Читать книгу: «Хроники экзорцистов. Книга 1. Поглотитель грехов», страница 6
– Его же Ибрагим взрастил. Это было бы отсутствием мужской солидарности, если бы он нечаянно создал его без…
– Ева!
Очередной гневный окрик отца и очередные смешки девушек. Стефания услышала уже знакомый грудный перекатистый гогот Корфа. Он едва слышно смеялся вместе с ними. Ну серьезно! Ну он же просто маньяк!
– Стефания, может, у тебя есть какие-то уместные вопросы? – угрожающе произнес дядя.
То бишь пристойные – призывали его глаза, сурово приказывающие ей вспомнить о разговоре днем. Том разговоре, в котором он призывал ее действовать мудро, в отличие от сестры.
Стефания легонько кивнула. Она помнила.
– Ты обрёл тело и… – сглотнула Стефания, – скажи… ты испугался, когда пукнул в первый раз?
Ева прыснула со смеху. Причем уже абсолютно откровенно и не стесняясь. Стефания хихикала в ладонь, даже Джованни пришлось прикрыть лицо пирожком.
Корф тоже хмыкнул. А потом понял, что эта маска, которую он считает проклятьем, служит ему отличную службу в этом безумном особняке Бертранов.
– Стефа! – яростно закричал дядя. – Обе! Вон из-за стола!
Стулья заскрипели, хохочущие девушки бросились прочь из столовой под едва слышимый гогот демона.
Вечером на телефон Стефании пришло сообщение: «Нет. Не испугался. Понял, что соскучился по этому делу».
6. Под тебя не копают
Лестница дьявола – математический алгоритм, прогнозирующий нарастание возбуждения нейронов в мозгу серийного убийцы в геометрической прогрессии до пика – следующего убийства.
Все не то. Как же это раздражает.
Уже неделю он не может найти ее. Ту единственную, что станет его следующей женой. Он искал ее везде: в соседних ресторанах, в университетских городках и ночных клубах. Теперь вот уличное кафе на набережной.
Он подрабатывал баристой в другом кафе неподалеку. Это место – отличные охотничьи угодья. Он мог наблюдать за толпами, выискивать в них избранную, и самое главное – оставаться незаметным.
Набережная протягивалась на три с лишним километра, всегда запружена туристами и жителями. Он уже был здесь прежде. Четыре года назад. В его деле главное не засиживаться, менять места пребывания хотя бы каждые два года. Он же не хочет запустить молву о новом серийном убийце.
С огромным количеством открытых источников информации глупо полагать, что сами серийные убийцы не прочтут всего того, чего о них пишут. Следователи, психиатры, простые жители и даже поклонники. Да. У него бы тоже были свои фанаты, коллекционирующие предметы с мест преступлений, посылающие ему письма в тюрьму в надежде получить заветный ответ на вопрос «Почему ты такой?». Он был удивлен размахом закрытых торговых площадок в интернете, на которых продают портреты авторства маньяков, типа Уэйна Гейси20 и Чарльза Мэнсона21, пряди волос Артура Шоукросса22 и Доротеи Пуэнте23, рубашка Элмо-Патрика Сонье24, визитная карточка Уильяма Марвуда25, даже бритва Эда Гейна26, при помощи которой он создавал изделия из человеческой кожи. И после этого коллекционеры не считают себя маньяками?
Много противоречий он находил в подобном чтиве, но не мог остановиться изучать дальше. С каждой прочтенной статьей какого-нибудь психолога-криминалиста он словно познавал себя, как человек, читающий гороскоп. Вот только гороскоп не напишет вам «лишен сочувствия к чужим страданиям, циничен, изворотлив, не распознает невербальное общение, низкий уровень интеллектуального развития, слабая половая конституция». И с таким же удовольствием, с каким человек находит сходства в описании своего знака гороскопа с самим собой, он продолжал вчитываться в работы неизвестных ему ученых, которые заведомо знали о нем все.
Это захватывало.
