Читать книгу: «Полёт японского журавля. Я русский», страница 21
– Рылась. Под кроватью пыли – хоть картошку сажай, – бросила жена.
– Чемодан лежал в шкафу, – спокойно продолжал Михаил, понимая, что это лишь раззадорит Варю.
– Я не помню, где лежал твой пыльный чемодан. Помню что в паспорте я не нашла печати.
– Какой? – Здесь Михаил оказался в окончательном тупике, не зная, к чему ведёт жена. Сцены подобные этой происходили не раз, но заканчивались ничем, здесь же Варя оставлять тему, похоже, не собиралась. Он чувствовал, что в ней начали разгораться тлеющие угли.
– Однажды я тебя спросила, есть ли у тебя жена. И не к ней ли ты уезжаешь. Хотя ты всё время куда-то уезжаешь и, наверное, не помнишь этого. Но я не забыла. Тебя потом не было почти год, – начала жена. Её большие воспалённые глаза уже были наполнены слезами и, глядя в них, Михаил явственно почувствовал, как теряет не только контроль над собой, но и силы. Глаза были словно провод, по которому утекала его энергия. Против этого взгляда он был беззащитен. – Ты тогда сказал, что едешь к ней.
Михаил опустился на стул и тяжело вздохнул.
– Но это так давно было! Варя, при чём тут старые дела? Я всё забыл, и мы решили больше не вспоминать об этом!
– У тебя в паспорте нет печатей. А это значит, что ты никогда не женился и не разводился.
Михаил молчал. Доводы жены были вполне естественны, хотя и вредные для обоих. Она словно пыталась разбудить в себе злую собаку, готовую сорваться с цепи.
… – Ты мне врал. Я выросла в детдоме и привыкла говорить правду. Я не могу терпеть, когда лгут. После этого я даже думать о тебе не могу.
– Прости, пожалуйста. Так вышло, понимаешь. Давай забудем об этом.
– Но почему ты не скажешь всё как есть? Кто ты, почему уезжаешь, к кому? У тебя кто-то есть?
– Да есть, – соврал он. Варя бросилась из комнаты, опрокинув стул, но Михаил перехватил её, сгрёб в охапку и едва ли не бросил на кровать. Она уже не могла сдерживать рыдания, это было состояние, близкое к истерике, и Михаилу потребовалось много усилий, чтобы удержать её.
– Ты опять соврал! Я так больше не могу.
– Прошу тебя, успокойся, – твердил он, с трудом удерживая её в руках. Ты только не плачь. Хотя плачь, конечно, плачь. – Он посадил её себе на колени и стал тихо покачивать. Незаметно она успокоилась. Потом, когда слёзы её высохли, а лицо всё ещё оставалось горячим, он нежно поцеловал её в горячий висок. Она открыла ему своё лицо, губы её были очень горячими, а глаза растерянными. С женой что-то произошло, словно внутри неё кто-то произвел особую настройку. Она с жаром обняла его, словно проникла в него своей плотью. Она стала рассказывать ему о своих переживаниях, трудностях на работе, связанных с тем, что у них неопределённые семейные отношения, о том, что из-за постоянной работы она превратилась в кусок железа и видит это, но ничего не может с этим поделать. О том, что за последний год к ней несколько раз приставал коллега по работе, думая, что она незамужняя женщина, что отчасти и было на самом деле. Она говорила, пока слёзы её не высохли, а потом не отпускала до того момента, пока у обоих уже не кончились силы, и всё, что было у каждого внутри, они отдали друг другу без остатка. Это было словно взрыв, прорыв накопившихся за долгие годы обид и внутренних несогласий.
– Мне кажется, такого никогда не было со мной, – сказала она, тихо поднимаясь среди ночи. Она накинула на плечи его рубашку, достала из нагрудного кармана сигареты и закурила. Он знал, что жена его иногда курит, но ничего не говорил, ведь за ним этот грех тоже водился. – Знаешь, нам надо разойтись, – произнесла она спокойно и тихо.
– Варя, что ты такое говоришь? – Слова жены огорошили его.
