спускаться по очень крутой лестнице. Ступеньки терялись, из вида, глубоко внизу. Три зимы сюда не приходили люди. Наконец-то они достигли ровной площадки коридора подземной темницы – толстые двери камер были распахнуты. Несколько скелетов в одежде наблюдали пустыми глазницами черепов, за потревожившими их покой. Чжень сказала: «Они меня не видели, когда ломали вот эту стену, за которой в самом углу был узкий вход в туннель, а когда все вошли в него – то вход обрушился, завалив обломками кирпича и камней доступ в него. Родственники моего мужа все зашли в тоннель. Я пряталась в полуразрушенной камере и чуть не задохнулась от дыма горевших брёвен, которые облили смолой. Пробыла в подземелье много дней, пока шум на верху не стих полностью. Долго доносились звуки из заваленного тоннеля – это потревоженные духи не находили себе покоя». Стражники начали разбирать завал входа и только к вечеру его открыли. Хан сказал: «Завтра продолжим – запах тлена и сырости пусть выйдет. Надо разжечь большой костёр на входе в туннель». Махнул рукой стражникам. Когда костёр заполыхал и все покинули подземелье. Чжень еле держалась на ногах и Молге увела её в свой шатёр, где был накрыт стол с едой. Барс заметался на цепи, увидав хозяина. «Утром возьму его с собой»: подумал хан. Для Молге наступали новые времена – ребёнок под сердцем меняет жизнь беззаботной девушки и каждый день она задумывалась о своём будущем. «Я тангутка и никогда родной не стану для киданей, а с ханом может в любое время случиться неизбежное – его сыновья зарежут меня и никто их не осудит. Красивая Чжень поправится и Мунак обязательно её разглядит – красивая женщина, как золотая монета на груде медяков – не заметить невозможно. Вся надежда на ребенка, а если родится девочка – что тогда? размышляла Молге, глядя на спящую Чжень. Хан перестал её звать к себе, из-за её положения и щемящее чувство тревоги переполняло грудь. Молге достала, тот самый, нож осмотрела его, а затем положила в карман халата. Тихо вошёл барс и лёг рядом с ней, а Молге, положив головку на его бок, заснула.

Утром хан взял с собой только десяток воинов, барса и уехал в крепость. Народ уже знал, что в подземелье что-то нашли или найдут – у некоторых родственники могли там погибнуть, но в крепость никого не впускали, кроме работников. Подземелье пропахло запахом гари и сырой гнили. Первыми зашли в тоннель стражники с факелами, а уже за ними хан с короткой пикой в руке и барсом. Тесные стены тоннеля были выложены камнем и под небольшим наклоном тоннель уходил в низ. Сразу же стражники закричали, что везде лежат много скелетов в одежде. Свет факелов осветил страшную картину – скелеты лежали по одному, обнявшись с другими – детскими скелетами, а некоторые сидя, были прислонёны к стене и всюду валялись мешки, сундуки, кувшины. Смерть их была мучительная и скорее всего от голода, и страха. Хан приказал выносить из туннеля мешки, кувшины и оружие, а четверым воинам идти дальше. Воины быстро вернулись, сказав, что рядом туннель обвален и стал не проходим – картина трагедии, погибших, стала ясна: задохнулись от гари факелов и тесноты. Хан крикнул: «Пошевеливайтесь с выносом вещей, а скелеты последними выносить будите… возможно к вечеру». Сам с барсом пошёл к выходу туннеля. К полудню все вещи, мешки, оружие, кувшины были подняты в помещение цитадели. Мунак сидел на сундуке перед горой ценностей, накопленных за многие годы правителями ойратов и по желанию духов, доставшихся теперь ему. В кувшинах были даже бронзовые монеты, с квадратными отверстиями, Суньского царства на далёком Востоке, откуда купцы привозят шёлк и разнообразные ракушки, украшения, арбалеты, цветные халаты. Золотые монеты персидских шахов, посуда, красивое оружие, украшенное самоцветами – всё это было у ног Мунака. «Надо дать часть монет ойратам, а остальное потратить на покупку быстроногих коней из далёких песков персов и укрепить получше Кулан, отремонтировать тоннель – о монголах не стоит забывать»: думал хан. Взяв в руки чашу, сделанную из черепа человека, подумал: «Это ведь голова какого-то грозного владыки, но погибшего в борьбе с ойратами, а теперь и из черепа, хана ойратов, можно пить вино – никому не ведомы замыслы духов… и что станет завтра со мной… Надо оставить власть верному наследнику – не долго осталось до встречи с духами…». Хан вышел из комнаты, взяв с собой чашу. Солнце ослепило его, а свежий ветер приятно взбодрил – вокруг простирались травяные луга, рассечённые рекой, текущей из изумрудных гор. Хан с грустью вспомнил родное ущелье, полузасыпанное озеро и мутную воду в реке Онгю. «Нет, я туда не вернусь никогда… разве что повидаться со звездой… всё-таки был цветной туман возле звезды – эх, хорошо бы вместе с тем человеком, к ней пойти…!»: грустно подумал хан. Приказал стражнику, чтобы в крепость пришли Молге, дочь Жизле, зять Миркен и Брадобрей, а скелеты чтобы выносили за стены Кулана: родственникам для захоронения.

