Читать книгу: «Дикополье. Слово Шубина», страница 7
– А то, что коногон наш, Валера, не сачок, не бокопор какой-нибудь. Работает как надо. Рванул на коне, свалился… Мог бы случиться гаплык, да обошлось. Тут другое странно, – лягушка квакнула и перепрыгнула шахтёру на плечо. Он похлопал её по голове и сказал мягко: – Сейчас пойдём… – и снова нам: – Так вот. Валерка говорит, что ослеп за секунду до того, как коня погнал.
– Как – ослеп? – не понял Миша.
– Перестал видеть. Как ещё? Оттого авария и случилась. И Шубин не выручил.
Последнюю фразу шахтёр бросил, посмотрев Мише прямо в глаза. Затем развернулся и ушёл. Миша выдержал этот взгляд стойко, но чемоданчик в его руке дрогнул. Остальные тоже стали расходиться.
– К деду сходите, к штейгеру нашему. Может, ещё чего расскажет.
Миша выглядел подавленным и встревоженным. Я особо вопросов не задавал, хоть таким его и видел впервые. Спросил только, что это за место такое.
– Шахта, Саша, да только не обычная она. Шубин сам её создал, её так и прозывают – “Шубиновою”. А добывают здесь не простой уголь, а антрацит яхонтовый.
– Так вот зачем мы здесь?
– Верно. Тот, кто принёс кусок антрацита к месту вашей с другом встречи, определённо явился отсюда. А поскольку просто так выносить самый драгоценный материал из шахты нельзя, быть может, нам что-нибудь полезное да сообщат…
Начальник участка, или штейгер, или “Дед” (хотя и было ему лет сорок, не больше), дожидался нас в небольшом строении с пластиковым окном, но без двери. Он восседал на кожаном кресле как король, за богатым дубовым столом, в коричневом, чуть великоватом костюме. Широченные штанины почти полностью закрывали вытянутые носы чёрных туфель.
– О-о-о, да это же наш!.. – Дед защёлкал пальцами, глядя на Мишу, вспоминая его имя.
– Миша я. Миша.
– Миша, да. А я так и хотел сказать. Миша. Помощник товарища Шубина, полное имя – Михаил. Как по батюшке?
– Полно, без надобности это.
– А напарник ваш?.. Не имею чести.
– Саша.
Мы пожали руки.
– Вы, штейгер, в курсе ситуации с коногоном? – спросил Миша. – Что на участке вашем творится? Стоило на день вас оставить…
– Мне доложили. Сказать по существу ничего не имею.
– Он ослеп, начальник!
– Ослеп. Признаю. Но сказать по существу ничего не имею, говорю ить. Однако… К этому шло.
– В каком смысле?
– Беда грядёт. Шахтёры, те, что поболтливее, страсти о подземьях сказывают. А это градусник – ежели болтают добро, то добро и будет, а ежели худо – ну, тут всё ясно, Миша и Саша. Тревожно нам. На глубине в километр до́лжно быть как угодно, только без тревоги.
– Вы ещё, штейгер, скажите, что гробы им мерещатся всякие, – закинул удочку Миша.
– Мерещатся. Особливо Илье нашему мерещатся. А вы почём знаете?
– Илье?! – воскликнул я. Мне на мгновение подумалось, что речь о моём друге и мы вот-вот его отыщем. Однако Дед тут же развеял мои надежды.
– Ну да. А чего удивляться? Силач наш, Илья, лучший шахтёр во всех сменах. Он-то про гроб как вспомнил с неделю назад, так не угоманивается. Точно с прошлым его связано, с тёмным прошлым…
– Вот как? – вскинул брови Миша. – А где нам его найти?
– Через Бабу Лену до восьмого участка к нему доберётесь. Он с ночи там впахивает. Вы, к слову, вовремя – уболтайте Илюшу нашего к Неподъёмной Кирке сходить.
– Куда?
– А вы не слыхали? Хо-хо-хо! Что же это вас Шубин в известность-то не ставит? Образовалась у нас, значит, на третьем участке Кирка, прямо в угле. Говаривают, защитит она от зла. Да вот одна закавыка – вытащить её никто не может, хотя на вид кажется, что торчит не так уж крепко. На Илью надежда, не зря рекордсмен… А он – ни в какую! Не буду, говорит, время тратить. Мне моего Понедельника24 достаточно.
– Вот оно как… – Мы с Мишей переглянулись. Где-то уже слышал я об орудии, что невозможно вытащить из камня. – Нас кто-нибудь проводит?
