Читать книгу: «Дикополье. Слово Шубина», страница 8

Сегодня, в тысяче километрах под землёй, почувствовать такую поддержку и ответственность… Я только и сумел, что улыбнуться и кивнуть. А Миша, хоть и был последнее время сам не свой, и хоть я ждал, что он обидится на слова маркшейдера, он тем не менее тоже улыбнулся и сказал:

– Мы все на него надеемся.

* * *

Первым делом мы отправились на поиски Бархатной Злодейки. Маркшейдер вёл нас по штрекам и шурфам. Где-то пришлось пробираться ползком. Встречаемые шахтёры, гоблины и ёжики косились на Киркалибур с благоговением. Сами помещения казались всё мрачнее, чёрный усугублялся, но мне это было по нраву. В отличие от Миши.

– Что-то, Саша, мне страшно, – ни с того ни с сего признался он.

Мы отряхнулись и оказались на открытом пространстве, где вполне можно было подпрыгнуть. Вдоль стенок стояли ульи, вокруг как ни в чём не бывало кружили пчёлы.

– …каждый раз боюсь, что ужалят! – закончил фразу Миша и расхохотался. Маркшейдер шутку оценил, я – нет. Что здесь делают пчёлы? Какой нектар добывают? Какой мёд делают? Угольный? Его можно добавить в чай?

– Вот и пасека. Лучшее место, чтобы вызвать Бархатную Злодейку, – объявил маркшейдер и подошёл к большому – с метр ростом – мухомору.³³ Грибу с круглыми и добрыми глазами, как у героев диснеевских мультфильмов.

Мне понравился Мухомор. Нет, не в плане еды, мухоморы есть нельзя, это и ребёнку известно. А своим характером. Такой он общительный и лучезарный! Как звёздочка в мрачном космосе шахт. Белые кружочки на красной шапке напоминали о детских раскрасках.

– Сделаю, шо скажете! – объявил он, когда выслушал просьбу Миши и маркшейдера.

– Тогда за дело.

Мухомор распорядился, чтобы из свежей выработки выгнали шахтеров.

– В коптёрку идите, отдыхайте. Внеурочный сонный час, хы-хы-хы! Пингвины, готовьсь!

Местные пингвины, в отличие от неуклюжих полярных собратьев, были огромными, с мускулистыми – я не шучу! – плавниками. Они подпирали стенки и на счёт «три» выскочили. Из-за этого случился небольшой обвал и пространство заполнила угольная пыль. Я расчихался. Маркшейдер вручил мне респиратор.

– Прижми ладонью, сейчас ещё хуже будет, – посоветовал он.

Пингвины, эти атланты, двинулись следом за шахтёрами, и Мухомор скомандовал:

– Пчёлы! За работу, мои дорогие!

Жужжа, ринулись жёлто-чёрные к потолку, и давай дробить его жалами в виде свёрл. Пыли, как и обещал Вадим Николаевич, прибавилось, и я уже кашлял сквозь респиратор. Миша при этом дышал как ни в чём не бывало и с интересом наблюдал за развернувшимся действом. Спустя минуту мне стало казаться, что сверлят не потолок, а мои виски, а жужжание доносится прямо из моего носа. Потом пчёлы разделились: вторая половина принялась собирать частички пыли и утаскивать в ульи.

Мухомор руководил процессом, как самый настоящий генерал. Он отдавал приказы, следил, чтобы ни одна пчёлка не отлынивала, указывал на хрупкие участки, глубоко вдыхал воздух, что-то при этом понимал и требовал от пчёл ещё больше работы.

Я не понимал, зачем это всё (мне, как обычно, ничего не объяснили), пока не увидел, как пыль на глазах формируется в человеческий силуэт.

– Стоп работы! – объявил Мухомор, и пчёлы разлетелись.

– Ух, и напрашиваетесь вы!.. – заявил яростный женский голос.

* * *

Единственное упоминание о Бархатной Злодейке я увидел в книге “Байки, сказы и бывальщины Старого Донбасса” Евгения Коновалова. Вот что он пишет: “Видишь верхняк? А на верхняке что? – угольная пыль. Вот она и есть! <…> Когда воздушная струя развеет эту пыль, упаси боже ей огня! Рванёт! От взрыва пыли подымается ещё больше – тогда вторая волна будет покрепче первой, и так до той поры, пока над стволом не рухнет копёр. Вот тебе и бархатная злодейка! Проживает она не только в шахтах, но также на мельницах, в амбарах – в тех местах, где пыль водится. Понял?”