– Не перебивай меня, прошу. Из нас никто не виноват, я это знаю. Мы прожили столько лет, но каждый своей жизнью. Мы держимся за прошлое, больше нас ничего не связывает. Ты был хорошим мужем и любил меня, да и до сих пор любишь, наверное.
– А ты?
– Я не знаю. Когда тебя нет, мне плохо, я схожу с ума. Но когда ты рядом, мне хочется делать тебе больно. Я не знаю, почему. Иногда на улице я ловлю взгляды людей. Они и раньше были, но я не обращала на это внимания.
– Тебе стыдно за то, что я азиат?
– Мне не стыдно, но я чувствую как меня уязвляют эти взгляды. Да бог с ними, с людьми. Всё гораздо серьёзнее Миша.
– Ты переживаешь, что у нас нет детей?
– Да, наверное, и иногда я думаю, что это мне в наказание за то, что я тебя полюбила. А теперь… Прости меня Миша.
Она снова кинулась к нему и долго не могла выплакаться.
… – Я не знаю, кто в этом виноват. Может ты, может я… Но что это меняет? Мне уже много лет, вокруг столько детей, а я одна. Мне почему-то стало жаль прожитые годы. Я никогда раньше не думала над этим, а недавно подумала, что прожила их зря. Молчи только, не перебивай. Конечно, это не так, и я знаю, что ты меня не бросишь, и будешь терпеть до последнего. Но ведь это неправильно, и мне уже нужно больше, я чувствую, во мне что-то живёт, как зародыш и просится наружу, но я его не могу выпустить. Я всё время думаю об этом. Тебя подолгу небывает дома, а когда не спишь всю ночь, ждёшь, думаешь, а потом к утру, вдруг забудешься сном… Боже, как я устала ждать. Однажды я подумала, что у нас никогда не будет детей. Тогда во мне что-то проснулось неприятное, я стала придираться к тебе, появилось даже желание властвовать, мстить, оно и сейчас внутри меня сидит, и от этого так противно. А ты всё сносишь, стараешься не замечать, и я злюсь ещё больше. Но так нельзя.
– Я виноват перед тобой Варя.
– Да за что же? Я чувствую, что у тебя тоже что-то происходит, но понять тебя невозможно, и от этого я схожу с ума, становлюсь стервой. Иногда мне так стыдно за свои слова и поступки, но сделать ничего не могу. Я даже стала тебя тихо ненавидеть, особенно когда ты все мои придирки переводишь в шутку. Ты как с другой планеты. Иногда мне кажется, что ты лазутчик. Да, не удивляйся. Я даже хотела пойти в соответствующие органы. Боже, что это за чушь. Мне противно даже думать об этом.
Михаил уже подумал признаться ей, кто он, откуда, его охватило нестерпимое чувство вины и жалости, но жена вновь прильнула к нему и стала целовать его так неистово, словно эта ночь у неё была единственной и последней. Наутро она была спокойной и молчаливой. Из дома они вышли вместе, и со стороны казалось, что ничего не произошло. Перед тем как разойтись в разные стороны, она сухо улыбнулась, словно извиняясь за свою ночную слабость и пошла на остановку, ни разу не оглянувшись. Он провожал её взглядом, внутренне понимая, что всё, что произошло ночью, не случайность, и такого с ними уже больше не будет. Несмотря на тяжёлые мысли, он был благодарен Варе, и прежде всего за то, что она нашла в себе силы признаться и себе и ему, что нельзя держаться за прошлое.
Как и предсказывал Вязов, их вскоре вызвали на ковёр. Всю неделю перед этим Михаил провёл как на иголках. Не выходило из головы письмо Изаму, отношения с женой становились всё более сухими, хотя после той последней ночи она стала до необычности спокойной и даже осторожной. Она избегала резких слов, не стало упрёков, словно он был идеальным мужем, что, конечно, не соответствовало действительности. Когда он сообщил ей о предстоящем переезде в глубинку, она молча кивнула, хотя лицо её немного покраснело. Новость застала её врасплох.
– Конечно, уезжай, может, так будет лучше для нас обоих, – сказала она тихо.
Михаил молчал, смотрел в окно, не зная, как продолжать разговор. Было ещё одно «но», о котором его язык не поворачивался говорить. – Мне придётся выписаться из квартиры, сказал он, потупив взгляд.