Пятером зашли в комнату с сокровищами. Пришедшие были изумлены видом и разнообразием ценностей, а женщины начали с азартом перебирать дорогие пояса, браслеты, шёлковые куски тканей, забыв о хане. «Вот посмотрите на эту чашу и когда я умру – то со мной пусть отправится она в мир иной: духа этого черепа возможно встречу там… Теперь давайте обсудим наши действия до следующей зимы»: сказал хан. Миркен сказал хану, что надо укрепить крепость и выковать, закупить ещё оружия, так как в Таразе наместник Хорезма требует большой дани, а иначе разорят нашу местность опять. «Я ему сказал, как ты и велел, хан, что у нас очень много воинов и мы будем со всеми дружить, при соблюдении нашей выгоды и безопасности, и войны мы не боимся… даже хотим её – вы слабы, а хорезмийцам сейчас не до нас – у них война с персами»: сказал Миркен. Хан, улыбаясь сказал: «Всё правильно и что же тебе ответил наместник?». Миркен сказал, что наместник был очень недоволен, но при этом считает, что перед лицом монгольской угрозы всем надо срочно договориться о союзе всех племён и родов под единым командованием. «Значит Тараз не будет, угрозой силы, требовать дань – это хорошо. Нам надо срочно заказать скототорговцам три сотни быстроногих персидских коней и посадить на них лучших воинов – они будут моей личной охраной под командованием старшего стражника Сиюка, родом из кочевья моего младшего сына – у него здесь нет родственников и друзей»: сказал хан, поглаживая чашу. Молге встала рядом с ханом и сказала: «У Мунака очень много денег, золота и ценностей их надо использовать на укрепление войска, крепости, а людям раздать скот – лучше за приплодом будут ухаживать. Казначеем можно назначить Чжень, так как она грамотная и у неё нет здесь родственников, а у Брадобрея, итак, много забот». Хан закончил совет словами: «Ну что же все предложенное я одобряю, а теперь пойдёмте посмотрим на скелет хана – пускай ойраты проведут сами обряд захоронения – по своим обычаям». У закрытой комнаты встали стражники и все вышли за ворота крепости, где уже собралась толпа людей. Хан сказал Молге: «Позови Чжень и сходите в комнату с ценностями – найдите, умершего хана, печать, жезл, нагрудный ямшан, саблю и принесите мне сюда». Чжень была уже среди людей и отыскивала останки родителей мужа Журы – Молге позвала её с собой в крепость. Уже слышались причитания над останками родственников, а умершего хана узнали по богато украшенному халату и расшитым золотом сапогам, но никто не оплакивал его – все родственники умерли с ним. Молге, улыбаясь, сказала Чжень: «Теперь ты будешь казначеем у хана и не вздумай присвоить себе хоть одну монетку – тебя жестоко казнят, но ты можешь пользоваться моей старой одеждой и украшениями из моего сундука. Да, и побыстрее поправляйся – ты должна понравиться хозяину». Чжень ответила, что к воровству не приучена, а нравиться никому не хочет: «Я мужа жду… Но пересчитаю, взвешу всё ценное и запишу на пергамент». Так, болтая, они пришли к охраняемой комнате. Молге сказала страже, что Чжень казначей и может заходить сюда в любое время, без всяких объяснений. Молодая женщина быстро нашла ханские знаки власти и украшения его старшей жены. Молге сказала, что ничего лишнего брать не надо, до распоряжения хана и они вышли, закрыв дверь. Все вещи отдали хану, а он подозвал старейшину ойратов и сказал громко: «Вот перстень-печать – он теперь твой, а ямшан, жезл и саблю положите в могилу хана. Похороните его с родственниками по вашему обычаю и пусть каждый ойрат высыплет на его могилу два десятка кожаных мешков земли. Сейчас принесут пергамент о продаже Кулана и земли, и ты поставишь своей рукой оттиск печати под своей подписью». Старейшина поклонился хану. «Вам всем дарю скот из моих отар и табунов – ухаживайте и увеличивайте его поголовье – дань хорезмийцам платить больше не будите, но надо готовиться к возможной войне с монголами. Воины пусть выберут себе здоровых молодых коней из моих табунов»: добавил хан. В толпе послышались радостные крики одобрения словам хана. После постановки оттиска печати на пергамент, стали расходиться.

