Читать книгу: «Оно-но-Комати», страница 7
Глава 6
«Поэтесса и богиня»
«Вновь приходит рыбак в ту бухту,
Где травы морские уже
Давно не растут –
Но напрасные его старания,
Упованья на
Радость встречи….
.
Разве я проводник,
Что должен к деревне
Рыбачьей
Указать ему путь?
Отчего же
Сердится милый,
Что не вывела
К тихой Бухте?
.
Есть в этом мире
Один цветок, -
Невидим он,
Но блекнет без следа, -
Цветок любви!»
(Оно-но Комати).
……..
В тот день я была разбужена среди ночи своей служанкой Мэзуми. В моей спальне горело несколько лампад, потому что я боюсь темноты. Свет, живой огонь мне совсем не мешает уснуть в отличие от других людей.
Я дико уставилась на Мэзуми, будто, увидела её впервые. Та ночь была одна из первых ночей, проведённых мною в новом дворце. Император отсутствовал в Киото, он уехал в соседнюю провинцию, чтобы решить дела государственной важности, связанную с бунтом эмиси. Род фудзивара уже давно обошёл род эмиси, заняв видные посты, незаметно приблизившись к императорской власти. Даже жёны императора были «фудзивара». Это, в свою очередь, спровоцировало многочисленные стычки между представителями двух почтенных родов. Требовалась сильная власть, чтобы подавить эти восстания. Это были те времена, когда император перестал уделять время своим дворцовым обязанностям, что весьма огорчало императрицу, ведь, она всегда была так привержена традициям.
Но каждый раз Татибана убеждала себя в том, что подобное отсутствие властелина мира диктуется необходимостью, и что это в дальнейшем лишь приведёт к укреплению власти.
– Что случилось, Мэзуми? – спросила я, протёрла глаза.
Сон мой всегда был беспокойным, поэтому пробуждение моё не было столь неожиданным и болезненным для меня.
– Там….у ворот дворца какая-то женщина……она хочет поговорить с Вами.
– Женщина?
Что могло привести ко мне ночью какую-то незнакомую женщину?
– А как она выглядит?
Мэзуми описала её мне.
– Хорошо, скажи страже, пусть она пропустит, помоги мне одеться. Я не хочу предстать перед незнакомкой в растрёпанном виде.
Женщина оказалась средних лет в стареньком полуизношенном кимоно. Она представилась. Кажется, её звали Митсуко. Митсуко поклонилась мне и с почтением произнесла:
– Вы искали Вашу сестру, г-жа…….
Её слова заставили моё сердце биться быстрее обычного.
– У Вас есть какие-то сведения о моей сестре?
Женщина умолкла. Я приказала Мэзуми принести денег. Получив увесистый мешочек с деньгами, Митсуко вновь заговорила:
– Да, я знаю, где она остановилась.
– Я слушаю. Это в Киото?
– Нет, г-жа. Вам нужно ненадолго отлучиться из города и последовать за мной. Я специально шла сюда много дней, чтобы рассказать Вам то, о чём я знаю.
Я дала знак слугам принести чаю и много всяческих блюд, оставшихся с ужина.
Накануне у меня состоялся поэтический вечер, на который были приглашены все знаменитости Киото, декламировавшие свои стихи. Император обещался на следующий день посетить мой поэтический салон. Но я совсем забыла об этом, когда речь зашла о моей пропавшей сестре Хакире. Я видела, с какой жадностью Митсуко поглощала еду, словно, она была очень долго голодна.
– Благодарствую, благодарствую, г-жа, – приговаривала уставшая женщина.
– Я выделю Вам комнату в моём замке, ибо Вы нуждаетесь в отдыхе, а под утро, лишь только забрезжит рассвет, мы отправимся в путь, – сказала я, дав соответствующие распроряжения слугам.
Они должны были собрать мои вещи. Но в ту ночь мне так и не удалось уснуть, потому что я, почти не переставая, думала о моей милой Хакире. Какая она стала теперь? Узнаю ли я её, когда увижу? Далёкие сцены с детства по очереди всплывали в моей голове, будто, это были птицы, каждый раз отрывающиеся от земли, когда я думала о них.
