Реклама
Читать книгу: «За Хребтом», страница 14
– Книга? О заключенных? Сомневаюсь, что в Демиругии издадут подобное.
– Время покажет.
* * *
Лем с интересом разглядывал постройку, полностью отстранившись от бесполезной демагогии Палия и Хасара. Ему бы и не было дела до всех этих разговоров, если бы не желание поскорее понять, каким образом можно вернуться обратно в Демиругию. Перспектива провести время на территории лежащей в руинах Республики вовсе не прельщала подпольщика, поэтому он волей-неволей тоже начал раздумывать над фразой, которая способна пропустить его внутрь. «Вероятно, я смогу найти там карты местности или, скажем, подземный проход под горами, кто знает», – подумал Лем.
Довольно непросто произвести на свет пароль, который не можешь знать, от двери, за которой находится черт знает что. Но, может быть, ответ болтается на поверхности и не стоит мудрить? Ведь никто и не предполагает, что решение такой головоломки простое. Что если…
Лем приблизился ко входу под заинтересованным взглядом Хасара, лежащего на траве неподалеку.
– Приветствую, – он повторил первоначальное приветствие, как бы комично оно не звучало по отношению к стальной гермодвери с хриплым динамиком.
– <<<<ВНИМАНИЕ. ИДЕНТИФИЦИРУЙТЕ СЕБЯ. НАЗОВИТЕ ПАРОЛЬ>> – фраза повторилась без изменений.
– Демиругия.
Секунд пять ничего не происходило. Черный окуляр камеры наблюдения не шевелился, лишь зловеще сверлил красной точкой раздражителей своего спокойствия.
Динамик кашлянул, скрипнул и проговорил, беспрестанно дребезжа:
– << В ДОСТУПЕ ОТКАЗАНО. НЕВЕРНЫЙ ПАРОЛЬ. ПОВТОРИТЕ ПОПЫТКУ ИДЕНТИФИКАЦИИ>>.
– Республика Кант.
– << В ДОСТУПЕ ОТКАЗАНО. НЕВЕРНЫЙ ПАРОЛЬ. ПОВТОРИТЕ ПОПЫТКУ ИДЕНТИФИКАЦИИ>>.
– Да не мучайте вы ни себя, ни автоматику, – вскричал Палий, выходя из себя, – если из-за ваших странностей, Лемор, мы не попадем внутрь, это будет на вашей совести! Думайте, прежде чем пытаться угадать. И желательно не игнорировать наше присутствие, а для начала уведомлять нас о своем варианте.
Порыв седеющего археолога Лем пропустил мимо ушей и вновь задумался. Бубнеж товарищей по приговору – далеко не самое важное, над чем сейчас стоило поразмыслить. Для чего это место? Вот настоящий вопрос, ответ на который, скорее всего, и откроет дверь.
Так… Распластавшееся по земле строение явно довоенной эпохи. Следы давно истлевшей маскировочной сети, отпечатавшейся на бетоне стен из-за солнца. Столбики и диски антенн, оккупировавшие крышу. Прочная дверь, добротно защищенная от проникновения извне. Лем подошел ближе и увидел несколько царапин по краям двери и практически стертую копоть на сводах входной арки.
Ага! Не мы первые, кто пытается проникнуть сюда. Наверняка дверь пытались открыть при помощи взрывчатки, судя по выщербленным стенам. Но кто и с какой целью?
Вдруг Лему пришла мысль, которую стоило проверить.
– Хасар! – позвал он кочевника, явно намеревающегося разводить костер.
– Чего тебе? Я занят, если ты не заметил.
Подпольщик не обратил внимания на язвительный тон кочевника.
– Напомни, что там говорил слепой шаман про историю Канта?
– Опуская подробности про железных птиц, подвижные горы и прочий бестиарий, кантийцы перебили друг друга в гражданской войне. Только ума не приложу, что из этого может быть нам полезным.
– Смотри, сюда явно кто-то пытался попасть. И отнюдь не с помощью кодовых фраз.
Хасар подошел к двери и тоже принялся рассматривать следы.
– Похоже, внутри что-то важное, – усмехнулся кочевник, – только что это дает?