Через несколько дней в предгорье появился большой курган и рядом несколько поменьше. Таков был конец войны с хорезмийцами и на этой земле закрепились кидани, но на всех просторах, от холодных восточных гор и до гор тёплых земель шло непрерывное перемещение племён и родов из-за страха перед монголами. Заключались союзы и сливались вместе мелкие ханства, прекратились набеги на соседей – страх подошёл к границам кочевий и диктовал новые условия жизни. Полным ходом шло и восстановление крепости Кулан – за деньги были наняты мастера строительства из Тараза и Самарканда. Умельцы охотно приехали на заработки, где еще и хорошо кормили бесплатно. В крепости поселился и сам Мунак со всей прислугой. Помещения отделывали и украшали рисунками, мозаичными полами. Молге заняла большую комнату возле покоев хана. Персидскими коврами были застелены буквально все полы, а вдоль стен стояли сундуки и столы, заваленные всякими предметами, на разрисованных стенах висело оружие, два больших зеркала – серебряное и бронзовое. Молге подошла к зеркалу и скинула с себя одежду, поглаживая живот подумала: «Скоро и халат не скроет округлый живот, да и появились еле заметные пятна на лице – ношу мальчика под сердцем и это очень радостно для меня, но пора действовать». Служанка Чжень очень пригодилась ей и в цитадели от неё была бесценная польза – под её руководством выравнивались внутренние стены и украшались рисунками, а мальчик превносил оживление и беззаботный смех в жизнь цитадели. Чжень любила носить красивые наряды и украшениями хозяйки пользовалась со вкусом знатной женщины. Молге часто думала, глядя на неё, что хан обязательно скоро позовёт её для развлечения и растирания спины, суставов. Молге уже заметила, что он часто рассматривает её и всякий раз, заметив Молге, отводил в сторону глаза – слишком уж манящий, косой, взгляд был у Чжень. Хан даже как-то сказал, что ей он списывает все долги, а за будущее сына пусть не волнуется. «Вот и хорошо, я ему сделаю предложение, отдохнуть троём на реке и сегодня же – попался Старый Бык… от такой утехи ни один мужчина не откажется…»: приняла решение Молге. «Кто же из нас красивее?»: думала Молге, глядя в зеркало. Для молодой и горячо любимой женщины, быть отодвинутой от источника благополучия её жизни – смерти подобно. Молге позвала Чжень и дала указание: «Поставьте шёлковый шатёр у впадения Карасу в озеро, сама оденься в моё красивое платье, укрась себя лучшим серебром и золотом из моего сундука – надо хозяину поднять настроение. Возьми кальян и много вина – останемся втроём и я, а может и ты будем танцевать, петь для него. Не думай о пропавшем муже – четыре уже года, как его нет и надо поставить могильный камень, в память о нём – мертвые не должны мешать жизни живых». Чжень вышла, а Молге пошла к хозяину в покои. Увидев его лежащим на подушках, рассмеялась, засунула ручки под его халат – стала считать ребра – от этой процедуры он смеялся до изнеможения и вся возня заканчивалась, предсказуемо – эйфорией тела, но не в этот раз… «Живот надо беречь»: подумала Молге и сказала: «Ты что валяешься, Старый Бык, вставай – нас ждёт прекрасный той на берегу реки и озера. Возьми лучшего коня – покажешь нам с Чжень своё умение джигитовки. Или уже не можешь скакать и прыгать на коне через широкие арыки? А?» Мунаку передалось её радостное настроение, и он хлопнул в ладоши – вошли слуги, и он начали его одевать. Он смотрелся в зеркало, поворачиваясь подумал: «Чжень значит будет… хорошо… её косые глаза… что за тайну они скрывают… вот и узнаю, а то всё случая не было… покажу красавицам силу своего Карагёза – во всей степи ему нет равных». Мунак совсем близко подошёл к зеркалу и провёл по нему, синим самоцветом на рукояти сабли, прерывистую черту – она вспыхнула искрами. Подумал радостно: «С моими ли богатствами и властью грустить – все радости куплю, а молодые и бедные пусть берут женщин силой, красотой. Молге меня обманывает, но мне же нравится – ну и пусть улыбается мне красавица, а надо ещё Чжень приучить». Молге крикнула в двери его комнаты: «Мы тебя ждать будем у реки – поторопись». Чёрный конь Карагёз был самым быстрым во всей степи и за него заплатили, как за десяток обычных коней. Черная, с серебряным отливом масть, широкая грудь и гордый ход внушали зависть у степняков – только сядешь – умчит… Седло из Ургенча, подаренное ханом кыргызов, было очень удобным и в нём хозяин не уставал при длительных поездках. Хану помогли сесть на коня, и он махнул рукой, чтобы не сопровождали его. Старший стражник Сиюк кивнул в ответ. Мысли