При помощи работ тех же выдающихся ученых умов он смог проанализировать истоки своей сути. Серийные убийцы, как созревший плод, выросший на удобренной почве. В естественных условиях он не вырастет. Лишь в благоприятной среде, где роль минералов берут на себя жестокость и насилие в семье. Зачастую это люди, вышедшие из семей, где доминирующая роль закреплена за матерью-тираном, а отец оттеснен на периферию воспитательного процесса и вмешивается в него лишь изредка, в основном ради телесного насилия.
Сквозь призму этого факта почти молитвенные причитания матери о том, что ее никто не любит, что он разочаровывает ее, что он стал причиной ее хвори с самого рождения, ведь она потеряла столько крови, столько здоровья ради того, чтобы подарить ему жизнь, вдруг обрели невероятно четкую форму, как озарение, сошедшее на невежду.
«Ты обязан мне всем! Ты должен любить меня больше. Это не твой отец рожал тебя в боли! Как ты можешь так поступать со мной после того, как я вынесла тебя под сердцем и принесла в этот мир?»
Манипулируя им, она навеки привязывала сына к себе посредством чувства долга перед ней. Отцу было не в силу тягаться с природным даром женщины рожать, а потому он отдалялся в свой кроличий амбар. Желая хоть как-то заполучить внимание отца, сын пытался добиться его похвалы через единственное, с чем отец ассоциировался – забоем животных. Каждый раз, когда он правильно ломал глотки кроликам или рубил их головы тесаком, он получал долгожданное похлопывание по плечу, затягивая на своей шее петлю жестокости.
Двенадцатилетний Эрик Смит задушил соседского кота садовым шлангом; его простили, посчитав это невинной шалостью. Год спустя он жестоко убил четырехлетнего Деррика Робби.
А.Сальво, по прозвищу «бостонский душитель» в детстве закрывал собак в картонные коробки и затем стрелял по ним из лука навылет.
Э.Кемпер убивший 8 женщин, в том числе свою мать, еще ребенком отлавливал кошек и отрезал им головы.
Дэвид Берковиц застрелил соседскую собаку породы лабрадор. Вскоре после этого он убил из ружья 13 человек в Нью-Йорке27.
Он пошел по их пути, когда достиг пубертатного периода. Оказалось, что самоутвердиться – почувствовать себя достойным человеком посреди всех этих презрительных плевков со стороны отца и вечных обвинений матери – можно через слабых животных, которые не могут дать сдачи. Пусть он не сильнее своих сверстников, а в школе не блистает оценками, но он может утвердить себя, подчинив слабого, заставив хотя бы его признать свою силу. После кроликов он перешел на бродячих кошек. За ними никто не присматривал – раздолье для развлечений. А после того, как он понял, что это так легко сошло ему с рук, он перешел на соседских собак. Полиция осталась равнодушной к завываниям госпожи Мендозо, господина Сарапова, семьи Мешковиц, чьих собак он зарезал тесаком с кроличьей фермы отца, ведь у полиции есть дела гораздо важнее – там людей убивают в сотнях незакрытых дел, ждущих своего часа на пыльных полках. Времени на собак точно нет. Связать убийство животного с прогрессирующей психопатией, в конце которой ждет убийство человека, у полицейских тоже времени не было. Понятие «профилактика преступлений» они вообще не знали либо считали это обязанностью учителей по ОБЖ.
А далее он расправился с двумя бомжами. Это тоже было легко. Ведь и до них, как до тех же собак, полиции нет дела. Они не видели разницы между убийством вонючей собаки и вонючим бомжом. Странным образом он тоже не увидел разницы. Тесак одинаково легко входил в мохнатое тело и в гладкое.
А однажды он поймал себя на мысли о том, что ощущения стали притупляться. Уже не было той степени удовлетворения, как в первый раз. Не видел он достаточного признания его достоинства в глазах жертв, и тогда он захотел им рассказать, почему он лучше их.
Готовился он долго. Почти два года. Фантазировал, планировал, обшивал стены подвала того самого первого дома. Элеонора стала первой женой, и тогда он осознал, что до этого момента все делал неправильно. Вот оно, что ему нужно! Единение с человеком, который выслушает, согласиться, одобрит… похвалит… Как же этого не хватало! Какое же это превосходное чувство – знать, что ты нужен, что тебя любят, что человек готов подарить тебе свое время и внимание без всяких обязательств и условий. Она пробыла в его подвале почти девять месяцев. Не все они были гладкими, оно и понятно, но результат того стоил. К тому же, он заботился о ней, кормил, купал, одевал, накачав ее снотворным. А потом в одну из ее истерик, которые жутко его нервировали, он дал ей оплеуху. Прям такую, какой отец награждал его за то и за это. И вдруг почувствовал возбуждение.