– Это следы от взрывчатки, Хасар. Ее не могли изготовить в уничтоженной стране. Значит, дверь пытались взять штурмом во время войны. И для чего же, догадайся?
– Вооружение! – воскликнул Хасар. – Это склад оружия!
– Если честно, думаю все гораздо интереснее. Если в Канте никого нет уже несколько десятилетий, а наши беспилотники так и продолжает кто-то сбивать, значит, все системы обороны были заблаговременно автоматизированы. Логично предположить, что и системы нападения оборудованы тем же способом. Настоящий молот войны.
– А Обитель, судя по всему, место, из которого этот молоток управляется, – закончил его мысль кочевник. – Что же, в таком случае было бы вдвойне интереснее попасть внутрь. А насчет пароля у тебя есть догадки?
– Это банально, но да. Что сказал этот голос после приветствия?
– Внимание, назовите себя и пароль. Что с того-то?
– То есть он спрашивает, кто мы такие.
– Получается, что так.
– Ответ на такой вопрос нам уже называли, не припоминаешь, Хасар?
– Давай уже, не тяни. Кто мы, по-твоему?
Лем улыбнулся, отошел немного назад и четко проговорил, глядя прямо в камеру:
– МЫ БОГИ.
* * *
Лязгнули стальными костями и натуженно загудели постаревшие механизмы, перемалывая наросшую ржавчину и пыль. Тяжелые бронеплиты входной двери дрогнули и со скрипом втянулись в стены Обители. Камера, удивленно моргнув красной точкой, оглядела путников с ног до головы и повернулась обратно, подчиняясь заданной программе. Уже знакомый безжизненный голос продребезжал:
– <<ДОСТУП РАЗРЕШЕН. ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В ЕДИНЫЙ КОМАНДНЫЙ ЦЕНТР РЕСПУБЛИКИ КАНТ>>.
За дверью оказался широкий коридор, упирающийся в дверь, точную копию входной. Под потолком горели мертвенным светом лампы, забранные в решетки. «Очевидно, чтобы лампочки не выкрутили», – заметил про себя Лем, пытаясь приободриться. Но по спине предательски пробежала неконтролируемая дрожь, постепенно спускающаяся в колени. Слишком свежи еще были воспоминания о «теплом» приеме Надзора.
– Как вам это удалось? – подбежал запыхавшийся Палий. – Хотя, впрочем, не важно. Скорее же внутрь! Надеюсь, мне не одному не терпится посетить это загадочное место.
– Я, конечно, уже не так уверен, – ответил Хасар, – но мы вроде как не очень похожи на людей, которым есть, что терять. К тому же там явно теплее, чем снаружи. Идем.
* * *
Лем обернулся на залитое ласковым солнцем поле, медленно вдохнул свежий ветер, принесший издалека аромат леса, и впервые за долгое время искренне улыбнулся. Какие бы мерзкие воспоминания не вытаскивал наружу вид этого «Командного Центра», нужно идти внутрь. Потому что он чувствовал, что там есть нечто важное. Нечто, что сделает возможным его скорое возвращение домой. Сжав задеревеневшие от волнения пальцы, Лем зашагал вслед за Палием и Хасаром.
Вторая дверь раскрылась гораздо мягче. До нее злоумышленникам из прошлого так и не удалось добраться. Едва Лем, бредущий последним, пересек ее, как стальные пластины закрылись за его спиной. Широко расступившиеся стены представили вошедшим огромную комнату с высоким потолком, покоящимся на массивных прямоугольных колоннах. Около каждой из них образовался небольшой угол. Поэтому помещение представляло не окружность, как могло показаться вначале, а скорее многогранник. Блеклый свет, лихорадочно скользящий вниз по заросшим зеленоватой плесенью стенам, освещал монструозное нагромождение экранов, окружающих тяжелое кресло в центре помещения. Над спинкой был едва виден чей-то темный затылок.
– Кхм… Прошу прощения, что отвлекаю Вас от работы… – начал Палий, тоже заметивший хозяина этого места. – Мы лишь путники из Демиругии… – сказал он и осекся.