Я видела Хакиру в ярко-жёлтом кимоно, гуляющую по саду, который она своими руками вырастила. Где же теперь этот прекрасный сад? Давно зарос…. Или чьи-то слуги обрабатывают его, чтобы чьи-то чужие глаза могли восхищаться его великолепием? Слёзы невольно катились по моим щекам, оставив белые дорожки после пудры.
Под утро, когда розовый закат упал на Киото, я и Митсуко выехали из города. На этот раз я не смотрела в окно на живописные пейзажи, проплывавшие мимо нас, мысли мои были направлены на далёкие воспоминания. Я немного уснула, видела во сне чудесный сад сакур и ту заветную беседку, в которой впервые я встретила самурая Тэкэо. А сейчас мне хотелось всё бросить и бежать отсюда. Почему?
Каждый день дворцовой жизни, словно, наматывал на ось дальнейшие события, и эта ось постепенно становилась всё тяжелее и тяжелее. Эти события обременяли меня.
У меня появилось множество обязанностей, и главным образом, они заключались в том, чтобы показывать себя, дескать, вот у императора какая гейша. Многие гости съезжались в центр Японии, чтобы только посмотреть на меня – гейшу-поэтессу.
Мне вновь снился Океан, я видела себя бегущей вдоль узкой полоски берега, чтобы встретиться с кем-то, однако никого не было – берег оставался пустынным и одиноким. Я являлась частью этого берега, точно так же, как и частью этой жизни. Я видела маму и отца, стоявших на берегу.
– Подойди к нам, Оно-но, – произнесла мама.
Я подошла и поклонилась, как и подобает дочери. Мама гладила меня по волосам, как это она часто делала в моём далеком детстве, я ощущала её нежные руки, и мне становилось тепло на душе. Вдруг я заметила слёзы в глазах матери, она крепче обняла меня и произнесла:
– Оно-но, я всегда мечтала увидеть тебя женой какого-нибудь чиновника-феодала, чтобы ты никогда не страдала от нужды и голода, а ты…..ты превратилась в игрушку в руках ловких царедворцев. Об этом ли мечтала ты, дорогая?
– Прости меня, мамочка! Я….так сложилась моя судьба после вашей смерти. Наш дом был разорён.
– Судьбу делают сами люди, всё было в твоих руках, дорогая; всё было в твоих руках.
– Как вымолить мне твоё прощение, мамочка?
Поднялась буря, и шквалистый ветер гнал волны, с силой ударяя их о скалы.
– Мама! Отец! Где вы?! Отзовитесь!
Но никто не слышал моих отчаянных криков.
….Кто-то тронул меня за плечо и слегка встряхнул. Это была Митсуко. Я посмотрела сначала на Митсуко, затем на Мэзуми, отправившуюся со мной.
– Что произошло?
– Вы рыдали, г-жа, – сказала Мэзуми.
– Рыдала?
Митсуко кивнула:
– Да, г-жа.
– Мне приснился плохой сон.
Митсуко порылась в своём узелке и протянула мне небольшой пузырёк с фиолетовой жидкостью и несколько разноцветных пилюль.
– Возьмите, г-жа, – сказала она.
– Что это?
– Мой муж – аптекарь в нашем маленьком городке, его лекарства помогают всем, а недавно их стали заказывать члены императорской семьи, и все остались довольны. Он знает много старинных рецептов, переданных ему предками, – она показала на фиолетовую жидкость в пузырьке, – это – вытяжка из сердца змеи, она залечивает душевные раны, делает человека хладнокровным. А это, – Митсуко показала на разноцветные пилюли в небольшой коробочке, – поднимет Ваше настроение. Красные пилюли исцеляют сердце и сделают его веселее; синие – успокоят лёгкие; жёлтые помогут при расстройстве пищеварения; зелёные придадут Вам спокойствие. Но только их не следует пить слишком часто, потому что это может принести вред. Организм привыкнет, перестанет выделять свои вещества в борьбе с указанными недугами.
Я протянула Митсуко второй мешочек с монетами.
– О, нет, не нужно, Вы и так мне щедро заплатили, этого будет вполне достаточно.
– Так Ваш муж – аптекарь? – спросила я, заинтересовавшись словами этой женщины.
Она кивнула:
– Да, говорят, его предки обучались у самого Лао-цзы.
– Лао-цзы…я слышала об этом китайском мудреце, жившим очень давно. Император тоже почитает его.
– Наш император – философ. Я тоже слышала об этом, г-жа.
