Читать книгу: «Дикополье. Слово Шубина», страница 10
Глава 12. Вендигин
– Глаза вроде на месте, – сказал Миша, разглядывая голову Святогора.
– Их здесь не было! Ещё пять минут назад, – чуть не клялся я.
Неверие Миши в мои слова огорчало. Илюха вот всегда с полуслова всё понимал. Помню, я как-то позвонил ему посреди ночи и сказал, что призраки летают вокруг меня, не давая уснуть. Он ответил, что против таких негодяев действует махание подушкой. Я тогда минут пятнадцать махал, бегая по комнате, даже разбил вазу и, утомлённый, вырубился в мгновение ока. Понял, что меня надули, только утром.
– Кстати, я могу встретиться с Шубиным? – спросил я.
– Конечно, можешь! – сказал Миша. – А зачем тебе?
– А я, как его скульптуру увидел, так понял, что мы обязаны поговорить.
– Поговорите ещё, – подмигнул Миша. – Шубин всегда приходит в нужный момент.
– Этот момент – самый нужный.
– Ну, раз Шубина здесь нет, значит, это не так.
– С тобой, Миша, и поспорить толком нельзя.
Потом мы бродили среди скульптур. Наваждение в виде голосов больше не проявлялось, да вот только затвердевало и укоренялось решение навредить Шубину. Как инстинкт. Как естественная часть моего существа. Словно убийство Шубина – неизбежный процесс, с которым остаётся смириться. Но я сопротивлялся. Говорил себе, что чушь это собачья и никто меня не заставит. Никогда. Совсем-совсем никогда.
– И всё-таки, – задумчиво сказал Миша, – имя Святогора всплыло не впервые. С ним определённо что-то да связано. Понять бы что! Святогор – порождение света. Ничего худого он творить не может. И всё-таки, – повторил Миша. – И всё-таки…
Когда начало темнеть, он перестал копаться в своём портфельчике (он ничего не искал, просто от скуки перебирал предметы) и сказал:
– Если что, не бойся. И стой тут.
– Опять ритуал?
– Почти.
Миша показал большой палец и сделал угрюмое, обиженно-озлобленное лицо. Я подумал, что это я его достал вконец, но нет: вокруг Миши образовалась грозовая туча. И люди, в страхе оглядываясь, спешно попятились к выходам из парка. Спустя минуту мы остались одни на добрых пару километров в диаметре.
– Свидетели нам ни к чему, – пояснил Миша, и его лицо разгладилось обратно.
– Хорошая способность. Полезная.
– Нависая над городом, туча заставляет людей бежать. Надеюсь, та туча, что ты увидел, будет последней для Дикополья. А теперь – втыкай Киркалибур рядом с киркой Шубина. Он станет приманкой для Вендигина.
Расставаться с волшебным орудием – дело пикантное, но спорить я не стал. Киркалибур вошёл в гравий, как нож в жареную индейку, и на миг мне показалось, что скульптура Шубина улыбнулась.
– Молодец, Саша, – сказал Миша. – А теперь идём к Кузнецу.
– А зачем нам Кузнец?
– Он нам нужен. Только, знаешь, не шути при нём. Шуток Кузнец не любит.
– Хороших или плохих?
– А Шубин его знает. Любых, наверное.
Скульптура Кузнеца, серьёзная и внушительная, нависала над наковальней с молотом в руке. Кузнец словно олицетворял труд, сопряжённый с искусством, – мужественный и брутальный, но при этом тонкий. Я подумал, что моя “специализация” – рассказ каких-то там историй – гроша ломаного не стоит в сравнении с его умениями.
– Здравствуй, кузнечных дел мастер, – сказал Миша, – преклоняясь пред твоим мастерством, я и мой друг Саша пришли к тебе за помощью.
Миша вытащил из чемоданчика кусок яхонтового антрацита и положил на наковальню.
– Это – дар тебе за то, что ты сделаешь.
– И за то, чего не сделаешь… – сказал я. Вернее как “сказал” – сорвалось это, глупость сморозил, бес попутал, короче. Миша посмотрел на меня с укором.
Я приготовился, сам не зная к чему. Чёрная туча над нами так и нависала, точно в последнюю секунду перед дождём. Только дождь так и не начинался… Поначалу вообще ничего не происходило. А затем глаза Кузнеца засветились жарким пламенем. Скрипя, он расправил плечи и замахнулся молотом.