Кто знает, как этот человек относится к демиругийцам. Ведь, судя по роду деятельности, сбитые беспилотники и сожженные на подступах к горам танки – это его рук дело. В ответ незнакомец даже не соизволил пошевелиться.
– Не знаю, как у вас, – сказал Хасар так, что слова его унеслись гулким эхом к сводам потолка, – а у нас принято приветствовать своих гостей.
Он быстрым шагом пересек расстояние, разделяющее его с незнакомцем, одновременно заведя руку за спину. Рывком выдернув из-за пояса невесть откуда взявшийся пистолет, кочевник щелкнул предохранителем, с размаху пнул кресло и отпрыгнул в сторону, приготовясь выстрелить.
– Однако… – протянул Палий.
– Ух ты. Ну… хоть не укусит, – обратился к археологу Хасар.
* * *
За огромным столом с кучей мониторов, показывающих изображения с камер, командные строки и схемы неизвестных строений, в глубоком кресле с намеком на былую роскошь чинно восседал утративший былую красоту скелет, обтянутый сухой кожей. Местами еще сохранились волосы, свисающие на истлевший пиджак. Пальцы его рук были намертво сцеплены в замок, как бы забавно это не звучало. От крепких когда-то башмаков остались лишь подошвы с каблуками, подпирающими костлявые ноги. На груди болтался заплесневевший бейдж.
– Огер…Оре…Оператор ЕКЦ, – различил Палий, – имени не рассмотреть. Может, оно и к лучшему.
– Вот до чего доводит работа в офисе, – пожал плечами Хасар, – я всегда это знал. Смотрю, вас не сильно угнетает вид нашего нового знакомого?
– Мне кажется, вы не совсем верно представляете себе то, с чем имеют дело археологи, – Палий укоризненно взглянул на Хасара.
– И то верно, – хохотнул кочевник, – вы не так просты, как казалось в самом начале. Ну, что же, раз многоуважаемый Оператор нам помочь не в силах, тогда, может, его компьютер на это еще способен. Вы как с техникой, товарищ археолог? Я в этом ни черта не разбираюсь. Что за шарик около кучи кнопок, на кой он нужен?
– Посмотрим, – пробубнил себе под нос Палий, пролезший к клавиатуре, стараясь не касаться мертвеца позади себя. – Это, если вам интересно, трекбол. Аналог компьютерной мыши. Хм… ага… Та-а-ак… А здесь похожее устройство системы. Угу… Какая-то папка, да еще и весит прилично. Что же это может… Ого! Ничего себе! Это исторический архив! Похоже, что Оператор вел своеобразную летопись событий.
– В общих чертах нам и так все известно, – не разделяя энтузиазма археолога, ответил кочевник.
– Эти данные имеют исключительную ценность. Подождите… Здесь не только описание событий Последней Войны. Несколько документов явно содержат информацию о Древней Истории нашего мира. Сейчас открою…
– Ну долго вы еще? Лично мне здесь не сильно нравится. Воздух затхлый.
– Поразительно!.. – вскричал Палий. – Невероятно! Неужели это правда? Значит, мои догадки… Нет, это же противоречит всему, чему меня… Это перевернет представление о мире… Хасар, данные с этого компьютера могут просто уничтожить авторитет Партии! Если верить написанному, в истории, которую нам преподают, не просто много лжи, она с самого начала и до конца выдумана и не имеет ничего общего с реальностью!
– Тише-тише, а то вы даже его, вон, разбудите, – Хасар усмехнулся и кивнул на скелет. – Давайте-ка я кое-что быстро проверю и отдам эту железку вам на растерзание. Идет?
