Читать книгу: «Дневник грозы. Когда мы смотрим на море, море смотрит на нас», страница 2

Ветер волной

Когда все обитатели корабля просыпаются по утрам, то первым делом идут на верхнюю палубу – это стало своего рода обрядом каждого жителя дома под парусами. В полумраке люди быстро вспоминают, как не хватает им солнечных лучей. Никто не знает, почему мы так любим солнечный свет. Как-то Юнга спросил Хозяина нижних палуб, что он думает по этому поводу, и получил лаконичный ответ: «Без света не видно жизни». Большинство из команды спит в неудобных гамаках на нижних палубах, где царит постоянный полумрак, который никогда не дает солнечным лучами захватить это пространство. Только некоторые могут похвастаться роскошью личной каюты с маленьким окошком, которое не всегда открывается. И вот когда первые лучи морского солнца пробиваются в это царство тьмы сквозь маленькие зазоры палубных досок, каждый обитатель стремится покинуть свой неудобный гамак, чтобы начать жить. И в этом утреннем обряде обитателей корабля на верхней палубе встречает вахтенный по рулю и Капитан. Этот человек становится неотъемлемой частью желания каждого выйти на верхнюю палубу, как привратник у ворот, этот человек будет встречать всех людей, выходящих к солнцу по утрам, а значит – всех на этом корабле. Каждый, кого будут допускать к штурвалу этого корабля на ночь, знает, что с первыми лучами солнца от ночной усталости их придет спасать человек в кожаном камзоле еле заметного красноватого оттенка, Капитан не носит высокие сапоги и широкую капитанскую фуражку, они неудобны при движении. Он предпочитает узкую фуражку на старый манер и обычные туфли на низком каблуке из какой-то странной кожи. Сколько ни пытался Кок разыскать на сотнях базаров, которые им довелось посетить, так он и не смог найти подобную обувную кожу. Новички, конечно же, путали бы этого человека с обычным боцманом или чайным купцом, зафрахтовавшим корабль, если бы не строгость всего одеяния, в которое был одет Капитан. Никто не знал про матроса, который следил за его одеждой, а в повадках морских офицеров этого времени не было такого, чтобы следить за своей униформой самим. Но те, кто ходил с Капитаном больше времени, знали, что от их хозяина корабля можно ожидать чего угодно, даже ловли крыс. А если человек обладал чуть большей проницательностью и внимательностью, то ему бы бросилась в глаза неестественная ловкость или может быть даже строгость во всех движениях и перемещениях этого человека. Случалось, что Капитан отшагивал буквально за мгновение от места, где затем опрокидывалось ведро с помоями, которое неосторожно нес какой-нибудь матрос. На корабле даже ходила шутка: «Грязь не липнет к Капитану, хорошо хоть, что его вообще видно».

В этих морских утрах было таинство, понятное только бывалому моряку, что было не дано обычным пассажирам этого корабля. И этим таинством был океан, окружавший их со всех сторон. Часто гостям корабля было очень тяжело выспаться в этой бесконечной качке, когда волны без остановки заставляют корпус корабля двигаться в разные стороны, и человеческое тело начинает бунтовать и, например, изрыгать все съеденное за день наружу. Но те, кто здесь давно, знают, что дыхание океана по вечерам, ночью, днем и утром совсем-совсем разное. И по вечерам и утрам он переводит дыхание на другой лад, и если очень приглядеться, то можно это наблюдать воочию. Ветра сменяют свой прерывистый характер, и волны начинают обволакивать деревянный корпус этого дома под парусами в надежде найти трещинку, через которую они смогут попасть внутрь, подобно змеям. А те, кто имел дело с настоящими змеями, знают, какие они бывают нежные. И эти утра сменяют друг друга, и каждым утром человеку, порой, может начать казаться, что его сожители, с которыми он заперт здесь, совсем не те, с которыми он начинал это путешествие. Рано или поздно человек начнет и сам задаваться вопросом, тот ли он, который когда-то вступил на палубу этого корабля. Ты встречаешь всех на верхней палубе и не можешь понять, что такое неуловимое меняется в чертах лица каждого встречного. А потом все чаще и чаще начинаешь обращать внимание на человека на капитанском мостике, потому что в нем остается какая-то неизменная суть, и с каждым днем эта суть начинает напоминать надсмотрщика. Быть может, человеку начинает казаться, что океан просто ворует его душу, настолько он не похож на себя – того, кто пришел на этот корабль с равнины. А человека на капитанском мостике поставили здесь морские демоны, чтобы присматривать за жертвами океана, чтобы они хотя бы не покончили с собой. Эти мысли пугают, маленький страх начинает селиться в душе и хочется забыться. Нет лучшего способа это сделать, чем выпить старого доброго рома, ведь все равно никто не может знать мыслей этого демона, так лучше мы забудем о нем хотя бы на время.

