Читать книгу: «Дневник грозы. Когда мы смотрим на море, море смотрит на нас», страница 4

Хозяева дома

Теперь Юнга заметил, что между Коком и Капитаном была какая-то неуловимая связь. Они обменивались взглядами, иногда Кок выступал против главаря этого дома, иногда его поддерживал. Но все это происходило без слов. Юнга еще так и не заметил между ними какого-то значимого разговора. Но один был главой наверху и вел этот дом с парусами, а второй был хранителем внизу. Вообще, на Коке не было обязанностей следить за порядком, следить за припасами, обучать новеньких основам, но на деле – внизу, в постоянном сумраке нижних палуб, даже крыс ели, если очень припекло, с одобрения Кока. Неумный матрос не понимал, откуда растут ноги поддержания жизни внизу. Почему некоторые матросы идут драить полы, другие драить посуду, а третьи перебирают еду. Таким матросам коллеги просто говорят, что делать, и как кто-то рядом с ними. Иногда новички буянили, выгрызали себе место получше в этой жизни и в этом доме. Кок не любил шума, и свое решение он выносил молча по каждому спору, по каждой стычке. Провинившийся становился прокаженным на корабле – с ним переставали говорить, меняться байками, это давило намного хуже, чем побои. Его похлебка становилась отвратной, но не в том смысле, что она была с гнилыми фруктами, или например, кашей с червяками. Нет, Кок делал все намного хитрее – похлебка для прокаженного становилась безвкусной, только Повар знал, как ее сделать такой. Все в еде на месте, но радости она не приносит. А в бесконечном плавании еда – одно из самых главных утешений твоей жизни. Или моряку переставали делать коктейли из рома, а пить простой ром постоянно – очень сомнительное удовольствие. Прокаженный начинал себя чувствовать призраком. Иногда дело доходило до Капитана, но тут ничего хорошего не ждало. Главарь не любил вмешиваться в такие дрязги. И тот, кто здесь был подольше, знал, что у Капитана еще более извращенное наказание, говорят, что иногда призраки пытались повеситься. Провинившийся, если он не совсем тупой, почему-то сам знал, как все исправить – пойти и извиниться. Извиниться перед тем, кого обидел, или перед всей командой. А повеситься обычно хотели те, кто были тупыми. Если такого успели откачать, то ему потом приходилось популярно объяснять, почему же все-таки именно он оказался не прав. Но делал это не Кок, а кто-нибудь, у кого хорошо подвешен язык, и кто умеет слушать, потому что Кок всегда объяснял свое решение, но делал это обычно при помощи какой-то байки, или невзначай брошенной цитаты какого-то мыслителя. Тяжелый человек был Кок, что-то он тогда увидел на мачте – так поговаривали матросы, которые помнят тот случай.

Изгнание

Он слышал такое слово – «гуманизм». Это так один священник, которого они встретили на невольничьем рынке Рабата, называл вселенскую доброту во всем и ко всем. Ну как встретили?! Можно сказать, выкупили для папского престола. Коку было забавно слушать об этом слове, потому что его, как он понял тогда, достали не из священного писания. То есть нас бог учит быть добрым ко всем и прощать, но само слово придумали какие-то книжные червяки, которые просто работали на Папу в Ватикане, оттуда священник это слово и принес, и добавил в свои проповеди, которые и услышал Кок. Знал бы священник, что сам святой престол замешан в торговле черными людьми на этом богом забытом континенте! Твой Папа дал одобрение королям на престол, а те кричат народу, что они наместники божьи таким простакам как ты, священник, да и как я. А у каждого благословения есть своя цена. И в этом мире они жили на суше, а потом убежали сюда в гости. Здесь нам тяжело – мы не можем отдохнуть, когда нам хочется, солнце и ветер постепенно нас убивают, хорошо хоть, что вместо воды дают ром или вино. А еще мы вольны плыть, куда хотим, зарабатывать на жизнь, как мы хотим. Но не потаканием торговле свободой. Именно этого и не понимал наш ловец ветра, акуленок, который вырос теперь в акулу, самого зверского работорговца Атлантики. Волны памяти вернули Кока к их последнему разговору с их «ловцом ветра».

Они не знали, сколько ему лет, и добиться от него этого было невозможно, он всегда при этом вопросе начинал громко смеяться и уходить от ответа. Тогда он выглядел на четырнадцать, но, может, он был и старше, а может, и младше. В его темных зрачках на белом яблоке глаза читался легкий страх и отчаяние. «Почему?» – глазами спрашивал он у них обоих – у властелина трюмов и властелина руля, парусов и верхней палубы.