– Да, извините. От такого трудно сдержать эмоции. Положите руку на трекбол и ведите курсор. Так, а теперь открывайте поиск и просто впишите ключевое слово, относящееся к событию, о котором вы хотите узнать…
* * *
Лем обошел помещение по кругу, разглядывая стены на предмет прохода куда-либо. К сожалению, ни на что, кроме влажной плесени, его взгляд так и не наткнулся. Слабая надежда на секретный путь сообщения Кант-Демиругия улетела в тартарары. Мгновенно выкарабкавшаяся из душевных закутков тоска едва не накинулась на подпольщика, увлекая в пекло разгорающегося отчаяния. Однако, обойдя рабочее место покойного Оператора, Лем увидел второе кресло, на его счастье оказавшееся пустым. Он сел за стол, провел рукой по толстому слою влажной пыли и тут же вытер ладонь о полы плаща. Здесь не было большого количества мониторов, которые заинтересовали Палия и Хасара. Большую часть стола занимала приборная панель с кучей небольших отверстий. Каждое из них было пронумеровано и снабжено металлической табличкой, на которой значились некие словосочетания. Повертев головой, Лем заметил знакомый вьющийся провод со штекером на одном конце и с телефонной трубкой на другом.
«Ручной коммутатор! – вдруг понял подпольщик. – Очень старой модели. Такой вроде бы пылился на складе в Управлении. Наверняка до сих пор там хранится черт знает для чего».
Он принялся скрупулезно разбирать потускневшие таблички. С большим трудом можно было различить большинство из них. Однако на них значились непонятные аббревиатуры, утратившие как свой смысл, так и актуальность. Скорее всего, никого из конечных абонентов, к которым ведут эти провода, уже нет в живых.
Вдруг Лем, уже вновь начавший сомневаться в пользе своей находки, встрепенулся. Не веря тому, что это правда, он послюнявил палец и хорошенько потер одну из табличек, частично возвращая ее былой блеск. На ней было выгравировано «УКС ДМРГ». Проведя языком по засохшим губам, подпольщик еще раз всмотрелся в буквы. Точно! Ошибки быть не могло. Даже годы не испортили очертания аббревиатуры Управления Коммуникацией и Связью Демиругии.
– С ума сойти, – прошептал Лем, – прямой канал связи с нами. Вот так запросто. А что если?..
Непослушными пальцами он судорожно взял штекер, воткнул его в нужный вход и прижал телефонную трубку к уху.
Тишина… Ни единого гудка…
Лем чертыхнулся и, протянув руку, щелкнул тумблером включения. Вслед за этим послышались долгожданные гудки. Отдаленные и немного фонящие, но вполне различимые, если закрыть второе ухо рукой.
– Управ…ие Коммуникац… Связью… – прорвался сквозь треск голос молодой девушки.
– Работник 5261–1, – громко представился Лем, стараясь перекричать шум в аппарате, – выделите мне спецлинию. Соедините с абонентом 171.
– …
– Алло! Вы меня слышите вообще??? Девушка!
Сквозь треск послышалось неразборчивое бормотание, не складывающееся во что-либо определенное.
– С абонентом сто семьдесят один! – Лем вскочил с кресла и изо всех сил прижал динамик к уху. – Один семь один. Запрашивает сотрудник Управления!
– …шу я вас, 5261–1. У нас тут ситуация нестабильная, сами понимаете. В базе нет абонента с номером 171, мне очень жаль.
«Очень жаль? – облегченно улыбнулся Лем. – Вот вздор! Это значит, что она выбралась. Да, точно! Это Контора стерла ее из базы данных. А я и не знал, что такое возможно».
– Спасибо! Камень с души сняли.
– Вы не поняли, отсутствие абонента означа… – голос телефонистки утонул в хрипящем море помех.
Лем щелкнул тумблером, вытащил провод из коммутатора и положил трубку на место. Теперь осталось лишь найти дорогу домой.
* * *
В ящике стола, помимо разношерстной документации, планов помещения и красной папки с каким-то приказом, ожидаемо нашлась карта местности. Она была сложена пополам и завернута в несколько полиэтиленовых пакетов. Поэтому, когда Лем развернул ее, она не рассыпалась в труху. Лишь местами края были в разводах, словно отсырели когда-то. И все-таки ничего критичного. Разобравшись с незнакомыми условными обозначениями, подпольщик нашел горный Хребет, обозначение места, в котором находился, и, что самое важное, кроме ныне заваленных туннелей, объездной мост, огибающий горы сбоку. Он располагался в полутора километрах, если идти по левую руку от горной гряды. Судя по карте, выстроен он был над мелководьем… океана. Того самого, воды которого были мертвы, если верить тому, что рассказывают в демиругийских школах.