Она долго с интересом смотрела на меня.
– Вы, ведь, являетесь звездой гарема нашего императора? И императрица Татибана благосклонна к Вам, – произнесла женщина.
– Вы….даже Вы знаете об этом.
Во взгляде Митсуко я прочла настоящую мольбу.
– Прошу Вас, г-жа почитаемая всеми, помогите этим наглым фудзивара отступиться от земли моих предков. Моей семье грозит разорение, потому что фудзивара наложили на неё лапу, они многих разорили.
– Многих? Значит, значит, и мой отец был разорён из-за интриг этих злосчастных фудзивара…..
– Прошу Вас, помогите мне, г-жа.
– Вы думаете, что я почитаема всеми?
– Я наверняка знаю это.
– Но кто услышит протесты продажной гейши?
– Император. Он, ведь, любит Вас. Он сделает то, что Вы пожелаете.
– Ошибаетесь, моя власть распространяется не дальше императорской спальни.
– Нет! Вы не правы, г-жа. Разве Вы не знаете того, что почти по всей Японии властелин мира приказал соорудить храмы в Вашу честь, и богиня Гуань-Инь изображается с Вашим ликом.
Сначала я подумала о том, что Митсуко бредит, однако вскоре она попросила возницу остановиться. Она выглянула из крытой повозки.
– Здесь. Пойдёмте, г-жа, я покажу Вам один из этих храмов.
Я вышла из повозки вслед за Мэзуми, мы остановились возле огромной пагоды с цветущим садом. В лучах восходящего солнца и пагода, и сад выглядели совсем нереальными. Возле храма нас встретила монахиня синто в белом кимоно, перепоясанная широким красным поясом. Она низко поклонилась нам, подойдя ко мне, упала передо мной ниц.
– Позвольте мне подняться, г-жа, – услышала я.
Монахиня встала и повела нас внутрь храма-пагоды. Стены храма были окрашены в красный цвет с нанесёнными на нём жёлтой краской иероглифами и знаками древней «хироканы». Я прочла: «Оно-но – земная богиня, почитайте её».
В центре храма стоял кувшин, где сжигались благовония, окутывавшие целиком весь храм густым голубым дымом, этот дым стелился по полу. Точно такие же кувшины только меньших размеров стояли по всем четырём углам помещения, поэтому дыма было ещё больше. В области восточной стены было изваяние богини Гуань-Инь с….моим лицом. Богиня держала в руках цветы сакуры и улыбалась всем, кто вошёл в храм, чтобы почтить богиню.
На другой стене я прочла надпись из жёлтых иероглифов: «Уважай и почитай красоту мира. Она слишком хрупка».
Я перевела взгляд с огромного изваяния богини-гейши на жрицу синто.
– Когда возник этот храм?
– Три года назад, о, Великая.
– Не называйте меня «великой», я – обычная гейша. Я – человек.
– Император мечтал встретить одну девушку, которая внезапно исчезла из его жизни, и тогда он пожелал, чтобы возник культ Гуань-Инь, ибо он верит, в Вашем облике, г-жа, сама богиня Гуань-Инь снизошла на эту землю.
Я посмотрела на Митсуко, которая закивала, как бы говоря тем самым, что она была права. Мэзуми глядела на изваяние богини так, будто, впервые увидела божество и была поражена этим.
Вторая монахиня синто поднесла к изваянию богини дары, состоявшие из большого блюда с сухофруктами, орехами, кувшин с родниковой водой и золотые украшения.
Я пожелала возвратиться обратно в повозку, сопровождаемая многочисленными поклонами жриц. Мне стало не по себе.
– Теперь Вы убедились, г-жа? – спросила Митсуко, когда мы отъехали от храма, – и таких святилищ много по всей Японии. Вам плохо…Вы очень бледны. Выпейте зелёную пилюлю, и Вам станет легче.
Я повиновалась, действительно ощутив облегчение. Я всё ещё не могла поверить в увиденное только что.
– Прошу Вас, г-жа, не позвольте этим проклятым фудзивара завладеть нашими землями и разорить наш род.
Я посмотрела на бедную женщину и ответила:
– Хорошо, Митсуко. Я поговорю с императором, как только он найдёт время и благосклонность выслушать меня.
