Читать книгу: «Дерлямбовый путь Аристарха Майозубова», страница 6

Может показаться странным, но человек привыкает к любым, даже самым из ряда вон выходящим вещам. Иногда времени требуется больше, иногда меньше, но результат всегда один. Аристарх не копил страхов в принципе, принимая себя даже сумасшедшим, хотя таким, наверное, никогда и не был. Главное оставаться логически безупречным, – думал он. Ведь, в конце концов, что есть норма? Может, видеть привидения и мотаться в межвременьи – это и есть высшая точка развития воплощенного индивидуума?

Впрочем, больше всего хотелось быть тем, кто есть конкретно сейчас – поэтом. Именно им он себя и определял, беспечно проживая каждый подаренный Творцом день, ведь так куда проще принимать невероятное происходящее. Да, порой вылезали разнообразные яркие чувства, но они, покружившись в рваной истерике сумасбродства, становились кормом для вдохновения, превращаясь в поэтические строки разной степени паршивости.

Некоторые думают, что гениальный поэт пишет исключительно божественно красивые и безупречные стихи, в реальности такого, конечно же, нет. Иногда нужно писать, зачёркивать и выбрасывать, что, впрочем, тоже не гарантия. Однако, даже пара безупречных стихов, написанных изысканным языком образов и метафор, позволяет демонстрировать талант поэта, а гений проявляется в невозможности повторения, созданного кем бы то ни было. Ты видишь простые строки и понимаешь, что написать похожее невозможно, другое, пожалуйста, а так, увы, нет. Гений совершенен, как капля утренней росы, купающаяся в нежно розовых лучах восходящего солнца.

Прокручивая в голове эти мысли, Аристарх почему-то вспомнил Макаревича и с досады плюнул, будто бы наступил в собачий кал, тот для него был сильно переоценённым, обласканным судьбой ремесленником, гнилость натуры которого, намекала, что источник столь громкого успеха – мелкая служка рогатого хозяина тьмы. Почему-то вспомнилось будущее и ненависть, льющаяся из уст одряхлевшего музыканта. Отчего пришла в голову мысль о старости, как о неком впечатляющем маркере, который говорит, куда направляется человек после смерти тела в рай или ад. Ведь всё предельно просто – излучаешь ненависть, стоишь перед воротами ада, даришь любовь – направляешься в райские кущи. Старость, по сути, честна и показательна.

Неожиданный телефонный звонок вывел из приятного состояния философствования и даже чуть взбодрил.

– Привет, это Инга, – раздалось в трубке.

– Привет, – ответил немного удивлённый поэт, ещё помнящий неожиданную ревность Яны.

– Что делаешь?

– Гуляю в сквере, напротив стройки Москва-сити.

– Да-да, знаю это место, а я почти рядом, в Смоленском пассаже, не хочешь попить кофе?

– Да что-то как-то нет сегодня настроения пить кофе, – усмехнувшись странному повторению темы, сыронизировал Аристарх и ему снова стало стыдно за тот напиток, который он приготовил дома.

– Так можно выпить что-то покрепче или чай, – пошутила Инга.

– Если дело не в потреблении разного рода жидкостей, приезжай сюда, тут можно поговорить и насладиться видами.

– Любопытно, конечно, но я уже отвыкла встречаться где-то помимо кафешек. Хотя, с другой стороны, почему бы и нет. Буду минут через пятнадцать, найдёмся.

Инга резко закончила разговор, а философски настроенный Аристарх ещё не понимал, нужна ли ему эта встреча. Он посмотрел перед собой и увидел огромного Мишу в компании приятной женщины и Мухтара.

– Здравствуйте, – махнул рукой Майозубов.

– А, поэт, приветствую, – весело ответил тот.

– Вот мы и снова тут встретились.

– Да, встретились, но теперь я уже женат и почти счастлив, потому что, по причине брака, совсем не пью.

– Счастье не бывает абсолютным, даже в браке.

– Ты прав, поэт, но, знаешь, одно меняет другое и жизнь течёт, играя новыми красками. В общем, мы с Натальей направляемся детей делать. Ну, помнишь, был у меня когда-то такой коварный план.

– Да, конечно, для меня этот разговор был, будто бы вчера, рад за тебя. Жаль, что у поэтов по плану ничего не бывает, нас несёт бурная река жизни, в следующий раз хочу видеть вас с коляской, – заметив лёгкое смущение Натальи, улыбнулся Аристарх и вежливо простившись, побрёл дальше.