«Вот и все. Можно отправляться обратно. Пора заканчивать с этим безумным путешествием».
* * *
Воспользовавшись тем, что Хасар и Палий отвлеклись на информацию на мониторе, Лем взял лежащий на краю стола пистолет, подхватил карту и медленно направился к выходу.
– Постой! – крикнул седой археолог. – Куда это ты собрался?
– Мне пора, – угрюмо бросил через плечо подпольщик. – Я возвращаюсь. Один.
– Дурак, ты же замерзнешь в одиночку, без припасов и топлива для костра.
– Хватит уже издеваться надо мной! – вскипел Лем. – Как я, черт возьми, замерзну в такую жару? Вы оба либо сошли с ума, либо невесть для чего разыгрываете меня!
– Лем, опусти пистолет, – вмешался кочевник.
* * *
Подпольщик сам не заметил, как поднял ствол в направлении бывших товарищей.
– Точно! Пистолет! Он мой. Я избавился от него – выбросил в аномалию, как сказал Юшка. Потрудись объяснить, Хасар, как он оказался у тебя? – руки молодого революционера дрожали.
– Тише, Лем. Успокойся. Юшка какой-то, аномалии… Ничего не понимаю. Я нашел пистолет в снегу, подумал, что ты обронил его. А потом просто не было повода вернуть.
– Да какой еще снег?! – взвизгнул Лем. – Прекратите! Ладно вы игнорировали нашего проводника, без которого нам пришел бы конец при переходе через горы, но лето снаружи… Я не понимаю… Плевать. Я ухожу, издевайтесь друг над другом, если вас так это забавляет!
Палий и Хасар лишь недоуменно переглянулись. Кочевник молча пожал плечами и скрестил руки на груди
Все это время он понемногу пятился назад, пока не уперся спиной в дверь, ведущую в коридор. Едва она открылась, Лем развернулся и быстрым шагом дошел до выхода. Сразу после того как стальные плиты разъехались в стороны, впуская в помещение свежий летний воздух, подпольщик бросился бежать сломя голову.
* * *
Тяжелые ботинки вязли в густой траве, а знойный воздух обжигал легкие, но подпольщик не останавливался. Редкие кусты цеплялись своими лиственными шапками за полы плаща, а солнце слепило глаза, отчего наворачивались непрошенные слезы. Когда Лем миновал поле и лес встретил его прохладой и свежестью, бежать стало значительно проще.
«Азимка, – лишь одна мысль пульсировала в голове подпольщика, растворенная в кровяных потоках, – подожди еще немного. Я бегу».
Свежий воздух пьянил и кружил голову похлеще любого хмеля. Тело наполнилось силой, словно проснувшейся от вязкой дремоты, сковывавшей ее долгое время. Душа парила далеко впереди и выше медлительной физической оболочки, стремительно рвущаяся вперед, к заветной цели. С каждым шагом земля будто пружинила, помогая бежать подпольщику еще быстрее, еще дальше!
Сердце, мощный и крепкий мотор, гнало кровь на невиданных оборотах, насыщая мышцы живительной влагой. Как скакун, целую зиму запертый в стенах хлева, теперь он рвался показать предел своих возможностей. Это был бой, но желанный и сладостный, ибо само сражение уже казалось неоспоримой победой. Триумфом жизни и радости над трясиной, что зовется обыденностью среди одних и образом жизни среди других. Первозданная плоть кричала и ликовала, вторя возбужденной душе, и радовалась каждому моменту, в который можно было проявить свою природную силу. «Не останавливайся!» – кричало тело, изнемогая от желанной усталости. «Не вздумай медлить!» – подначивала душа, опережая на пару шагов.
Вперед и только вперед. Через боль, что сейчас столь мало значима, через усталость, которой хочется гордиться, и через лес, в конце концов. Вдруг деревья кончились. Столь резко, словно огромный садовник очертил строгую границу своим стальным секатором.
