Читать книгу: «Рой», страница 2

Ничего не брало, думаю, даже если бы я прыгал с вертолёта с неисправным парашютом, то принял бы судьбу на полпути и смиренно с горделивым взглядом летел вниз, ожидая погибели.

Мы обсохли, в очередной раз поели, поиграли в настольные игры и стали собираться. Впрочем, на этом всё. Ничего примечательного в этой поездке не было, кроме комаров. А так неплохой отдых, который мне понравился.

Вернувшись к вечеру, подождав пару часов, мой организм уже опьянел. Именно – на рыбалке я не выпил ни капли. Где нет людей, там нет и магазинов с алкоголем.

Выпивая на улицах, в компаниях, мне вечно не сиделось на месте, и я устраивал всякие сумасбродные выходки. Опустошая же стакан дома, я включал приятные вкусу, уму и сердцу фильмы, порой читал. В общем, становился спокойным.

Итак, я продолжил пить после возвращения с двухдневного отдыха от города. Я чувствовал себя лучше, комфортно, среди руин, паутины, грязи, жуков. Мне очень нравилось спать где-то под вещами, свернувшись калачиком, хоть кровать была широкая, и я мог всласть выспаться, использовал все возможности двухспального места. Почему-то я этого не делал. Постепенно человек убирает от себя ненужное, моё ненужное – это избыток. Если процитировать Канта: "Кто отказался от излишеств, тот избавился от лишений", то вполне становится всё понятным. Нам не нужны двухспальные кровати, если мы спим одни; нам не нужны две тарелки, если всё равно питаемся с одной; не нужны дорогие часы, ведь время от этого не станет значительней; мы спокойно обойдёмся одной одеждой, ведь живём не при параде, а если бы каждый день устраивали карнавалы, я просто бы не выходил из дому.

Товарищ-путешественник покинул меня. На прощание я сказал ему:

– Не знаю, где мы встретимся в следующий раз: в Сибири или на Том свете.

В ответ он сунул мне денежную купюру со словами: "С наступающим днём рождения. Я не знаю, что ты купишь на них, но если алкоголь, то я буду ждать свои деньги обратно".

Товарищ-путешественник был мне давно знаком. Ещё с раннего детства я проводил с ним время. Мы вместе ставили солдатиков в песочнице и стрелялись. Чуть позже мы вместе собирали конструктор Lego, играли в компьютер. Он по большей части был технарём, а я всё же тянулся к неточным наукам. В последующем мы пришли к тому, что человек должен познать множество путей: так я стал изучать химию, астрономию, физику самостоятельно, уже во времена учёбы в колледже, а он в свою очередь пристрастился к литературе ещё с класса восьмого. Вместе ходили в разные кружки, фланировали по улицам нашего города, в общем, этот человек, несомненно, стал кем-то большим для меня. Родители его уехали в другой город, он остался с бабушкой и братом, в конце концов и брат съехал. До этого он часто переезжал сам, у него не было такого дома, который был бы с ним десять лет, не было тех стен, в которых запомнилась бы каждая трещинка, не было бы и узнаваемых запахов. У него был только мир. Целый мир на его ладонях, в его ногах, глазах и коже. Я же имел мир только один – выдуманный.

После того как он вручил мне "мой подарок", я достал из кармана связку ключей и вытащил оттуда один.

– У тебя как минимум всегда будет мой дом.

Автобус приехал, и мы обменялись крепким рукопожатием (черт, ну и хватка у него, а ведь когда-то этот ныне громила был ниже меня).

Однажды мне уже доводилось его провожать. Иначе как бы он приехал из-за границы. В первый раз я помню, что заплакал, но человек адаптивное существо. Даже если бы небо перевернулось с землёй, мы бы и на том смирились.

После этого, весь запыхавшийся, приехал Артур.

– Он уже уехал?

– Так точно, – ответил я. – Мы подумали, кто приедет раньше: машина девяностого года или водитель автобуса семьдесят шестого.

Я должен был помочь ему с переноской вещей. Как мне казалось, мы закончим в одиннадцать, а к обеду я приеду домой, куплю бутылку водки, достану шуруповёрт и приделаю замок в комнату. Как я говорил, комната была для меня единственным утешением. Все эти прохожие человеческие лица, их действия, запах, голос – раздражало всё. Мне не верилось, что где-то в тёплых странах есть улыбчивые народы, культурные, не орущие во весь голос, не воняющие потом люди. Даже если бы таких довелось повстречать, то я бы им не доверял. Стоит обстоятельствам сойтись в хороший угол, как их решения ударили бы клином, разбив эту маску притворства. Человек даже может верить в это, человек может делать это, говорить об этом, но в любой момент одуматься и стать иным. Потому я всегда искал ответов в животном мире, в пейзажах. Мы подобны волнам, и наши принципы неказисты – рано или поздно всё равно изменятся. Посему не стоит ждать от кого-то благородного поступка, не возлагать надежд на них и не вопить о справедливости. Как же те люди горланили о будущем, о том, как хорошо или плохо; мне было совершенно не важно, что они орут. Я лучше бы слушал, как жабы на озере устраивают собрание, лишь бы не слышать людских голосов.

У родителей Артура был табачный магазин. С разными сортами табака, курительными трубками, машинками для самокруток, бумагами, гильзами, даже зажигалками, в общем, вся обиходная продукция. Больше всего запары пришлось на мебель, – семьдесят процентов всей мебели составляло стекло. За рабочий день мы умудрились разбить около шести стеклянных полок. Нам доводилось раскручивать мебель, нести и собирать на новом месте её заново.