…и я потерял контроль над сознанием.
* * *
Если бы какой-то человек, допустим, шахтёр по имени Иннокентий, невзирая на необъяснимое чувство страха, витающее в воздухе – Иннокентий, к слову, никогда и ничего не боялся! – всё-таки зашёл в Парк кованых фигур, он бы обратил внимание на появление здесь двух новых изваяний (это при условии, что все изваяния он знал наизусть). Первое называлось “Помощник Шубина”. Оно изображало молодого человека в рабочем костюме, с кочергой в руке и железным чемоданчиком (прямо как у Колобка). Второе – “Исконный сказитель” – выглядело как школьник в клетчатой рубашке, пишущий в блокноте загогулины. Ох, и удивился бы Иннокентий!
– Манька! – позвонил бы он своей жене, которую скорее интересовало бы, когда Иннокентий вернётся домой, потому что по пути надо купить палку “Докторской” и сырки с клубничным джемом для ребятишек.
Иннокентий услышал бы, как верещат соловьи. Обратил бы внимание на бездомную собаку, пробегающую мимо Золотого петушка. И присел на скамейку. Несмотря на то, что дома его ждут уже пару часов.
Затем Иннокентий увидел бы странного человека с мертвецки бледным лицом, в джинсах, коричневых потёртых туфлях и в растянутой белой майке-алкоголичке, входящего в Парк со стороны Тайных Университетов. Да не одного! Стройным шествием, под единый ритм, за ним вышагивало бы с десяток человек. “У них украли улыбки! – подумал бы Иннокентий. – А у меня ничего никогда не крали…” Двигались они целенаправленно, не просто абы как, к любимой скульптуре Иннокентия на выставке под открытым небом.
К хранителю шахт.
К Шубину.
Иннокентий верил в Шубина. У него в загашнике была своя собственная удивительная история, о том, как голос старичка однажды спас его от какой-то подземной оказии.
И в момент, когда шествие во главе с Бледным приблизилось бы к Шубину, Иннокентий бы увидел, что интересует незнакомцев некий загадочный объект, воткнутый в землю. Чудесного вида кирка, от которой веяло потусторонней силой. “Тоже такую хочу! – подумал бы Иннокентий. – Где бы её купить? Потому что красть – нехорошо”.
Бледный неуверенно протянул бы к ней руку, его кодекс чести не совпадал с кодексом Иннокентия.
И тогда…
И тогда перед Иннокентием развернулся бы последний акт необыкновенного действа. Две новые скульптуры – вы ведь о них не забыли? – ожили бы, скинули с себя стальную кожу и ринулись бы к группе незнакомцев. Смело, верно? А они и выглядели смелыми. И отважными.
Бледный, заметив их, попытался схватить бы волшебную кирку, но поднять бы её не сумел. “Она словно вросла в землю! – пронеслось бы в голове Иннокентия. – И с ядром Земли соединилась…” Тот, кого назвали Помощником Шубина, размахнулся бы кочергой да как стукнул бы воришку по голове!
– Ай! – вскричал бы тот, держась за макушку, как ребёнок, которому на голову свалилось яблоко. Но другие члены отряда не растерялись, нет-нет, ни в коем случае. Их вообще невозможно было напугать. Они бы ринулись в бой, и завязалась бы тяжёлая битва.
Вы бы видели, с каким мастерством сражались пацаны! Исконный сказитель, без труда вынувший кирку из ядра (Иннокентий бы запомнил эту пословицу), был бы похож на Ахиллеса у ворот Трои. Он бы крутился вокруг оси, наклонялся, чтобы ударять по коленям, подпрыгивал, чтобы бить по голове, и увёртывался от крепких кулаков. Напарник сказителя не отставал: ловко орудуя кочергой, он действовал быстро, решительно, он подключал бы удары пяткой с разворота, как Чак Норрис.
“Это кино…” – не мог бы поверить глазам Иннокентий. Манька бы не поверила!
Но безэмоциональные люди не проигрывали. Неведомые силы питали их. И несмотря на то, что тела их усеивали синяки и кровоподтёки, а троим бы сломали руки, они несмотря ни на что пытались бы достать отчаянных парней ногами. А те, кому повредили ноги, ползали бы и хватали за голени.
А Бледный – ох, этот мерзкий негодяй – смотрел бы на всё с удовольствием и рукоплескал.