Настроение улучшилось, стало радостно за Мишу и за то, что мечты бывшего следака понемногу сбываются, ведь тот был счастлив, как и планировал. Простое житейское событие проявило наполнило воздух поэзией, отчего Майозубов придумал несколько строк:

Счастье приходит к обласканным душам,

Нега струится по жилам эпох

В нежной прогулке, нежные мысли,

Светлой душе улыбается Бог…

Аристарх, несколько раз повторил рифмованные строки, чтобы запомнить, а потом записать в тетрадку и услышал, как его кто-то окликнул. На дороге, возле припаркованной машины, стояла улыбающаяся Инга. Поэт посмотрел на девушку и понял, что прогулки не получится, Инга была в коротком норковом полушубке, накинутым на шёлковую блузку, юбке «мини» и туфлях на высоком каблуке.

– Привет, ты, наверное, не сможешь гулять, – сказал он ей.

– Привет, похоже, ты прав, давай тогда посидим в машине. Машина Инги казалась такой же бесполезной, как и норковый полушубок. Маленький немецкий кабриолет создавался, как и дизайнерская одежда только для того, чтобы произвести впечатление. Впрочем, внутри оказалось довольно удобно и мило.

– Ты меня вчера поразил, Аристарх, – весело произнесла, оказавшаяся в своей среде, Инга.

– Ну по поводу той эпиграммы мнения полярно разделились.

– Брось, всех кого я знаю, она впечатлила и повеселила.

– Это приятно слышать, Инга.

– А за что ты его так не любишь?

– Кого?

– Евгения Киселёва.

– У меня нет к нему чувств нелюбви, но я воспринимаю его, как нечто враждебное моей натуре.

– Почему так, его же все просто обожают, он невероятно популярен.

– Спрашиваешь, почему? Может, потому что вижу его во времени и хоть он сегодня на гребне популярности и уважения, потом станет тем, кого я искренне презираю уже сейчас.

– Разве он перестанет быть журналистом?

– Нет, не перестанет, но раскроется, как предатель и ничтожество.

– Вот, как тебе верить, Аристарх, сегодня Женя Киселёв – генеральный директор перспективного телевизионного канала… Мне кажется у него невероятно блестящее будущее.

– Пустое это, Инга, не будет ни канала, ни ничего другого.

– Ты предсказатель?

– В некотором роде…

– Тогда скажи, каким будет этот год?

– Тяжёлым, Инга, в нём будет слишком много событий, вызывающих боль.

– Ты любишь негатив?

– Почему же?

– Ну ты критикуешь популярных людей и предсказываешь события, вызывающие страх и боль.

– Так это правда, что так будет.

– А я думаю, что ты просто завидуешь чужому успеху.

– Нет, зависть – точно не моё, просто не умею это делать. Да и мерило успеха у меня иное.

– Не обижайся, Аристарх, но Киселёв богатый, знаменитый, его окружают не менее успешные люди, что ещё надо? Инга внимательно смотрела в глаза и улыбалась, наблюдая, заденут ли её слова чувства самоуверенного поэта.

– Инга, если отбросить всю пустую мишуру, люди хотят лишь одного – чтобы их любили. Любовь штука глобальная, сложная и понимается очень по-разному, но по факту это так.

– С этим, конечно, не поспорить. А что для тебя любовь?

– Я поэт, а поэты – певцы страсти…

– Страсть очень мимолётна, Аристарх.

– Так и поэты мимолётны, а многие гении, вообще, и до тридцати лет не доживают.

– А Пушкин, как же?

– Что Пушкин?

– Ему памятники стоят везде и жил он, кажется, больше тридцати лет.

– Памятник – штука сомнительная, он, как указатель на дороге, показывает куда идти. Назидание или, если хочешь, напоминание о том, что есть некий эталон, а то, что Пушкин так долго прожил – нелепая случайность.

– А ты разве не хочешь, чтобы тебе поставили памятник?

– Я об этом не думал, но, наверное, не хочу.

– Тогда какой смысл быть поэтом, ведь в наше время это не приносит ни денег, ни славы – ничего.

– Просто не могу быть никем другим, я создан быть гением от поэзии.

– Обалдеть, как самоуверенно – гений…

– Как есть, другим себя не чувствую…

– Ладно, чувства – это такое… Не определить. А для чего, всё-таки, это тебе надо?

– Зайдём с другой стороны. У тебя парня, кажется, Вадимом зовут?

– Да, Вадим, он известный бизнесмен, кстати, углём занимается.