Новая ступень на лестнице дьявола открыла прогрессию психопатии: эрекция при виде существа, корчащегося в боли. Прошло еще немного времени, когда он открыл, что эрекция обретает логический конец при виде существа, корчащегося в предсмертной агонии.
Ночь, мешок, лопата.
С того дня почти десять лет назад мало что изменилось в алгоритме действий. Разве что время ускорялось да отточенность манёвров появилась. Время вообще безжалостно: с каждым разом чувство удовлетворенности все короче, все тусклее. Но он не задумывался над будущим. Жил сегодня и сейчас, часто пребывая в метафизических размышлениях, где строил собственную реальность, в которой не было осуждения со стороны следователей, ученых, жителей и поклонников. Они принимали его таким, какой он есть, одобряли, хвалили…
Ему нравилось находиться в том параллельном измерении, хотя он и понимал, что оно нереально. Но в какой-то момент стал задаваться вопросом, а что реально? Почему мир в его голове не может быть такой же реальностью, как и эта? В конце концов, кто это решает?
Миловидная официантка принесла кофе и лимонную слойку.
Как ответ на его вопрос.
Воздушная копна кудрявых волос, горячий кофе, аромат выпечки – они решают. В том мире ощущения совсем иные. И тогда он снова возвращался на землю, осознавая, что здесь он всего лишь преступник, ведомый психопатией.
Благодаря чтению тех научных работ о серийных убийцах, он смог ее понять, разобрать до атомов, узреть корни ее древа. Но смог ли осознать, что она порочна? Смог ли осознать, что это неправильно? Захотел ли измениться?
Ответом служило все то же избитое описание: мозг аморалиста демонстрирует недоразвитость префронтальной коры, которая влечет за собой слабый контроль за лимбической системой, генерирующей базовые эмоции вроде гнева, отсутствие самоконтроля и возникновение психопатии. Этого ему было достаточно, чтобы сделать вывод о том, что не по его воле он стал тем, кем стал. Его таким сделали. Эта правда так легко вписалась в его мировосприятие, вставила последние элементы мозаики в паззл, что он решил забыть о той части статьи, в которой говорилось, что органические особенности мозга – это не единственное, что формирует личность серийного убийцы, и что этому существует лечение, надо лишь прийти и попросить о помощи.
Он не верил в то, что все это может прекратиться, если он сам так повелит. Гораздо приятнее верить в то, что им движет нечто более таинственное, некие потусторонние силы, которые простыми законами физики не описать. Он верил в свою избранность. И какой человек откажется от этого привилегированного ореола?
Миловидная официантка принесла чек. Он снова осмотрел ее с ног до головы, задержал взор на волосах, но с грустью осознал, что это тоже не она. Не тот цвет.
Где же ты? Где? Моя единственная, моя избранная…
Мимо прошла пара девушек. Красивые. И очень живые. В них столько света, что впервые борьба может продлиться дольше обычного, а это означало бы больше историй, большая глубина отношений. Это мог бы быть выдающийся брак.
Но они держались за руки и он понимал, что мужчине в их светлом мире места нет. А жаль. Одна из них точно с картины сошла – брюнетка с бледной кожей, худенькая, миниатюрная, кажущаяся ранимой и хрупкой.
Кофе приятно горчил, лимон добавлял пикантности вкусу, день снова грозил стать безрезультатным. Это расстраивало, потому что Мария определенно настроилась полностью отдаться тьме. Она продолжала молчать и больше не реагировала ни на его рассказы, ни на его прикосновения любви. К тому же при осмотре этим днем он обнаружил в ранах на спине застоявшийся гной. Критическая стадия началась, и он больше не мог к ней прикоснуться.