Я подумала тогда: «О, если б и у меня был такой защитник, когда мошенники фудзивара хотели разорить мой дом……, вся моя жизнь, судьбы моих бедных сестёр сложились бы иначе».
Мне было горько осознавать это. Горько, потому что драгоценное время было уже упущено, и я превратилась в продажную гейшу, услаждающую богатых клиентов и даже самого императора; над моей сестрой Хакирой жестоко надругались, и семья, о которой она так всегда мечтала, больше не возникнет в её жизни…..
Хакира жива, но в каком состоянии я найду её? А Кимико…..? Сколько разочарований, печали, боли я прочла тогда в её глазах, наполненных разочарованием в жизни и закрытых от мира!
О, моя Хакира, где же ты? О, Кимико, где же твоё доброе сердце?
К вечеру наша повозка приехала в небольшой городок, название которого мне ни о чём не говорило. Я уснула и вновь была разбужена зоркой Мэзуми, когда наша повозка, наконец, остановилась возле небольшого храма синто.
– Пробуждайтесь, г-жа! Мы приехали, – прошептала Митсуко, но я услышала её, потому что у меня довольно чуткий сон, иногда я проваливаюсь в небытие, но это происходило очень редко.
К нам вышла молодая жрица синто, низко поклонилась нам, она сразу же узнала Митсуко, которая также склонилась в почтении перед девушкой в белом кимоно с красным поясом. Я слышала от Мэзуми о том, что жрицы синто владеют боевыми искусствами ничуть не хуже самых отъявленных самураев, и в случае нападения они могут даже убить.
– Мы пришли к той нищенке, которая вот уже несколько дней живёт при вашем храме, – произнесла Митсуко.
Жрица вновь поклонилась нам:
– Идите за мной.
Мы шли по длинным коридорам тёмного храма синто, и если бы не зажжённая лучина, которую держала в своих руках жрица синто, то мы давно сломали бы себе шеи.
В отличие от других храмов, которые я видела раньше, и в которых побывала, этот храм располагался не на поверхности земли, а углублялся внутрь подземелья. Огромная статуя бога Луны Цукиеми, держащего рыбу в левой руке, предстала перед нами, окружённая многочисленными трещавшими огнями. Возле статуи Цукиеми я заметила очень худую уже поседевшую женщину в лохмотьях. Из её печальных глаз струились потоки слёз, в то время, как она с благоговением смотрела на изваяние Цукиеми. Она молилась, она надеялась на что-то.
– Где моя сестра Хакира? – в отчаянии спросила я, наблюдая за нищенкой.
Митсуко показала на худую фигуру в лохмотьях.
– Разве Вы её не узнаёте, г-жа? Это – и есть Ваша сестра. Вы просили найти её и заплатили много денег за поиски. Присмотритесь к ней повнимательнее, г-жа. Неужели Вы действительно её не узнаёте?
– Нет.
Я долго смотрела в лицо нищенки. И только после такого взгляда черты лица незнакомки вдруг начали приобретать признаки горячо любимого человека.
– Хакира…Это я – твоя сестра, Оно-но. Я искала тебя столько времени. Неужели ты меня совсем не узнаёшь?
Седая нищенка смотрела на меня незнакомым чужим взглядом.
– Г-жа, она безумна, – сказала жрица подземного храма, – оставьте её здесь, мы позаботимся об этой нищей.
Я нахмурилась:
– Да, я понимаю, у жриц синто не может быть ни дома, ни родных, но если бы Вы были мирянкой, неужели бы Вы бросили ту, что так нуждается в Вашей помощи и заботе?
Жрица казалась смущённой.
– Нет, я заплачу лучшим лекарям Японии. Я вылечу мою сестру Хакиру, я верну её в этот мир.
– Но, быть может, она совсем не хочет возвращаться из своего мира, г-жа?
Слова жрицы заставили меня задуматься над тем, что всегда оставалось для меня как бы «за гранью» моих собственных мыслей.
– Возможно, – пробормотала я, – но я никогда, никогда не оставлю Хакиру.