– Почему мы его не можем оставить? – спрашивал тогда Кок. Ему было невыносимо больно в душе, и он пытался не показывать вида. Что-то внутри него громко билось наружу.

– Потому что мы с тобой, по сравнению с ним, добрые киты, а он – акула, которая сожрет нас и не подавится, – ответил ему Капитан.

– Сударь, Вы не верите в гуманизм! – молил Кок голосом, не похожим на мольбу.

– Новое слово! Где ты его подслушал? – забавлялся Капитан, но от Кока не ускользнуло, что Капитан не спросил, что это слово значит.

– Рассказал один священник, – Кока немного перекосило при этих словах, он понимал, что нарывается на все острословие и цинизм Капитана этим аргументом. Но Капитан не воспользовался упущением своей «правой руки». У них был серьезный разговор, и Капитан не хотел тратить время на бичевание своего друга из-за легкой оплошности.

– Разве мы не гуманны к нему, Кок? Но задайся вопросом, сможем ли мы научить его доброте? Он пока еще маленькая акула, а мы – просто большие киты, которые попались ему на дороге. Но акула когда-то вырастет.

– Думаешь, мы не справимся?

– Справимся, но помогать ему я не хочу. На той стороне острова – маленький порт, он не единственный человек на этом острове. Ты прекрасно знаешь, что для нас на этом корабле стало самым дорогим в этом проклятом мире. И если тебе недостаточно моих аргументов, то ответь себе сейчас при мне на один вопрос.

– Какой?

– Хотел бы ты быть матросом на корабле, на котором этот черный мальчик будет капитаном!

Кока при этой мысли бросило в дрожь. Его душа, его сердце могло долго обманывать самого себя, но жажда жить быстро вернула все его части души на место – нарисовала черного капитана, который ведет корабль, и каждому матросу на этом корабле не хотелось завидовать, и не хотелось плыть одними курсами с этим кораблем. Он смотрел в детские глаза этого мальчонки, и эти глаза не смогли его обмануть. Кок понял, что они его еще встретят, также он знал, что маленький акуленок их любит, любит своей любовью, которая не похожа на их собственные чувства к нему. Возможно, они никогда не будут им съедены, конечно, если не встанут у него на пути. Но им не быть друзьями, им не быть вместе. Этот проклятый мир развел их навсегда, акуленок никогда не начнет уважать чужую свободу, а это было то, что объединяло Кока и Капитана. Кок точно знал, что это еще и то, что никому никогда не прощает сам Капитан, поэтому ему здесь не место, пока этот Капитан – хозяин этого дома под парусами. Они могут держать в узде своих морских гиен, но с акулой им не совладать. Так они и расстались. Черный мальчик еще попытается прорваться на лодку, на которой они приплыли, и Капитан выставит шпагу перед его лицом и произнесет несколько фраз на их чернокожем языке. Махнет шпагой, чтобы указать направление движения куда-то вглубь острова. Мальчик с удивлением переспросит, и Капитан снова что-то уточнит. Кок с удивлением понял, что Капитан сказал, где находятся люди на этом острове, и в каком направлении местный порт. Эх, капитан, интересно все-таки, сколько секретов ты еще хранишь!

Их гиены-матросы с облегчением, хоть и недоумением воспримут изгнание черного – никто не будет теперь их подгонять навешивать быстрее паруса, зло подшучивать над ними, когда они делают глупости. У гиен такой характер: они боятся хищников покрупнее.

Надежда умерла в Коке сразу после последнего вопроса Капитана. И теперь, когда он смотрел на маленькую черную фигуру на берегу, которая постепенно растворялась на горизонте, то Кок просто проклинал про себя этот мир. Что он вот такой, какой есть – прекрасный, жестокий, гуманный, иногда лживый, иногда честный. И он такой: иногда постоянный и стабильный, а иногда сегодня он – ад на земле, а завтра – рай. А они умудряются любить его таким – наверное, самая странная любовь, о которой он знает, даже более странная странная, чем любовь Капитана. Его глаза уже давно не могут разглядеть лицо мальчика, а его сознание все рисует то слезы, то злость, то отчаяние, то ненависть на черном лице, обрамленном кудрями, которое все еще обращено к ним. На белом песчаном берегу он смотрится неприродно, неестественно, не на своем месте. Но это ненадолго, Кок уверен: свое место тот быстро найдет. В этом Кок ему даже немного завидует – у него самого так никогда не получалось.