Бесконечное плавание в бесконечности не может иметь окончания. Мне кажется порой, что меня больше не существует, и я стал всего лишь волной в этом водном эфире. И переживаю штормы, как простая волна, которая бьется о борт этого дома с парусами. А дом с парусами только отвечает мне: «А, да! Это снова ты, ну привет!», – а потом как бы спрашивает меня: «Ну, куда ты понесешь меня теперь?» И я несу, и мы несемся вслед за хозяйкой моей души. А она – женщина, она по-своему решает, чему быть, а чему не быть. Быть в этом мире – похоже на движение ветра. Вот ветер дует, но тот ли этот ветер, что дул десять минут назад? Со временем ты начинаешь различать вкусы, запахи ветров, оттенки теплоты и холода. И они вообще перестают быть для тебя похожими друг на друга. Ни один не похож на другой. А если ветры с разных частей света, так вообще. Поэтому ты и узнаешь своего друга среди них. Поэтому, наверное, и волны узнают дом с парусами. И чем больше у нашего парусника друзей в этом мире бесконечностей, тем проще ему переживать грозы и штормы. Так мы и кружим в танце волн, ветров и гроз. Мы встречаемся друг с другом то тут, то там и расходимся, чтобы встретиться снова уже в другом букете и в другом месте с частью старых друзей и некоторыми новыми. И я стал теряться уже, где был я. Во мне должно быть что-то холодное, европейское, немного циничное, а сейчас почему-то какое-то легкомысленное карибское и сухое африканское. Я помню, откуда это взялось, но не помню, сколько в этом меня. А какая разница по большому счету, ведь меня того уже не вернешь – он уплыл куда-то с волной и моими друзьями. Осталось только не жалеть.

Плавание – это стало своего рода нашей игрой. Ведь она и есть моя бесконечность. Я веду корабль сквозь ее пространство – учусь плавать и плыву. И я не могу разделить эти два процесса. И мне нравится плавать в этом океане: когда мне удается плыть в этих потоках лучше всего, я начинаю ощущать родство с этой стихией, как будто мы здесь не что-то чужеродное, а мы и есть часть этой стихии, часть этой игры, часть этой трагедии. Или, может быть, наоборот – когда мы становимся частью стихии – мы начинаем плыть. Осталось научиться управлять этим, а не искать слепым котенком каждый раз с наступлением ветров. И когда он становился частью стихии, когда корабль шел на всех парусах сквозь шторм, рано или поздно он начинал хотеть воздуха. И он понимал, что хочет подышать. Вернее, какая-то часть его хотела подышать, а вторая часть хотела оставаться в этой стихии, забыть обо всем, что делало его человеком, забыть о зверях на его борту. Но человек хотел остановиться, человек хотел глоток воздуха. И человека интересовало в эти моменты, как ему совладать со второй своей половиной, в человеке было много «рацио». И это «рацио» почему-то не хотело бессмертия, которое могло его ждать в этом бесконечном плавании в пространстве. А может, человек хватался за остатки своей жизни, а сам понимал, что его дни сочтены. «Неужели у меня есть шанс?» – думал он в самых своих смелых мечтах. Думала его нечеловеческая часть, которая была во власти стихии, которая просыпалась, когда люди прятались в этом доме по углам. Человек уже давно научился бороться со страхом – он его приручал, как тореро быка в Испании. Есть у них такая забава – заколоть безумное животное на арене. Так и он всегда в самые страшные моменты закалывал свой страх как животное. Это животное истекало кровью, брызгало ею во все стороны – вся его душа была в этой крови, как испанские арены, но страх всегда оставался повержен, животное умирало в центре, а зрители наблюдали. Но этот страх был могуществен, человек превратился в один огромный страх, он возвышался, как могучий дракон, над тореадором. Он был в десять раз больше этого несчастного человека со шпагой, и этот бык, казалось, насмехался над ним. Только эти двое не знали, что они – одно и то же, что они – одна душа, и за ними наблюдал третий, а третий знал, что человек на этой арене хочет сегодня проиграть своему страху. На этой арене человек хочет стать куском окровавленного мяса – пусть его проткнет рогами это животное, подбросит в небеса. И тогда на мгновение он попадет на небеса, вдохнет несколько глотков воздуха и упадет. И животное его растопчет, превратит в груду костей и только с ухмылкой и оскалом улыбнется в последний раз третьему.