На некоторое время мы задержались в этом маленьком селении, я приобрела там небольшой домик на берегу океана, больше напоминающий рыбацкую хибару, однако интерьер оказался вполне приличным и приемлемым. Я подумала, что природный ландшафт, близость к океану исцелит мою сестру, и она станет, по крайней мере, хорошо есть. Нам прислуживала Мэзуми и ещё одна немолодая женщина, вызвавшаяся сама за небольшую плату. Мэзуми уже поговаривала о возвращении в синтоистский монастырь богини Гуань-Инь. Культ богини с моим обликом, свидетельницей которого она явилась во время нашего пути, произвёл впечатление на Мэзуми.
Я не возражала, однако моя душа не желала расставаться с Мэзуми. Но разве тогда я могла ей сказать об этом? Разве можно кому-то навязывать собственную волю?
О, нет! Не бывать этому. По утрам я делала свои привычные упражнения на побережье под плеск волн и внимательные взгляды случайных купальщиков. Моё тело было удивительно гибким, гибкость была необходима для прославленной гейши, и я не хотела её терять. И потом, вспоминая Наоми и её «школу гейш», я невольно сравнивала себя с ними.
Удалось ли г-же Наоми воспитать ещё одну «звезду», вошедшую в гарем императора? Была ли в моей душе ревность. Нет, я просто любила императора, прекрасно осознавая то, что его всегда будут окружать богатые родовитые женщины. А кем была я? Никем. Без роду, без племени. Только аристократизм моей матери Мий-око и близость к роду «фудзивара» моей тётушки Акиры-сан, могло долгое время удерживать меня на плаву. Днём я заходила в аптечную лавку Митсуко и её мужа. Лавка выглядела довольно прилично. Среди многочисленных полок, уставленных разной формы и величины склянками, бросались в глаза порошки очень ярких цветов. А неподалёку от лавки раздавались жалобные звуки самисяна, сопровождаемые дудочкой.
Музыка потрясла меня, и я пожелала тут же познакомиться с тем человеком, который извлекал эти чарующие звуки. Оказалось, что этим человеком был молодой слепой мужчина по имени Йошинори. У него был очень чувствительные пальцы, за которыми почти невозможно было уследить, так быстро двигались они по грифу самисяна.
Прохожие кидали монеты в его шапку. Я положила монету. Вдруг музыкант остановился и посмотрел своими подслеповатыми глазами в мою сторону. На мгновенье мне вдруг показалось, что он увидел меня, но затем я поняла, что это было ложное впечатление. Музыкант был действительно слеп от рождения.
– Как твоё имя? – спросила я.
– Йошинори, – произнёс слепой музыкант.
– Почему же ты остановил свою игру?
– Потому что никогда раньше не видел такой красавицы, как Вы, г-жа.
– Но….разве ты можешь видеть?
– Могу, если возникшие передо мной образы гармоничны. Ваш образ гармоничен, поэтому я его «вижу», чувствую. Вы похожи на богиню Гуань-Инь.
– Где же твой дом, Йошинори? – спросила я.
– Нигде и везде.
Я бросила ещё одну монету.
– А ты бы не хотел сопровождать меня? Мне нужен музыкант, ибо танец без музыки, это то же самое, что любовь без гармонии.
Вместо ответа слепой музыкант произнёс:
– Подойдите ближе, г-жа.
Я подошла почти вплотную к нему, не обращая никакого внимания на прохожих, которые, то и дело, оглядывались на нас.
Йошинори легко коснулся моего кимоно, затем перешёл на шею, уши, лицо.
– У Вас очень красивая шея, г-жа, – сказал музыкант,– словно, у лебедя.
Он улыбнулся.
– Почему же ты не спрашиваешь меня, кто я?
– Мне неважно, кто Вы, г-жа; я последую за Вами и буду играть для Вас.
Так в моей команде появился ещё один человек по имени Йошинори. Он мало ел, в основном, рис, затем садился на берегу океана и играл, собирая вокруг себя людей, любивших его музыку. Я танцевала. Танцевала просто, потому что мне это хотелось не в душных застенках дворца, а на самой природе под плеск накатываемых на берег океана волн. Океан успокаивал, Океан будил во мне воображение.
Хакира сидела по-прежнему, молча, в своём уголке и бездумно глядела куда-то в сторону, оставаясь совершенно безучастной к этому миру.
Сначала я пыталась окликнуть её по имени, отвлечь чем-нибудь, но всё оказалось бесполезным.
– Оставьте её, г-жа, – сказала Мэзуми, – она пребывает в своих собственных мирах, и чем дольше она будет оставаться в этих никому не ведомых мирах, тем лучше для неё.