– Я всё поняла. Я поняла Миша. Мы ведь не расписаны с тобой, и после того, как ты уедешь, мне придётся съехать отсюда. Можешь не волноваться, мне и самой давно надо было это понять. Время пришло, как видно.
– Я договорюсь с машиной, помогу тебе.
– Прошу тебя, не волнуйся, у тебя своих дел хватает. Я как-нибудь сама справлюсь.
– Ну, зачем ты так?
Жена ничего не ответила. Едва сдерживая эмоции, она собрала портфель и пошла на работу. Его тоже ждали дела, но весь день он провёл в тяжёлых мыслях об их внезапно оборвавшейся семейной жизни. Они больше не были мужем и женой, но при этом между ними появились простые человеческие отношения, Варя стала уважительно относиться к его делам, перестала срывать на нем злость и обиду, словно смирилась. Вскоре она переехала в общежитие для педагогических работников. Не без помощи Вязова ей предоставили маленькую, но отдельную комнату на первом этаже. Когда Михаил прощался с нею перед тем как уехать, она сидела на голой кровати и смотрела в запыленное стекло. За окном тянулся унылый осенний пейзаж со стройкой. Шло новое строительство.
– Вот всё и разъяснилось, – удовлетворённо произнёс новый главный, складывая бумаги в папку. Михаил и Вязов сидели по другую сторону стола и переглядывались. – Ваши выводы по рудному делу нашли подтверждение, Илья Ильич. Признаться, не думал, что из такого простого вопроса, как невыполнение плана, может выплыть такая серьёзная тема для работы. Да-да, здесь тянет на целое расследование. Мне прислали статистику по урановой руде на этом руднике, и вышло интересное наблюдение. Сознавайтесь, как у вас так вышло? На одной интуиции поймать такого кота за хвост вряд ли получится.
– Вы преувеличиваете, Николай Антонович. Случайное совпадение, не больше. К тому же, это теперь моя основная тема.
– Да-да. Уран сегодня для многих отделов нашего ведомства стал основной темой. Но всё равно, сознайтесь, что идея принадлежит не вам.
Вязов сделал непонимающее лицо, поглядывая на своего подчинённого.
… – Мы все здесь непростые люди, Илья Ильич. Это я про вашего подопечного. Прошёл Корею, Порт Артур… Мне ведь хватило ума заглянуть в личное дело товарища Ван Куан Ли. Если человека посылали в Новосибирск на конференцию по делам атомной энергетики, то, наверное, не случайным выглядит ваше предложение. Что, угадал, чья идея?
Михаил улыбнулся и бесхитростно почесал затылок.
– Было дело.
– Вот и я о том же. Эх, Михаил Михайлович. И стоило наводить конспирацию? Не проще ли было сразу с соображениями ко мне. И время сэкономили бы, и… А впрочем, вы тоже не лыком шиты, полагаю. Кто его знает, этого нового начальника. Я ведь у вас человек новый, неизвестный, а вам работать надо, дело делать. Давайте забудем об этом. Одно не пойму, какой вам смысл уезжать из города, да в такую глухомань. Я, конечно, человек новый здесь, людей здешних не знаю… Так что, заранее прошу извинить меня за излишние подозрения, но согласитесь, странно для молодого человека. Я ведь правильно понял, что именно вы хотите работать над этой темой? Угадал? Ладно, решено. Поезжайте в этот «Дальний», там действительно надо разобраться, что и почему. Место для работы уже подобрано, с жильём тоже разберёмся со временем. Пока на первых порах в общежитии поживёте. Вообще, этот посёлок нуждается в присмотре, так что перспектива вам обеспечена.
– А почему фотографом? – спросил Вязов.
– А как ещё, по-вашему? – даже рассмеялся Барабанов. – Вы же сами эту мысль мне подкинули на днях. Или я путаю?
Вязов рассеянно пожал плечами.
… – Ох и лиса же вы, Илья Ильич. Гляжу, мы сработаемся с вами. Конечно фотографом. Все местные сплетни, новости, людей. Всё надо узнать, прежде чем в пекло к чёрту лезть. Надо ведь всё по правилам сделать. Сначала профессию освоить, хотя, гляжу, у вас она уже есть.