* * *
Вырвавшись из-под переплетений корней деревьев в лесу, земля на десяток метров скрылась под россыпями мелких острых камней, а затем и вовсе рванулась далеко вниз, к ленивым водам безжизненного океана. Дно обрыва терялось под водной гладью, не выражающей ничего, даже малейших порывов, свойственных любому живому существу. Безбрежная масса воды тихо, без сильных всплесков и рокота омывала отвесный скалистый берег последнего полуострова в мире, на котором еще шли войны. Вцепившись в землю и голый камень, цивилизация существ, по праву возомнивших себя не знающими равных в мире, отчаянно ощетинилась во все стороны последним, что у нее осталось. Не искусством и дарами созидания в решительной попытке восстановить то, что сами и обрекли на уничтожение когда-то, не желанием выстроить на пепелищах новый мир, который не повторит ошибок своего предка, а ненавистью и орудиями. Горстка ничтожных дельцов прочно укрепила седло на дряблой спине самой послушной на земле скотины – народа. Однако эти жалкие чванливые деятели лишь олицетворяли то, во что превратился некогда великий Человек, тот самый, что писался с большой буквы, заслужив это право трудом тела и духа. Человек, подобно городской речушке, обмелел, увяз в топком иле и стал человечишкой. Зверьком, который в толпе себе подобных обратился в змея, пожирающего себя с хвоста. Лишь изредка в кипящем круговороте уничтожения друг друга появлялись деревянные сердца, сжигающие себя, чтобы развеять мрак невежества, как огоньки сигарет в опустошенном ночном городе пытаются порвать душную ночь в рваные клочья.
Но такие сердца горели и обращались в опустошенный пепел обесточенных душ. Змей, жадно глотающий собственную плоть, недовольно перемалывал обладателей этих сердец, одиночек, бросающих вызов каждому, кто отважится его принять. Отвага и смелость наполняли их, когда они защищали человечество перед миром, отстаивали своими деяниями честь далеких предков и бросали свои жизни на алтарь с пламенем, разрезающим тьму и цепляющимся за крохи того, чем многие века назад человек мог гордиться. И все же этой смелости не хватало им на то, чтобы задать себе самые важные вопросы. Достойно ли человечество такой яростной, до рези в глазах, защиты? И, самое важное, действительно ли оно в ней столь нуждается?
* * *
Лем не позволял себе задумываться над такими вопросами. Ведь, если начать рассуждать подобным образом, рано или поздно можно прийти к мысли о том, что все деяния, которым он посвятил душу, бессмысленны и никчемны в сравнении с неумолимым течением времени. А от этого, знаете ли, напрочь пропадает всякая мотивация. Если хочешь быть человеком не болтовни, но дела, нужно ставить себе вполне конкретную приземленную цель и идти к ней, карабкаясь по маленьким победам, как по ступеням, в гору своей мечты. Этим молодой подпольщик и занимался, следуя полузабытым, но все еще горящим своим смыслом словам отца. Он много говорил ему в детстве, больше, чем мог понять его маленький несмышленыш, словно предчувствуя, что сказанное сейчас останется одним из немногих жизненных маяков его сына. Когда отца увезли в так называемую командировку на соляных рудниках, лишь слова остались поддерживать огонек в его душе. Поначалу была еще надежда, что он вернется, и все станет как раньше – старые, довоенные книги, бережно спрятанные от Надзора, таинственные фразы, которые нужно было запомнить, несмотря на их туманный смысл, и терпкий запах редких сигарет, на которые отец никогда не жалел сбережений. Только в Демиругии принято по-другому. Вечер, скрипнувший почтовый ящик и короткое письмо от правительственных органов: «Товарищ Свирягин старший стерт из баз данных. Упоминание о его существовании будет расцениваться Надзором над Общественностью как действие, подрывающее авторитет Партии. Лица, распространяющие неверную информацию, будут наказаны в соответствии с законом Демиругии».
В тот вечер и сложилась, подобно мозаике, главная цель Лема – свержение режима, заставляющего народ забывать о тех, кого перемололи безжалостные шестеренки механизма государства. И очередной ступенькой на лестнице его восхождения сейчас стояло возвращение домой. Туда, где ждал, обязательно ждал, скрывшись с глаз шакалов в черных плащах, единственный дорогой ему человек.