Расстройство постепенно перерастало в панику, что он не сможет найти подходящую жену до того момента, как Мария покинет его. Ему претила мысль оставаться одним. Даже не так. Он ее страшился. Как наркоман, подсевший на дозу.
Где же ты? Где? Моя единственная, моя избранная…
Август жарил последними деньками, осень чувствовалась в его дыхании и красках, с моря дул знакомый северный ветер, заставляющий кутаться в анорак. Как и тьму, холод он не любил. В холод земля твердая, копать сложнее. И это еще один аргумент в пользу скорейшего заключения нового брака.
За соседний столик присела она. Наконец-то! Прямо как послание небес на его долгие молитвы. А небес ли? Впервые он задумался, кому он служит больше, свету или тьме? Наверное сразу обеим сторонам, потому что видит в этой двойственности сакральную основу всего мира. Свет и тьма повязаны в вечное противостояние, как и жизнь и смерть, жизнь и разложение. Одно без другого теряет свое определение, теряет свою суть. Так и он без призраков гонящей матери и сварливого отца перестал бы быть тем, кем он являлся сейчас. Подумать только, всего-то одно изменение в уравнении, и серийного убийцы бы не было…
Так что остановимся на этом: он здесь и служит миру.
Первый взгляд как бы ненароком. Она отвечает улыбкой. Он опускает глаза, как бы, стесняясь, не желая вторгаться в ее мир, выказывая уважение ее выбору одиночества.
Второй взгляд настойчивее. Она снова улыбается и зазывно опускает глаза.
Кокетство замечено и он принимает ее приглашение в свой мир. Она ли это?
Чашка кофе и лимонная слойка перекочевали за соседний столик.
– В Риме теперь говорят о крестовом походе в защиту веры. А вы что об этом думаете, отче?
– Конечно, оно бы неплохо; если бы можно было взорвать их планеты, разрушить города, сжечь книги, а их самих истребить до последнего, тогда удалось бы, пожалуй, и отстоять учение о любви к ближнему.
Станислав Лем «Звездные дневники Ийона Тихого»
Солнечные лучи пробивались через тяжелые портьеры в гостиную библиотеки, а августовский ветерок заполнял помещение уличной свежестью, вопреки запрету отца открывать здесь окна. Виктор отделил библиотеку от гостиной стеной, чтобы создать герметичное помещение с современной системой кондиционирования, контролирующей температуру, влажность и освещение. Античный пергамент и древняя кожа требовали определенных условий хранения. Документы выносились из библиотеки в читальню, являющейся одновременно и гостиной, и автобусом, в котором запрещено открывать окна.
Но читальня была единственным местом в особняке с огромными французскими окнами во всю стену, а потому в отсутствие отца все эти древние пергаменты становились жертвами романтичных воздыхающих натур, которые тайком открывали окна, и ныряли в эту викторианскую обстановку с книжными шкафами из вишневого дерева, антикварными диванами и бесконечным садом, наполняющим весь натюрморт задорным пением птиц и разноперыми запахами.
Ибрагим вошел в библиотеку и застал сестер посреди груды старинных книг и свитков.
– Что-нибудь нашли? – спросил он.
А потом сел в свободное кресло и принялся листать еще нетронутый сестрами справочник по демонам.
– Вы же понимаете, что не существует единого списка демонов, – сказал он.
– Иногда они оказываются полезными, – ответила Стефания.
– Может, нам повезет, и Кортекс-Шмортекс где-то записан, – подхватила Ева.
– А у тебя какие новости? – спросила Стефания.
– Нашел торговца одного турецкого реликвариума, через которого проходит большое количество артефактов с византийскими надписями. Жду звонка от посредника из Стамбула, – ответил Ибрагим.
Ибрагим заинтересовался теорией Бертранов о заговоре в церковных кулуарах и теперь активно помогал распутывать клубок, пытаясь разыскать истоки той загадочной таблички, что появилась у него на столе, как почтовое отправление из Стамбула с целой инструкцией о том, как попасть в неизвестную Церкви каверну в пещерах горного хребта в трехстах километрах от города.
– Тот, кто прислал тебе это все, знал, что ты клюнешь. Потому что ты молод и ты всегда интересовался демонами, не с целью их изгнать, а с целью изучить. Этот человек очень хорошо тебя знает. Подумай, кто это может быть, – сказал Виктор в тот день.