Мунака ушли неизвестно куда, от радостного настроения – впереди его ждали молодые женщины, вино, кальян… ну и всё остальное… В далеке уже стоял жёлтый шатёр и рядом два коня. Он, не торопясь, подъехал, слез с коня и отдал концы узды Чжень, задержав на ней взгляд, улыбнулся. Взгляд с косинкой, чёрных глаз безотчётно манил его. Погладив по щеке Чжень, спросил: «Как поживаешь, мешок с костями, – за несколько лун похорошела – вижу, вижу». Чжень радостно улыбалась – сам хан прикоснулся к ней рукой судьбы. Хан был мудрым мужчиной, но разгадать тайные мысли красивых женщин и ему было не под силу – их взгляды, смех, не предсказуемая глупая непосредственность – просто рушили все предположения о них. Он привык, не задумываться о смыслах их поведения – за тысячи лет женщины научились, как бы не навязчиво, управлять мужчинами – вот и сейчас он под их очарованием находится и всему рад. Молге подхватила его за руку и повела к ковру на траве у шатра, уставленным всякими яствами. «Сейчас выпьем, поедим не много, и ты нам покажешь мастерство воина – ты ещё много зим будешь крепким и ловким»: заглядывая ему в глаза, вкрадчиво произнесла красавица. Хан улыбнулся и сел на ковёр, подумав: «Как хорошо и приятно она говорит – украшения просить будет… дам конечно и Чжень тоже… всё равно моими останутся». В двух пиалах зажурчало вино, а Молге Чжень налила кислое молоко – ребёнок любит. После второй пиалы Чжень стала громко разговаривать и смеяться – маковая жидкость в напитке сделало его приятнее в ощущениях. Мунак встал, слегка пошатнувшись, сказал: «Сейчас, красавицы, покажу вам силу Карагёза, а потом будете танцевать для меня без одежды». Молге сказала: «Перепрыгни ручей и скорее в шатёр пойдём, похотливый бык». Молге достала из косы маленький нож и стала вместе с Чжень подсаживать хозяина на коня и тут она поняла, что нож не нужен, так как можно просто расстегнуть ременную подпругу – чужеземное седло, по другому крепилось. Карагёз с места рванул и набрав скорость, оттолкнулся от высокого бережка – для него такой ручеек был не препятствием. Мунак почувствовал, что летит над конём. Концы подпруги свисали под брюхом коня и Молге вдруг стало страшно, и жалко, доброго к ней, старика. Она крикнула: «Муна-ак, постой…». Он оглянулся, но было уже поздно – Карагёз коснулся всеми ногами твёрдого берега, а хозяин, вместе с седлом, продолжил полёт над его головой. Мунак врезался в землю головой и плечом, услышав только треск в голове, а во рту ощутил вкус соли. Тело безвольно прокатилось по земле и замерло, с запрокинутой назад головой. Молге ударила ладонью по лицу смеющеюся Чжень и велела: «Скачи немедленно за Брадобреем, Сиюком, Миркеном, Кызле и скажи, что хан упал с коня, и ничего больше не рассказывай». Молге перешла по воде речку и остановилась у тела Мунака. Пальцы его были согнуты, как когти подстреленной птицы, с края губ сочилась кровь, а глаза закатились вверх и видны были только белки с кровью. Молге рухнула на колени у его головы и запричитала, обливаясь слезами – ей было очень страшно: она не представляла, что будет с ней и ещё не родившимся сыном. Мунак совсем ничего не чувствовал, но как-то… очутился в тоннеле у камня, возле которого стоял, в белой одежде, отпущенный им раб, с подаренным ножом в руке. За ним стояли люди, а может духи в цветном тумане – от них веяло добротой и покоем… кто-то плакал… видно было сверху, что это лежит он, а рядом, на коленях, стоит женщина и трясёт его руками… ощущение безграничного спокойствия охватило всю его сущность… мы тебя ждём с чашей из черепа ханаТуюна – он с нами… Молге встрепенулась и подумала: «Ну что ж задуманное дело пока получается, но надо бороться за свою и сына жизнь». От крепости уже скакали всадники. Молге подняла очень лёгкое седло и, погладив голову Карагёза, накинула на его спину войлок и затем седло, затянула, потуже, ременную подпругу. Карагёз склонил голову над неподвижным хозяином и как бы обнюхивал его, теребя зубами его халат. Первым прискакал старший стражник Сиюк и, спешившись, не решительно подошёл к телу хана. Молге, с заплаканным лицом пристально посмотрела на него и произнесла чётко, проговаривая каждое слово: «Получишь бурдюг золота, твоей буду весной, а сегодня поддержи меня – у тебя лучшие воины, а я ношу ханского сына под сердцем…». Сиюк не сказал ни да, ни нет, а только, как завороженный смотрел на неподвижное тело хозяина. «Что ты молчишь…?»: прошипела со злостью Молге. «Всё будет по твоему»: тихо произнёс Сиюк. Уже прискакали Брадобрей, Миркен и тихим ходом, приближались