– А разве не скучно торговать углём?

– Не знаю, но ему работа приносит очень большие деньги.

– Тогда скажи зачем ему деньги?

– Странный вопрос: зачем деньги? На них же можно купить всё, что угодно.

– И тебя Инга тоже?

– Это обидный вопрос, ты меня хочешь задеть? – заметив подвох, парировала девушка.

– Нет, конечно, так говорю только лишь к тому, что мужчина работает, чтобы нравится женщинам, собирая то, что, по его мнению, может привлечь к нему внимание противоположного пола. Кто-то продаёт уголь, кто-то вещает из телевизора, некоторые в политику прутся. Значимость, деньги, карьера наполняют мозг мужчин, а главное, что всё это всего лишь для того, чтобы нравится.

– А у поэтов разве по-другому?

– Я тебе уже говорил, поэт – певец страсти, ему достаточно быть тем, кто он есть, чтобы привлекать женщин, – глядя в глаза девушки, уверенно произнёс Аристарх и по-хозяйски положил руку на её обнажённое колено. Понимаешь, – продолжил он, в принципе, все женщины – Музы, источник вдохновения, вы чувствуете настоящих поэтов и летите к ним, как мотыльки на свет фонаря, ведь поэты умеют разжечь страсть, впечатлить, поэтому я забираю женщин у кого угодно и мне плевать кто он, насколько богат, успешен или даже знаменит. Мужчины ищут успех, потому что думают, что имея этот вожделенный ресурс будут привлекательнее, а мне ничего не нужно, я уже рождён тем, от кого стразу теряют голову – я поэт.

– Убери сейчас же руку, у нас с Вадимом через месяц свадьба назначена.

– Инга, прекрати про свадьбу – это всё суета, лучше скажи, к тебе или ко мне? – чуть сильнее сжав ладонью колено, спросил Аристарх.

– К тебе, – словно что-то отпустив, безвольно выдохнула девушка.

Глава восьмая. Поиски смыслов.

Аристарх лежал, глядя в потолок, ощущая приятный запах духов и невероятно красивого тела Инги, но беспокойные мысли – прыткие зайчики его подуставшего сознания, ехидно подталкивали к вопросу, что будет завтра. Это печалило, так как он не понимал, где проснётся, с кем, сколько ему будет лет, не говоря уже о том, какое время года за окном. Восхитительная гостья, растеряв все силы, дремала, прижавшись губами к плечу. Девушка показалась Майозубову неестественно активной, и чтобы не потерять к ней интерес, поэт довольно жёстко охладил её чуть театральный порыв, попросив ничего не доказывать: «Инга, ты не вещь, не кукла и не игрушка, и это не экзамен, в постели требуется, чтобы обоим было хорошо, так что расслабься и всё станет так, как надо». Инга, сразу осеклась, посмотрев с лёгкой обидой на столь самоуверенного любовника, но тот, прижав её к кровати, оказался так нежен и прямолинеен, что то, что она испытала в последствии, стало лучшим сексуальным приключением в её жизни.

На полу нервно завибрировал телефон, нудный и не слишком слышный звук, заставил Аристарха отвлечься от гнетущих мыслей о гипотетическом завтра и посмотреть, кто звонит. Затем он поднялся с кровати, взял трубку и пошёл на кухню, его совсем не удивило, что звонила Яна, правда её голос уже не звучал столь самоуверенно, как утром. Та, как оказалось, звонила уже из дома и судя по заплетающемуся языку, успела изрядно набраться.

– Прости меня, Аристаша, я сильно погорячилась с тобой, – раздавался пьяный, плачущий голос.

– Прекрати, в жизни всё бывает, да особо и не за что тебе извиняться.

– Я привыкла постоянно командовать и всегда знаю, что лучше на самом деле, – будто не услышав слова поэта, продолжила женщина.

– Всё хорошо, оставь это.

– Просто чувствую себя виноватой, Аристаша. Может, я приеду к тебе?

– Если хочешь, конечно…

– Я так много думала и так много выпила…

– Тогда поспи, а потом перезвони.

– У тебя точно никого нет, Аристаша?

– Ты опять ревнуешь?

– Прости, никак не запомню, что я всего лишь Муза…

– Ты прекрасная Муза, Яна, – успокаивающе произнёс Майозубов, практично отметив, что более молодая Инга, в череде стонов и криков, растеряла все силы за какие-то сорок минут.

– Спасибо тебе, Аристаша, я завтра приеду, а сейчас и правда, надо поспать.