* * *

Бархатная Злодейка оказалась классной тёткой и, как по мне, никакой не злодейкой. Просто немного вредной и себе на уме, но с кем не бывает. Выглядела она как чёрное парящее облако с людскими очертаниями.

Злодейка выслушала рассказ Миши и объявила, что взрывать ничего не станет. И с поимкой вора поможет. При условии, что Шустряк участвовать в деле не будет, потому что он её “кумарит³⁴”. Миша с этим не согласился, и Злодейка сказала, что тогда всё-таки что-нибудь взорвёт. Быть может, пингвина или Мухомора. Это совсем никому не понравилось, особенно Мухомору, чьи круглые глаза стали ещё круглее, и Миша сказал:

– Ладно. Тогда жди, Бархатная Злодейка, условного сигнала, и явись туда, где будем мы.

– Какой будет сигнал?

– “Шубин”, – улыбнулся Миша.

– Ох мне этот ваш Шубин… Тоже меня кумарит.

Сказала, и растворилась, и на прощание похлопала Мухомора по голове. Тот отпросился у маркшейдера на сонный час, закрыл глаза и, не меняя вертикального положения, захрапел.

* * *

– Почему ты согласился? – спросил я Мишу, когда мы, снова заглянув к бабе Лене, направлялись к Красной Изуверке.

– Ты про Шустряка?

– Ну да. Он же должен выманить вора. Ты сам сказал.

– Ох, Саша! Не сыпь мне соль на рану. Не решил я пока, как мы с этой неразберихой разберёмся. Но что угодно лучше, чем злить Бархатную Злодейку.

– И Шубина… – добавил маркшейдер. Он решил следовать за нами до конца. – Потому что, если Шубина разозлить, то и все остальные разозлятся. Ох, слышал бы меня мой научный руководитель…

Очередной дверовой открыл перед нами двери, и температура воздуха изменилась. Стало жарко, как летом; многие шахтёры в этой местности работали голыми по пояс.

– А вы видели Шубина? – поинтересовался я у маркшейдера. Интересно. В то время я ещё не знал про Юрия Дудя, но у меня, как и у него, был фирменный вопрос всем, с кем я общался.

– Нет. Только слышал. Я потому и попал сюда, что поверил в Шубина. Несмотря на доводы рассудка и образования. Было это лет десять назад. Проходил учебную практику в Луганской области. Работали мы отбойными молотками, и вдруг стало потрескивать. Гул нарастал, как будто кто-то топал ногами по потолку. Работать прекратили. Поняли, что сейчас всё обрушится, и бросились к выходу. Тогда Шубин ещё добрым был. Тогда ещё в наших краях зрение у шахтёров не воровали.

Он ускорил шаг, и я понял, что диалог на том закончился. И контраргументов ни от меня, ни от Миши никто выслушивать не станет. Мы пришли в участок номер шесть. Вдоль него, как река в три метра шириной, текла настоящая лава.

* * *

Вообще-то “лавой” в шахте называют просто очистную выработку, ни о какой вулканической массе речи не идёт. Это слово ещё в XIX веке сельские шахтёры занесли. Добывая уголь, им приходилось сидеть на низких скамейках, подперев подбородок коленками. В деревнях подобные скамейки называли “лавками”, вот откуда название.

Но в Шубинской шахте, как вы понимаете, всё наперекосяк… Корабль у них – очень большой кусок угля, “приплывший” по лаве на расштыбовку. Фиалка – уголь с водой в обводненных лавах. И так далее. Чудеса, да и только!

* * *

По лаве плавали фиалки и корабли. Бутчики работали обушками, им помогали лягушки. Настоящая идиллия! Не хватало только одинокого рыбака с газеткой-треуголкой да ребятишек в плавках. Как вообще можно трудиться в таких условиях? Пот ко мне уже катил градом, а представить десятичасовую смену – и вовсе невозможно!

И вдруг:

– Изуверка, выплывай! – воскликнул Миша и зашёл в лаву по колено.

Я было подбежал, чтобы оттащить его, но жар окатил мне лицо, как чан с кипятком. Я невольно отшатнулся и упал. Маркшейдер подхватил меня, поставил на ноги и облил холодной водой. Стало чуть легче.

– Выплывай, кому говорят! – Миша хлопнул руками по лаве, не иначе – младенец в ванне. Шахтёры вокруг оставили свою работу и с любопытством наблюдали за ситуацией.