Это мог быть, кто угодно. Ибрагим никогда не стеснялся своих взглядов, да он даже диссертацию защищал на тему влияния темной материи на равновесие, где с пеной у рта доказывал, что демоны нам нужны, как воздух, потому что это – единственные существа, способные переходить из мира людей в ад. Другой вопрос, конечно, состоял в том, кто вообще из живых захочет попасть в ад, но это уже неважно. Доказательства аксиомы должны работать в двух направлениях.
– Вот. Нашла какого-то Корнелиуса де Борна, – читала Ева древний латинский текст. – Правитель Перигорда, владелец замка Отфор, рыцарь и трубадур. Спроси-ка у него, он случайно не трубадур?
Стефания взяла телефон в руки и стала набирать сообщение. Ибрагим округлил глаза.
– Вы что, с ним переписываетесь?!
– Ага. Он сам добавил ее в мессенджере, – ответила Ева. – А еще я почти уверена, что он завел себе Инстаграм. Вот только профиль закрыт. Есть, кто может его взломать?
Ибрагим почесал подбородок.
– Да, есть один друг. Но откуда он вообще достал твой номер?
– Наверное у центра бесплатных медицинских осмотров, – ответила Стефания, уверенная, что если есть в мире добросердечные люди, заботящиеся о ее здоровье и звонящие ей каждый день с целью пригласить на бесплатную диагностику, то есть и другие добросердечные люди, которые всем этим центрам бесплатного чего-нибудь сливают ее номер телефона. Очень даже может быть, что последними как раз-таки управляет Сатана.
– Но это странно, что вы так просто ему пишите, – сказал Ибрагим.
Ева задумалась.
– Он прав, – произнесла она. – Спроси у него так, чтобы он не понял, что мы под него копаем.
Стефания кивнула и продолжила набирать:
– Привет. Как дела? Скажи, пожалуйста, в прошлой жизни ты был трубадуром? P.S. мы под тебя не копаем.
– Вы же понимаете, что он может наплести вам все, что угодно, – сказал Ибрагим.
Конечно понимали, но разузнать о жизни демона тоже необходимо. Фактически они воюют с неизвестным врагом, который в отличие от них знает даже код открытия «1234» на задних воротах их сада. К тому же, если демон настроится на битву, то неплохо бы знать его слабости, ведь молитва изгнания на него больше не действует. Он получил свое собственное тело, и изгнать его оттуда может только смерть. Им необходимо накопать на него как можно больше информации, и для этого все инструменты хорошо. А Инстаграм дык вообще мощнейший информатор современности.
Кортекс-Шмортекс набирает сообщение…
– Он что-то пишет! – воскликнула Стефания.
А потом прочла ответ:
– Нет. Но я точно помню, что был женским трубочистом.
– Ха! А он с тобой флиртует, – сказала Ева.
– Что? Фу! Нет! – резко бросила Стефания.
Ева кивала головой. Ибрагим тоже.
Телефон завибрировал.
– Зачем вы под меня копаете? – прочитала Стефания.
А потом замотала головой.
– Ну что за идиот?
И написала: «Читай первое сообщение после P.S.»
– А как вообще происходят роды демона? – спросила Ева у Ибрагима.
– Да все, как в учебнике. Я пришел туда и вытащил его оттуда.
С минуту девушки ждали продолжения.
– Не особо красноречивый ты бард, – сказала Ева.
– Да что вам еще сказать? Приходишь ты, значит, в каверну, ну и… вытаскиваешь его оттуда.
Ева раздраженно закатила глаза.
А вечером Корф снова посетил особняк Бертранов, возвращая в библиотеку древние книги, что ходили между Виктором и Джованни.
– Слушай, а как происходит перерождение в каверне? – спросила Ева.
Корф пожал своими громадными плечами и ответил:
– Да ничего сложного. Ибрагим просто пришел туда и вытащил …
– …тебя оттуда! Да мы поняли! Господи, да вы оба невыносимые! – Ева воздела руки к потолку.