Исконный сказитель и Помощник Шубина не теряли бы самообладания. Но они уставали. Мало каши ели, наверное. Ещё немного – и над ними одержат верх… Иннокентий бы так разволновался, так весь извёлся! Но на помощь бы не побежал – а вдруг и он получит по тыкве?
Пацаны бы начали отступать. Что противопоставить тупой силе врага?
И вот тогда-а-а… После первого, второго и, пожалуй, третьего удара, что получили ребята, кое-что бы случилось.
Сначала Исконный бы сказитель закричал. Громко. Истерично.
А потом бы начал бормотать. Будто сказку рассказывает. И скульптура Золотого Петушка подлетела бы к Бледному и клюнула бы его в макушку. А затем бы прилетела Муха-Цокотуха да и забрала бы одного из помощников и улетела бы с ним, куда там обычно летают мухи. Ожили бы и другие скульптуры и так помогли бы расправиться с зарвавшимися расхитителями, что мало бы им не показалось.
А сам бы Исконный сказитель так сильно хрястнул врага, что у того сломалась бы рука, словно мстил за что-то, за самое страшное, что в жизни его случилось, а затем подбежал бы к скульптуре Шубина и замахнулся, чтобы уничтожить…
Всё бы это Иннокентий увидел.
Но он так и не зашёл в Парк кованых фигур.
Иннокентию всё-таки по неведомой причине было страшно.
И он поехал домой.
* * *
– Саша! Саша, очнись! Саша! Ты снова Саша.
Я лежал на земле. Миша нависал сверху, прижимая мои руки к земле, словно я преступник.
– Что случилось? – спросил я. Язык ворочался с трудом. – Где кузнец?
– Саша, у твоего превращения в скульптуру случились побочные эффекты, – тупо заявил Миша.
– Какие это?
– Ты пытался навредить Шубину…
– Шубину? Он здесь?
– Точнее, его железной версии. Но всё равно это плохо!
Миша ослабил хватку и встал. Я тоже поднялся. Тело болело, как после трёх физкультур подряд.
– То есть, ты хочешь сказать, что я пытался начистить репу статуе, – я отряхнул штаны. – Так?
Миша подумал пару секунд.
– Так.
– Ясно.
– Не нравится мне, что ты не огорчён этим фактом. Однако пойдём. Нам следует допросить бандита.
Вендигин сидел, прислонившись к дереву спиной, и держался за голову, по которой сочилась струйка крови. При виде нас его тоненькие губки растянулись в широкой улыбке, а в глазах отразился страх. С выражением эмоций у мужичка беда бедой.
– А я-то всего-то розочек люблю, розочек, – сказал он противным голосом.
– Кому служишь, Вендигин? – спросил Миша. – Отвечай, ибо однажды ты уже нарушил наши законы. Шубин не так добр с теми, кто вредит другим.
– Я-то? А я-то всего-то розочек…
– Говори, Вендигин!
Мужичок скрючился и закрыл голову, хотя Миша и не замахивался.
– Не могу сказать…
– Кому? Святогору? – напирал Миша.
Вендигин пару секунд изучал его, а затем как рассмеялся! Смех его был ещё более мерзким и скрипучим, чем слова.
– Святогор? Святогор?! Ха-ха-ха! Э-э-э, нет. Святогор слаб.
– Что ты несёшь?
– Слаб, слаб! Но, как там у вас говорится… М-м-м… На этом-то языке, многие тут так говорят, розочки вот тоже… Уроды не уроды… Нет, подожди. А! А-а-а!!!
Вендигин схватился за глаза.
Мы с Мишей и понять ничего не успели.
Сквозь его пальцы потекла густая кровь. Настолько густая, что с трудом просачивалась. А потом он заверещал, точно свинья резаная. Выглядело так, словно его и впрямь кто-то режет. Колет невидимым кинжалом.
Я оглянулся на голову Святогора.
Вместо глаз – чёрные впадины. Снова.
А когда мой взгляд вернулся к Вендигину, тот уже лежал замертво. Я и не успел спросить, что он сделал с Илюхой…
* * *
Миша сказал, что устал за эти пару дней и ему пора побыть одному. Я хотел обидеться, но не удалось – потому что я тоже устал, в том числе от Миши, и мне тоже хотелось побыть одному. Если и он обидится, будет странно, поэтому никто ни на кого не обиделся.