– Конечно. С ёжиком вас отправлю. Идите пока в нарядную25.
– Хорошо, – Миша повернулся ко мне. – Саша, выйди на минутку, подожди снаружи. Мне со штейгером ещё кое-что обсудить надо.
Он мне подмигнул, мол “по делу” собирается спросить, а поскольку меня попросил выйти, дело это, видимо, деликатное. Вряд ли штейгер будет рад узнать, что кто-то вынес сокровище из его шахты.
У входа ждали двое шахтёров. Когда я вышел, один из них спросил:
– Дед у себя?
– Ага.
– С Мишей?
– Да. Знаете его?
– Кто ж его не знает… Слушай, а раз ты с ним, ты Шубина-то видал?
Шахтёр, который это спрашивал, был большим и толстым. Я подумал, что с такой комплекцией в узкие проходы не пролезть. Потом оказалось, что он работает мастером-взрывником, а для создания бада-бума не обязательно иметь кубики на прессе.
– Не видал, – честно признался я.
– Понятно. Но если встретишь, привет ему передай и попроси к нам прийти. Стремнота какая-то, аж работать не хочется.
– А вы?
– Что – мы?
– Видали?
– Какой там! Не показывается.
– А вы знаете, как он выглядит?
– Всяко представляют его. Кто стариком с чёрной бородой до пояса, злым и дюжим непомерно, кто мужиком с тяжёлым заступом. А кто Шубиным его называет, потому шо, мол, шерстью густою покрыт.
– Так он и покрыт, – сказал другой шахтёр, не в пример коллеге, худой и высокий, с длинными чёрными усами и узкими плечами.
– Да како же он покрыт, ежели он человек?
– Какой там человек! Шубин – он Дух шахтный.
– Ага, а кашляет, как старик.
– Хорош старик, с копытами вместо ног!
– То ты газом передышал, дружище, раз так говоришь. Глаза у него горят – что верно, то верно. И пошутить любит, и посмеяться. Как человек. У нас так и говорят – Шубин шалит. И хлопцев выручает, коли нужда в том есть…
– Угу. Выручает. Да только хлопцы так и гибнут один за другим.
– Если б не Шубин, гибло бы больше. Он – хозяин наш. И полно болтать.
В этот момент вышел Миша и обвёл шахтёров подозрительным взглядом. С лица его не сходило встревоженное выражение, и сейчас оно, казалось, усилилось.
– Здравия желаем, Михаил, и начальнику вашему, милсдарю Шубину, – сказал Толстый.
– И вам доброго здравия, товарищи шахтёры. Не обессудьте, но нам пора, – слегка поклонился Миша и повёл меня к другому строению – нарядной.
– Выяснил что-нибудь? Насчёт куска антрацита?
– Не-а… Не признаётся штейгер. Однако что-то он знает, скрывает только. Но мы с тобой ещё докопаемся до правды.
– А что за Илья, которого мы ищем? – спросил я.
– Ты не догадался? Конечно, Муромов! Ох и вредина. Надеюсь, пойдёт нам навстречу.
Муромов… Неужто, богатырь Муромец? Эх, жаль, не Святогор!
* * *
Пустынные улицы Москвы навевали тоску. За все эти годы я не сумел к ним привыкнуть. Хотя старался. Засиживался в барах, знакомился с местными, возвращался домой под утро. Но тоска не уходила. Когда я только переехал, то ощутил, буквально всем телом, что обилие домов и людей стало причиной изгнания отсюда исконных обитателей мира. Той породы, за которой мы с Мишей “охотились”: водяных, леших, горнячков. Не справились они. Ушли.
А может, это типичная меланхолия мигранта? Так она давно прошла, я адаптировался. Как говорил Миша – ассимилировался. Со мной-то всё в порядке, даже более того – я здесь стал наконец-то счастлив. Сто процентов.
Хотя метро в это время должно быть закрыто, я подошёл ко входу в “Семеновскую” – где ещё искать Мишу, как не в подземельях? Я дёрнул дверь. К моему изумлению, она поддалась. Надеюсь, я не сильно нарушаю закон? Я медленно зашёл. Внутри ни полицейских, ни работников.
Помещение выглядит странно, непривычно: окна касс забиты гнилыми досками, в воздухе витает неуловимый запах земли, а откуда-то снизу доносится гул, который я так и не смог идентифицировать. Вместо эскалатора во тьму ведёт деревянная лестница, а вдоль стен висят факелы, еле-еле освещая путь в неизвестность.
