Читать книгу: «Рой», страница 4

– Вот люди…

– Да на хер их, – говорил он.

Это мне нравилось. Может, мы по-разному смотрели на вещи, но на существ глядели одинаково.

К обеду проснулись Артур с Розой и ещё долго провалялись в кровати.

День прошёл неспеша, мы накупили очередную партию алкоголя на вечер, и они остались у меня с ночевой на вторые сутки. Все уснули, а я ушёл спать на пол в другую комнату.

Следующий день был таким же непримечательным.

– Ты голодная? – спросил я у просыпающейся Розы, пока разговаривал с Иосифом.

Моя социальная батарейка села. Когда я проводил последнего гостя, то принялся глядеть в потолок. Сплошные ожидания. Если раньше, в период учёбы, я лежал и думал, как классно закончить учёбу и идти своей дорогой, то сейчас я валялся на перекрёстке и не знал, куда мне идти. Мы – сущность наших действий. Я же жил сплошными ожиданиями своих мечт и целей. А когда настал черед их воплощать, то они просыпались у меня через пальцы, словно сахар, оставив пару частичек сладостных представлений. Мне вспоминались все советы окружавших мне людей. Как мать звала работать к себе, как преподаватели зазывали на комфортную должность, меня звали Артур и мой одногруппник учиться дальше. Но всем было отказано, даже другу-путешественнику с его автостопом. Мне хотелось чего-то иного, сумасбродного, такого, чтоб сносило крышу, если она всё равно уже скатывается. Закрыться от мира и писать о своём – вот, чего я возжелал и понял, что это и есть моё действие, которое составляет меня. Я был юнцом, который пристрастился к алкоголю, поэтом души, которой уже не существовало в двадцать первом веке. Люди могли втирать про моральные ценности, могли кричать, что духовность важна, но она всегда упиралась в надменность, консерватизм. Люди были либо "Я читаю книги, а они смотрят телевизор, я лучше них", либо "Я монах, сам себе на уме". Как же много людей, похожих на меня, не отбросив своей кожи змеи, находясь в мёртвой, продолжали ползти. Я это к чему: люди точно так же обременили себя чужими мечтами. Вы действительно хотите этот необитаемый остров с кораблём? Вы настолько хороши, чтоб прожить там в одиночку? А точно ли ваши знакомые доживут до этого времени? Хотите улететь в космос? Наверное, вы любите ощущение неизбежного падения с парашюта в океан, где вам придётся продрейфовать несколько недель; Вам нужны богатства? Крутые тачки, наверняка, то, что вам нужно, красивые девушки ваши, но они будут с вами, пока у вас есть крутые тачки.

Я просто провалялся так до самого вечера. Позже у меня затряслись пальцы, приподнялись веки, походка изменилась, в общем, меня начало ломать. Я искал хоть каплю алкоголя, но так ничего и не нашёл, у меня и деньги то закончились. Закурив крепкую табачную самокрутку и заварив не менее крепкий чай, ночью, я принялся читать. Ещё один бессмысленный день.

Меня разбудил стук в окно.

– Сколько можно спать? – спросила меня мать.

Я поднялся недовольный, казалось, что мне нужен был недельный сон. Не хотелось вставать, и не было желания что-то делать. "Кажется, я читал всю ночь," – рассуждал я. Обычно к пяти утра я сходил с ума. Все рассуждения обретали яркие, но холодные краски. Светлелось уже в два, а в пять, можно сказать, палило солнце. Истерзанный своими мыслями я пробудился. Закурил. Мне нужно было куда-то снова уйти. Я открыл Паустовского, "Повесть о жизни", и принялся читать.

«Нам кажется, что мы выражаем только себя, говорим только о себе, и вот оказывается, что из глубокой связи, из инстинктивной общности с окружающим, мы создали нечто сверхличное… Вот это сверхличное и есть лучшее, что содержится в нашем творчестве» – цитировал Томаса Манна Паустовский в своей аннотации. Я нашёл эту мысль привлекательной. Как раз пишу автобиографию. Всё сходилось, кроме одного: я не Константин Георгиевич.

Я просуществовал до вечера, а потом прилёг. По итогу даже сон отверг меня. Мне приснилось, как я смеюсь у себя во дворе, довольный и счастливый, но вдруг, резко отворяются железные ворота. Я вздрогнул и проснулся. Посмотрев на часы, увидел на них полвосьмого, откинулся на подушку обратно и осознал, что проспал только двадцать минут. Двадцать минут веселья и искренней радости – какая же глупость. Не вечный смех я искал в этой жизни. Счастья для меня не существовало, точно так же, как и роковой судьбы. Проходя на парах одноактный балет "Кармен-Сюита", поставленный на основе оперы Жоржа Бизе, педагог упомянул, что в балет Щедрина внедрили ещё одно действующее лицо – рок. Думаю, только в таком значении у меня существовали Рок и Счастье; первый олицетворял безысходность, второе – невежество. Хотя это я глупец. Быть счастливым – великая мудрость, непонятная самим мудрецам. Все старцы кричат о гармонии, балансе и умиротворении. К чему оно приводит? Стоически принимать гостя по имени Рок и ждать, когда гостья Счастье скорее выйдет из дому? Немного противоречиво. Ведь я же христианин, нам положено страдать (так вот от Ярилы мы пришли к Зенону, ещё до появления Иисуса). Когда я поднялся вечером с кровати во второй раз, то не заметил на себе креста. Кажется, он выпал где-то, пока я снимал заблёванную кофту. Бог тоже отправился за выпивкой.