Теплое солнце

Солнце, которое садится в океан, самое хорошее солнце на свете. Оно мягкое, нежное, оно клонит нас всех в сон, как постель после бури. Обволакивает и заставляет забыть о дне, который прошел. День остается позади, и мы все остаемся на верхней палубе кутаться в теплое одеяло из лучей красного солнца. Эта палуба под солнцем всем обитателям корабля напоминает о месте, где каждый родился. О месте, которое обычные люди называют своим домом. Для каждого из нас же это место – просто еще одно воспоминание, которое смешалось и чем-то выделяется из сотни других воспоминаний. Чем-то наивным, что ли. У каждого свое место, и ни один из обитателей не скажет, что оно лучшее на земле. Каждый здесь на верхней палубе видел в этом мире для себя место получше, каждый спрашивает себя, почему он вернулся на корабль, если был так счастлив под той пальмой, или на том безлюдном пляже, или в той маленькой колонии миссионеров на острове, или том раю африканских проституток, или, или, или? На этом корабле много таких «или». Наверное, поэтому каждый обитатель корабля несчастен. Потому что каждый обитатель корабля рано или поздно видел свой маленький оазис, и каждый сбежал оттуда. Не сбежал, но ушел. «Зачем?» – теперь висит общий вопрос вместе с надеждой на этой палубе. Но мы напьемся рома, чтобы нас не мучили сомнения, чтобы мы могли продолжать свой путь под парусами. Каждым вечером капитан разрешает на верхней палубе всем немного рома или вина. Самому-то ему ром не нужен, но он хорошо чувствует, что происходит в его доме. Иначе, какой бы он был капитан-чародей, как все раз за разом, иногда, вскользь, между строк, тихо, с опаской, но называют его именно так. Капитан умеет водить этот корабль среди волн, которые больше корабля в десять раз, среди ветров, которые уносят людей в небеса. Он умеет ходить со скоростью ветра, почти летать, умеет обуздать стадо морских волков, каждый из которых хочет в свой рай, умеет находить землю в этом царстве воды. И каждый морской волк здесь пресмыкается перед этим человеком – человек знает, где суша, человек знает, как найти рай каждого волка, человек знает, как выжить в этой пустыне воды, человек знает путь к надежде – надежде каждого на этой верхней палубе. В любом случае с этим днем на этой палубе тяжело расставаться, тяжелее расставаться, наверное, только с надеждой.

Но вот солнце заходит. Морские волки уносят свои надежды в свои койки, каждый из них бросит взгляд на человека, который знает путь. Глаза человека не врут. Морской волк получит свою надежду, каждый свою, и пусть потом не обижается и не злится. Человек знает только путь, а что ты сделал со своей надеждой – его не касается.