* * *
К сооружению под названием «копёр» нас отвёл ёжик26. Колючий всамделишний зверёк с потешным носом. Он ничего не говорил, но вёл себя уверенно и кивал маленькой каской встречным шахтерам.
В копёре нас ждал лифт (правильнее – “клеть”). Я невзначай подумал, что у шахтного лифта есть шахта лифта, и заулыбался своим лингвистическим находкам.
– Боишься? – спросил Миша.
– Чего бояться?
– И хорошо, что не боишься.
– Фыр-фыр, – сказал ёжик.
Нас встретил рукоятчик-сигналист по имени Семён. Миша объяснил, что он подаёт сигналы для подъёма и спуска клети. Такая вот непыльная работёнка.
– Здравствуйте, Миша. Здравствуйте… – Семён посмотрел на меня.
– Саша.
– Здравствуйте и вам, Саша. Стволовой разрешил спуск?
Ёжик кивнул.
– Жетоны есть?
– Где-то были… – Миша закопался в комбинезоне, который надел в нарядной пять минут назад. Я тоже был в комбинезоне. – Вот, пожалуйста.
– Серебряные! – воскликнул Семён.
– Можешь оставить себе.
– Здорово… Спасибо! Вообще упряжка27 у меня закончилась, но спущу вас, так и быть. Встретите Шубина – передайте моё почтение. И, это… Скажите, чтоб снова добрым стал. А то злой последнее время.
– Почему злой? – не понял Миша.
– Так говорят…
Когда за нами закрылась железная решётка, на меня накатил лёгкий приступ клаустрофобии. А когда клеть загудела и мы двинулись вниз по стволу, неприятное чувство обволокло всё тело.
– Держись, Саша. Первый раз всегда так бывает. Можешь закрыть глаза.
Я закрыл. И это действительно помогло. Я представил, что падаю в бездну, и кровь моя стала теплее; восторг, почти мурашки. Предтеча их. Предмурашки. Ехали мы так долго, минут пять – точно. И когда решётка поднялась, нас встретили бесконечные оттенки чёрного, дымка и подземная музыка. Отовсюду доносились звуки кирок, ударяющих о горные породы; скрип колёс вагонеток; ржание лошадей; смех и перекрикивания шахтёров. Желтоватый свет фонарей навевал мысли о средневековой тюрьме. И всё-таки здесь царила какая-то настоящая свобода в замкнутом пространстве.
Мне заправили горючим и нахлобучили на голову шахтёрскую лампу. Миша достал из чемоданчика свой фонарь. После этого мы подошли к деревянной двери. Человек возле неё с мечтающим видом смотрел на потолок, как на звёзды. Ёжик кольнул его в пятку, но тот не отреагировал.
– Эй, дверовой28! – окликнул его Миша, и человек встрепенулся. – Дверь откроешь?
– Да-да, конечно!
Как швейцар, он схватился за ручку, открыл, и с той стороны въехал конь, тянущий за собой партию из четырёх нагруженных вагонеток.
– Извините, товарищ Миша… Замечтался я!
– Это бывает.
– А можно вас попросить? – робко сказал дверовой, когда мы вошли в проем.
– О чём?
– Можно ли попросить… Чтобы вы попросили Шубина или хотя бы товарища штейгера об одолжении?
Ёжик сурово посмотрел на шахтёра, мол это слишком нагло, но Миша воспринял просьбу благосклонно.
– Ты скажи для начала, в чём нужда, а там посмотрим.
– Видите ли, я люблю одну девушку, откатчицу. Но наши смены никогда не совпадают. Пусть хотя б разок совпадут, а? Чтоб мы увиделись наконец.
– А вы не виделись, что ли?
– Неа.
– Дак как же ты в неё влюблён тогда?
– А я голосок её единожды слышал… А потом – по рассказам узнавал…
– Интересный ты парень. Как зовут?
– Николай.
– Ещё скажи, Николай, что жениться на ней собрался.
– Женюсь!
– Смотри, чтоб братьев у неё не оказалось… – сказал, проходя мимо, шахтёр с длинной, пышной, ярко-синей бородой29.
– Я поговорю с Шубиным, – пообещал Миша, и Николай расплылся в улыбке.
Ёжик завёл нас в маленькую комнатку. В ней заправляла Баба Лена30, женщина с измазанными сажей седыми волосами, белыми, как иней, глазами и мускулистыми плечами. На деревянных брусах вдоль стен начерчены цифры – от одного до девяти. Сама Баба Лена сидела на низенькой табуретке и смотрела исподлобья.