Кызле с Чжень. От аилов кочевья стекался народ. Собралась огромная толпа, но было очень тихо. Брадобрей, осмотрев тело хозяина, простёр руки к небу и что-то забормотал. Три женщины рыдали над телом Мунака. Картина трагедии была ясна – упасть с высокого могучего Карагёза и молодой разобьётся. Вопрос: «А кто будет ханом?», оставался загадкой без ответа. Медленно встала с земли Молге – вид её был зловещ и ужасен. Он из под бровей медленно и пристально оглядела людей в толпе – все опускали взгляды, при виде её глаз. Слышен был лишь жаворонок высоко на небе. Молге распахнула халат и, окрасив ладонь ханской кровью, провела рукой несколько раз по выпуклому животу – по толпе пронёсся шум… Молге подняла запачканную кровью руку – пальцами она держала ханскую печать, снятую с руки хана. «Я ношу под сердцем ханского сына и через две луны вы его увидите, а пока он не подрастёт, буду управлять всеми родами киданей и ойратов только я»: сказала громко Молге и посмотрела на Сиюка. «Мы все любим нашу правительницу, и я буду, со моими воинами, защищать её и ханского сына от любых врагов»: произнёс Сиюк. Дочь хана Жизле сказал: «Надо похоронить достойно моего отца, но братья очень далеко и прибудут только через два дня, а пока пусть управляет кочевьями Молге». У Миркена не было в готовности воинов, чтобы опереться на них, в борьбе за ханскую власть – всё произошло внезапно, и он ничего не сказал, а только одобрительно кивал головой. Молге знала, что кто руководит похоронами – тот и главный среди равных. «Где воткнётся десятая стрела, пущенная в сторону захода солнца от места смерти хана, там я приказываю копать место для упокоения его тела»: громко произнесла Молге. Принесли толстый белый войлок и Молге села на него, а затем все, приближённые к ней люди, подняли её над своими головами – в толпе раздались крики приветствия правительнице. Печальная процессия, с завёрнутым в ковёр телом хана, двинулась к крепости.

Тело Мунака внесли в его покои, и барс заметался беспокойно возле него. Молге обняла кошку за шею и прижалась к нему щекой – барс заскулил и упокоился. Молге оглядела присутствующих и велела Миркену послать гонцов к его сыновьям с печальным известием: «Пусть прибудут с семьями все, кто сможет, а охранять всех приглашённых будет Сиюк – у него лучшие воины. Наши воины пусть будут с семьями. Хоронить по обычаю будут только, мужчины и я тоже не буду на могиле хана». Все, кроме Сиюка, вышли и Молге ему сказала вкрадчиво, подойдя очень близко: «Усиль охрану мою и всей крепости… да и возьми у Чжень деньги на все нужды – не жалей, потому что ханы умирают не часто, а я всё помню…». Вошёл Брадобрей и сообщил, что караван купца Лю в дневном переходе от крепости и скоро прибудет к тебе, хозяйка. Молге спросила, Брадобрея: «Как идут работы по ремонту подземного хода и когда можно будем по нему пройти с осмотром?». Брадобрей ответил, что работы прекратили из-за отсутствия камня и кирпича. Молге зловеще прошептала: «Да ты в своём уме, старик? Разбирайте конюшни, сараи, а в туннеле работы не прекращать ни на один день – ты за всё ответишь и посторонних в туннель не запускать, а после… в нём произойдёт обвал… ну ты меня понимаешь ведь»? Брадобрей испуганно попятился к выходу. Молге позвала Чжень и сказала: «Нам надо помыться. Деньги давай Сиюку – сколько скажет, отдай, для захоронения, доспехи хана, чашу из черепа, а сабля перейдёт по наследству моему сыну. Да… присмотрись к Сиюку – молодой крепкий волк должен нас слушаться и в степь не смотреть. Всегда помни Чжень, что ты уйгурка, а я тангутка – народ это знает и тебя даже не захотели брать с собой, когда убегали от хорезмийцев – на твоё счастье». Чжень поцеловала руку хозяйки и выбежала. Молге наконец-то сбросила с себя одежду и подойдя к зеркалу, удивилась своему отражению: «На кого я похожа – всё тело грязное, живот в крови, а лицо… моё лицо… ужас сплошной… ну и денёк, а ведь так начинался… Чжень до вечера будет заниматься моим телом – завтра с Лю встреча, а он очень много знает о всех землях – дам ему денег побольше». Чжень её мыла, била ладошками, растирала кожу, втирая настои, выворачивала суставы, царапала ногтями ступни ножек, а потом облила тёплой водой и накрыла войлоком. Принесла кальян и села рядом. Молге погладила служанку по щеке и затянулась запашистым дымом конопли – всё вокруг поплыло… барс, Чжень – такая красивая… ковры… зеркала смотрели на неё… Мунак звал к себе, а она убегала, но оставалась на месте… пески… Чжень отвела её к дивану, уложила и укрыла цветным войлоком, отделанным парчой.