Морозное утро

Мальчик проснулся еще морозным весенним утром. Сегодня они с папой поплывут в море. Папа обещал ему плавание на его день рождения. Они решили встать пораньше, чтобы не видеть расстроенного лица мамы – она против. Мама его похожа на хитрого лесного зверя, который всегда в лесу обозначает свое присутствие, и сотни незаметных следов на тропинках, на коре деревьев покаывают тебе, что зверь рядом. Так и она не показывала своего недовольства открыто. Мама мальчика вообще ничего не показывала открыто, но наполняла их дом своим неуловим мнением: закрытые окна со стороны моря, сухие ведра из-под воды, а вода для питья – только в одном кувшине на весь дом; растения, которые требуют воды, еда без первого; дома она при уборке только подметала. Их дом превратился в островок какой-то пустыни, о которых мальчик слышал из рассказов моряков, посреди весны с дождями. Папа сказал мальчику, что он придумывает – взрослые любят обманывать, особенно себя. Но мальчик не видел трагедии: ветер с каждым днем все больше проникал в его душу, играл с ним, шутил над ним. Мальчик знал, что будет весело – его Папа умеет обращаться с ветром. И вот настало это утро – холодное и приветливое. Папа поднялся на пару минут позже. И мальчик успел послушать тишину, которая бывает только ранними утрами, когда мир еще не проснулся. А потом его встретил ветер – мальчик сразу перестал быть один. Ветер что-то знал, может быть, даже все. Папа вышел во двор на пару мгновений позже. Папа ветру был не интересен, но все же он решил подогнать немного этого взрослого. Папа не противился, и сам быстро взял мешок, который они заготовили еще вечером, и направился к тропинке, ведущей к берегу моря.

Просто человек

Кок много знал об этом мире. Также он подозревал, что мира два. Он не видел второй – Всевышний обделил его таким талантом, но его ум давно этот мир дорисовал сам. Также он и нашел главную любовь Капитана, также он ее стал находить сам по едва заметным бархатным сливкам волн. Он замечал ее присутствие гораздо раньше других. Он не помнит уже, что выдало ее. Он только помнит, что когда смог это понять – вся магия, весь ужас Капитана рассеялся, и капитан предстал перед ним несчастным человеком. Зато Кок помнит, как он целый день рассматривал человека на капитанском мостике. Кок пытался понять или смириться. И Кок тогда снова начал бояться. Одно дело, когда их дом под парусами ведет морской дьявол, а совсем другое дело – когда это просто человек. Правда, слово «просто» уже спустя несколько лет совершенно исчезло, как обычное заблуждение этого земного мира. Потому что после страха пришла паника. Кок помнит, как он увидел шторм, и ему хотелось выброситься за борт, и он просто напился в трюме самого крепкого рома. Как тогда его башка уцелела – до сих пор неизвестно ему самому. Ничтожность его собственного существования, хрупкость их жизней, которые в руках безумца – хилого человека, который в своей капитанской фуражке был теперь похож больше на петуха – его убивала, а Кок хотел жить. Он хотел снова увидеть свою африканскую проститутку. Хотел выпить испанского вина. Как же он хотел жить и не хотел оказаться в холодной воде Атлантики. Пусть этот дурак сам идет к ней, а он заплатит все свое месячное жалование своей африканской подруге. После того первого шторма с человеком на мостике он попал в карцер. И в карцере он просто возненавидел этого человека. Его ненависть была тогда так сильна, что могла выжечь, наверное, все человеческое. Оттуда, из-за решетки, он не отрывал глаз от человека на мостике, и, в конце концов, человек на мостике это заметил. Они смотрели тогда друг на друга очень долго. Один с ненавистью, другой с интересом – оба не понимали. Один не понимал, откуда столько злобы, другой не понимал, откуда столько уверенности и силы в тщедушном петухе. А потом петух улыбнулся – до него дошло, а потом петух расцвел – он был счастлив: теперь он не одинок.

Злоба никуда не делась после того шторма, она только усиливалась с каждым днем. И медленно и верно превращалась в ненависть вперемешку со страхом. Панический страх теперь появлялся каждый раз, когда Кок видел какое-то подобие тех глаз, которые он заметил перед тем штормом. Ясно в его голове приходило понимание того, какое количество ужасных бурь и гроз они прошли по прихоти этого человека в фуражке на капитанском мостике. Он помнил все эти бури – они стояли особняком среди остальных. В них они теряли команду.