– Нам в восьмой, – сказал Миша. – Дело безотлагательное.
– В восьмой, в восьмой… – передразнила та. – Безотлагательное… Илью встретите – передайте от меня пинка. Он там как раз.
После чего встала, охнула, держась за поясницу, подошла к брусу с цифрой “8”, стукнула по нему ровно восемь раз, и в стене, рассыпая камни, образовался проход. За ним – широкий штрек.
– Идите, ну! Шо встали? Дело-то безотлагательное.
Ёжик прыгнул в проход первым. За ним – Миша, следом я. Навстречу шли шахтёры. Кто улыбался, кто отводил взгляд. Наверняка от меня. Никому не нравятся люди с проклятием. Разве что извращенцам, но среди шахтёров таковых нет. Даже среди тех, кто с зелёными31 лицами, острыми ушами и длинными зубами.
Илью Муромова мы заприметили издалека. Он нёс на обоих плечах деревянные брусы весом с тонну. Как Шварценеггер в начале фильма “Коммандос”. За широченной спиной его висела гигантская кувалда – Понедельник. Таких могучих людей я в жизни не встречал, даже по телеку. Казалось, у него и скулы обладают невиданной силой, не говоря о ногах и руках.
– Кого вижу, батюшки! – воскликнул Илья, пристраивая брусы в выработке, между потолком и полом. – И чего это вас сюда занесло? Как Шубин поживает?
– По делу мы, Илья. А вернее, по нескольким делам. Шубин поживает неплохо.
– Шалит он. Вы если к кирке этой чудной отправить меня хотите, так не пойду я никуда, дел невпроворот, а там и без меня справятся.
– Мы здесь не только за этим, – сказал Миша. – Первым делом я хочу, чтобы ты Сашу потренировал немного. Опасными стали наши будни, а опыта у Саши немного…
– Что? Зачем? – не понял я. На тренировки я не подписывался!
– Это сделаем. Хоть сейчас в стойку становись!
Сопротивляться его командному басу я не решился. И встал в стойку. В боксёрскую.
– Вторым делом… – Миша продолжал мысль, словно боясь её упустить, а Илья показал мне большой палец, – должен я у тебя про гроб узнать.
– Про гроб не скажу, – отрезал Илья.
– Это почему?
– Потому что – не хочу!
Тут его окликнул гоблин из дальнего конца штрека:
– Илюх! Помоги, а? Тут сиська32.
– Иду!
Илья развернулся и длинными шагами потопал к коллеге. Мы засеменили следом.
– Нельзя от всего отказываться, – строго сказал Миша. – Ты обещал Шубину помогать, значит – помогай!
– А я что, не помогаю?
Илья схватил одной рукой за огромный кусок угля и выдернул его, как прыщ.
– Спасибо, – похлопал его по плечу гоблин-шахтёр и вернулся к работе.
– Я помогаю, – нахмурился Илья. – Работаю по двадцать часов в смену. Налево хожу, направо хожу, прямо хожу, куда скажут – туда хожу, что попросят – то несу. Мало этого?
– Немало! Слушай. Уж хоть с одним делом посопутствуй, а? А я расскажу, как с Горынычем давеча расправился.
Илья заинтересовался.
– Ходит, окаянный?
– Ходит. У Саши вот пытался телефон отобрать.
– Ух, я ему!
– Поздно, батенька. Уже готово.
– Молодец. Ты, Миша, молодец, я это знаю. А тебя, малый, натренируем так, что сто Горынычей за раз ложить будешь. Ладно, Шубин с тобой. Пойдёмте в мойку. О гробе кумекать не стану, а кирку, так и быть, извлеку. Стало быть, и впрямь друзьям моим помощь пригодится… Нехорошее гуляет по шахте.
– И на том спасибо.
Мойка – помещение, в котором шахтёры промывают водой уголь. Сейчас они умывались сами, тщетно оттирая чёрные щёки. Илья тоже умылся и ехидно на меня посмотрел:
– А что, Саша, давно с этим якшаешься?
– Пару дней, – сказал я.