– Что ты имеешь в виду, Мэзуми? – спросила я.
Она пожала плечами:
– Когда Ваша сестра осознает, что с ней произошло, может случиться, что она вообще не захочет жить.
Эти слова напугали меня, и я оставила на время Хакиру.
Ела она так же, как и прежде, мало, хотя много лет назад раньше в детстве Хакира являлась настоящей гурманкой. Её с трудом удалось уговорить съесть завтрак, так же дело обстояло с обедом и ужином. Хакира оставалась безучастной абсолютно ко всему. Она лишь с большим интересом слушала звуки, которые Йошинори извлекал из своего самисяна.
При этом взгляд её карих глаз становился осмысленным, но он продолжал оставаться таким лишь на протяжении игры самисяна, затем взгляд её вновь затуманивался и вновь становился безучастным ко всему.
Сначала я даже обрадовалась и подумала, что ещё совсем немного, и моя Хакира окончательно выздоровеет. Однако этого не происходило, и это очень огорчало меня.
Я не оставляла надежды исцелить её и продолжала наносить визиты в аптеку Митсуко, потому что её муж был в отъезде, и мне долгое время не удавалось встретиться с ним.
Но в тот день г-н Юичи возвратился. Это был маленький приземистый человечек довольно приятной наружности. Он радушно встретил меня и низко поклонился.
– Вы и в самом деле так похожи на богиню Гуань-Инь, недаром наш великий император велел построить множество храмов в Вашу честь.
– Нет, не в мою, г-н Юичи, – возразила я, – эти храмы воздвигнуты в честь богини Гуань-Инь, а наш император, я слышала, является поклонником женской красоты.
– Добро пожаловать, г-жа, в мою аптечную лавку. Я к вашим услугам.
Я рассказала г-ну Юичи печальную историю моей сестры и попросила какое-нибудь лекарство, которое смогло бы её исцелить. Г-н Юичи лишь развёл руками:
– В моей лавке множество разных лекарств, г-жа, и все они проходят через мои руки. Я знаю древние секреты их приготовления. Но, прежде чем взять на себя такую ответственность и прописать Вашей сестре необходимые ей пилюли, я должен её осмотреть.
– Я была бы Вам очень благодарна, г-н Юичи.
После осмотра Хакиры под звуки самисяна г-н Юичи разочарованно посмотрел на меня, затем опустил свой взгляд.
– Что же Вы скажете мне? – спросила я.
– Ничего утешительного.
Юичи порылся в своей холщовой сумке и вытащил оттуда красиво оформленную коробочку.
– Вот возьмите, г-жа, – произнёс аптекарь, – ничего не обещаю, это лишь поддержит её силы. Разум Вашей сестры повреждён. Вероятно, что-то случилось в её жизни, что вызвало впоследствии подобное состояние.
– Но…неужели нет сосем никакой надежды?
– Боюсь, что нет, г-жа.
Я открыла коробочку и увидела в ней пилюли ярко-зелёного цвета.
– Подавайте их Вашей сестре сразу после пробуждения и перед сном и понаблюдайте за её состоянием.
– Но моя сестра почти не спит. Она просто сидит в этом углу хижины и качает головой.
– Человек не может обходиться без сна. В какое-то время она всё равно засыпает, просто Вы не можете уловить это её состояние. И, тем не менее, мои пилюли успокоят её и вызовут дополнительный сон. Её повреждённый разум нуждается в отдыхе.
Я дала Мэзуми задание заметить то время, когда Хакира начнёт засыпать, а после пробуждения подавать ей указанные аптекарем Юичи зелёные пилюли.
Дело это оказалось весьма трудным, и Мэзуми со служанкой охотно засыпали сами, нежели знали всё о сне и бодрствовании моей сестры Хакиры, и я отстала от служанок.
Достаточно было того, что Хакира увлечённо слушала игру Йошинори на самисяне. Это созерцание придавало ей некоторый мечтательный вид.
Прознав о том, что гейша властелина мира императора Ниммё присутствует в городке, я получала приглашения посетить те или иные мероприятия в городке и даже танцевать на одном празднестве. Меня так просили, что я не смогла отказать. Уезжать я не торопилась, как будто, совсем забыла о дворцовой жизни и интригах, которые ещё не успели коснуться меня. Однако, ещё живя в Киото, я слышала о том, что жёны императора жаждали познакомиться со мною и навестить меня.