Мы мало поговорили. Последние слова Вендигина оставили больше вопросов, чем ответов. О каких “уродах” он там мёл, о каких пословицах? С головой Святогора снова всё было в порядке, стоило Мише посмотреть. Так мне и не поверил.
Мама готовила на кухне картошку (судя по запаху), папа сидел там же, вертел в руках пепельницу. Мой приход они проигнорировали – ну явился и явился, Бог с ним. Я решил не лезть на рожон, пробрался в комнату и съел пару заныканных печений. Уверенный, что Алина оставила мне уже с сотню сообщений, мол, как я там, где я и всё такое, включил компьютер.
К моему удивлению, Алина ничего не написала. В сети последний раз была вчера, когда мы переписывались. Я, конечно, огорчился, но дальше – больше. В паблике “Жуть Дикополья” не появилось ни единой новой записи! Уснули они там всё, что ли? Или второй Исконный сказитель почувствовал за собой слежку в лице меня и Миши и решил спрятаться?
Я вырубил комп, свет и лёг под одеяло. В сон провалился практически сразу. Приснилось, что я уже взрослый и мчусь на вагонетке сквозь мрачный тоннель…
* * *
Я напрягся всем телом и душой и всё-таки вывалился из вагонетки за секунду до того, как она наехала на железную скульптуру Шубина.
Вагонетка остановилась, оставив позади себя железные ошмётки, которые когда-то были копией (с точки зрения кузнечного мастера) Шубина. Я понял, что путь мой ещё не завершён. Вернулся к вагонетке, сел, взял в руки меч Сварога, и мы поехали дальше. Сквозь мерцающие чёрным светом лабиринты. Сквозь жизнь, которая скорее напоминала клетку.
* * *
Я проснулся, оттого что свалился с кровати. Как во сне – с вагонетки.
Вчера договорились с Мишей, что он будет ждать меня во дворе в 11 утра. В 9 я уже бодрствовал. У меня было немного времени позаниматься ничем. Слова из книги не лезли, идти на кухню не хотелось. Вдруг мама резала помидор, то есть была с ножом? Нетушки. Вряд ли она бы мне навредила даже в гипнотическом трансе, но я школьник – шампанского не пью, а следовательно – не рискую.
Я зашёл в “ВК”. Авось в “Жути Дикополья” что-то изменилось? Если нет, поиграю во что-нибудь, в “Шорох”, например, не зря ж купил несколько дней назад. Или позалипаю в мемы.
Но – да.
В сообществе появилось с сотню новых публикаций. Я начал лихорадочно их листать, и меня бросило в пот. Даже не читая сопроводительных текстов, хватало беглого взгляда на картинки и подписи… Сиамские близнецы-садисты, терроризирующие школу в районе Дикого Куйбыша. Серная кислота, текущая из кранов в Ленинском. Покалеченные люди. Без вести пропавшие детсадовцы. Пепельные коты-мутанты с наполненной кровью пастью. И публикации об отрубленных головах… “Знакомый почерк”, – подумал я, и сам ужаснулся, что подумал так спокойно. Точно следователь какой-нибудь с двадцатилетним стажем.
Таинственная сущность отрубала головы не людям, но другим потусторонним созданиям. Семи маленьким мужичкам из горловской шахты. Емеле, что работал на доменной печи на металлургическом заводе. Деревянному ребёнку. И прочим… И прочим… И пока я пытался сообразить, что делать и как бы вызвать Мишу, чтобы встретиться поскорее, мне в личку пришло сообщение.
Саша, спаси!
Писала Алина.
Я на Гладком Княжестве. Я всю ночь слышала вагонетку… Она преследует меня… Я не понимаю… Помоги!
* * *
Не только любви все возрасты покорны, но – дружбе. Дружба не знает этих водоворотов, когда в порыве ревности или обиды ты способен на страшные вещи. Дружба чище, она чиста, как мирное небо. Иметь настоящего друга – это благословение. Но кто ставит рамки, как понять, что вот оно – настоящее?
Дикополье давало мне множество ответов. Но ещё больше оно задавало вопросов. В этой сказочной среде хотелось разбираться и разбираться, но Дикополье требовало полного погружения, с головой, без памяти, а мне-то хотелось лишь одного в ответ – чтобы друзей не отбирало, чтобы оставались вера хоть в кого-нибудь и чувство, что есть плечо, рядом с которым я могу поставить своё.