– Как они это делают? – спросил я, глядя на Мишу и на других шахтёров.

– Опыт, – пожал плечами маркшейдер.

– А можно мне немного опыта?

– Конечно. Сколько взвесить?

– Полтора кило, пакет не нужен.

– Не забудьте сдачу в виде отшлифованных навыков.

Переговариваться с маркшейдером было весело. Следить за работой обтекающих потом шахтёров – не очень. А за отчаянными попытками Миши призвать Красную Изуверку – совсем нет. Он барабанил по лаве, требовал, умолял. Никто ему не помогал, да и, по словам маркшейдера, никто б не сумел:

– Слишком она себе на уме – Изуверка… Мишу уважать перестала. А с ним и Шубина. В тяжёлое время живём, ох, в тяжёлое…

И, словно в подтверждение его слов, в лаве промелькнула чья-то голова, за ней – руки, и руки приняли форму двух металлических труб. Они окатили Мишу лавой с головы до пят и снова скрылись в глубинах.

Миша воскликнул от неожиданности.

А затем – закричал от боли.

Он хватался за лицо, смахивая с себя маково-пылающую жидкость с оттенком заходящего солнца, и пятился к берегу. Я ринулся к нему, прямо в лаву.

– Миша!

Маркшейдер не смог меня удержать.

В лаве горячо – наверное, как в аду. Через секунду, когда я приблизился к Мише, мне показалось, что моя кожа плавится и растекается. Я оттащил его к оставленному на берегу чемоданчику. Не жалея ладоней, стал смахивать раскалённую лаву. Со стороны реки послышался дикий хохот. Нас обступили шахтёры. Рукам было так больно, что темнело в глазах. Миша стонал, почти плакал, его всегда беспечное и блаженное лицо исказилось.

– Миша, всё хорошо, Миша! – говорил я, чуть не теряя сознание. А потом, когда он упал на одно колено, я увидел краем глаза, как над лавой восстала она – Красная Изуверка. Теперь я понимал, почему её так называют.

– Ха-ха-ха-ха! А ты его друг, да? – сказала она тонким и как будто бы раскалённым дотла голосом. – Мальчиш-плохиш! И Шубину друг, да? Да? Да?

И снова она обратила руки в две трубы и направила на нас. Не отдавая отчёт в своих действиях, я подобрал брошенный мною Киркалибур. По ладоням растеклась приятная прохлада. Во мне бушевал гнев Святогора.

– Да. Я его друг, – сказал я. И замахнулся, как никогда не замахивался. И пронзил волну лавы, что притекла к моим ногам. И Красная Изуверка взвыла.

* * *

– Спасибо тебе, Саша, – сказал Миша, глядя, как Изуверка, подчиняясь нашей воле, уплывает по течению, чтобы дожидаться сигнала “Шубин”. – Ты спас меня.

– Это Киркалибур, – ответил я. – Он придал мне сил.

– Это орудие было создано для тебя.

– Кем?

– Не знаю.

– Шубиным?

– Да, Саша. Шубиным.

– Молодец, парень! – Похлопал меня по плечу маркшейдер. – Не зря я в тебя поверил.

И другие шахтёры стали аплодировать и выкрикивать моё имя. Я почувствовал небывалый подъём сил. И уверенность, что всё мне по плечу. И не всё потеряно.

– Куда теперь? – спросил я.

– К Шустряку, – ответил Миша. – Будем думать, как не обозлить Бархатную Злодейку.

* * *

Мы прибыли на вокзал. Вокруг сновали ушлые шахтёры с папиросами в зубах. Грузили в вагонетки яхонтовый антрацит и отправляли по разным направления – с лошадьми и без. В углу дремал молодой коногон.

Миша подошёл к распорядителю, толстому мужчине, пребывающему в состоянии извечной суеты, и сказал:

– Нам партия³⁵ нужна.

– Партия есть! Только зачем вам партия, коли вас трое? Три вагонетки дам, четвёртую, пустую, не дам. Донбасс порожняк³⁶ не гонит. И вы не гоните.

Наши транспортные средства сцепили один к другому. Миша, деловой вообще, уселся в носовую часть. В среднюю, как в кабриолет, прыгнул маркшейдер. Я замкнул цепочку. Не то чтобы это был комфортабельный СВ-вагон, но колени уместились.

– Сзади больше тряски, – крикнул Миша. – Но и веселья больше! – и рассмеялся. Ну, зараза. Уже и забыть успел, как от боли с ума сходил и как я его спас. Издевается!