– Ну-ну! Дело это хорошее, доброе. Только следи, чтобы Шубин с катушек не слетал. Плохо это кончиться может. Помню, как он меня в шахту устраивал, когда я токма приехал в Дикополье. Мне-то всё хотелось с разбойниками схватываться, с нечистью инородной, а он мне говорит – работай, говорит, на шахте, тут такие, как ты, надобны. А с нечистью уж он сам как-нибудь разберётся. Я с ним спорить стал, даже драку затеял, честно говорю! А он как взбесится, как сбросит на меня тонну угля… Еле выбрался. Шалит он иногда так, что всем на голову шалит.
– Не без этого… – тихо сказал Миша.
– А Святогора вы знаете?
– Святогора?.. А почто спрашиваешь?
– Я бы хотел с ним познакомиться!
– Я давненько его не видел, малыш. Но ежели встречу – обязательно расскажу о тебе!
Мы вернулись к бабе Лене. Она неожиданно лягнула Илью ногой по ягодицам и объявила:
– Чтобы не возникал больше!
– А я разве возникаю, баб Лен!
– Цыц! Куда?
– В третью.
Баба Лена немного смягчилась.
– Тогда осторожнее. Там у шурфа наклон больно острый стал, крепче держитесь.
Третий участок оказался гораздо менее приятным, чем восьмой, хотя и тот не блистал. Сделав пару шагов по рыхлой земле, мы оказались возле узкого прохода. Дальше пришлось ползти. Моя клаустрофобия достигла бы апогея, если бы не Илья. С ним поспокойнее – как-никак, богатырь, не хиханьки-хаханьки.
Когда мы выползли на открытое пространство, увидели столпившихся человек тридцать рабочих. А за ними, в дальнем углу – предмет наших поисков, дивной красоты кирку. Она торчала из угля и словно твердила: я – легенда, а вы – нет. На деревянной рукояти красовались узоры, металлическая часть блестела, как солнце. Я взвизгнул от восторга.
Шахтёр под улюлюкание попытался вытащить кирку из угля. Мышцы на оголённом торсе взбухли, вены надулись, он весь вспотел, но усилия не привели к результату. Кирка даже не пошевелилась. Его очередь занял следующий… В стороне принимали ставки, но желающих особо не наблюдалось.
– Ребята, да тут же Илья! – воскликнул кто-то. – И Миша с ним! Может, мы эту штуковину эцсамое наконец-то? С Шубиновой помощью.
– Здорово, парни, – сказал Илья Муромов.
– Здарова, богатырь!
Рабочие расступились. Илья поплевал на ладони и с самоуверенной улыбкой схватился за загадочную кирку.
– Ну? Готовы? – самодовольно спросил он.
– Готовы, Илюха! Давай!
Илья дёрнул.
И все охнули.
Кирка осталась на месте.
Она не сдвинулась ни на сантиметр!
Илья подёргал ещё. То же самое. С его лица слетела краска. Вот это крах веры в собственные силы!
Богатырь не мог понять, что делать. Отойти? Или пытаться вытащить до победного? Или пошутить? Или – что вообще? Растерянный, Илья просто стоял в нелепой позе.
– Дела-а-а… – перешёптывались тем временем шахтёры.
– Даже если Илья не смог, то кто сможет?
– У меня предложение, друзья-шахтёры! – объявил Миша, и все уставились на него. – Пусть Саша попробует.
– Что? – не понял я. – Я?
– Ты. Иди к снаряду.
– Ты издеваешься? – сказал я Мише в самое ухо. – Меня засмеют! Или, может, мне рассказать историю о Короле Артуре по имени Саша? Придумай что-то другое, пожалуйста.
– Не надо ничего придумывать, – сказал Миша. – Иди – и выдерни кирку. Поверь мне.
Десятки насмешливых взглядов, и все – в меня. Слово Миши, конечно, весомо, но что может школьник, если богатырь не сумел? Бесят. Все бесят. Я сделал тысячу коротких шажочков. Илья тяжело дышал мне в ухо. Я улыбнулся и встал немного с другой стороны, чтоб он случайно не пришиб меня неаккуратным движением мизинца.
– Давай, Саша! Всё получится! – сказал Миша. И больше никто ничего не сказал.
Все наблюдали, что же будет дальше. Ставок не делали…
Я опустил ладонь на рукоять.
Кирка выскочила из отверстия и упала на землю.
Под гробовую тишину я подобрал её и поднёс к глазам. И понял, что уже держал её… Обрывистые картинки замелькали перед глазами. Кирка, меч, палки, сражение… Сражение, которое не то состоялось, не то – нет. Это было тогда, с Илюхой? Или нет? И что было? Когда же я держал эту кирку?..
Но мне не удалось хорошенько сосредоточиться на своих мыслях.