– Как твои родители? – спросил Миша, когда мы мчались во весь опор мимо планетария к частному сектору района Гладких Княжеств. Я всё ему рассказал, и Миша согласился, что нельзя терять ни секунды. Он выглядел свежо и весело. Я, наверное, нет. Все мои мысли были направлены на Алину. Она в опасности, и мой долг – её спасти.
– Ну, как, – ответил я. – Утром мы с ними пересеклись. Папа сказал, что я – позор семьи. А мама – что я… Ну, короче, тоже позор семьи. Как-то так.
Потом я засмеялся (а что оставалось? что? впадать в уныние?) и добавил:
– В семье не без урода!
– Не без урода… – повторил Миша.
И мы на ходу переглянулись.
Не эту ли поговорку пытался вспомнить Вендигин? Мы оба поняли, на что он намекал.
…что, если у Святогора есть родственник?
Глава 13. Вагонетка
– Не помню, чтобы у Святогора были родственники, – заключил Миша.
– Думаешь, Вендигин что-то другое пытался вспомнить?
Вообще я именно так и считал. Просто надумали подходящий смысл и рады. Давайте вокруг имени Святогора не будет ничего негативного, пусть даже и другой человек, пусть даже далёкий, через восемь коленей, родственник? Лады?
Но голос Миши звучал уверенно.
– Нет. Мы всё расшифровали верно. Буду думать, Саша. Память уже не та.
– Это да. А сколько тебе лет, кстати?
– Ты уверен, что это дом твоей подруги? Кажется, никто тут не живёт.
– Ты видишь на этой улице другой ярко-красный дом с зелёной крышей?
– Не вижу, Саша. Ты прав.
– Вот.
– Но это не отменяет того, что выглядит дом заброшенным.
С этим я не спорил.
Район Гладкого княжества больше походил на деревню, чем на близкую к центру часть города-миллионника. Полуразрушенные хибары соседствовали с современными богатыми усадьбами; разбитая дорога, ямы, кочки, насыпанные там и тут горки песка, какие-то тележки и вой коровы – я словно уехал на лето к бабушке и она вот-вот испечёт тазик сахарных плюшек.
Я не был у Алины в гостях. Собственно, и вживую я её не видел. Но однажды она описала мне свой дом и я представил его ровно таким, каким видел сейчас, за исключением пары незначительных деталей. Отец Алины с дядей всё спроектировали и построили своими руками.
– Давай зайдём и узнаём, – сказал я. – Заброшен он или нет. Калитка вроде открыта. И вообще, у тебя есть другой план? Кто из нас должен знать о зятьях Святогора или о его, там, бабушке?
– Почему бабушке-то?
– Не знаю. Просто я о своей бабушке подумал.
– Чудной ты, Саша.
– На себя посмотри.
Я как это сказал, так вспомнил эпизод из детства – мне было года три, ей-богу. Какой-то пацанёнок говорит: “На себя посмотри” (по какой-то там детской причине), а я взял, опустил подбородок и посмотрел. Это всё. Такая вот великолепная история. Хорошо в детстве!
Мы толкнули скрипучую калитку и проникли во внутренний дворик. Возле дома стояла пустая будка. Чуть дальше – самодельные качели.
– Дверь закрыта, – подёргав, сказал Миша.
– Через окно?
– Ох, Саша! Неприятности на нас навлечёшь.
– Какие неприятности? Милиция приедет, ты им свою харизму покажешь, так они сами нам в дом помогут пробраться.
– Тут ты прав, – ухмыльнулся Миша. – Подсади-ка.
Я сел на корточки и подставил руки.
– Сколько ты весишь?!
– Не больше тебя.
– Да уж конечно! Я пёрышко.
– Так и я, Саша! И я – пёрышко!
Миша ввалился в окно и подал мне руку. Я не удержался, упал и ударился копчиком. Потом всё-таки собрался с силами и влез в дом, в зал с угловым диваном, старым ламповым телевизором, советской люстрой и паутиной в углах.
– Заброшен, – констатировал Миша.
– Пойдём наверху посмотрим. Комната Алины наверняка там.
Я не мог в это поверить. Как так – заброшен? А Алина тогда где живёт? Откуда мне пишет?