– Ну, Шубин вам в дорогу, – распорядитель похлопал по плечу меня, лошадь – по попе, и мы двинулись в путь. – Монику не обижайте.

Поездка напоминала комнату страха в парке аттракционов. Только люди-скелеты из тьмы не выскакивали, в остальном – один в один. Мне даже стало нравиться, когда вдруг мы остановились у наклона, где железная дорога уходила вниз, в глубокую тьму. Там нас поджидал дежурный коногон. Он отцепил лошадь, пристегнул к задней вагонетке натянутый канат, и мы продолжили путешествие.

– Я же сказал, весело! – объявил Миша.

– Ага, спасибо, – только и ответил я, ожидая, что канат вот-вот оборвётся и тогда действительно станет весело.

* * *

…он и оборвался.

Раздался громкий треск, и мы помчались вниз со скоростью ветра.

– А-а-а!!! – орал я как резаный, не то от восторга, не то потому, что любой нормальный человек в такой ситуации орёт. Но Миша (так и знал, что он НЕнормальный!) хохотал, словно всё под контролем.

Что грело его уверенность – стало понятно уже через пять секунд. Откуда ни возьмись к нам прилетели орлы. Ухватились когтями за края вагонеток, и скорость падения замедлилась. Широкие крылья едва касались стенок, а один из орлов, словно хихикая, поглядывал на меня, то открывая, то закрывая клюв. Мы парили³⁷. И это было здорово.

– Саша! – окликнул меня Миша. – Весело?

– Весело!

Так мы и веселились, пока Моника не вернулась в горизонтальное положение. Орлы как возникли ниоткуда, так и улетели в никуда. Когда же мы полностью остановились, Миша объявил: “А вот и старый вокзал!” и вышел из вагонетки. На широком плато были беспорядочно разбросаны гнилые доски, ржавые колёса, переломанные рельсы и негодные инструменты. Настоящая свалка.

– Шустряк! Выходи, ищем тебя, – сказал Миша развесёлым голосом. Но, как и в случае с Красной Изуверкой, его ожидало молчание в ответ. Только сквозняком подуло… – Что-то не везёт нам. А? Саш?

– Ага.

Я изучал предметы, надеясь найти что-нибудь необычное. Какое-нибудь очередное орудие, например, волшебное. Или кольцо редкое, чтоб маме подарить, а то сколько можно ни во что меня не ставить. Но – ничего. И пахло тут не заброшенностью, а смертью, и холод скукоживал мышцы, и хотелось размяться, а лучше уехать.

– Шустряк! – всё кричал Миша. – Давай сюда. Тебе привет от Злодейки Бархатной.

Против такого аргумента, по идее, не попрёшь. Но Шустряк попёр. Не вышел. А тишина всё сгущалась и сгущалась. Казалось, даже колёсики, которые до сих пор поскрипывали под редкими порывами ветра, вдруг умолкли. К поискам присоединился и маркшейдер. Мы углубились в груды жестяных конструкций.

– Нехорошее у меня предчувствие, – сказал Миша.

И после его слов мы обнаружили тело.

Почти сразу – голову.

Отрезанную.

Лежащую внутри старой вагонетки.

* * *

Когда она, такая же, как в Шубинской шахте, подъехала к платформе вместо поезда, я невольно отпрянул и тяжело задышал.

– Я не буду садиться! Только не снова!

Но она стояла. И мигал тусклый огонёк её фонаря.

Я знал, что без меня она не уедет.

И обратного пути больше нет.

Глава 10. Ловля на живца

Я не знал Шустряка.

Наверное, поэтому, прежде чем рухнуть без сознания, я ощутил всего-навсего безграничный ужас и тошноту. Но не потерю, например. Ничего такого. Но во мне и так жила дыра от потери размером с вселенную.

Рисковать жизнью – может, это не так увлекательно, как мне казалось, пусть и делал я это с одной единственной целью – вспомнить? Когда кто-то умирает где-то там, тебе по большому счёту побоку. Да, грустно. Тревожно. Но когда ты видишь это своими глазами, когда понимаешь, что умер не абы кто, а обладатель своей истории…

Я не знал Шустряка.

Но я мог предполагать. Предполагать, какой фрукт из экзотических – его любимый. Какое лицо он сделал, когда впервые попробовал незрелое манго и спелый арбуз. Он засыпал до полуночи. Спал до победного. Не надевал тапки, предпочитал босиком, пятки топтать. Любил осязать шершавую поверхность дивана. А когда доедал конфету, он нюхал обёртку, без ума от запаха орехового пралине. Пугался резкого голоса. Испугался и перед смертью. Испугался. И умер.