«Азимка, – мысленно сказал Лем, повернувшись к горам, за которыми лежала Демиругия, – я скоро вернусь. И мы лишь яростнее продолжим бороться. Мы будем сражаться до тех пор, пока флаги Конторы не взовьются над страной. Любимая, я иду!»
* * *
Лем повернул голову и увидел мост, бывший некогда широкой автомагистралью. Прижавшись к горам, он прочно вонзил свои колонны в серые воды океана, олицетворяя победу людей прошлого над всемогущей стихией. Дорожное полотно, без оглядок на свой почтенный возраст, сохранилось просто идеально. Лишь разметка поистерлась настолько, что едва ли ее можно было разглядеть под слоем пыли.
«Чудо», – подумал Лем, подходя к мосту.
Но за время своего путешествия он уже устал удивляться чудесам. Последний раз обернувшись на ослепительно красивый край Республики Кант, сияющий летним восторгом и искренней радостью, он глубоко вздохнул, пытаясь навсегда отложить в памяти запах лесов и полей. Где-то между деревьев мелькнули Палий и Хасар. «Опять поняли, что мой путь был самым лучшим, – беззлобно усмехнулся Лем, – догонят, если захотят».
Ему вдруг вспомнилась его мама. Не лицо и даже не голос, а лишь образ, подернутый дымкой далеких воспоминаний. От ее присутствия тоже становилось тепло и приятно, словно выходило солнце и наступало лето. По телу всегда разливалось тихое умиротворение. Уголки губ Лема поползли вверх, расплываясь в счастливой улыбке. Это было одним из самых ранних и добрых воспоминаний. Одним из тех, которые бережно хранят в самых дальних уголках души и лишь изредка, украдкой достают, чтобы хоть на несколько мгновений впитать в себя те чувства, что в нем содержатся. Мама дала ему прозвище, но сейчас Лем никак не мог его вспомнить. Это было что-то бесконечно уютное и по-детски наивное. Такие прозвища не принято говорить вслух, когда ребенок вырос, но вся семья втайне друг от друга помнит его, ведь оно содержит в себе целое детство, огромный мир, емко выраженный одним словом.
Внутри вдруг всколыхнулось смутное беспокойство, не имеющее формы. С каждой попыткой Лема напрячь память, оно становилось все более конкретным и тоскливым. Лем занес ногу и шагнул на мост. И в тот самый момент, когда стопа почти коснулась асфальта, когда вес тела уже был за чертой каменистого берега, он вспомнил.
«Юшки! – вытолкнула его память. – Она звала меня Юшки!» – подумал Лем.
Теперь все встало на свои места.
* * *
Воздушный замок иллюзий воспаленного сознания революционера лопнул, подобно кожному нарыву, и бесследно растворился в реальном мире. Высокое синее небо вмиг затянулось привычной серой хмарью, поля окропились грязным снегом вперемешку с радиоактивным пеплом, а летнее солнце сузилось до пронзительного красного карлика, едва пробивающегося к холодной земле. Щуплая фигурка Лема рухнула вниз, не найдя опоры на несуществующем мосту. Безжалостная гравитация ударила тело о прибрежные камни, разом переломав хрупкие человеческие кости. Не было угасающего взгляда и затянувшихся прощаний с жизнью. Не появилось старухи с косой, протягивающей руку. Даже не возопили в яростном крике чайки, ужаснувшись случившемуся. Ведь смерть, как всегда, застает врасплох, не имеет чести, не щадит и не дает времени на размышления. Это всегда происходит «слишком». Слишком быстро, слишком резко и слишком жестоко. Но какой бы смерть не была, она навсегда остается точкой в личной истории каждого. Неумолимым знаком препинания, оканчивающим текст, несмотря на множество мыслей, идей и слов, которые могли бы быть еще написаны.
За секунду до того, как волны прибоя сняли изувеченное тело с камней, на бесформенном лице Лема Свирягина блеснула улыбка, а из кармана выпал красный металлический значок в форме звездочки, с тихим всплеском скрывшийся в толще воды.
Когда Хасар и Палий добежали до обрыва, тело уже унесло волнами.