– Ну а что тут добавить? Ты проходила это в семинарии, – Ибрагим уже полулежал с полурастегнутой рубашкой на полудиване, проштудировав за последние шесть часов два сборника по демонологии.
Растрепанная Ева сидела на полу возле него и прокручивала пергаментный свиток, надев хлопковые перчатки для работы с хрупким материалом, поедая вишневый пирог прямо в этих же перчатках.
– Теория это одно, а практика – совсем иное. Давай колись, – произнесла Ева с забитым пирогом ртом.
– Ну заходишь ты в эту пещеру, находишь каверну, поверь, это не сложно. Экзорцист поймет, куда идти. Опускаешь в эту смолу часть плоти, концентрируешь энергию и вуала! Дэмон! – указал Ибрагим на лысого амбала посреди читальни.
Корф осмотрел всех троих, а потом легким кивком поклонился.
Стефания сидела в кресле, и вид у нее был не лучше остальных после целого дня, проведенного за изучением исторических книг. Но после услышанного встрепенулась и заговорила:
– Погоди, что ты сделал? Плоть опустил?
– Ну да. В инструкции было написано опустить человеческую органику, из которой путем деления клеток вырастит плоть.
– И что ты туда погрузил? – с опаской спросила Ева.
На что Ибрагим показал свою ладонь.
Девушки вскрикнули.
– Палец?! Ты отрезал свой палец?!
– Не весь палец! Всего лишь одну фалангу!
Девушки только сейчас заметили перетянутый повязкой телесного цвета мизинец Ибрагима.
– Черт, да ты больной на голову! Ты отрезал себе фалангу! О чем ты думал? – Ева взорвалась и вскочила с пола.
– Нехилая такая фаланга вымахала, – прокомментировала Стефания, оглядывая Корфа с головы до ног.
– Да расслабься! Это же мой палец, а не твой! – воскликнул Ибрагим на истерику Евы.
– Вот именно!
– Ага! Значит-таки завидуешь!
– Да ни капли!
– А вот и да!
– Нет!
– А вот и завидуешь!
– Ты придурок! Нигде не написано, что надо опускать плоть, достаточно ногтя или обрезки волос….
– В инструкции было четко написано…
– Кем написана эта инструкция? Неизвестным, который прислал тебе неопознанную посылку?
– Посылку, содержащую древнюю табличку с именем демона и маршрут до каверны! Почему бы мне не поверить тому, что написано в инструкции, если этот неизвестный так отчаянно стремился привести сюда Корфа?
– Да над тобой просто поглумились!
– Не очень-то он похож на шутку!
С этими словами Ибрагим вскочил с дивана и указал на громилу Корфа.
– Вы ведь понимаете, что вы только что сообщили демону, что мы пытаемся тайно раскрыть заговор, в котором он, возможно, участвует? – устало спросила Стефания.
– Корф, скажи ей! Скажи, что плоть необходима! – Ибрагим не слышал Стефанию, он вообще рядом с Евой редко слышал рассудок и чужой, и собственный. Он был охвачен желанием доказать свою правоту.
– М-м-м-м… – протянул Корф.
Ибрагим развернулся к нему и выпучил глаза.
– Нет! – выдохнул он.
– Я же говорила, – пела Ева.
– Прости, брат, я не хотел тебя расстраивать, – пробубнил Корф в маску, сострадательно хмуря брови.
– Но как же так?!
– Достаточно даже капли крови. Нужна всего лишь одна цепочка ДНК…
– Но ведь я подарил тебе свое яйцо!
– ЧТО ТЫ СДЕЛАЛ?! – тут уже завопили обе сестры.
Ибрагим закрыл лицо руками и упал в кресло.
– Я хотел взрастить идеального демона, с идеальным телом, такого неотразимого и красивого, чтобы все засматривались!
Корф гордо выпрямил осанку.
– И подумал, – продолжал Ибрагим, – что все дело в качестве плоти… и чтобы у него везде сформировалось все, как надо… я положил туда еще и свое левое яичко…
В гостиной наступило долгое молчание. Светофор далеко за окнами пропищал два пешеходных перехода в сорок секунд.
– Это официально: Ибрагим, ты болван, – Стефания первой прервала молчание.