Всё это обычно происходило в официальных рамках, но я-то чувствовала – жёны-фудзивара ненавидели меня. Женщин с детства обучают тщательно скрывать свои эмоции. Я как бы до сих пор оставалась в стороне от всего этого. Поучаствовав в празднестве, я вернулась очень уставшей, постепенно усталость эта возрастала, мой живот округлился.
Моё подозрение подтвердилось после осмотра лекаря – я была беременна. О, ужас! Для любой гейши эта новость была смертельной, но не для меня. Я отличалась от остальных гейш. Отныне я перестала излишне сильно пудрить своё лицо, предпочитая смотреть на мир естественными глазами. Когда женщна сильно пудрится, считается, что она приближает свой облик к облику лунных богинь.
Я была счастлива тем, что в моём теле зарождалась новая жизнь, словно, росток – и эта жизнь являлась продолжением самого императора.
Целыми днями я пристрастилась наблюдать за рыбацкими лодками, останавливающимися в гавани; я наблюдала за тем, как рыбаки натягивали тенета.
Иной раз их рыбацкие лодки были до верху полны сверкающей на солнце рыбой. Рыбы шевелили своими хвостами, плавниками, желая поскорее слиться с Огромным Океаном, с которым они когда-то были разлучены.
Так и я….я тоже была вырвана из своей привычной жизни, а мне хотелось слиться с нею, как и этим серебристым рыбкам. Я долго наблюдала за Хакирой, пытаясь понять, вернулся ли к ней рассудок или нет. Но всё было неизменно, и это отчасти огорчало меня, ибо я хотела, чтобы Хакира узнала меня. Но она не узнавала, её взгляд оставался светлым, блаженным.
Но однажды произошло то, чего я больше всего ожидала и боялась. Под музыку слепого Йошинори я декламировала свои стихи. Моё настроение было грустным, сентиментальным, ибо беременная женщина обычно чувствительна ко всему.
….. «Распустился впустую,
Минул вишнёвый цвет.
О, век мой
Недолгий!
Век, не смежая, гляжу
Взглядом долгим,
Как дождь…….
.
С тех самых пор,
Как в лёгком сновиденье,
Я, мой любимый, видела
Тебя,
То, что непрочным
Сном зовут
На свете люди,
Надеждой прочной
Стало для меня!
.
Тот ветер,
Что подул сегодня,
Так не похож
На ветер прошлых дней.
Далёкой осени,
Он много холодней,
И вот на рукаве
Уже дрожат росинки…….
.
Это всё сердце моё,
Что отплыть я решаюсь,
В столь непрочной ладье.
Всякий день её
Заливают
Невольные горькие волны…….»
…….
Самисян продолжал играть, я услышала в углу, где сидела Хакира, рыдание.
Моя сестра плакала, сжавшись в комок.
Я подошла к ней и обняла её.
Она не сопротивлялась сначала, однако затем подняла на меня полные слёз глаза и прошептала:
– Оно-но, моя сестра, Оно-но, где я нахожусь?
Это потрясло меня, потому что на этот раз взгляд бедной Хакиры был осмысленным. Слёзы тоже появились в моих глазах, хорошо, что на моём лице отсутствовала пудра, как на лицах других гейш, иначе непременно остались бы следы, хотя это для меня уже не имело никакого значения.
Мы обнялись.
– Так ты меня узнала, дорогая Хакира? Неужели ты узнала твою Оно-но?
Хакира кивнула:
– Твои стихи. Они так прекрасны. Сначала они, словно, издалека раздавались, а затем всё ближе и ближе. Твой голос я узнаю всегда, даже если умру.
Хакира начала разглядывать меня.
– О, боги, ты так прекрасна! Моя Оно-но превратилась в настоящую красавицу. А я…..
Она провела по своим растрёпанным седым волосам, прикоснулась кончиками пальцев к морщинистому лицу.
– Мне нужно посмотреть на себя в зеркало. Я так давно не видела своего лица.
– Нет, не нужно.
– Почему же? Я спрятала своё зеркальце, подаренное мне императором.
– Пожалуйста, Оно-но, дай мне твоё зеркало, я хочу видеть своё лицо.