– Не понял? Это вы о чём? – спросил за Михаила Вязов.
– Ну как же. У нас, можно сказать, готовый машинист тепловоза, через весь Китай проехал, а на руднике это, что ни говори, одна из первых профессий. Конечно, можно было бы и сразу оформиться на рудник, но спешить не будем. Сначала место подготовим, а уж потом. Так что собирайтесь, оформляйте новое дело и с богом.
Выйдя из кабинета Вязов облегчённо вздохнул. – Ну, как тебе, Миша, наш новый?
– Сам он ещё тот лис.
– Это хорошо! Именно такие люди и должны работать в разведке. Проницательные и когда надо прямые. Да, ловко он нас раскрыл. Как двоечников. Но если бы мы ему не помогли, то вряд ли.
Они вышли из здания, и через десять минут уже гуляли по парку.
– Ты сегодня что-то неважно выглядишь, Миша. Вчера тоже хмурной был. Случилось что? Хотя, можешь не отвечать. И так всё понятно. С Варей, наверное.
– Вроде того.
– Ничего-ничего, всё это на пользу. Перемелется, мука будет. Да, сегодня вечером прошу ко мне.
– Праздник у вас? – спросил Михаил, уже ища в уме способ, чтобы вежливо отказаться от приглашения.
– Он ещё спрашивает. Ты забыл, что в этом году как пятнадцать лет в Советском Союзе.
– Признаться, я и не думал, Илья Ильич.
– А думать надо. Это событие надо непременно отметить, так что вечером ко мне. И жена моя давно не видела тебя, так что прошу любезнейше не опаздывать. Уха ждать не будет. Уедешь в свою Тмутаракань, когда ещё посидим, по душам поговорим.
Напоминание о круглой дате сильно смутило Михаила. Действительно, это была целая жизнь, Михаил вдруг увидел, что его жизнь в Японии и в России почти сравнялись по количеству лет. Он поёжился от холода и, глядя вслед уходящему Вязову, подумал, что его много связывает с этим ставшим уже родным за эти годы человеком. Оказывалось, что держит человека не сама земля, вернее не только она, но и люди. В них он находил себе убежище и радость. Теперь все его воспоминания о Японии хоть и вызывали чувства грусти, но всякий раз заглушались насущными делами здесь, в России. Он не хотел себе признаваться, но выходило так, что японского в нём становилось всё меньше и меньше, и вместе с этим, его всё больше одолевало желание увидеть свою родину. Напомнив ему о пятнадцати годах, прожитых в Советском Союзе, Вязов, того не желая, вновь разворошил тлеющие угли непреходящего желания – вернуться домой. Михаил поднял воротник пальто и побрёл в сторону дома, где его ждала пустая комната. Там уже ничего не было, кроме матраса и чемодана, да и сам вопрос пребывания его в этой комнате уже был решённым, ценой вопроса было время.
В гостях у Вязова было хорошо. Было странно видеть в доме у русского человека много восточных предметов, в том числе и книги, но более всего Михаила уже в который раз поразила хозяйка дома Анна Сергеевна. Несмотря на своё русское имя, она была китаянкой. Это была странная пара, во многом необычная и в то же время очень гармоничная. Первая встреча с этой женщиной состоялась ещё в разведшколе, где Анна Сергеевна преподавала восточные языки. История их семейной жизни для него была загадкой, он лишь знал, что этих людей очень давно связала общая работа в Порт Артуре, и Анна Сергеевна несколько лет работала в Китае. У Вязовых не было детей, и, Михаилу иногда казалось, что Вязовы выбрали именно его для этой роли. Осознавая это, он всячески отталкивал от себя эту мысль, и в то же время принимал её в благодарность этим замечательным людям. Он и не скрывал от себя, что любил и Вязова, и его жену, и был к ним привязан, словно приблудившийся щенок. Может, так оно и было на самом деле, но мысль эта нисколько не огорчала его, видимо, так распорядилась судьба.
Прощались у подъезда. Было холодно, колючий ветер трепал седую прядь Вязовских волос, тот, казалось, не замечал холода, стоял прямо, молча оглядывая безлюдную улицу: деревья давно стояли голыми в ожидании снега, и лишь большой дуб посреди двора шумел не опавшей листвой. Михаил, как обычно, ждал последнее напутствие: это было традицией, оставлять напоследок что-то особенное. Вязов не изменил себе.