– Так это что, я из мужского яйца сделан? – опасливо спросил демон.
– Ой, а кто не сделан? – парировала Ева.
– Кто? – не понимал Корф.
– Парень, продолжай изучать биологию, – отмахнулась Ева от глупых вопросов.
– То есть ты намеренно поехал в клинику, попросил отрезать тебе яйцо и положить его в пакет, чтоб потом отвезти его в пещеру? Кто из врачей на это пошел? – удивилась Стефания.
– Уф, это турецко-сирийская граница, там людей похищают на органы. Поверь, отрезать просящему парню яйцо – это для них как утренняя пробежка! – Ибрагим рывком встал с дивана и нервно зашагал из стороны в сторону.
Еве стало его жалко. Поначалу хотелось, конечно, попрыгать на его неудаче, мол, «а я говорила! а ты без меня идиотские поступки совершаешь!». Но потом она поняла, что это подло. Каким бы образом он это ни сделал, а Ибрагим навсегда останется единственным из них всех, кто не сдрейфил целого демона притащить в наш мир.
– Ну и ладно. Подумаешь яйцо. Есть же второе! – произнесла она.
Ибрагим тут же обернулся, глаза вспыхнули счастьем, на лице растянулась улыбка.
– Ты ж наверняка себе самое большое оставил? – говорила Ева, стараясь звучать непринужденно.
Эдакие будничные разговоры в доме Бертранов, кто какое яйцо себе отрезал, чтобы демона родить.
– Да! Самое красивое оставил! – гордо объявил Ибрагим.
– Ну и отлично. А ты посмотри на него, – она указала на Корфа. – Это вот такой двухметровый амбал из маленького яичка вышел. Ведь так?
Ева сверкнула глазами в сторону Корфа, тот заикнувшись, подтвердил:
– Да. Очень мощное яйцо.
– И это еще из малыша получилось. Представь, кто бы из большого вырос! – подхватила Стефания на бессловесную мольбу сестры.
– Да ладно вам! – засмущался Ибрагим. – Там еще и фаланга же…
Ева схватила Ибрагима под руку и увела на ужин в кухню, куда Роза уже вовсю манила обитателей особняка ароматом деревенского рататуя.
Стефания осталась наедине с Корфом и лишь через минуту осознала это. Он развернулся к ней, казалось, с каким-то требованием, на что она сразу ответила:
– Мы не копаем под тебя.
– А кого же тогда ищите в этих сборниках?
– Соседей.
– Что?
– Ну она так стремно песни орет, что я подумала, а не служит ли она дьяволу?
– Если тебе интересна моя прошлая жизнь, ты можешь спросить у меня напрямую, – сказал Корф.
Стефания наконец встала и приняла из его рук бумажный пакет с книгами, который он держал все это время. Наверняка даже и представить не мог, какие открытия его сегодня ждут в доме Бертранов, пока вез книги от Джованни. Например, что здесь находится штаб управления по раскрытию заговора или что он сделан из яйца.
Стефания положила книги на стол дяди. Французские окна по-прежнему были открыты и впускали столько солнечного света, сколько могли на закате. Скоро придет дядя и надает им всем по шее, если учует острый запах самшита на обивке антикварных диванов рококо.
– Ты же можешь наврать, – ответила Стефания.
Она отошла к распахнутому окну и оперлась спиной о раму, демонстрируя желание все же поболтать немного с демоном. Такое вот ежедневное рутинное занятие экзорциста.
– А ты испытай меня, – ответил он и тоже оперся на противоположную створку окна.
При свете дня демон не казался тем страшным чудовищем, каким она увидела его в их первую встречу. Он был ростом чуть меньше двух метров, широкого телосложения и очень мускулистым. Ибрагим постарался на славу взрастить в этом теле все то, чем сам не обладал. Концентрация мыслей – явление непредсказуемое, так и вылезет какое-нибудь потаенное желание или сокровенный страх, который прячешь от всего мира, но который не в силах спрятать от самого себя.