Ночь. Агонии, болят зубы, кусают комары, изжога. Зачем существовать в таком мире, где всё раздражает? Даже без малейшего шанса укрыться от града – это совсем добило. Мне так хотелось разрезать себе лицо или сжечь его. Стать уродом, непригодным для социальной жизни. Укрыться хотя бы в больнице. Словить непонимание и разочарование семьи и уехать на дачу, где остатки жизни я занимался бы исключительно эскапизмом. "Куда в мире без огорчений, испытаний и болей". Что ты несёшь, человек? Начитался шаблонов, а теперь всё под одну охапку? Не считаешь ли ты себя жалким после таких мыслей? Не было ни малейшего шанса полюбить занятие, которое бы окупало все негативные факторы моего существования. Вечно страдать я не намеревался. Нам всем не угодишь: то жарко, то холодно.

Когда я проснулся, был уже обед. Трезвость сознания не чувствовалась, я ощутил себя, по-настоящему себя. Тут, среди руин, живого, и не почувствовал никакого облегчения. Меня окружали Гомер, Достоевский, Диккенс, Чехов, но не один из них не дал ответа на тот вопрос, который я задавал себе каждый день. Думаю, вы и сами задаёте себе этот вопрос. Или же, как говорил Карл Юнг: «Люди готовы на что угодно, лишь бы избежать попытки заглянуть в собственную душу». Кого-то окутала пелена рутины, кто-то ловит адреналин, раздражение, волнение. Опаздываете на вступительные экзамены? – к чёрту; готовитесь к свиданию? – чтобы что?; у вас выступление? – дайте и мне такого же интереса к ним. Однажды, я так долго готовился к одному, чтобы мне поставили C-, а я ведь старался. Вложил все чувства и свой характер. Наверное, там, на сцене, я оставил всё своё. Искусство просто должно существовать, как дыхание, мы же не судим, кто как дышит, хотя люди порой и это умудряются делать. Подлинное искусство должно купаться только в лучах восторга. Какие ещё литературные, музыкальные критики? Зачем нужен критик живописи? Как хорошо они рассказали нам про неординарный взгляд, эстетический вкус, о том, что бывают "иные люди". "У него свой взгляд на вещи" – а у вас разве нет такого?

Когда-то мне думалось, что в эволюции произошла ошибка, да только оказалось, что всё наше существование – сплошная ошибка.

К обеду я поехал с Артуром на дачу. Мы стригли газон, болтали о разном.

– Как думаешь, если мы подерёмся, кто из нас выиграет?

– Не спрашивай у меня всякую чушь, – ответил я.

– Значит, я?

– Ага, как захочешь.

Порой поражался: у нас столько тем, столько интересного в жизни, но люди продолжают молоть чепуху. Обзывают друг друга, кокетничают, лгут. Может быть, насладитесь мазурками Шопена?

После того как меня искусали мошки и комары, я оказался возле дома.

Когда Артур отвозил меня обратно, он спросил:

– Я тебе ещё не надоел?

– Меньше, чем остальные.

– Ты не умеешь делать комплименты.

У магазина я взял пару бутылок пива, зашёл в свою комнату и закрылся на замок. Я наслаждался: будучи трезвым два дня, наконец-то глоток… Сразу всё притупилось, появились силы, я повеселел. Лежать на диване, выпивая, покуривать сигарету, – "какое же это наслаждение, " – думалось мне. Но через день я уже так не думал, к этому вернёмся позже.

Проснувшись посреди ночи, я уже не смог уснуть. Ранним утром, часов в пять, я слышал своих соседей. "Неужели нельзя разговаривать потише". Они тоже были выпившие, веселились, орали. У меня даже промелькнула мысль, кинуть в их сторону камень. "Не суди и сам не будешь судим" – вспомнил (а я всегда вспоминал это, когда думал о ком-то, когда думал не очень пристойно). Наверное, они мстят мне за ту ночь, где я уснул в огороде.

Снова. Пробуждение, духота, непонимание. Уже обед, а я даже не завтракал. Словно в сутках и не существовало промежутка между восемью и двенадцатью утра. Я истошно начал думать, с кем могу провести время. Мне хотелось кого-то нового, кого-то другого в моей рутине. Возможно, мне не хватало Её. Я видел утренний сон, где она сидела в моей комнате.