Купец пришёл с одним помощником, несущим ларец с дарами, и поклонившись сказал: «Я рад за вас повелительница и вы такая молодая, красивая переживёте это большое горе – жизнь продолжается. «Прими скромные дары от меня – в знак уважения к тебе и Мунаку, с которым у меня была тайная дружба. Я пришёл с караваном из Тараза и мне там пожаловались, что больше не управляют землями Кулана – сильные не будут подчиняться слабым». Молге сказала: «Садись купец и отведай моих угощений, а потом поведаешь мне о всех событиях в других землях – я знаю про твою дружбу с Мунаком и хочу её продолжить. Мне нужна вся правда о хорезмийцах и монголах – ты ведь понимаешь, что я буду очень благодарна тебе»? Купец отослал помощника и отпив вина из золотой пиалы, сказал: «Монголы уже, на покинутых вами землях, пасут свои табуны и отары – я не обманул Мунака. Сюда они придут, на следующую весну или лето, тремя потоками пройдут вдоль гор на Тараз и Самарканд. Твоя крепость продержится всего несколько дней и поэтому тебе бы лучше объединить свою конницу с хорезмийцами. Они уже замирились с персами и готовятся встретить монголов – выбор у тебя не большой». Понизив голос до шёпота, сказал: «Мне там дали яд, чтобы отправить в мир иной Мунака, подкупив слугу. Вот этот яд, в кувшинчике, отдаю тебе – может пригодиться, а хорезмийцам сообщу, что хан погиб. Жди скоро послов от хорезмшаха Ала ит-Дина – сейчас вам надо объединить войска, мне думается – первую волну монголов вы разгромите, а там жизнь подскажет, что делать». Молге задумалась, глядя на кувшинчик с ядом, а затем сказала: «Я ценю твои советы и буду ждать от тебя свежих вестей, а это прими в подарок» и насыпала в золотую пиалу горсть серебра и несколько самоцветов. Лю захлебнулся в словах благодарности и на прощание дал совет: «Повелительница, удали от себя всех родственников покойного хана и приготовь подземный ход – на случай внезапного бегства, а всех, кто знает выход из него, устрани – только ты должна про него знать. Молге ему сказала, что всё оружие в его караване она купит и показала ему серебристый металл, найденный возле упавшей звезды. «У меня его много и какая его ценность никто не знает»: сказала Молге купцу. Лю повертев самородок в руках сказал, что это не созревшее серебро и его ценят дороже золота в землях чародеев и он готов купить его за персидские золотые монеты. Молге позвала Чжень и сказала, улыбаясь: «Продай большую часть серебристого металла купцу – за нашими горами его ценят дороже золота и смотри не продешеви – я думаю вы договоритесь».