Глаза у демона вовсе не красные и не белые, как потом ей снилось, а зеленые с вкраплениями теплой карамели с нормальным человеческим зрачком, а не как у огнедышащей ящерицы. Но на процедуре взращивания действительно произошла ошибка, которая не только создала порок в его дыхательной системе, но и лишила волос. Он был не только лысым, у него не было бровей и ресниц. Скорее всего, все тело было лишено волосяного покрова. Интересно, чего еще лишил этого беднягу бестолочь Ибрагим? Селезенки? Пальцев на ногах? Копчика? И как бы все это незаметно проверить? И значит ли его безволосость, что яйца у Ибрагима тоже лысые?
Корф всегда ходил в одной и той же одежде: мешковатых штанах, черной футболке и коричневой замшевой куртке на плотном ворсистом подкладе, от которой еще больше увеличивался в объеме. Но в целом казался нормальным парнем, если такого можно встретить в зале, напичканного качками.
– Хорошо. Кем ты был? – Стефания решилась провести допрос.
– Вассалом. Служил сеньору Гаскону де Монкада.
– Где ты жил?
– В виконтстве Беарна под Пиренеями.
– Как ты умер?
– По-моему, это была дизентерия.
– Почему ты стал демоном?
– Я участвовал в Седьмом крестовом походе.
– Оу…
Стефания запнулась. Религиозные войны всегда были темным пятном в истории Церкви. Смысл Бога извратили настолько, что его именем стали вершить самые жестокие преступления, которые только могут быть совершены человеком: пытки, изнасилования, убийства всех без милосердия к детям, женщинам и старикам. Господь явно не был рад свидетельствовать миллионы смертей в течение четырехсот лет за право обладать его Гробом. И хотелось бы сказать, что мы переросли тот этап мракобесия, но религиозные экстремисты на Ближнем Востоке продолжали доказывать, что есть еще порох в пороховницах фанатизма.
– Да… многие из участников Крестовых походов стали демонами, – тихо произнес Корф.
– А как это происходит? – тоже тихо спросила Стефания.
Также как и взращение демона в каверне, она знала теорию, но услышать от того, кто пережил это, было совсем иначе, нежели прочитать в книге.
– Очень просто. Наступает момент, когда к тебе приходит это знание, и отныне ты понимаешь, что теперь ты демон, – ответил Корф задумчиво.
Было видно, как воспоминания унесли его в тот момент перерождения. Серые ленты угрюмой грусти закружили вокруг него, но Стефания сделала вид, что не замечала их.
– Но ты ведь сам виноват, что стал им.
– Я и не спорю. Но я не хотел совершать тех преступлений… вернее…кажется, что не хотел…все очень сложно. Все это очень запутанно. Когда к тебе приходит ордонанс с подписью самого короля и бригадир заявляет, что ты должен отправиться на войну, ты идешь. Так было принято. Это правило, по которому мы жили, и никто не противился ему. Мы бросали наши виноградники, льняные поля и шли на войну.
Стефания задержала дыхание, проникая в жизнь Корвинуса. Экзорцисты – это ведь современные барды, которые любят истории, они ими живут.
– Там в моменты сражений, я не понимал, что делал что-то неправильно. Даже не задумывался над этим. У нас была цель, был приказ, и мы его выполняли. Мы не слышали приказов вроде «убить всех жителей», мы слышали приказ «занять город». И за всей этой словесной занавесью мы не видели людей. По крайней мере, не все из нас. Мы заняли Дамиетту, удерживали пару дней. Тогда до меня начал доходить смысл сотворенного, тогда я впервые заметил кровь на моих руках и меня поразило, что я не помню, кому она принадлежит. Ночью я почти не спал. Не из-за болезни. Из-за криков. Солдаты мародерствовали. Это неотъемлемая часть войны. Так мне казалось, понимаешь? Мне казалось все это абсолютно нормальным, потому что все вокруг твердили, что таков мир, таковы законы, иной жизни просто нет. А потом мы стали терпеть поражение одно за другим. Сначала разлился Нил и запер нас в этом проклятом городе на шесть месяцев. Шесть долгих месяцев грабежей и насилия, голода и болезней. Мы провалили наступление на Каир – нас атаковали мамлюки. А потом Луи решил идти на Эль-Мансур, что изначально было обречено на провал: мы были истощены. Нас разбили при Фарискуре.