Мы обшарили дом вдоль и поперёк. Никаких тебе фотографий в рамках, записных книжек и продуктов питания, даже испорченных. Пусто. Из реальных следов человеческого существования – лишь старый советский плюшевый мишка.
Наверху обнаружилась детская комната. Но то, что она детская, мы поняли исключительно по обоям с мультяшными героями, больше в ней не было ни единого предмета.
– Не понимаю… – сказал я, выйдя на улицу. – Это очень странно. Алина не врала, она не могла врать. Да и дом этот существует, но почему он заброшен? – и тут меня осенила догадка: – Что, если… есть какой-то монстр, который забирает жизнь из комнат, оставляя после себя одну пустоту?..
– Может быть и такое, – согласился Миша. Он изучал дом под разными углами, иногда приседал и что-то рассматривал на земле. Я тоже изучал. Только не дом, а свои соображения.
В отличие от Илюхи, который был совсем не таким, как я, Алина, напротив, была точной моей копией. А моя копия если и врёт, то для красного словца, но не глобально. Из серии – однажды Алина сказала, что в её комнате завелось десять мудрых пауков. Я понял, что пауки действительно имеют место и их больше чем один, но явно меньше десяти. А насчёт мудрости – да кто вообще способен определить чёткие критерии ума и доказать, что в пауке мудрости ни на грамм?
Так что да – лёгкие, допустимые преувеличения и украшательства. Но так, чтоб вся история про дом оказалось вымыслом – нет-нет, это нонсенс. Так что же приключилось с ней?.. Где Алина?
– Какой-нибудь, не знаю, Мойдодыров, – предположил я. – С ума соскочил, работая в отделе дезинфекции на заводе каком-нибудь, на чистоте помешался и убирает на своём пути всё, даже людей? А?
– Ну, во-первых, Мойдодыр – это авторская история, не народная.
– Какая разница?
– …а во-вторых, Алина писала тебе о некоей вагонетке.
– Верно. Мойдодыров может ездить на вагонетке. Как у Бэтмена – бэтмобиль, у Мойдодырова…
– Саша. У нас мало данных. Давай думать.
И мы принялись думать.
Пока нас не отвлекли.
– А что вы там делали, малыши-карандаши? – крикнула соседка, глядя через забор.
Я разволновался.
– Подругу мою искали. Алину. Не знаете, где она?
– Точно не здесь. С чего вы взяли, что она здесь? Хозяева года три как уехали, я с тогда и не видела их. В Днепропетровск перебрались, что ли…
– Как – года три?
– А вот так. А как ещё?
– А с ними школьница была?
– Может, и была. Что я, помню, что ли. Так, малыши-карандаши, милицию вызывать не буду, вы вроде хорошие. Но давайте-ка кыш отсюда, хозяев-то нет, но территория частная.
– Конечно, – сказал Миша. – Уже уходим.
– Ага. Мне тут не с руки с вами беседовать. Не выспалась я… – женщина зевнула. – Вагонетка эта…
– Что вы сказали?
– А?
– Последнее слово.
– “Эта”.
– А предпоследнее?
– Да вагонетка же, ну…
* * *
Женщина (звали её Любовь Алексеевна, учитель информатики в гимназии) заварила травяной чай и поставила на стол тарелку с подсохшим зефиром. Я пытался найти удобную позу в дряхлом кресле. Миша – разглядывал книги в серванте за стеклом.
– У нас на районе шахты близко к поверхности, – объясняла Любовь Алексеевна. – По ночам периодически слышно, как вагонетка где-то внизу едет. Страшно – жуть берёт. Хотя почему, казалось бы? Шахтёры наши люди ведь. Раньше такого не было… Оно только последние пару дней. Муж говорит, что нет тут никаких шахт. А что за звуки – не знает.
Интересно, какая связь между рельсами под домом учителя информатики и исчезновением Алины? И есть ли она – связь эта? Да как, собственно, не быть! Алина писала, что её всю ночь преследовала вагонетка. Я прихожу – Алины нет. Жильё заброшено. И теперь соседка её говорит, что слышит вагонетку. И явно боится…
Однако не могу не отметить, что вагонетка – последнее в мире, что кажется мне страшным.
– Не даёт вам спать? – спросил я.
– Кто? Муж? – не поняла Любовь Алексеевна.
– Вагонетка.