– Тогда до завтра, – вздохнув, простился поэт.

Аристарх вернулся в кровать, попытался уснуть, но не смог. Разговор с Яной почему-то сильно завёл и он, откинув присущую ему деликатность, раздвинул ноги спящей Инги. Та приоткрыла глаза и была столь хороша, что Аристарху стало всё равно, в каком завтра он проснётся.

Время потеряло важность, как в прямом, так и в переносном смысле, ни Инга, ни Аристарх не смотрели на часы, а всё, что имело значение находилось перед глазами, превратившись в долгую идеальную картинку, и всё бы длилось ещё и ещё, но Инге позвонил жених и попросил приехать в аэропорт, самоуверенно сообщив, что он приготовил сюрприз в виде трёхдневной поездки в Париж.

– Я уже даже не знаю, хочу ли я за него замуж, – растеряно озвучила свои мысли Инга, положив мобильный телефон возле кровати.

– Вот тут уж я тебе точно не помощник, – улыбнулся девушке Аристарх.

– Ещё вчера мне казалось, что Вадим – лучший выбор, а сегодня он просто пятно в пространстве.

– Возможно, он действительно просто пятно, но считать даже самый лучший секс поводом для совместной жизни – невероятная глупость.

– Секс крайне важен, – зачем-то стала настаивать Инга.

– Подойди к парочке девяностолетних стариков и спроси, что действительно важно в их совместной жизни.

– Но они же уже старики, у них всё прошлом!

– С некоторых пор мне так не кажется… А секс – просто одна из прекрасных вещей бытия, но, как и всё хорошее, он рано или поздно теряет своё первоначальное очарование.

– Я сейчас просто не могу в это поверить… Аристарх, у нас же всё так волшебно.

– Попробуй целую неделю есть исключительно чёрную икру и многое встанет на свои места.

– Но это несопоставимые вещи.

– Мне бы хотелось думать так же, как и ты, но я, к сожалению, хорошо понимаю, насколько всё преходяще.

– Тогда, как быть с Вадимом, мне уже совсем не хочется ни в какой Париж.

– Выходит, хороший мужик, лучше любого Парижа, – с нотками самодовольной иронии произнёс Майозубов и продолжил: «Кстати, мне сказали, что твой Вадим – записной либерал, поэтому тороплюсь сообщить – у меня случилось тройное удовольствие, ведь благодаря тебе, я заодно «трахнул» мерзкого либерала, и загаженный крысами Париж».

– Ты, Аристарх, наглец и нахал, каких поискать, надо бы чем-то треснуть тебя!

– Ну смилуйся, я же почти пошутил, а если серьёзно, поэты скверно разбираются в отношениях. Однако, мне кажется, что для брака, надо смотреть на то, какой с тобой человек, на его качества, поступки, жизненные ценности в конце концов. Страсть мимолётна, как летняя гроза и впоследствии многое может удивить в партнёре.

– Твоя интерпретация жизни в браке, Аристарх, веет скукой и обыденностью.

– Да – это так, престарелые пары, сидящие на скамейках, тому доказательство. Правда, есть одно, но.

– И какое же?

– Думаю, что определять свою жизнь можно и иначе, достаточно лишь задать простой вопрос: счастлив ли ты от происходящего или нет. Тогда всё заиграет другими красками и многое встанет на свои места.

– Не знаю, мне кажется, что счастье слишком индивидуально.

– Вот это вряд ли, но соглашусь, что мишуры, которую часто принимают за счастье, в избытке, а вообще, истинное счастье – это здоровье, молодость, возможность физической активности, прослушивание музыки, конечно же, еда, ну и тот же секс.

– Вот тут я тебя поймала, ты же говорил, что секс надоедает, – хитро улыбнулась Инга.

– С одним человеком – да, а вот, как процесс – навряд ли, – искренне рассмеялся Майозубов.

– Логика, конечно, железная, но у меня появился и свой вывод.

– Какой же?

– Все мужики – сволочи, а ты, Аристарх, самая редкостная и пакостливая из них – затащить девушку в постель, чтобы отомстить либералам… У меня нет слов.

– Так это моя фирменная фишка! Надеюсь, ты же всё равно будешь ко мне приходить?

– Конечно.

– Тогда, может, ещё разок и езжай, разберись, что тебе на самом деле нужно от тех отношений.