– Конченная сборка, даже стекло дрянное, – выпалил я, когда мы обнаружили очередную трещину на хрупкой стенке шкафа.

– Мы даже не касались её, она уже была в таком состоянии, – подхватил меня Артур.

Мой отец делал мебель больше двадцати лет. Конечно же, я мог отличить плохую сборку от сносной, а тем более от превосходной. Но та, что мы делали, была ужасной: уйма лишних отверстий, криво вырезанные детали, которые и заставляли стекло подгибаться под давлением и лопаться; также эти стёкла могли и вовсе выпадать оттого, что размер каркаса не совпадал со стеклянными плитами.

Закончив к вечеру, мы поняли, что работы хватит и на завтра, Артур, совершенно опустошённый, вышел из нового магазина.

– Ты поможешь мне завтра?

– Конечно.

– Огромное спасибо. Я тебе уже и так должен.

– Нет такого долга, который ты бы помог мне выполнить.

В этот момент, а это примерно в восемь часов вечера, я договорился с моим третьим товарищем пропустить пару бутылочек.

Подъехав на парковку, где жил этот человек, мы с Артуром стали ждать. Силуэтом, под фонарными столбами выросла фигура: метр девяносто, чёлка ложилась ниже глаз, чёрные волосы закрывали даже уши, огромные плечи, державшие слегка опущенную голову, создавали оси, на кончиках которых болтались руки. Он напоминал более изваяние, нежели человека. То был мой друг – Иосиф.

– Ну здарова, – произнёс он жизнеутверждающим голосом. Думаю, если бы он находился при смерти, то тон его оставался бы прежним.

Покурили на парковке, компания парней прошла мимо нас (об этом я даже не знал – мне рассказали позже), мы завели машину, включили музыку на полную громкость и поехали.

Через километр я заметил, что на заднем сиденье нет Иосифа, и сказал об этом Артуру, крутящему руль.

– Ты не шутишь? – спросил он, не отрывая взгляд от дороги.

– Не шучу, – и мы начали смеяться.

Мы смогли забыть нашего друга. Моя внимательность точно умерла.

Когда мы встретились, он рассказал, как это было:

– Я почти открыл дверь машины, но тут меня отвлекли, – начал Иосиф.

– Я вижу, ты открываешь дверь машины, вот и подумал, что ты с нами, – перебил его Артур.

– Так я не успел. Ко мне подошли пацаны и стрельнули сигарету. Потом один из них предложил выйти "два на два" на кулаках за сорок тысяч, и я оборачиваюсь, а вас уже нет.

– А ты что? – спросил я.

– Я взамен предложил им выйти "два на два" на ножах. Вот они и пошатнулись, только зажигалку попросили.

– А ты хорош.

Мы смеялись со всего происходящего всю дорогу: пока покупали выпивку, пока ехали до меня и даже дома.

Артур высадил меня и Иосифа возле моего дома, а сам поехал к себе. Нам всем нужно было быть готовыми уже к восьми, – Иосифу на работу, мне и Артуру собирать эту чёртову мебель, которую разобрали.

Наутро не было похмелья. День наш был похожий на вчерашний, с одной лишь разницей: мы находились уже в новом помещении. Трёхэтажный торговый дом, базары на улице, автобусная остановка со скопищем людей. Каждое движение прохожего меня раздражало, я не выносил их взглядов. Настолько уж они были противны мне. Только один раб божий, когда я пошёл за самсой в ларёк, чтоб взять нам перекусить, заставил меня испытать нечто похожее на сочувствие.

Около входа в торговый центр, на ступеньках, сидела женщина, на вид ей было лет сорок, вся худая; пожелтевшие руки покрывали шрамы, глаза-пуговки, такие же чёрные, как и сальные волосы. Она сложила ноги треугольником, в рванном платье и держала в одной руке тонкую верёвочку. К ней был привязан маленький шпиц, очень милый и покладистый, но тоже грязный. Они выдвинули небольшую крышку из-под картонной коробки и ждали милостыню. Взгляд женщины был устремлён в землю, в то время как маленький пёсик, словно статуя, глядел только вперёд. Такие достопримечательности можно было встретить только на входах в музей, где беднячку бы назвали страдалицей, а собачку – львом. Раньше я брезгливо относился к подобным людям, но на тот момент я бы лучше выпил с одной бутылки с ней, чем с тем парнем, сидящим в фургоне напротив: он так положил свою волосатую руку в окно, словно крутил в ней золотую цепь, наверное, он отрастил бороду, напялил очки и ждёт вечера, чтобы провести горячую ночь с какой-нибудь брюнеткой. Я бы выпил с той бездомной, нежели уселся за одним столом с проходящей мимо девушкой, которая выпятила свою грудь в розовом сарафане и кокетливо шагала по улице, щёлкая по сумке своими четырёхсантиметровыми разукрашенными ногтями. Для меня та бездомная показалась светом – была жара, маленькие детки ели мороженое, кто-то покупал в ларьках кукурузу, всё шло своим чередом, но глядя в их сторону, я видел только пошлость, глупость и циничность. Я не раз встречал убогих детей, у которых было ужаснейшее воспитание. Наверное, их стоило пару раз потягать за уши, но кому же пришлось бы потом отдуваться? Зачем мне их характеры и лица, я повернулся от народа снова и, глядя на грязные ступеньки, лужу от капающего кондиционера, захотел отдать купюру, подаренную товарищем-путешественником. Почему-то я колебался, наверное, оттого, что я договаривался с Артуром после установки мебели поехать в секонд-хенд и купить себе что-то в память о товарище-путешественнике.