–Как приедешь, дай телеграмму. В этот же день. Всё понял? Закончишь с формальностями, и на почту. Усёк?
Слова показались странными для Михаила. Это было слишком просто, банально, для самой важной инструкции, и в то же время неожиданно.
–Ладно, пожав плечами, произнёс разочарованно Михаил, при этом ловя в глазах собеседника искорки скрытого лукавства: Вязов что-то не договаривал. – А в чём дело, Илья Ильич.
–Ни в чём, я сказал, ты услышал. Всё. Лёгкой дорожки тебе Миша.
Они пожали друг другу руки, и Михаил, ёжась в воротнике пальто, побрёл на свою квартиру, где оставался один матрац и собранный чемодан. Эту ночь он не спал.
Дальний.
Он ехал в автобусе на север, иногда закрывая глаза и видя перед собой всю свою жизнь. Куда я еду, зачем, и от чего спасаюсь? – Задавал себе в сотый раз вопрос Михаил и не получал ответа. Что-то нелепое, неправильное было в его расставании с прошлым.
– Молодой человек, вам выходить, – сказала звонкая попутчица, – Дальний.
Михаил рассеянно кивнул и пошёл к выходу. После душного автобуса воздух нового места показался ему не просто прохладным, а обжигающе холодным и каким-то прозрачным. Проникновение этого воздуха было таким внезапным, что Михаил даже встал в ступор. Всё, что его окружало, было неестественно прозрачным и чистым. Был конец ноября, и сопки вокруг были покрыты белым ослепительным снегом. Где я, куда я попал? – растерянно спрашивал себя Михаил, оглядываясь по сторонам. – Это тоже Россия?
Вокруг были горы, а у их подножья рассыпался горящими угольками окон рабочий посёлок, с необычным названием – Дальний. Солнце висело низко, почти касаясь сопок, и казалось, что окна не светятся отраженным светом, а горят своим собственным ярко оранжевым огнем – такой был необычный эффект. Он пошёл наудачу по улице, и сразу же столкнулся с новым для себя явлением – с ним все здоровались. Все, кто проходил мимо, кивали ему и громко здоровались, словно он жил здесь всю свою жизнь. Ещё в автобусе он наметил для себя манеру поведения на новом месте – быть незаметным, неизвестным, словно он тень, но все его помыслы рассыпались от первой же улыбки проходящего мимо мальчишки; это было вторым потрясением, которое он испытал после того, как вышел из автобуса. «– Где я? Куда я попал? Неужели это Россия?»
Дорога привела его к поселковому совету, где он без труда нашёл отдел кадров и паспортный стол и, несмотря на то, что уже был конец рабочего дня, его быстро поставили на учёт и даже нашли рабочее место, как и предполагалось, не на руднике, а в самом посёлке. Поначалу предложение его даже рассмешило, но потом он в очередной раз признал, что ничего более удачного и быть не могло.
– А что? – даже обиделась женщина, в бюро по трудоустройству. – Фотограф у нас хорошо зарабатывал, пока не спился.
Доводы о спившемся фотографе Михаилу очень понравились. Правда, от чего он спился, выяснять Михаил не стал. Получив ордер на вселение в общежитие, он улыбнулся женщине, и пошёл искать почту. Со слов первого встречного он без труда нашёл почтовое отделение: за стойкой сидела симпатичная русоволосая, немного рыжеватая девушка, глядя на которую, Михаил подумал, почему-то о Варе. Он составил текст телеграммы, как и обещал, не скупясь на знаки препинания и деепричастия, заплатил, и уже собрался уходить, но девушка неожиданно окликнула его:
– А вы случайно не Ван Куан Ли?
Михаил растерянно кивнул.
– А вам письмо.
– Какое письмо? – Михаил растянулся в нелепой улыбке, протягивая руку.
– До востребования. Нужны документы… Паспорт у вас есть? Или удостоверение какое-нибудь.
Не скрывая изумления Михаил полез за паспортом. – Разумеется.