Начало грозы

– Знаешь, зачем я пью вино и ром?! – однажды спросил Кок своего молодого помощника, а потом не дождался ответа и продолжил. – Чтобы успокоиться и нормально засыпать по ночам. Не знаю, как для тебя, а для меня смотреть в этот океан невыносимо, сродни мукам. Не знаю, что видишь тут ты, юноша, а я вижу, что мы здесь как незваные гости, по крайней мере, большинство из нас, девять из десяти здесь на корабле не должны быть. Они, тьфу, Она, тьфу ты, морской демон, океан терпит их только из-за немногих из нас, кого он готов принять. И те, кого он хочет здесь видеть, не всегда знают об этом. Вот я, например, когда-то узнал, и теперь каждую ночь я засыпаю с мыслью, с мучениями, сомнениями: а что если я уже ему надоел. А еще хуже – наскучил! Представляешь, что Она…

– Он, океан?! – поправил его юноша. Кок посмотрел при этих словах на юношу и ухмыльнулся своей бородатой улыбкой.

– Да, он… сделает с нами. Своей головой я уже придумал немало картинок гибели этого корабля. Как мы будем кричать, как эта главная мачта будет ломаться. А мы все так же будем бороться за жизнь. У нас в шторм ведь нет времени на сомнения. Мы просто боремся, и будем бороться, и не будем знать, что все предрешено.

– А Капитан?! Вы не верите?!

– А думаешь, он тоже спокойно спит по ночам?! Ха-ха! – Кок теперь засмеялся. – Думаешь, что он не думает, так же, как я?! Да, в управлении этими посудинами с тряпками ему нет равных. Но он лучше всех нас знает, что скрывается за горизонтом, что мы – муравьи в большой бочке. Запомни, мальчик: в этом мире главным твоим другом должен быть не Капитан, здесь тебя спасти он не может.

– А кто тогда?

Но Кока уже не тянуло на разговоры – ром сделал свое дело.

– Спокойной ночи, – ухмыльнулся Кок и повернулся на другой бок.

На следующее утро Кок понял, чего его так потянуло поговорить с молодым помощником. Его чуйка не обманула – он разглядел первые ее признаки на водной глади, ночью его зрение не давало ему это увидеть. В ветре раз за разом проскальзывали холодные нотки, который он не спутает ни с чем. Кок проснулся с рассветом, но все равно оказался не первым – человек в капитанской фуражке уже был на мостике. Они обменялись с ним взглядами – острые черты лица Капитана стали еще жестче. Капитан был моложе Кока, поэтому для повара всегда было удивительно, когда тот успел накопить столько цинизма, который обычно приходит с годами. Впрочем, мудрости в нем было тоже много, и пока серые глаза под фуражкой были человеческими.

Друзья и любовники

Юнга стоял на носу корабля и пытался унять непонятное чувство тревоги. Солнце светило ему сейчас в лицо и заставляло щуриться, но отвести свой взор от горизонта юноша не мог. Он уже стал понимать, что за чувство его стало угнетать – это был страх, и молодой человек не мог понять, откуда он взялся. Почему обжигающие лучи солнца стали вдруг ледяными, но даже их холодные отражения он пытался поймать в зеркале воды, чтобы как-то согреться. Он оглянулся назад. Позади оставались родные облака, он к ним привык, они ему казались такими привычными, почти раем. А вот впереди было что-то. Может, это просто паника, о которой столько рассказывают моряки. Но вот тучи впереди закрутились в воронку, появилась черная бровь, черные ресницы, и вырисовалось темное ядро с сотнями жилок. Юнге захотелось закричать: это был глаз, неужели никто не видит! На некотором расстоянии за дымными, непривычными для него темными тучами он рассмотрел и второй. Они теперь смотрели друг на друга. Он подумает позже, что от недостатка женского внимания на корабле это могла быть простая галлюцинация его воспаленного сознания. Но сейчас в его голове сам собой рождался образ маленькой щепки, лежащей на морской глади, и он – человечишка на этой щепке. Вот очередная волна на самом деле не волна, а просто ноготь на пальце великолепной госпожи с темными глазами. Она приподняла щепку и, наконец, увидела его, простого смертного, смотрящего ей в глаза, в которых он тонул. И тут его похлопал по плечу один человек на корабле. Их Кок подошел к нему неслышно, из-за его бесшумных шагов юноше казалось порой, что этот старый моряк сросся со шхуной.