Я услышал шёпот.
– Убей его… – твердил он зловеще. – Убей! Убей! Убей Шубина!
И тут же – истошный вопль Ильи Муромова. Он держался за глаза и размахивал руками. Ударил шахтёра, который тут же свалился с шишкой на голове. Ударил второго. Угомонили его толпой. Усадили на землю.
– Не вижу, друзья, – жалобно говорил Илья. – Помогите! Не вижу!
Глава 9. Вор зрений
То, что смотреть и видеть – разные вещи, это, в общем, всем понятно. Другое дело, что люди и видят порой разное, хотя смотрят на одно и то же. Наверное, это и стало подспорьем моего проклятия. Я всегда видел то, чего не видели другие, и за это получал взрыв непонимания, а порой – негодования.
В Шубинской шахте всё было иначе. Мир для тамошних шахтёров в точности совпадал с моим, и от этого на сердце было светло – до сих пор один Илюха (ну, пожалуй, и Миша) в точности знал, что рисуют передо мной глаза, и верил в это так же, как и я.
Однако для некоторых здесь, в шахте, вдруг наступила темнота… И я хотел помочь её развеять больше всего.
В здравпункте стоял галдёж. Фельдшер отгонял любопытствующих грозным “Больным нужен покой!”. Только кто ж его послушает: шахтёры – народ дружный, им бы каждому подойти, узнать, здоров ли, жив ли, когда работать пойдёт, хватит отдыхать.
И подходили. К Илье Муромову незрячему. К коногону Валере, тоже незрячему. К дверовому Николаю… Его через пять минут после богатыря притащили. Бедного. Муромов-то стойкий духом, а Николай рыдал и всё тёр и тёр глаза, авось пыль угольная сойдёт, и снова будет видно, и узрит он возлюбленную.
– Ну-ну, Николай… Полно тебе, полно… Справимся уж как-нибудь, – говорили шахтёры.
А те, что стояли поодаль, перешёптывались:
– Я видел, как тварь к нему приблизилась!
– Не тварь – дымок! Чудом разглядел, а может, почудилось… Но кажется, что не почудилось.
– Ага! Коснулась евойного и восвояси дёрнула! Без глаз оставила, сволочь.
– Да с глазами они, с глазами, – пытался успокоить всех Миша. – А зрение мы вернём.
Он настоял, чтобы больных до поры до времени не везли в больницу. “Покуда не поймём, что произошло, пусть здесь полежат”. Миша в шахте обладал так называемым “кредитом доверия”. К нему прислушивались. Однако то оттуда, то отсюда я слышал, как что-то обрывается, трещат канаты и слетают колёса, и вот уже кто-то говорит: “Шубин это сделал… Злой он теперь… Шалит Шубин! И Миша запутать нас только хочет”. Его-то одёрнули, сказали, чтобы чушь не нёс. Но иные задумались.
Среди тех, кто задумался, был я. Сжимая в руках Киркалибур, я размышлял о том, что единого хозяина шахт быть не должно. Больно все на него уповают! Что власть Шубина зашла далеко и обратилась в тиранию, а Миша – в его цепного пса. На эти мысли меня натолкнул и загадочный шёпот. Он закончился в тот же миг, когда начался, но из головы не выходил. Плюс – слова администратора “Жути Дикополья”. Как-то всё одно на другое…
– А я знаю, что случилось, – сказал один из шахтёров. Старенький, но крепкий, с чернющими ладонями и маленькими ушами. – Знаки, друзья мои. Знаки.
– Какие такие знаки, Юр Лексеич?
– Те, что с ночи началися… – он сделал шаг и с громким “ух!” уселся на свободную кушетку. – Я сегодня во сне обувку порватую увидел.
– Да ты что! – воскликнули шахтёры. Кто-то перекрестился, кто-то снял каску и к груди приложил.
– К беде? – спросил старик.
– К беде! – подтвердили шахтёры.
– А это ещё чепуха. Игорек вон – сегодня по пути в шахту женщину в белом платье встретил. Было? – Он посмотрел на молодого шахтёра в углу.
– Ну, было. И что?
Кто-то покачал головой.
– А то, что чтить традиции надо, – жёстко сказал шахтёр и снова встал с кушетки, – не должен ты был идти сегодня в шахту, беду навлёк! А Санек наш – забыл тормозок из дома взять. И это бы ничего, но он ведь яблоком угостился! От Игорька того же. А то тебе, Саня, не известно, что голодным работать надобно, ежели тормозок забыл.