Они улетали за борт, как в пасть змеи – воды их моментально закручивали и уносили в пучину, они иногда даже не успевали докричаться: «Человек за бортом!» Эти бури запомнились, и каждая по-своему отпечаталась в его памяти, которая, между прочим, вообще была похожа на поганый коктейль из разного пойла в баре Рио де Жанейро. Каждую ту бурю Кок помнил. Кок понимал, что рано или поздно они найдут ее еще раз. Вместе со злостью его разум заполнял и алкоголь. Кубинский ром стал привычным дополнением к его обеду и ужину. Они подружились и стали лучшими друзьями. Слухи на корабле распространялись быстро, до капитана они, конечно же, дошли, но в отличие от своей команды человек на мостике догадывался об истинной причине нового облика их Кока – злого на мир, как казалось морякам, ворчливого старика. Кок не был молод, но и был далеко не старик. Его просто душило отчаяние. Отчаяние человека, которого ведут на погибель, отчаяние человека, который узнал, что все самые страшные воспоминания, самые страшные штормы в его жизни были не случайны, были по воле человека. И тот человек не чувствует раскаяния, не чувствует угрызений совести. Он запер всех на этой скорлупе из дерева, и будет испытывать ее на прочность, пока все мы не пойдем ко дну, и ни у кого не будет шанса – эта ледяная бестия поглотит нас, и толку, что он покинет корабль последним, если от корабля ничего не останется к тому времени. Кубинский ром так хорош, его пары только усиливали и оттачивали еще больше и так острые мысли корабельного повара.

Повар любил жизнь – с каждым глотком рома он понимал это больше и больше. Ему нравилось просыпаться по утрам раньше всех на корабле, готовить баланду, общаться с залетными чайками и вместе с ними смотреть на рассвет и закат этого мира. Мир был прекрасен, и покидать его не хотелось из-за прихоти одного человека, кем бы этот человек ни был. Ненависть! Повара душила ненависть, и пониманию в его голове не было места. А ром оттачивал эту ненависть до предела.

Ненависть – такое чувство, когда разум застилают тучи, как свет во время океанской бури. И к ненависти нужен такой же талант, как и к любви. Каждая команда Капитана на корабле, теперь отдавалась возмущением в глубине души Кока. «Напыщенный петух» – так он про себя называл теперь своего капитана. Все чаще он забывался в тяжелом пьянстве в обнимку с бутылкой рома, а другие обитатели корабля стали гадать, почему такое поведение их повара сходит ему с рук.

Капитан понимал своего Кока и поэтому прощал ему его пьянство по будням. Но человек на мостике также знал, что продолжаться это не могло – им нужна была команда, чтобы управлять судном, и этих зверей нужно держать в страхе. Чем дальше это заходило, тем больше его новый друг не оставлял ему выбора. Мы все были частью этого дома, мы закрыты в нем, и мы свободны вместе с ним. Но не получится быть свободным вместе с ним, и свободным от него. И если ты возмутился положением дел, то тебе предстоит сделать новые положения – или замолчать, или погибнуть, потому что большинство, потому что в доме есть другие обитатели, потому что в доме есть Хранитель.

Иногда Капитан думал, что было бы, если он был бы на этом корабле матросом, юнгой или на любом другом месте. Где были бы его границы смирения?! Смирение? Но он же был простым матросом. Эти мысли не имеют смысла, время – своего рода океан, назад уже ничего не возвращается. Он остается капитаном самого быстрого корабля в Атлантике, который ходит в такие уголки мира, куда никто, кроме него, не может даже сунуть нос, не то что ходить под парусами и ветрами, не потому что ему кто-то сказал или приказал. Время его не пощадило и наделило его знаниями, которые и могут управлять этим домом под парусами, там, где ветра рвут паруса в клочья. И тебе, Кок, предстоит усвоить еще один закон этого корабля, или вернее не закон, а знание. Может, ты мне скажешь за него «спасибо», а быть может, возненавидишь еще больше. Но раз ты уже кое-что понял, тебе придется узнать больше, потому что знания – это дорога в одну сторону. И не всегда мы можем остановиться, когда оказались на ней. Капитан уже начинал чувствовать ее приближение – она тоже уже знала, что их теперь двое на корабле. Не знала она только, что второй не видит ее так, как ее видит он – капитан. Но рано или поздно и Кок увидит лоскуты ее облаков. Капитан знал, что Кока ждет, когда и он почует ее приближение.