– Боишься? – спросил его гость.

– Откуда Вы знаете? – удивился юноша. Вокруг жизнь шла своим чередом, и его беспокойство Юнге казалось чем-то вроде миража, который был его тайной. Правда, жить с этим дурманом и справиться с этим миражом ему было тяжело.

– Я слишком долго живу на этом корабле, Юнга.

– Это морской мираж? Я от остальных слышал о галлюцинациях в пустыне, когда мы проплывали Рабат. Бывает ли такое здесь?

– Сейчас пусть это остается миражом, Юнга.

– А потом чем?

– Юнга, послушай доброго совета старого моряка, послушаешь?

– Это не мираж? – он испугался. Образ щепки на ногте девушки теперь укоренялся в его сознании. Кок посмотрел на него своими добрыми глазами, окруженными морщинками.

– Юнга, ты сам выберешь – будет это миражом, или нет! Все! А мой совет тебе: хватит прохлаждаться. Нас ждет тяжелый день, а может быть, и ночь.

Юнгу передернуло, и страх стал обретать реальные черты. Он уже бывал в штормах, но каждый раз Кок на его переживания лишь ухмылялся снисходительной улыбкой. Сейчас Кок не улыбался.

Юнга ушел, а Кок остался еще немножко полюбоваться этой красотой. Она, как всегда, красива. Он давно уже понял, что не перестанет любоваться этим представлением. Они уже были близко, но еще недостаточно, чтобы он потерял дар речи, пока еще не так близко, чтобы он начал волноваться. Но достаточно близко, чтобы он мог начать любоваться. Странное это чувство, оно для него оставалась загадкой. Это было похоже, как наблюдать за женщиной, восхищаться ею, но не пытаться овладеть. Такая вот женщина, как цветок, срывать который кажется ему кощунством. И он убил бы любого, кто попытался бы это сделать. Но, слава богу, ему никогда бы не пришлось пойти на это. Эта убивает сама, и ему хотелось с ней оставаться друзьями, просто потому, что они уже были слишком близко, и будут еще ближе. И по прихоти этого человека будут не раз еще близко. Обладание даже простым человеком ему казалось иллюзией, не то, что с ней. Правда, в голову упорно лезла фраза: «Смотря кого считать человеком, не этих же пьяниц, парочки из которых мы скоро не досчитаемся». Порой ему было обидно, что он не может позволить обладать ею, что он родился таким слабым. Но каждый раз, глядя в эти глаза, он переставал завидовать Капитану: «Эх, Капитан! Пойду я, приготовлю похлебку, я тебя не ненавижу, мне просто тебя немного жаль, и немного завидую. Выведи нас снова, я хочу посмотреть в эти глаза еще не раз».

Она?!

Она смотрела на него издалека. Воды уносили ее на юг, ближе к скалистым берегам Патагонии. Там они снова встретятся с этим странным существом. Ей было холодно там, но в этом холоде было больше комфорта, чем в этих застойных экваториальных водах побережья. Она умылась в африканских муссонах и теперь направлялась в свой дом, в место, в котором родилась. Изредка она играла с заблудшими путниками, но быстро оставляла их в покое. С ними было не интересно – страх и ничего больше. Только покажешь им водоворот, и вот они уже молят неизвестное существо о спасении. Глупцы! Она укуталась в холодное платье из ветров, свое любимое. Интересно, она ему понравится в нем, или стоит добавить немного льда? Она еще не достигла дома, но уже переживает. Эти мужчины сводят ее с ума. Она поправила прическу из белоснежных облаков. Нет, она знает, что он любит. На мысе Она встретит его черной грозовой прямой укладкой волос. Эти игры. Но что ей остается с другой стороны! Она здесь слишком долго, она видела слишком много берегов, слишком много кораблей, слишком много всего… И теперь поняла, что цепляется за каждое необычное, что встречает по пути. Людей много, но настоящих, которые заставляли ее обращать на себя внимание, которые не были обстоятельством, которые были такими же буйными, как ее братья-ветры, было так мало, что они были похожи на изумруды на дне океана. Рассматривать изумруды было скучным занятием для нее, а вот смотреть на эти существа, которые пытались соревноваться с ними – хозяевами этого мира, почему-то никогда не наскучивало. Они были как свет луны, бросающей свой след на водную гладь. И каждый из этих людей делал это каким-то особым способом, что сравнивать их не получалось.