Я не знал Шустряка. И никогда теперь не узнаю. Не выведаю его настоящую историю. Не сделаю смелых предположений. Потому что кому-то так захотелось. Его история обрела печальный финал, и, увы, не я был его автором.

Пришёл в себя я в узком пространстве. Как только понял, что деревянные стенки, скручивающие шею и плечи, – это бортики вагонетки, а скрип – он не в голове, а в колёсах, мне захотелось провалиться сквозь землю. При том, что я уже, уже провалился. Я и так находился под землёй. Но, может, ещё глубже? Ведь есть куда. Да?

Впереди маячила вытянутая стальным брусом спина маркшейдера. Перед ним – немного сгорбленная фигура Миши. А где-то впереди коногон и его верный питомец медленно и тихо везли состав по монорельсовой дороге. Шахтёр насвистывал мелодию старой песни, затем подключил и слова:

 
– На Донской земле привольной
Нашли уголь антрацит.
Там изрыты ямы-роны,
Где работают шахтёры…
 

И повторял их, эти четыре строчки, как заклинание. А может, как молитву.

– Проснулся? – спросил, не оглядываясь, Миша.

– Да.

– Сегодня прискорбный день, Саша. Смерть не одолеть. Она – наша вечная спутница. Наше пристанище. Бесконечная станция. Но того, что с Шустряком сотворилось, никто не заслужил.

Я не знал, что ответить, и только продолжал слушать песню коногона. Потом мы остановились и вышли на очередном участке Шубинской шахты, маленькой версии главного вокзала.

Маркшейдер подошёл к распорядителю и что-то спросил.

– К Бабе-Яге вам надо, – ответил тот громко. – А дальше она скажет.

Потом они ещё что-то обсуждали, а я смотрел на Мишу. Из меня рвались слова.

– Эта тварь только зрения лишала… – выговорил я. – А теперь… Теперь…

– Тварь, говоришь?.. – Ответил Миша. – Да. Ты прав. Тварь. Вот только – иная тварь. Не та, что зрение отбирает. Иная… Развелось их. А связана она с Исконным сказителем, которого мы ищем. Зуб даю. Чувствую, – и добавил: – Не хотел этого говорить, но, по крайней мере, теперь нам не придётся ссориться с Бархатной Злодейкой. Шустряк был… славный парень. Но и он многих покалечил. Срывал вагонетки с рельс, ржавыми делал болты…

– Любил нюхать обёртки…

– Что?

– Ничего. Что мы будем делать?

– То же, что и планировали. Наша задача – поймать вора зрения. Потом уже займёмся всем остальным.

– А как без Шустряка?..

– Что-нибудь придумаем.

К нам вернулся маркшейдер.

– Гремучего Дедушку видели в полузаброшенном участке номер четырнадцать. Я попросил, чтобы прислали черепах на случай… На всякий, в общем, случай. Чай не на чай идём.

– Черепах и к Шустряку надо, – сказал Миша.

– Разумеется. Собственно, к нему они уже выдвинулись.

Маркшейдер указал на трёх больших черепах³⁸ с чёрными панцирями, в касках и респираторах. Они ловко взобрались на вагонетки и отправились по шурфу, из которого мы только что приехали.

– А что за Баба-Яга? – спросил я.

– Не бойся, – улыбнулся Миша. – Наша детей не ест.

– А я и не ребёнок.

– А, да? Тогда никаких гарантий не дам!

“Вот гад!” – подумал я, после чего попытался найти поддержку у маркшейдера, но тот углубился в свои мысли и мой вопрос, действительно ли некая Баба-Яга может меня съесть, как буженину на завтрак, проигнорировал.

Не буду описывать, как мы добрались туда, сюда и так далее. Скажу только, что перемещения очаровывали меня и в какой-то момент мне захотелось, чтобы мы не пришли пока к Бабе-Яге, чтобы ещё немного надо было поработать ногами. Несмотря на весь тот ужас, что мы успели увидеть, я как будто гулял по волшебному лесу. И это придавало мне сил.