Лишь хлопья снега мягко падали на землю. Наступила зима.
* * *
Палий, судорожно глотая ртом воздух, первым добежал до края обрыва и в изнеможении повалился на снег, силясь отдышаться. Случилась самая ужасная и обыденная вещь для нашего мира – не стало живого человека. Хасар подошел степенно, помог археологу подняться, мельком глянул вниз на незамерзающие мертвые воды, уносящие бесформенный силуэт от берега, и коротко бросил:
– Прыгнул.
– Прыгнул… – горько подтвердил Палий, – зачем?
– Его выбор, – неопределенно ответил Хасар. – А причины… уже не имеют никакого значения.
– Молодой ведь еще… – тихо протянул в ответ на свои мысли седой археолог. – Вел себя так странно. Как будто утонул в своих же иллюзиях.
– Иллюзиях? – усмехнулся кочевник, кутаясь в куртку от морозного ветра. – Все мы в них живем. Просто его была непохожей на наши.
Снег ровно ложился на черствую землю, стыдливо пытаясь скрыть ее рваные раны от глаз… кого? Тех, чьи действия превратили ее в запекшуюся коросту? А стоило ли убирать с их глаз результаты всеобщего малодушия? Возможно, лишь узрев деяния свои, человек может, наконец, остановиться в своем голоде до нетронутой проказой его существования жизни. Хотя, как знать, не со всех путей можно повернуть назад.
* * *
– И что теперь? – разом постаревший Палий перевел мутный взгляд на кочевника, задумчиво смотрящего куда-то вглубь полуострова.
– Возвращайтесь к тому народцу, при правильных наставлениях из них выйдет толк. Попытайтесь изменить их. Станьте тем самым Богом, каким они вас уже нарекли.
– Зачем же? – горько усмехнулся археолог.
– Чтобы их вера в ваши слова и поступки была абсолютной.
– А что… – протянул Палий, – мне нравится… Получается, я вновь стану кем-то вроде преподавателя. А вы тогда будете кем?
– Никем, – отрезал Хасар. – Здесь наши пути разойдутся. Я найду их. Или, по крайней мере, разыщу то, что от них осталось.
– Кого? – удивленно спросил седой археолог.
– Серафимов. Это последний миф, в котором я бы хотел удостовериться.
– Постойте, Хасар, – подскочил к нему Палий, – в том терминале, конечно, были более точные сведения об этих существах, чем в городских религиозных легендах, но… стоит ли это того, чтобы вновь пускаться в рискованное путешествие? Ведь в этом мы лишь чудом остались живы.
– В таком случае мне только и остается, что в это самое чудо верить. В людей, как показала мне жизнь, верить бесполезно. А вам я искренне желаю удачи.
С этими словами Хасар резко повернулся, поправил вещмешок на плече и направился по направлению порывистого ветра. Следы от его тяжелых ботинок отпечатывались на сером снегу, словно точки, которые он ставил в конце предложений, недосказанных за всю свою жизнь.
– Постойте! – крикнул ему вслед Палий. – А что же теперь будет с Демиругией?
Кочевник остановился, помолчал и, повернувшись вполоборота, ответил:
– Она рассыплется в прах еще до того, как эти полурослики смогут туда попасть.
– А вы правда считаете этот рассказ об ангелах правдой?
– Не считаю, Палий. Я верю.
Фигура кочевника торопливо начала удаляться, оставляя цепочку следов, и в один момент навсегда скрылась в усилившемся снегопаде.
* * *
На протяжении всего своего существования человек совершает ошибки. Затем он говорит в порывах философских размышлений, что рано или поздно он вновь повторит их. Спустя время это действительно происходит. Получается, что задумываться над этим нет никакого смысла? Все эти убийства, бомбы и бесконечные войны… Война – это перо, которым человек кропотливо, подобно монаху-летописцу, пишет свою историю, обмакивая его в чернила из собственной крови. Ну и для чего в таком случае человеку дан разум? Единственный ответ, который никто так и не смог опровергнуть, – для осознания собственного бессилия. Ведь, чтобы изменить людей, надо для начала научить их не быть людьми.