– Ага! И мне, и дочке моей. Она и так плохо спит – как начитается на ночь глядя. Ереси всякой… А муж – как убитый. Ему всё по барабану, хи-хи-хи. Хоть из автомата стреляй – не проснётся.
– Из автомата не надо, – сказал Миша. Он взял одну книгу, со скрипом отодвинув стекло серванта, и с интересом её листал.
– И всё-таки, что такого страшного в вагонетке? – смело спросил я. Ох, нарываюсь, что выгонят сейчас! – Ну, скрипит себе…
– Да мне почём знать что? Но внутри всё неспокойно так становится… Знаете, будто жизнь до сих пор была на твёрдой земле, а как вагонетка проезжает – земля рыхлится и кажется, в любой момент с тобой худое произойти может… И как будто преследует она…
– Любовь Алексеевна, а вы нас на ночь не приютите? – Миша захлопнул книгу и подошёл к столу. – Дело в том, что эти звуки могут быть не от вагонетки. Нам бы проверить – вдруг от чего плохого… Мы с Сашей, знаете ли, всем таинственным занимаемся.
– Как в “Битве экстрасенсов”?
– Как в ней.
– О, это я смотреть люблю.
– Так приютите?
– Приючу, какие вопросы. Муж против не будет, я ему всё объясню.
– Спасибо вам огромное. – Миша подошёл ко мне и дал знак, чтобы я поднимался. – А книжечку не дадите на время? Мы с моим другом одно дело сделаем, а к вечеру вернёмся.
– Забирайте. Это дочкина. Я такое не читаю.
* * *
Дикополье открывалось передо мной с большей силой и с новых сторон. Температура отличалась от реальной. Морозило… Боковым зрением я всё чаще замечал, что вместо ветви дуба к соседней крыше тянется щупальце; а какой-нибудь камень отбрасывает тень в форме человека. И эти неуловимые предчувствия. Словно катимся мы к бездне, в которую свалился Илюха, и ничто не может нас замедлить хотя бы на немножечко…
Где-то на горизонте маячил зловещий гроб.
Где-то погибали сказочные создания.
Где-то нас ждал враг.
– Что за книга? – спросил я, едва поспевая за Мишей. – И куда мы так срочно идём?
– “Вий”, – ответил тот. – Николая Васильевича Гоголя. Проходил в школе?
– Давно ещё. Я даже с родителями фильм смотрел, но он старый и не очень.
– Понятно. Как говорится, тиха украинская ночь… А идём мы, Саша, в Шубинскую шахту. Возвращаемся, дабы встретиться с Темноглазьем.
– Не понимаю.
– Видишь ли, я тут припомнил кой-чего. Вий – тёмное существо, нечисть, противопоставленная всему, что нам любо и дорого. Его слепота, веки, закрывающие очи – они неспроста. Так Вий поглощает свет тьмою, или, вернее, тьму выставляет поверх света.
– По-прежнему ничего не понимаю.
– У Святогора был отец, – терпеливо втолковывал Миша. – О нём мало что известно. Но иногда его называют Слепым богатырём.
– И?
– Я подумал – а что, если Слепой богатырь подобен Вию, что несёт в наш мир темноту?
– Ты можешь просто закончить мысль?
– Что, если Темноглазье – и есть его глаза? Если я прав, Саша, ты мог бы узнать от них больше. Приблизить нас к разгадке происходящего. Взглянув на мир “глазами” отца Святогора, ты поймёшь, где он скрывается. Пришла пора рассказать самую жуткую из своих историй. В прошлый раз ты не сумел. Но теперь, зная, кому принадлежит Темноглазье…
– А я думал, я сам решаю, каким будет мой рассказ.
– Э-э-э, нет. Исконный сказитель транслирует то, что чувствует, то, что скрыто в душе мира. Саша, хватит умничать, мы это уже обсуждали.
– Сам ты… умничаешь.
Свою версию Миша притянул за уши. Увидел какую-то книжку, провёл в голове аналогии и выдал. Это меня встревожило. Миша ярче, чем я, видит, какими терниями обрастает Дикополье. Что за мрачные тучи нависают над ним, какие монстры рвутся на свободу… Миша на грани отчаяния. Это очевидно. И это плохо.