– Нет, Хакира.
Она поднялась, оставив свой посох на полу и, хромая, побрела к воде я попыталась её удержать, но у меня ничего не получилось.
Хакира вырвалась из моих объятий, я видела, как босыми ногами Хакира вошла в воду и пристально начала вглядываться в своё собственное отражение. Я догнала её, отражение моей старшей сестры чуть подёргивалось рябью, но вскоре она успокоилась, замерла. Впереди молодой красавицы-гейши стояла старуха в отрепьях.
Громкий крик Хакиры оглушил меня. Я крепко обняла Хакиру, её тело напряглось, она зарыдала на моём плече.
– Это же не я…..Оно-но, скажи мне, что это не я, скажи, Оно-но!
Но я молчала, нежно гладила её седые жёсткие волосы.
– Это не ты, Хакира, не ты. Моя Хакира прекрасна, она вырастила красивый сад в Юдзаве. Разве не так?
Лёгкий кивок головы подтвердил то, что Хакира слышала мои слова. Мне показалось, что она успокоилась и позволила увести себя в дом, а ночью произошло неизбежное.
Под утро рыбаки привезли в одной из своих лодок тело Хакиры. Хакира лежала, распластавшись, на дне лодки, закрыв свои чёрные, как ночь, глаза.
– Госпожа, госпожа, – причитала Ясуко – одна из жён рыбаков, – госпожа, разве можно уже помочь этой несчастной?
– Можно!
Я крепко обняла холодное тело Хакиры.
– Несите сюда изваяние богини Гуань-Инь.
Когда статуэтка оказалась в моей руке, я направила её на тело сестры, я была в экстазе и говорила то, что не скажет человек в нормальном не помрачённом состоянии своего сознания.
– Смотри же! Вот тело моей уснувшей сестры Хакиры. Отныне ты – свидетельница этому. И если ты не спасёшь её, я прикажу разрушить все храмы твои по всей Японии!
Ясуко вздрогнула, её трясло:
– Что Вы, госпожа, разве можно говорить такое? Богиня Гуань-Инь почитается всеми.
– Её не станут почитать, если сейчас умрёт моя сестра!
Меня била истерика, и я совсем не заметила, как в толпе рыбаков на побережье оказалась Митсуко со своим мужем, аптекарем Юичи. Рыбаки расступились, Юичи приблизился к телу моей сестры и приложил ухо к её груди.
– Она ещё жива, но может умереть, если вся жизненная сила «ци» иссякнет.
Меня всё ещё трясло, но я с надеждой посмотрела на уважаемого аптекаря.
– Скажите, г-н, что я должна делать? Я всё сделаю, чтобы только моя Хакира жила.
Сквозь пелену моих слёз лицо г-на Юичи казалось размытым. Я вытерла слёзы и заставила себя успокоиться.
Всю ночь я помогала г-ну Юичи готовить его знаменитые пилюли. Мэзуми и второй служанке при хижине я поручила отпаивать Хакиру специальными отварами. Под утро, когда пилюли уже были готовы, я подала несколько штук сестре, как указал мне лекарь-аптекарь, г-н Юичи.
– Вот видите, г-жа, я же говорила Вам, что привести её в чувство будет очень опасно для неё. То же самое говорил и мой муж, – произнесла Митсуко, наблюдая за тем, как Хакира медленно пережёвывает пилюли.
Они были очень горькими, поэтому время от время от времени Хакира морщилась, однако старалась терпеливо выпить. Её глаза были полны отчаяния.
– Зачем, зачем ты спасла меня, дорогая? – в отчаянии шептала Хакира.
Ей хотелось закрыть лицо руками и спрятаться где-нибудь в углу хижины, чтобы только не смотреть на своё изуродованное ранней старостью лицо.
– Нет, нет, пожалуйста, не смотрите на меня, г-жа! – причитала она, пытаясь спрятаться от сочувственно смотревшей на неё г-жи Митсуко.
– Нет, я слишком страшна. Женщине стыдно быть такой. Все станут смеяться над бедной Хакирой.
Озадаченная Митсуко совсем не знала, как утешить мою сестру. Она вопросительно посмотрела сначала на меня, затем на мужа. Я осторожно отвела в сторону аптекаря, препоручив Хакиру заботам служанок и Митсуко, чтобы они отвлекли её внимание.