Шахтёр прошкандыбал туда-сюда, посмотрел на Мишу, отвернулся, уставился в потолок.
– Диких голубей, малиновок, все видели сегодня? Мы, когда Валерку выносили, так они над шахтой кружили, собаки! Зачем мы вернулись в недра? А? Пошто? Мне вот сегодня… Жёнушка моя… Удачи пожелала, как на шахту уходил. Я ей говорю: “Ты что творишь, дурёха?! “С Богом” – надо говорить… Или: “Шубин в помощь”.
Он резво подбежал к маленькому шахтёру, пытавшемуся раствориться в толпе:
– Васек! Чего прячешься, а? Расскажи нам всем, что ты вчера в ванной делал? А? Что?
– Я же тебе по секрету сказал…
– Спину мыл! Сам себе мыл! Идиот! Прибежал ко мне, напуганный, мол боится теперь, не случится ли чего? А? Не случилось?! Спина у него чесалась, ишь. Так раньше надо было думать.
Старик весь расстроился и поник.
– Думаете, это всё? Нет, не всё. Слышал я, как кто-то слово “кошка” произносит. Вслух! Или вот – кресты я на стенах сегодня видел. Талдычу молодняку, что галочки рисовать надо. Нет же – малют! В церковь, что ли, явились? И потом… Пятница сегодня… А вы знаете, что…
Договорить он не успел. Вдруг, откуда ни возьмись, горчичное облако налетело на старого шахтёра и скрылось ещё быстрее, чем появилось.
– Быстрее чем взгляд!.. – вымолвил шахтёр и схватился за глаза. Миша среагировал молниеносно – в его руке мелькнула кочерга-кладенец, но этого оказалось недостаточно. Я так тем более всё пропустил – махнул Киркалибуром, когда всё закончилось.
– Что это было?! Что, чёрт его дери?
Большинство шахтеров с трудом, но сдержали панику. Остались. Остальные умчались из здравпункта в сторону копёра, быстрее наверх, наружу, к свободе, подальше от знаков и чертовщины.
Старого шахтёра уложили на ту самую кушетку, на которую он садился, произнося свою речь. Он не сказал больше ни слова. Все смотрели на него. И косились по сторонам. Поглядывали с надеждой на Мишу. Может, выдаст решение, наконец? Но стояла тишина. Лишь издалека доносился грохот отбиваемого от стенок яхонтового антрацита.
– Я клешни видел… – вдруг нарушил молчание Игорек. – Здоровенные…
– А я – лапищи, – поддержал его Васек.
– И рога там были.
– И копыта… Вроде…
– А я видел чёрный круг.
– И рога там были!!!
– Вы что хотите… А я шубу увидел…
После последней фразы Миша поднял руку вверх и попросил тишины.
– Клешнёй, лапищ и копыт одновременно быть не может. И шуба вам почудилась. За нос вас водят, господа шахтёры. И нам нужно поймать этого засранца.
– Как, если оно быстрее молнии? – спросил я.
– Придётся обратиться к тем, кого опаснее в шахте не сыскать.
* * *
Я спустился по деревянной лестнице вниз, туда, где должно было быть метро. В свете факелов и так трудно ориентироваться, а в игре теней казалось, что кто-то меня поджидает. Я ещё не определился, как относиться к этой ситуации: больше, чем на сон, всё это походило на нервный срыв. Только – по какой причине?
Я долгое время метался, задавался вопросом, кто я, откуда, почему оказался там, где оказался. Я словно был иным человеком, случайно завёрнутым в кожу Саши, как мясо пельменя. Вроде бы – из Донецка, а как будто и нет…
Это странное чувство лучше всего проявлялось в чьих-то вопросах. Когда спрашивали: “Как твои дела?”, я думал: а чего я вообще должен отвечать? Как дела у того, у кого вы спрашиваете, не то что не касается вас, это меня не касается. Но хуже всего на меня влиял вопрос: “Ты где?”, когда договаривались с кем-то встретиться и я опаздывал. Мой внутренний голос всегда отвечал: “Я не знаю…”.
И к психологу я долгое время не решался пойти. Что я ему расскажу? Как я в школьные годы спускался в мистическую шахту, где один за другим слепли шахтёры? Что с потерей лучшего друга я потерял себя? Миша бы знал, что мне ответить. Миша знал ответы на все вопросы. И он в мою жизнь вернулся. А я не то чтоб был рад его видеть.