Почерк был Вязова. Михаил едва сдержался, чтобы не разорвать конверт на глазах у девушки. Выйдя на улицу, он огляделся, осторожно разорвал конверт и стал бегло читать. Потом прочитал ещё два раза медленно, вчитываясь в каждое слово: «Здравствуй Миша. Поздравляю с прибытием на новое место, но это чепуха. Решил сделать тебе сюрприз, так сказать, привести в чувства. От надёжного источника узнал, что твоя жена посещала женскую консультацию, она беременна. А ты балда этого не заметил. Извини, что не сказал, как это делают нормальные люди. Думаю, поймёшь. Понимаю, что с Варей у тебя сложно, раз не сказала сама, но ты на неё не обижайся. Она женщина, и это её оправдывает, и у неё это первый раз. Вопрос буду держать под контролем, когда надо, дам знатью. А пока привыкай, осваивайся, работай. До встречи. Вязов.»
Что-то изменилось в окружающем пейзаже, снег стал ярче, словно с глаз спала пелена. До этой минуты тело его словно спало, находилось в забытьи, но после прочитанного всё разом изменилось, новость перекрывала всё. Своим письмом Илья Ильич совершил очередной трюк с его сознанием, заставил светиться, даже гореть. Окружающий мир показался близким, знакомым, но что именно в нём, он понять не мог, это ускользало от понимания, но, несомненно, было связанно с письмом. Михаил вспомнил Тимофея. Старик однажды рассказал о том, как лошадь долгое время возвращается в то место, где родилась, но когда приносит жеребёнка, становится привязанной к нему, и уже не убегает. Осознание этого скрытого природой механизма вызывало волнение, и вместе с тем, радость. Что-то раз и навсегда установилось в его душе. Он поёжился от непривычной свежести воздуха и побрёл по натоптанной тропинке, потом почему-то сошёл с неё и пошел по целине. Он не знал, каким будет его пребывание на этой земле, и как его примут люди, ведь, по сути, он был разведчиком, шпионом, человеком с чужим именем, но был уверен, что судьба ведёт его так, как требует сердце. Он не думал, что именно здесь ему предстоит вырастить своих сыновей, и что когда-то он снова испытает чувство любви к женщине, к другой женщине, и оно захлестнёт его на многие годы. Он шёл вдоль натоптанной пешеходной дорожки по свежему пушистому снегу и улыбался проходившим мимо людям, они тоже улыбались ему и его странной причуде – улыбаясь идти по нехоженой тропе.
Кто-то долго и настойчиво тарабанил в дверь. После красной лампы проявочной комнаты все предметы выглядели тёмными, но по силуэту в проёме двери Михаил сразу определил знакомые очертания: высокий, прямой, поджарый, это был Вязов. Илья Ильич несколько секунд стоял в дверях, словно раздумывал, входить или нет. Оглядев с улицы внутреннее пространство фотоателье, он всё же вошёл. Они обнялись. Потом Михаил сделал снимок на память, после чего они пили чай в тесном чуланчике, где хранилось запасное и вышедшее из строя оборудование, и где стоял приспособленный для отдыха маленький столик с электроплиткой. Вязов нахваливал пряники, хотя, для них требовались, как он выразился, попробовав на зуб первый попавшийся, кусачки. Для чая обычно времени не хватало, да и пить его в одиночку Михаил не любил, но что-нибудь сладкое к чаю держал всегда.
– Следующий раз приеду, смени, пожалуйста, пряники, – шутливо попросил Илья Ильич, внимательно рассматривая своего бывшего подчинённого. Оба они дружно рассмеялись, Михаил пообещал, что будет раз в месяц менять пряники, а там уж кому как повезёт. Перед этим они повесили табличку «проявка», и Вязов на целый час погрузился в чтение рукописей, которые Михаил собирал в течение полугода. Это была как всегда кропотливая, нудная работа – отчёт о том, что происходило в жизни посёлка и рудника, и где искать концы потерянных ниток: прежде всего контору волновало золото. Другим важным вопросом оставалась руда, точнее, содержание в ней урана, так необходимого атомной промышленности.
– По руднику не много, – посетовал, откладывая тетрадь Вязов. –Но оно и понятно, сидя в фотоателье много не накопаешь. Но кое что ты всё же наскрёб Миша. А как тебе удалось вычислить начальника химлаборатории?