Погребение хана завершилось насыпанием огромной горы – тысячи людей носили землю в кожаных мешках, высыпая её на самом верху, растущего кургана. Ворота крепости всегда были закрыты, а Сиюк внимательно следил за воинами киданей из других кочевий. Три сотни конных всадников и три сотни лучников охраняли Кулан. Молге приняла родственников Мунака и произнесла обращение к ним: «Я знаю, что это большое и внезапное горе – смерть хана отца, но нам надо думать о ближайшем будущем прямо сейчас. У меня три десятка тысяч воинов и в ваших кочевьях наберётся столько же, но у моего войска лучшие кони и много разного оружия. Кулан укрепили и его стены смогут выдержать осаду много дней – в нём есть очень глубокие колодцы. Скоро прибудут послы от хорезмшаха Ала ит-Дина и мы должны показать ему нашу силу, и единство. Будем с ним и кыргызами заключать союз против монголов. Я не собираюсь командовать вашими кочевьями, но по первому приказу, в случае войны, все войска должны подчиняться мне – у вас нет другого выбора… если жить хотите». Обращаясь к сыновья Мунака, сказала: «Казначей выдаст деньги вам – на нужды ваших воинов. Через эту зиму монголы вторгнутся в наши земли тремя потоками, но в союзе с хорезмшахом и кыргызами мы их разобьём». Молге встала и все, поклонившись, начали расходиться.

«Через две луны у меня будут роды и надо проверить подземный ход»: думала Молге, глядя, со стены Кулана, на высокие горы. Работы в туннеле продолжались и по ночам, и концу работ – вдруг погибли все работники, при обвале грунта… Молге с Брадобреем и Сиюком прошли по тоннелю до самого выхода, который располагался в далёком кургане у разлива реки, заросшего высоким камышом. «Очень удобный выход и коней, припасы можно спрятать»: улыбаясь, сказала Молге. С кургана открывался вид на горное ущелье, а Кулан казался совсем небольшим. Сам выход прикрывался каменной могильной плитой. К холодам на свет появился маленький хан, которому Молге дала имя Чжорген, долгожданный значит. С кочевья привели молодую здоровую кормилицу – для двоих младенцев у неё хватало молока. У Жызле тоже родился мальчик – внук Мунака и назвали его в честь деда. Молге сильно расстроилась, узнав, как назвали малыша, но вида не подала – на смотринах осыпала его персидскими золотыми монетами. Миркен стал не востребованным в переговорных делах и по долгу отсутствовал в крепости, что осталось не замеченным для Молге и спустя одну луну, после рождения мальчика, сказала Жызле: «Ты мне как сестра, но мне доносят, что в народе кто-то распространяет слухи, что я не законная правительница. Если что-нибудь случится с твоим ребёнком – то народ обвинит меня. Ни мне, ни тебе этого не нужно и по этому берите с Миркеном, ханский, самый большой шатёр на повозках, и уезжайте к твоей матери Сауле, в ставку своего брата – городища Мерке. Карагёз останется у меня – лучший конь во всей степи должен быть моим. Твой муж так и будет командовать десятью тысячами воинов, но только во время приближающейся войны. Чжень выдаст тебе деньги, а скота у вас своего много». Молодые женщины обнявшись, долго плакали – им вспомнилась совместная жизнь за последние пять зим… упавшая звезда… свадьба… побег Молге… добрый старый Мунак… болезнь Молге… путь от холодных гор… барс подошёл к ним и тихо заскулил – они и его обняли…

Холодное время незаметно сменилось зелёной травой и белыми цветами на лугах. Птицы неугомонно строили гнёзда в щелях крепости и им не было дела до, снующих внизу, людей. Стаи озёрных птиц заселяли разливы реки Карасу. Стада и табуны пополнились резвым молодняком. В аилах текла обычная жизнь степных кочевников. Из Тараза прибыли хорезмийцы для переговоров с независимой правительницей Молге. А из-за гор Курдая прибыл сын правителя кыргызов Манат. Послов поселили в цитадели крепости, но встречи с правительницей не было уже несколько дней. Молге не хотела с ними встречаться, не показав им свой властный характер. Послы видели её из далека, скачущую на чёрном Карагёзе, в сопровождении десятка воинов на великолепных персидских конях. Наконец-то послам сообщили, что правительница киданей и ойратов примет их в ковровом зале для приема гостей, а также, им вполголоса сообщили, что Молге не в духе и надо быть с ней поучтивее. Все уже долго сидели на подушках в ожидании, но правительница всё не появлялась и вдруг вошёл начальник стражи Сиюк с военно-начальником Миркеном, и сели справой стороны от красивого дивана, а по левую сторону встал Брадобрей с горным барсом. Наконец открылась большая дверь и вошла, ослепительной красоты, молодая женщина в красном халате и жёлтых сапожках – на поясе у неё висела сабля, а золотой жезл, украшенный