Когда Инга ушла, Майозубов вздохнул и понял, что пролетел ещё один прекрасный, наполненный эмоциональными событиями, день, мир не стал лучше, но, возможно, одна умная девушка возьмёт и определится, что для неё есть счастье, а это, собственно, не так уж и мало. Потом мысли снова потащили к думам о раздвоенности, и поэт почувствовал, что стал чуть менее однозначен в этом вопросе. Он вдруг понял, насколько слабы люди и сильны организации, которые манипулируют ими. Переформатировать мозг человека не так уж сложно, особенно, если личность строит своё мировоззрение исходя из внешнего одобрения.

Современный мир сделал человека слишком зависимым от внешней оценки. Среда проживания стала довольно токсична, люди редко бывают искренними, не часто говорят приятные вещи, постоянно обманывают и пытаются получить то, что их выделит из серой толпы таких же горемык, как и они. В целом, пара не особо искренних комплиментов и возможность зарабатывать чуть больше ближнего – лучший способ склонить растерянного индивидуума на скользкую тропинку предательства самого себя.

Сформулировав данное понимание, Аристарх осознал, за что так не любит российскую либеральную публику. Неправильно бы было сказать, что эти люди совсем бездарны и глупы, но их гипертрофированное чувство собственной важности, поддерживаемое умелыми манипуляторами и, конечно же, деньгами из разных зарубежных фондов, породило цирк самодовольных «светлоликих» уродцев, топчущих любые ростки чистого таланта.

Внутренний страх неминуемого разоблачения собирает либералов в агрессивные кучки, где они, тщательно причесавшись и сколотив добрые, «одухотворённые» лица, отчаянно противостоят тем, кто лучше, талантливее и честнее. В некотором смысле, российский либерализм – удел посредственностей, тех, кто в самом важном предпочитает зависеть, а не созидать.

Современный мир дал массу технических преимуществ, но забрал у человека Бога, превратив одиночество в нечто всеобъемлющее и ценное. Ведь, если в тебе нет Бога, ты вскармливаешь ненасытное эго, идя на поводу бесконечных желаний стареющего организма, с ужасом отгоняя становящуюся всё более актуальной мысль: а что там дальше, за гранью смертного тела? Всё, к псам все эти размышления! Надо лечь спать, – устало подумал Аристарх и направился к кровати, в тайне надеясь, что завтрашний день будет соответствовать календарю.

Правда определяется открытием глаз, это нехитрое правило существования стало доброй привычкой, ищущего высокие смыслы поэта. Вот снова утро и до боли знакомая мысль, за которой мгновенно устремляется просыпающееся сознание: где я есть? Аристарх встал, осмотрел комнату и понял, что он там же, где и вчера: вещи лежали в том же порядке, а пройдя на кухню, гений с радостью увидел немытую посуду, причём на одной из чашек, краснел отпечаток помады Инги. Всё произошло, как и хотелось, уставшему от перемен Майозубову – без сюрпризов. Немного развлекла и одновременно смутила смс-ка от Инги: «Лечу в Париж, но только лишь для того, чтобы ты там себе не надумал, что самый-самый», а чуть позже пришла ещё одна: «Если серьёзно, кажется, что с Вадимом всё». Аристарх понимающе улыбнулся, вздохнул и включил электрический чайник.

Нет ничего лучше, чем выспаться и не размышлять о том, что делать дальше, особенно, если наступившее утро самое обычное, а в окне мутит стандартная серость середины зимы и главное, никого нет рядом. Возможность побыть одному – и суровое наказание, и высшее из благ, умиротворённый Майозубов кинул пакетик с заваркой в чашку и залил кипяток, затем подвинул к себе тетрадку и написал несколько настроенческих строк:

Утро, обычное утро, серая дымка зимы,

Всё хорошо и привычно, но будто бы взято взаймы,

Тут и покой, и тревога, в чашке горячий чаёк,

В тени уставшего Бога жизни течёт ручеёк…

Несмотря на то, что два года оказались утерянными навсегда, Аристарх порадовался, что последовательность в этот раз не прервалась и вчера оставалось действительно вчера, а не некой случайной датой на отрезке его воплощения, отчего появилось ощущение пусть и временной, но надёжности, которое не только успокоило, но и заставило довольно улыбнуться.

– Здравствуй, понимаешь, – раздался очень знакомый голос.

– Привет, но имей ввиду, водки нет от слова совсем, – недовольно отреагировал Аристарх, неодобрительно глядя на материализовавшегося Бориску.

– Тогда хоть чайку налей, гость к тебе зашёл.

– Не слишком ли мелко пить чай, для столь важного привидения?