Шубинская шахта дышала и жила по своим законам. Совсем как капризный взрослый. Бывало такое, что коридор вроде бы вёл налево, а в итоге оказывалось, что направо. Ни с того ни с сего рядом раздавались хлопки. Под ноги – хоп! – и падал кусок угля. Чернота здесь блестела, яхонт манил. Можно было ожидать чего угодно! Я поймал себя на том, что здесь мне и место. Дома меня никто не ждёт, а здесь и не надо, чтобы кто-то ждал, потому что вот он я, вот он, в Шубинской шахте. И попробуйте только мне что-то сказать.

Дело омрачалось тем, что дикий шёпот периодически продолжал просить меня убить Шубина, но чары его, кому бы они ни принадлежали (а не тому ли существу, к слову, что убил Шустряка? Или тому, что ослепил Илью и других шахтёров?), работали всё слабее.

– Какой сладкий малыш! – сказала Баба-Яга и потрепала меня по щекам. Из-за этого я – ну естественно! – вынырнул из размышлений, как из ванны, и вскрикнул. Передо мной в тёмном коридоре стояла старушка в чёрном платке.

– Ну-ну, не бойса, не бойса, бойтьса не надо!

– Нам бы в четырнадцатый, – сказал Миша, не выказывая никаких признаков беспокойства и даже не пытаясь меня спасти.

– В четырнадцатый – это можно, – Баба-Яга стала меня дёргать за волосы. – В четырнадцатый – можно, боятьса – можно, но не надо.

– Не будем, – пообещал Миша. – Не будем же, Саша?

Я покачал головой в тот момент, когда Баба-Яга собрала мне щёки вперёд, как коту.

– Ути какой! Ладно! Вас трое, да я одна, перемещатьса будем на Розочках. Розочки, фьить!

Баба-Яга отпустила меня и свистнула. Только сейчас я её разглядел: вместо ожидаемых юбок и платьев-лохмотьев – вполне себе рабочий комбинезон с дырой на коленке, длинный нос с бородавкой и грязные рукавицы. Последний элемент одежды я почувствовать успел, но только теперь осознал, что превратился в чумазика. Это подтвердило хихиканье Миши. Маркшейдер, хвала ему, воздержался от ехидства.

– А вот и Розочки! – объявила Баба-Яга, глядя на подлетевшие глубокие бочки. – Усаживайтес, прошу. Боятьса не надо. Садитес. Есть не стану. Повезти – повезу.

Мы сделали как она сказала; слаженно, без толкотни и споров. Маркшейдеру эта поза была не к лицу, я сразу заметил. Но вслух не сказал. При том, что Мише она тоже не шла. Ладно: она никому в принципе не шла. Глупо человек в бочке смотрится, как вообще это можно было изначально придумать?

Хорошо, одноклассники меня не видят.

Баба-Яга снова свистнула, дала бочкам указания щёлкающими звуками языка, и вот мы полетели вперёд, как по трубе в санном спорте. После орлов мне это развлечение уже не казалось из ряда вон: ну, летим и летим, чего уж. Я даже придремал. Глаза закрыл, покрепче вцепился в край дерева. Баба-Яга³⁹ там что-то рассказывала впереди, но слушать её мне не хотелось.

* * *

Миша протягивал мне шубу.

Шуба воняла гарью, потом и затхлой землёй, и походила на ту, что сам Миша надел минуту назад.

– Я пойду со свечой, – сказал он. – Впереди. Не думаю, что Гремучий Дедушка решит напасть, но бережёного Шубин бережёт. А мы к нему нынче как никогда ближе…

После короткого перелёта мы протиснулись сквозь катакомбы с будками-развалинами, там и сям разбросанными касками и ржавчиной. Немногочисленные шахтёры кололи уголь и грузили в вагонетки, но здесь их было в разы меньше, чем на других участках. Один из них подсказал, где видел Гремучего Дедушку.

– Шубную комнату подготовили? – спросил Миша.

– Конечно! – подтвердил шахтёр.

В ней мы и находились. Я пытался выбрать менее вонючую и более плотную шерсть, но пришлось довольствоваться тем, что есть. Около выхода стояли наготове черепахи. На случай, если свеча всё-таки соприкоснётся с газом и нас придётся вытаскивать. Нам предстояло встретиться с Гремучим Дедушкой, и судя по глазам шахтёров, которые слышали это имя, ничего хорошего подобная встреча за собой не несла.

– Удачи вам, друзья, – сказал маркшейдер. – Верю, что всё получится. Ты, Саша, герой!

* * *

О Гремучем Дедушке тоже писал Коновалов: “Газ это! Только без воздуха не страшен он. Страшен, когда в воздухе рассеян. Рвёт – не дай бог!”