Знакомые лица на шахте выглядели родными, хоть и усталыми. Работа шла своим чередом. Словно и не случилось накануне никаких слепых катаклизмов. Коногоны вели под уздцы лошадей, дверовые открывали двери, ёжики бегали как неприкаянные. В лазарете мирно спали шахтёры. Илья Муромов храпел так, что, казалось, это гром гремит или обвал происходит.
– Готов в изолятор спуститься? – тихо спросил Миша, чтоб никого не разбудить.
– Готов… – так же тихо ответил я.
Темноглазье сидело в клетке, околдованной Красной Изуверкой. Растопырив глаза, неподвижное, угрожающее… Спустившись в изолятор, хотелось одного: подняться обратно.
– Как у нас дела? – спросил Миша у надзирателя.
– Уволюсь, – безрадостным голосом ответил тот, держа жестяную кружку с чайным пакетиком внутри. – Или повешусь. Что выберете?
– Ни то, ни другое. Надеюсь, всё это закончится совсем скоро.
– Эти глаза будут со мной до конца моих дней, Михаил… Делайте что должно. И уходите, пока оно не очаровало и вас.
Пока Миша и надзиратель разговаривали, я смотрел на Темноглазье и пытался настроиться на нужную волну рассказчика историй. Ловил из космоса слова, фразы, нырял в повествовательное море, чтобы выплыть из него в одну из рек. И когда Миша сказал мне:
– Ну, Саша, давай.
Я честно признался:
– Не могу.
– Что?
– Не могу, – повторил я.
– Почему же?
– Это не глаза Святогорова отца. Но теперь я вижу – они действительно чьи-то. Миша, я не могу этого понять, но они как будто принадлежат и кому-то одному, и сразу всем. Они – словно здесь и сейчас, и вместе с этим – где-то далеко. Миша.
– Да?
– Нам кабзда.
* * *
С каждым воспоминанием я всё глубже и глубже проваливался в своё детство. Всё отчётливее видел себя, такого смешного, неловкого и нелепого, и не мог поверить, что это я был таким, что это не другой человек какой-то. Мне казалось, я совсем забыл о себе тогдашнем, но связь с ним крепла с каждой секундой, Саша взрослый снова обретал Сашу ребёнка.
Однако двигаясь вперёд на вагонетке, я всё-таки задавался вопросом: действительно ли всё было так, как я помню? Что я додумал и домыслил спустя год? Два? К настоящему моменту? И главное: что, если я попал в это жуткое место, в эту ловушку, потому что стал так часто думать о минувшем? Может, мне всё-таки пора забыть обо всём? И начать жить как нормальные люди – сегодняшним днём?
* * *
На Дикополье опустился вечер. Гладкие княжества затихли – и в небе показались первые звёздочки. Блестящие, как глаза любимой, которой у меня никогда не было, разве что в мечтах. Мы сидели в гостиной. Любовь Алексеевна приготовила ужин – не самый, сказать по правде, вкусный, но кто я такой, чтобы давать ему оценку. Никчёмный подросток с проклятием на плечах.
За столом собралось всё семейство: Пётр Николаевич (супруг и охранник из торгового центра) поначалу не мог вникнуть, что эти двое школьников тут забыли, но Миша быстро его обработал и они превратились в лучших друзей. Также за столом сидела и ничего не ела (Любовь Алексеевна по этому поводу злилась) девушка по имени Марьяна – моя ровесница, но из другой школы. Она не особо обращала на нас внимание – читала ужастик Роберта Стайна.
Ведя какие-то формальные беседы и поедая пережаренные куриные ножки, мы ждали, когда услышим движение вагонетки. Она оставалась единственным крючком к происходящему, пусть и не шибко надёжным; особенно теперь, когда теория Миши с Темноглазьем провалилась. Что предпринимать, когда вагонетка себя проявит, мы, правда, не знали. “Импровизируем! Как и всегда, – сказал Миша. – Ничего другого не остаётся”.
– А вы, ребята, чем будете заниматься после школы? Уже решили? – Спросила Любовь Алексеевна. Она накрутила себе кудри и сидела в ярко-красном домашнем халате с жёлтыми цветочками. Видно было: с трудом себя сдерживает, чтобы не уснуть – вагонетка её доконала.
Миша посмотрел на меня, мол, отвечай, ну я и сказал:
– Я пока не очень. Либо в ДонНУ, либо в ДонНТУ.
– Это правильно! Я сама ДонНУ оканчивала, матфак. А ты на какую специальность?