Повар тогда почувствовал ее близость: каким-то отблеском холодной воды заметил очертания глаз в облаках – красивых женских глаз среди пушистых овечек на небосводе. Кока охватила паника или вернее – страх. Наверное, такой страх испытывают антилопы перед теми большими кошками, которых они видели в Африке. Животный страх перед неизбежностью, смертью или концом. Он пытался держать себя в руках, он находил себе кучу ненужных дел на корабле. Бегал к каждому матросу и спрашивал, понравилась ли ему похлебка утром, а что приготовить вечером. Ему хотелось быть им всем полезным. «Милые дети, вы даже не подозреваете, куда вас ведут. Покушайте перед погибелью!» Матросы только удивлялись любезности своего повара, но не отказывались. Никто из них еще даже не подозревал, что этот прохладный порыв ветра на прошлой неделе было не облегчением, а поглаживанием одного существа. Что нас всех ведут в пасть водной змеи, что может быть, завтра, или послезавтра начнется шторм, который поглотит не один корабль в южной Атлантике. Кто знает, может быть и нас всех. А по утрам становилось все прохладнее, и глаза Кока заполнял страх. Он уже стал иногда замечать эти глаза в облаках – такой пристальный взгляд, такие красивые зрачки, такие суровые черты лица – он не видел таких у земных женщин.

Вот уже и моряки стали замечать, что они приближаются к шторму. Вот уже и шторм поселился в их головах, но они смирились. На Капитана стали чаще бросать взгляды с опаской и надеждой. Холодные ветра поселились в парусах корабля. Поведение Повара стало больше походить на истерику – бесконечные шутки и много движения по всему кораблю. Повар пытался ловить взгляд Капитана, но человек на мостике, казалось, куда-то исчез. Распоряжения из его рта звучали, как из другого мира. «Чертов тупой петух», – думал про себя Кок. Однажды утром Кок проснется, как всегда, раньше всех и увидит в маленькое окошко своей каюты – грозовые тучи, которые раз за разом освещались раскатами молний. «Сегодня мы снова нырнем в пасть океана, да, Капитан?», – неслось в мыслях этого человека, и этот человек знал, где найти Капитана. Кок выбежал на верхнюю палубу и увидел то, что и ожидал. На капитанском мостике стояла фигура в камзоле из красной кожи, этот камзол Капитан носит столько, сколько помнит Повар. Несмотря на то, что камзол сделан из дорогой красной кожи, он выглядит достаточно просто. Вернее, скорее всего раньше он выглядел просто. Но спустя столько лет морей и путешествий – он давно впитал столько соли, ветров, морской воды и крови, что только глупцу покажется он простым, хоть на нем и нет узоров, которыми любят украшать свою одежду высшие сословия. Второй секрет того, что этот камзол так хорошо сохранился – это и сама фигура Капитана. Капитан не менялся с того времени, как Кок взошел на этот корабль.

У него не появилось брюшка – неизменного атрибута возраста, черты лица его все так же сухи и остры, как и при первой встрече. Сальные волосы он себе никогда не позволял – стригся регулярно, фуражку свою он не любил – и надевал только в безветренный штиль, чтобы не схватить солнечный удар. Дежурный по рулю прятался где-то на заднем фоне Капитана и пытался быть незаметным.

– Капитан, мы еще можем повернуть! – вскрикнул Кок.

– Зачем? И куда, мой друг? – первый раз обратился так Капитан к нему.

– Я не хочу умирать! – выдал наружу свои страхи Повар.

– Вы хотите жить вечно? Зачем это Вам?

– Я сам решу! – разозлился уже Кок.

– Вон, океан, мой друг, голубой и чистый, как слеза ребенка, и небо над ним не менее чистое. Это Ваш выбор.