– Вы помогли Илья Ильич. Последний разговор по телефону помните?
– Ну да, контейнер с ртутью. Да… Вот так всю жизнь проживёшь, и не узнаешь, что золото можно извлекать с помощью ртути. Ты это сам догадался, или надоумил кто? Хотя, что это я… Ты же спец в таких вопросах. Как никак… Между прочим, того, кто его вёз так и не нашли. Но он был из местных, ваших. Где-то на полустанке спрыгнул, и в лес. Видать охотник. Кстати, как у вас с этим делом обстоит? Хорошо бы поохотится, самое же время. Изюбри не ревут ещё? Мечта моя заветная, поглядеть, как эти зверюги себе молодых маток собирают в гаремы. Ну да ладно, успеется.
– Конечно, сходим, Илья Ильич, – спохватился Михаил, уловив нотки печали в голосе своего начальника. – У меня уже ружьё имеется.
– Ну, с этим мы непременно, когда ты здесь все тропы освоишь, а пока так, прогуляемся на досуге. Лето вот-вот закончится. А сопки здесь красивые. Согласись, что Приморье осенью неподражаемо.
Михаил нехотя кивнул, потупив взгляд.
– Чего загрустил? Аж тоскливо стало от твоей кислой физиономии.
– В Японии тоже красиво осенью.
– А… Всё скучаешь по родине. Это хорошо.
– Почему же? Что хорошего в скуке. Вы непонятно говорите.
– Если скучаешь по родине, значит сердце ещё живое. Не переживай Миша по прошлому, у тебя ещё целая жизнь впереди.
– Смогу я когда-нибудь вернуться туда? Илья Ильич…
– Об этом лучше не думай, – тихо, но властно произнёс Вязов. – Пока здесь твоё место. Мы все Миша с других планет, а живём вот, на этой грешной земле, как бог повелел. Так мой отец говорил, царство ему небесное. Давай лучше вернёмся к делам. Зыков фамилия того прыгуна, и его мы, конечно же, поймаем, не та птица, чтобы улететь, а вот как твоего химика прищучить. Не дурак же, если такое придумал, в старой штольне амальгаму отливать. Значит и подельники имеются. В общем, на днях сюда прибудет бригада наших людей, ты с ними на контакт не иди, но, в случае чего они к тебе обратятся. Чайком их попоишь. Только пряники сменить не забудь.
– О чём вы говорите…
– Ладно, ладно, это я так, пошутил над тобой. Я ведь тебе главного ещё не сказал Михаил Ван Куан Ли. Ну, догадывайся. Ты же умеешь это делать, ты же разведчик.
– Это не честно, Илья Ильич, – заволновался Михаил, разглядывая Вязова с ног до головы. Как я могу догадаться?
– Ну спроси тогда меня о чём-нибудь, например о Варе, – предложил Вязов как-то по-особому улыбаясь. – Варю не забыл ещё, жену свою?
Михаил вздрогнул при упоминании о Варе, хотя думал о ней каждый день и непрестанно.
– Что с ней? Она здорова?
– Ничего, здорова, ещё как здорова, – продолжал темнить Вязов, всё больше расплываясь в улыбке.
– Илья Ильич, так не честно, вы тянете жилы из меня. Что с ней?
– Варя на восьмом месяце, родит скоро. Считать, надеюсь, не разучился?
Михаил вскочил со стула и заходил по комнате. Вязов тоже встал, и с силой стал трясти Михаила за плечи. – Ты скоро станешь отцом, понимаешь! Здесь твоя земля Миша! И теперь ты уже никуда не денешься от неё, никуда.
Уехал Вязов на последнем автобусе, пообещав сообщить, когда родит Варя. Михаил не находил себе места, порываясь поехать вместе с ним, но Вязов строго осёк его, напомнив, что впереди событий бегут только собаки и сплетники, но пообещал звонить раз в неделю, по понедельникам.