Я подошёл к платформе. Справа в дневное время каждую минуту приезжает поезд. Сейчас я даже рельс не разглядел. Точнее – как. Разглядел.
Но они были у́же.
– Моника, – улыбнулся я. Так шахтёры называют монорельсовую дорогу.
А затем я услышал стук и скрип. Посмотрел. Из туннеля ко мне приближался одинокий свет фонаря.
* * *
– О ком ты говоришь? – спросил я.
– Четверо их, – ответил Миша. Глаза его, снова горящие, бегали туда-сюда, как школьники, которые никак не могли определиться, где всё-таки спрятаться в жмурках – на дереве или в подвале. – Шустряк, например, поможет нам выманить врага. Бархатная Злодейка пометит его, чтоб не мог более скрыться. Красная Изуверка свяжет движения. Ну, а Гремучий Дедушка пригрозит так, как только он грозиться умеет.
– Какой-то пенсионный спецназ… – проговорил я, и тут же пожалел. Шахтёры отшатнулись и заозирались по сторонам. Ляпнул, блин!
– Ты так, малый, не говори, – одёрнул меня старый и теперь уже слепой шахтёр. – Разозлишь. А вот кого бы лучше не злить, и с кем бы дел не иметь, так это вышеназванные господа.
– Полностью с вами согласен, – сказал Миша. – В хорошее время их стоит остерегаться. Но сегодня – случай особый. Так что, друзья? Кто поможет нам найти Злодейку, Изуверку, Шустряка и Гремучего? А?
– Гремучего Деда помочь найти? Серьёзно? Ты, Миша, спятил! – воскликнул шахтёр, который накануне – о, ужас! – мыл сам себе спину. – Прыгнуть в пропасть – и то вернее будет!
Шахтёры одобрительно загудели.
– А Красная Изуверка, – сказал шахтёр с чёрными повязками на руках, – в прошлом году так меня пожгла, что я до сих пор в бинтах хожу.
Миша и его план вызвали резонанс. Я уже начал было думать, что останемся мы одни (не считая Киркалибура и навязчивых мыслей об убийстве), как слово взял до сих пор молчавший человек. Он выбивался из коллектива по многим параметрам – прежде всего, статной, как черенок лопаты, осанкой; строгими, как уголовный кодекс, чертами лица. Звали его Вадим Николаевич. Маркшейдер, или горный инженер, обладатель двух высших образований и аккуратной стрижки.
Он вышел вперёд и сказал.
– Ваши сомнения, друзья, понятны. И первым делом я склонен с вами согласиться, да и, что уж там… Друг мой Михаил! Простите за прямоту и, наверное, наглость. Но моя вера в вас, как и в Шубина, поколебалась, – выражение лица Миши оставалось бесстрастным, ни один мускул не дрогнул. – Однако! Не следует упускать из виду важный факт. Как маркшейдер, я до сих пор не разгадал тайны Неподъёмной кирки. Она явилась из ниоткуда, нарушая законы физики, инженерии, да здравого смысла, наконец! Я знаю: наша шахта и сама по себе далека от логики, как глаза Игорька – друг от друга, но кирка заставила меня пересмотреть свои взгляды во второй раз… Первый был, когда я вместе с Толиком Филиным спустился в шахту, но к делу это отношения не имеет. А имеет вот что… – и он вдруг посмотрел на меня. – Я видел, как мальчик, совсем ещё юный, вытащил Неподъёмную, когда этого не сумел сделать сам Илья Муромов. Наш мир состоит из возможного и невозможного. Обычные люди копошатся в возможном. Выдающиеся – идут дальше и расширяют его пределы. В общем, я, не только как инженер, но как шахтёр по призванию, буду надеяться на этого мальчика всем своим угольным сердцем. Он нас спасёт, я в этом уверен.
Чего я не ожидал, так это что в мою честь однажды будет пламенная речь! Да ещё такая, такая!.. С теплом церковной свечи, ароматом бенгальских огней и остротою нового топора. Такое я испытал лишь однажды, когда мы с Илюхой пришли на секцию по плаванию. Точнее – он пришёл, а я прибился – тоже, говорю, хочу попробовать. Потом его взяли, а меня нет. Но Илюха после этого как расхвалил меня при всех – “Да возьмите его, смотрите, как забавно барахтается!”, и тренер смилостивился. Конечно, я сходил всего пару раз, мне действительно в воде было не место, но я успел понять, насколько это здорово, когда чужие слова выступают в роли твоих собственных крыльев.