Намек был для Повара более чем понятен. Вдали его ждала пустыня воды на сотни миль, в которых его не найдет никто в этом мире. Даже Капитан, если захочет. Ему бы сейчас себя найти в будущем шторме, в который их корабль сейчас войдет на полном ходу, на всех парусах. Кок чувствовал предвкушение корабля, чувствовал азарт этого безумца на капитанском мостике. А зверей корабля начинал охватывать безумный страх. Перед ними разверзлись черные небеса, сквозь которые раз за разом проскальзывали белые вспышки. Кок не мог теперь отвести взгляд от этих глаз, которые видел теперь впереди. А за страхом зверей следовало следующее чувство – поклонение. Поклонение перед человеком на мостике. До Кока, как из другого мира, донеслись слова: «Капитан, что нам делать?» Это ночной дежурный по рулю обратился к этому человеку, властелину их судеб, безумцу, петуху, которые возомнил, что он их бог, что ли. «Самодовольный болван!» – пронеслись слова в душе. Слова, которые прозвучали из его рта, но в своем сознании Кок их услышал, как что-то со стороны. Но этот его крик разбудил весь корабль.

– Уберите парус с главной мачты, и два верхних с остальных двух, – стальной голос Капитана начал возвращать уверенность в матросах.

– Я Вас ненавижу! – полушипя процедил Кок. Он стал чувствовать очень тяжелый взгляд на своей спине. Сейчас начали решать его судьбу. Кок не знал, что глаза могут так давить, быть такими тяжелыми, всего лишь человеческие глаза!

– И привяжите нашего Повара вместо верхнего паруса, на главную мачту. В этот шторм он будет нашим талисманом.

– Я ненавижу Вас! Слышишь меня! – Кок развернулся уже к Капитану и смотрел ему в его тяжелые глаза.

– Да, слышу, мой друг! Вас пора познакомить! – сказал Капитан и улыбнулся только уголками рта, глаза же его не смеялись.

Кок взял бутылку рома и смачно отхлебнул. А матросы взяли его под руки – он не сопротивлялся, один обвязал канат вокруг его груди, а другой вокруг ног. Кок запомнил этот шторм на всю жизнь, шутка ли – он встретил его привязанным к главной мачте на высоте тридцати метров над землей. Только их флаг был выше его головы. И он помнит ее глаза, полные интереса, игры и могущества. Ему потом рассказывали, что он кричал, не переставая. Он же помнит, что слышал свой голос со стороны, но не помнит, чтобы он управлял им. Кок проклинал тот день, когда вступил на палубу этого корабля, проклинал Капитана, проклинал мир, проклинал и виновницу, которая смотрела на него с интересом из-под черных кудрей грозовых облаков. Страх – это был панический страх, который овладел всем его человеческим существом, и с которым так ловко, под предлогом наказания за пьянство, оставил его наедине Капитан. И у него было много времени изучить этот страх. Они делали это вместе с обладательницей этих глаз в облаках. Она не явилась ему в человеческом облике, не соизволила поговорить или шепнуть что-то ему на ухо. Просто продолжала незримый диалог с «комаром», который решился нарушить ее прелюдию перед свиданием. Волны отражались в ее глазах, как мысли о ней человеческого существа, привязанного к мачте. Раскаты грома вторили волнам и играли в такт со страхами этого человека, которые раз за разом рождались в его голове вслед за молниями. И, в конце концов, отражение грозы найдет себя в глазах человека. Что-то человек поймет. Он не сойдет с ума, он сохранит свой рассудок, он сохранит свою жизнь, и он не покинет корабль в следующем порту. «От любви до ненависти – один шаг, а от ненависти к чему-то похожему на любовь?» – иногда думал он по вечерам потом, когда ужинал в одиночестве на верхней палубе много вечеров позже. Может, ненависть была просто завистью к Капитану, или страх перед неизвестным? Это стало не важно. Тем более, не осталось столько неизвестного, тем более, мир стал теперь намного больше, и расставаться с таким огромным миром человеку уже не хотелось.