самоцветами, был в руке. Все встали и опустили головы в поклоне – Молге медленно прошла и села на диван. «Я приветствую уважаемых послов и гостей – прошу садиться. Надеюсь, вы прибыли с добрыми и разумными предложениями»: сказала тихим голосом Молге, вглядываясь в лица гостей. Первым начал говорить посол хорезмийцев: «Мой всемогущий шах Ала ит-Дин послал меня засвидетельствовать его уважительное отношение к правительнице киданей и ойратов. Он наслышан о вашем могуществе и хочет союза с сильной правительницей». К ногам Молге положили дары от хорезмшаха. «Этот союз нужен всем правителям – монголы через несколько лун придут с войной и надо обговорить наши совместные действия»: закончил говорить посол. Манат, от имени хана кыргызов, сказал, что согласен на союз и может выставить три десятка тысяч воинов. Встала Молге и все стихли. «Я могу выставить пять десятков хорошо вооружённых воинов, а сколько пришлёт уважаемый хорезмшах Ала ит-Дин?»: спросила она. Хорезмиец ответил, что встречать монголов придётся не на их землях, поэтому и пришлём четыре десятка тысяч воинов, закалённых в войне с персами, но продовольствие должно быть хозяев земли. Молге сказала: «Я рада, что особых разногласий не предвидится, но шах Ала ит-Дин пусть добавит в резерв общего войска еще два десятка тысяч воинов. Мы должны застраховаться от непредвиденной опасности. Будет лучше, если мы вынудим монголов принять одно, решающее, сражение». Хорезмиец заверил всех, что резерв будет выставлен. Молге сказала: «Пусть наши советники и стратеги договорятся о всех деталях, и подготовят текст договора союза – во время пира, в честь гостей, и подпишем его». Слуги начали вносить угощения, напитки для присутствующих – той продолжался до глубокой ночи. Танцевали, пели девушки и особенно выделялась, красотой и грациозностью, Чжень. Её просили ещё и ещё танцевать – глаза с косинкой приковывали взгляды всех мужчин и Молге испытала сильную зависть к успеху служанки-казначея. Для любой красивой женщины утратить внимание поклонников – может стать трагедией, даже несмотря на её высокое положение. Красивая правительница становится неприкасаемым божеством и это сильно тяготит её. Мужчина в праве просить благосклонности у женщин, а они должны соблюдать свою честь, но никто не станет ухаживать за женским божеством – только время терять. Уже второй раз Молге испытала сильнейшую ревность к Чжень, но показать свой талант певицы и танцовщицы она не могла. Улучшив момент, Молге притянула её к себе за руку и улыбаясь, злобно прошептала: «Уймись, змея красная, не забывайся, а то полетишь с крепостной стены и сегодня же ночью ляжешь с Сиюком…». Чжень притворилась уставшей и присев к Сиюку, облокотилась на него, соблюдая грань приличия. Сиюк очень обрадовался такой непосредственности красавицы – он и мечтать не мог о её внимании к себе. Как же наивен мужчина, принимая игру за реальность, но даже если ему станет ясно, что им играют, это не изменит ровным счётом ничего и он будет рад дальше обманываться. Выпив вина, Чжень предложила Сиюку проводить её к ней в комнату, по причине головокружения. Многие обратили внимание на их, о много говорящем, уходе. Вдруг скука зашла к веселящемся гостям, и присела у стола. Чжень ушла, как солнце садится за горизонт, а луна ни за что не согреет своим холодным присутствием. Гости стали расходиться, прощаясь с правительницей… Чжень повалилась на диван и потребовала тихим вкрадчивым голосом: «Раздень меня, дикий конь – я сильно устала и никаких сил нет шевелиться – ты ведь сможешь это сделать. А?». У Сиюка забилось громко сердце и он снял красные сапожки со смуглых ножек, обёрнутых в шёлк, расстегнул цветной шёлковый халат, а под ним… ничего… Их сотряс продолжительный восторг любви невероятной силы… «Сиюк стал моей собственностью на всю жизнь и исполнит любой мой каприз»: подумала Чжень, засыпая с улыбкой на губках. Молге не могла заснуть до утра – быть целомудренной правительницей было её неоспоримой обязанностью. Подходящего, по знатности воина в её окружении не было, и она могла буквально всё себе позволить, но только не близкую связь с не родовитым воином. Слух о такой связи распространился бы со скоростью степного пожара, раздуваемого ветром – чистая репутация её чести была бы навсегда утраченной. Ходили рассказы, что кочует в песках, разорённый хорезмийцами, молодой хан кипчаков Селим. Платит он дань хорезмшаху каракулевыми шкурками и иногда занимается разбойными нападениями на соседей, но купцов не трогает и даже их охраняет. Этой весной он должен приехать, на межродовой базар на реке Талас, у Тараза, со своим товаром. Посетить базар собиралась и Молге…