Вот точно Коновалов на Шубинской шахте подрабатывал, нет у меня другого объяснения, как он так тонко завуалировал столько смертоносного обитателя недр!

* * *

Впереди, в полном мраке, маячил огонёк свечи. Едва освещал путь и шубу на плечах Михаила (да, я впервые назвал его не Мишей, просто и так из-за шуб этих обилие шипящих, не находите?); воистину казалось, что не шуба это, а шерсть, густая, слипшаяся, и внутренний взор сам по себе подрисовывал копыта, рога и всё остальное. Но аргументов, что это сто процентов фантазия, у меня не имелось.

Двигались медленно; я то и дело жмурился, точно ныряя в глубины мёртвого моря. Поначалу надевать шубу было мерзко. Но теперь казалось, что вся она – часть меня, словно сам Шубин пришёл, и обнял, и напасти от меня отводит. Я бы с радостью ускорил шаг, но темп задавал Михаил. Сколько метров мы прошли – я не знаю. Может, пять, а может, и тысячу. Пока вдруг не услышали старческий, полный скорби, глубокий голос, из тех голосов, что в низком регистре в церковном хоре поют:

– Я видел того, кто Шустряка умертвил.

И свеча погасла…

– Не нужен вам свет. Я – его предтеча. Я – его отец.

– Здравствуй, Гремучий Дедушка, – сказал Миша почтительно. Возможно, и поклонился при этом.

– Здравствуй и тебе, Миша. И тебе, Саша, здравствуй.

– Вы меня знаете? – спросил я.

– Знаю. Давно тебя знаю, Саша.

– Откуда?

Я почувствовал рядом с собой движение. И голос сказал прямо мне в ухо:

– Отовсюду. Мои знания горят ясно, как рассвет.

– Почему ты не остановил убийцу? – спросил Миша.

– Не успел, – голос снова от меня отдалился. – Я знаю, почему вы здесь. Вы ищете Темноглазье, что разгуливает по дому моему, не оглядываясь, не испрашивая дозволения. Поймайте его для меня. Поймайте! И я скормлю его древним жителям подземелий!

С последними словами Гремучего Дедушки я увидел вспышку зеленоватого цвета. Запахло газом. Он злился…

– Правду говорят древние жители: времена мрака грядут. Чудовища покинули клети; исчадия вырвались из пут. Такие, каковых вообразить дитя лишь способно. Оно и воображает… Дитя. Как ты, Саша.

– Я не дитя.

В темноте раздался грустный смех. Миша вытянул руку, нащупал моё плечо, подошёл ближе и тихо сказал:

– Значит ли это, что второй Исконный сказитель тоже подросток?..

– Исконный сказитель… – повторил Гремучий Дедушка, не дав мне ответить. – Он – ключ, он – знак, он – ветер перемен. Вам решать, каких перемен. Вам двоим.

– Что нам делать?

– Бояться, друзья мои.

– Чего бояться?

– Не Темноглазья. Не Отрывателя голов, чей приход звучит как колесо старой вагонетки. Хозяина их. Хозяина их надо бояться. Потому как даже я его боюсь…

Мишу словно кто-то подменил. Не ведая страха, он сделал резкий рывок во тьму и, видимо, схватил Гремучего Дедушку (не могу сказать, за какой предмет одежды, не видел я ничего).

– Хозяин? Кто хозяин им? Кто?!

– Отпустил бы ты старика, Миша, – сказал Гремучий Дедушка. – Моё обитание – воздух. Я везде. Где-то меня больше, где-то – меньше. Воздух тоже умеет шептать. Он шепчет о том, кто грянул первобытным громом, грянул, дабы погубить нас всех. Отпусти, Миша. Помочь хочу.

– Как нам найти этого хозяина? Где он?

– Не ведаю. Он скрыт от моего взора. А остальные – пока – скрыты от его. Не дайте ему узреть себя.

Бывают ли у сказочных существ психологические проблемы? Не знаю, я пока не закрыл этот гештальт. Но Гремучему Дедушке опытный психиатр точно бы поставил шизофрению. Либо деменцию. Слушать его, а тем более пытаться понять было настоящей пыткой. Тем не менее инструкции от Миши дедушка выслушал и принял благосклонно. И кодовое слово “Шубин” оценил. Сказал, что на Шубина положиться можно, хотя могущество с приходом таинственного “Хозяина” он теряет. Эта информация усугубила и без того мрачное настроение Миши, и в обитаемые места шахты мы возвращались в полном молчании. Маркшейдер обрадовался, что мы живы, но вопросов задавать не стал.