Варя родила точно в срок, который высчитал Михаил, ориентируясь на тот самый последний день их совместной жизни, когда они ещё были вместе. Он часто вспоминал ту последнюю ночь, прокручивая в памяти слова и мысли, которыми делились они, сидя напротив окна. Было странным, как память могла сохранить всё до мелочей из прошлого, которое на самом деле было совсем недавно, но в то же время казалось бесконечно далёким, словно происходило в другой жизни. Какой могла быть их будущая встреча, Михаил ещё не знал, но твёрдо верил, что жизнь его в самом начале, и эта мысль была наиболее странной и удивительной. Он столько прожил и пережил в этой жизни, и казалось, что ничего нового она не преподнесёт, но Вязов оказывался прав, жизнь только начиналась.
Его самым большим удивлением было то, что Варя родила двойню, двух мальчиков. «У тебя пацаны, ты слышишь, балда ты стоеросовая! – Кричал в трубку Вязов. – Двойня! Двух парней родила для тебя». Михаил слушал, голос держа перед собой трубку, и плакал, повторяя в сотый раз имя Вари. В эти мгновения он впервые в жизни был счастлив, и когда возвращался с переговорного пункта, почему-то видел перед собой не только её, но и Ядвигу, и Йошико. Они были перед ним такие, какими он помнил их в той прошлой жизни, и которая пролетела перед ним как одно мгновение, и вылилась в эту неожиданную радость.
Он бегал на переговорный каждый день, выпытывая у Вязова все подробности. Тот, разумеется, скоро психанул, и пригрозил бросать трубку, если Михаил будет так несдержан и сентиментален. Однако дал добро на поездку, и сообщил когда можно приезжать за Варей. План её переезда в Дальний был разработан самим Вязовым, и разумеется, держался в строгой тайне.
– Не волнуйся, всему своё время, – успокаивал в трубку Илья Ильич. – С Варей всё хорошо. На работу ещё не вышла… Сидит с малышами… Устаёт? А как ты хотел? Да у неё там целая бригада тимуровцев, двадцать пять помощников. Ты что, забыл, кем она работает? Ей даже подержать их не дают. Там даже график составлен, и очередь расписана на месяц вперёд. Не волнуйся, дети уже взрослые, это же седьмой класс. Лучше тебя и меня знают как детей пеленать. Ладно, всё, давай приезжай.
План Вязова был прост. Михаил брал личную машину Вязова, ту самую, на которой его когда-то вёзли в аэропорт во время китайской командировки. И на ней он должен был как бы перевезти Варю с детьми на новую квартиру. Конечно, для Вари это была неожиданность, и сам приезд Михаила вызвал у неё лишь смущение и тревогу, но стремительность и уверенность в действиях не дали ей усомниться, что за всем этим кроется подвох. Варю выселяли из общежития, где по уставу не разрешалось проживать с детьми. К этому обстоятельству Вязов разработал целую операцию, и даже показал Варе, как старый сослуживец её бывшего мужа, её новое место жительства. Это, конечно, было цинично, обманывать молодую женщину, но Вязов оправдывался тем перед своей совестью, что коммуналка, куда предполагалось вселить Варю с детьми, была тесной и неудобной, без ванны, хотя и с санузлом, но ужасными соседями и шумной улицей за окном. А выбирать Варе не приходилось.
Когда Михаил грузил вещи в машину, Варя молча стояла на пороге, покачивая коляску, где посапывали два толстощёких карапуза, Петя и Михаил. Отличить их было невозможно. Варя ревностно оберегала детей, лишь один раз, перед кормлением, позволив Михаилу взять их на руки. Оба, словно две капли воды, напомнили ему о том, кто он есть на самом деле – чужак с другой планеты, кого судьба забросила далеко от родных берегов, но подарила этих замечательных детей. Конечно, это были его дети, роднее которых на этой земле, пусть чужой, у него не было, и наверное, не будет, и Вязов оказывался прав, когда сказал, что теперь его Родина здесь, и пора перестать грезить о прошлом. Михаил ещё не знал как сложится их прерванные с Варей отношения, но был уверен, что дети всегда будут при нём, чтобы не произошло. Топливный бак автомобиля был залит доверху, и когда Варя села на заднее сидение, обложив себя детьми и вещами, Михаил глубоко вздохнул, и как однажды в далёкой юности, тихо произнёс – всё будет хорошо, положись на меня.