Снова вы здесь

Он часто думал, почему его одолевали и страсть, и покой в водном царстве. Страсть его тянула куда-то за горизонт, и только когда наблюдал внизу бурлящий поток, остающийся потом позади – наступал его покой. Покой – созерцание того, что здесь называлось жизнью. Но здесь он все больше убеждался, что если понимать под жизнью нас – людей, то эта синяя пучина страстей покоя не имела с ними ничего общего. Мы были как гости, которым позволяли прикоснуться к чему-то прекрасному, ужасному и величественному. Когда очередная волна нехотя ударялась о борт их дома, он иногда прямо чувствовал, что им говорили: «Снова вы здесь, ну чего вы мешаетесь у нас на пути? Ну, так и быть – идите дальше». И они шли, плыли, ловили ветра. И касались покоя, и гнались за страстями, увлекавшими их за горизонт, куда садилось солнце, или куда улетал этот странный огненный шар, вот уже второй день проплывавший у них над головами. И все отражалось у них внизу, под бортом их дома. Отражалось и искажалось. Иногда ему хотелось, чтобы это отражение было правдой, иногда хотелось, чтобы отражение не имело ничего общего с жизнью.

Небо над головой

Юнга теперь знал, что за огненный шар с хвостом двигался по небу – их называют кометами. Это огромное нечто, которое мчится в пространстве, окружающем нас всех. У комет свой путь, и невозможно представить, какой этот путь длинный. Интересно?! А у комет бывают штормы, как бывают в океанах, по которым они плавают? Может ли что-то остановить на их пути между звезд? А если есть, то как это выглядит?! Наверняка у них есть свои шторма, и они так же любят полетать в спокойном пространстве. И, наверное, тогда они так же рассматривают нас, как Юнга смотрит на кометы с вечерней палубы. Кок считает, что мы, люди, похожи больше на звезды – так же обречены одиноко висеть на небе, и не в силах прикоснуться или сблизиться с другой звездой. Мы светим в надежде обратить на себя внимание, другие звезды светят нам в ответ. Светят в надежде найти такую особенную звезду, которая сможет сдвинуться с места и прилететь, но, увы, вокруг такие же звезды, как ты. Которые могут светить на весь горизонт, но не в состоянии дотянуться или хотя бы приблизиться к тебе. Только комета летит между ними. Возможно, она не такая яркая, но она умеет двигаться, она в силах кому-то отдаться, она силах быть ближе к ним, чем ее сородичи. Именно ее ищут звезды своим светом. Правда, все звезды разные, и, похоже, каждая ищет свою комету. Но комет меньше, чем звезд, и не так просто они отдадут свою свободу. Для этого нужна особенная звезда, которую очень трудно найти. Хотя, может, и вовсе такой звезды для них нет, не нравятся им эти самодовольные светлячки.

Книга – величайшее сокровище этого мира, в котором почему-то правит золото. Но золото не указывает им путь, указывает путь эта комета, о которой он узнал из книги итальянца Бруно. Юнга неоднократно видел, как Капитан что-то подолгу высматривает в небе. Он знал, почему каждый день встает солнце, и как им найти путь. И знание про солнце было просто дополнительным подарком, главным же был смысл, которым наполнялся мир вокруг. И теперь молодой человек подолгу смотрел на этот огненный шар, который люди на земле наделили чередой магических свойств и духовной силы. Мальчик не думал о людях, которые добавили в этот мир эту «магию», ему почему-то стало интересно понять, как эта «магия» объясняется теми знаниями, которые он недавно почерпнул из книги молодого итальянца Бруно. Юнга не знал о судьбе этого писателя и даже не задумывался, что за ним самим наблюдал человек в рясе, из-за которого, возможно, самому Бруно пришлось расстаться с жизнью, а быть может, даже сам наблюдатель лично успел приложить свою руку к сожжению мечтательного писателя.

Комета не имела отношения к тому, что их пассажиру, которого они подобрали в Риме, приглянулся их новый юнга – это Кок знал точно. Когда-то они разговаривали с Капитаном о высших силах. Корабельный повар точно знал, что за тот разговор их обоих легко могли сжечь на главной площади Рима или Мадрида. И сейчас Кок почему-то думал, что молодому человеку было тяжело здесь, наверняка тяжелее, чем всем остальным.