Когда мы ожидали экипаж Бабы-Яги, из земли вылезли Горнячок и сыновья и слегка разбавили мёдом позитива наш дёготь. “Я скажу!”, “Нет, я!” – спорили они между собой и толкались. О чём хотели сказать – оставалось только догадываться. В конце концов Горнячок заявил, что он старший, лет ему – в обед и сказать должен он.

– Гхм, Саша, доброго вечера… – он подошёл ко мне, явно чего-то стесняясь.

– Привет, Горнячок, – сказал я. – Как дела?

– Очень хорошо! Очень даже, очень замечательно дела мои, Саша. И у сыновей моих – тоже! Очень замечательно.

Я смотрел на Горнячка, он – на меня, сыновья что-то ему говорили и подталкивали вперёд.

– Ладно! Ладно! – сдался он. – Подарок у нас для тебя, Саша… Подарков в жизни мы никому не подаривали, а тебе – решили. Потому как неудобно живёшь. И, в общем, вот.

И он протянул мне ножны – кожаные, красивые, с узорами, чтобы вешать на пояс Киркалибур. Сыновья принялись скреплять вокруг меня ремешки, подпрыгивая и всё так же толкаясь.

– Спасибо, Горнячок. Это очень круто!

– А ну, вложи! А теперь извлеки! Ну, как? Удобно сражаться?

– Удобно.

– Славно. Просто, этсамое… Пригодится тебе. Нехорошо там, куда вы идёте. Нехорошо.

Ох, как прав был Горнячок! Нехорошо. Вернее – плохо, полная катастрофа! На центральной площадке, с которой началось наше путешествие по Шубинской шахте, лежали шахтёры. Иные – ходили взад-вперёд, вытянув руки, нащупывая стены и друг друга. Стонали. И звали на помощь. И беспорядочно светили фонарики на их касках, и раздавались их мольбы:

– Шубин! Помоги!.. Где ты подевался?

Ослепли, понял я.

Они все ослепли.

* * *

Я сел в вагонетку с тяжёлым сердцем и обнаружил внутри окровавленный меч Сварога. Уже смирившись с тем, что всё это – настолько реалистичный сон, что от него зависит моя реальная жизнь, я тихо сказал:

– А ведь тебя мы так и не поймали…

Ей сказал. Вагонетке.

Словно в ответ фонарь на носу замерцал. Мы поехали вперёд. И тени вокруг ожили, и в них я увидел очертания того, о чём столько лет пытался забыть.

* * *

– Думай! – говорил Миша. Он сидел на земле в позе лотоса и раскачиваясь взад-вперёд.

– Я думаю!

– Думай, Саша!

– Да думаю я!!!

Я так привык, что Миша знает, что делать, но теперь вокруг него кружило отчаяние. Оно, словно армия муравьёв, переходило ко мне, заползало за шиворот.

– Думай… Пожалуйста… Думай! Ты – Исконный сказитель!

– Да знаю я! Миша, помолчи, пожалуйста.

Мой мозг разгонялся, как вагонетка в свободном падении. Я лихорадочно размышлял, сопоставлял факты и анализировал. Как выманить чудовищного монстра без Шустряка? Что делать? Просто взять, сказать “Шубин!” и дождаться прихода Гремучего Дедушки с компашкой? Нельзя. Второй раз они не явятся.

У нас лишь один шанс…

Шахта. Она придавала мне сил. Даже разорённая, Шубинская шахта дышала полной грудью. Огромный медведь, в чрево которого мы забрались. Мысли становились ясными, как солнце, чьи лучи никогда не достигали этих мест, и вдруг меня озарила идея.

– Миша, слушай.

– Да? Что? Что мне слушать? – возле Миши, моля о помощи, полз шахтёр, сжимая в руках кирку.

– Что говорил Илья, когда на него напали?

– То, что он ничего не видит.

– А ещё?

– Не помню…

– Вернёмся в здравпункт.

– Зачем?

– Зададим Илье вопрос.

* * *

Шахтёры в здравпункте дремали. Илью Муромова пришлось тормошить. Его сон был сильным, как и он сам. Я пристукнул его по животу Киркалибуром (легонько). Илья дёрнулся так, что кушетка чуть не сломалась, и заревел, поняв, что всё ещё не видит ничего вокруг.