– Ну это дело такое, давай, как говорится, что есть…

– Тебе какого чаю налить, чёрного или зелёного?

– Понимаешь, Аристарх, когда нет водки цвет чая не имеет особого значения, по крайней мере для порядочных существ.

– А что имеет значение?

– Вот в самую суть вопрос задал, потому я и пришёл. Небось, тяжко тебе, поэтишко, по временам болтаться, да внутри себя самого сражаться?

– Привыкаю, Бориска, хотя, что говорить, муторно всё это.

– Плохо, что привыкаешь, когда бороться надо.

– С чем бороться? Ещё недавно, мне казалось, что я немного сдвинутый и мне с этим неплохо жилось и писалось, а сейчас получается, что ты абсолютная реальность. Да что говорить, даже прыжки во времени – реальность. Единственное, что по-настоящему радует, ещё могу творить.

– Значит, мир внутри себя искать не хочешь?

– Бориска, мира внутри поэта не существует. Поэт – даже не личность, а явление, размазанное в пространстве и представлениях почитателей таланта, одним словом – фантом. Жаль, конечно, что мне так жить приходится, но, видимо, такова планида гениальных поэтов.

– То есть, тебя, Аристарх, всё устраивает?

– Сложно сказать, Бориска, но скорее всего нет.

– Так, может, договоримся?

– Ты ещё попроси кровью договор подписать…

– Можно и кровью, безусловно, хотя это такое – тёмные времена прошлого.

– Нет, Бориска, не пойдёт, договора не будет…

– Почему сразу отказ?

– Потому что ты настоящий, очень странный, но настоящий. Когда я считал тебя глюком, с тобой даже поспорить можно было, поругаться, выпить в конце концов.

– А сейчас что, нельзя? Я вон тебе помощь предлагаю.

– Помощь? Ты мне прямо США напоминаешь, которые сначала нам страну развалили, а потом ножки «Буша» слали – помогали. Правда, после этой помощи ещё и птицеводство окончательно разрушилось.

– А ты, как хотел – закон жизни, один жрёт другого. Пищевая цепочка, понимаешь.

– Знаешь, Бориска, погоди-ка ты со своей помощью, ведь пока я сам разруливаю ситуацию, я принадлежу себе. Но вот, если ты мне поможешь, придётся принадлежать тебе.

– Чего же в этом плохого? Просто прими покровительство.

– А зачем поэту покровительство? Поэт – чистая свобода.

– Ты просто боишься меня, небось думаешь, что я Сатана?

– Да мне без разницы, кто ты, Бориска: Сатана, светлый Ангел или кто ещё, кем бы ты ни был – не важно, главное, что я должен быть тем, кто есть.

– Брось, поэт, всё меняется.

– Всё, кроме этого. Свобода – это счастье быть источником воли.

– Так иметь волю, означает ещё и то, что надо нести ответственность, а ответственность – одни страдания.

– Думаю, что лучше с тобой чай не пить… Водку можно, а чай чревато…

– Это ещё почему, Аристарх?

– Да разговоры какие-то не те. Какие-то мутные они…

– Так и чай мутный, а водка, кстати, прозрачная. Хочешь, поэт, другом тебе буду?

– Другом ты мне, Бориска, тоже быть не сможешь. Потому как дружба – форма любви, в основе которой взаимоуважение, на что ты, похоже, не способен, а собутыльником, пожалуй, оставайся, существо ты занятное и весьма интересное.

– Думаешь, выкрутился?

– Ничего не думаю, Бориска, либо принимай меня, как есть, либо отпусти.

– Созрел, значит?

– Не знаю, может, и созрел… Хотя, если разобраться, судя по тому, что сейчас две тысячи второй год, мне всего лишь двадцать четыре. По идее, должен ещё быть в процессе созревания…

– А с чего ты взял, что тебе двадцать четыре?

– Как бы – простая математика.

– Нет у тебя больше простой математики, забудь.

– А что есть?

– Ну ты же у нас источник воли, вот и думай! – с деланной обидой произнёс Бориска и растворился в воздухе.

Вадим Мальков сидел на краю широченной кровати, смотрел на спящую Ингу и дико ревновал. Вроде бы ничего не изменилось, но какие-то нотки холода, промелькнувшие в голосе Инги, дали понять, что произошло нечто нехорошее. Вадим заработал свои деньги благодаря врождённой наглости и невероятной чуйке. Сейчас чуйка говорила, что девушка его больше не любит и причина этого – самодовольный молодой поэт, с которым та познакомилась на том чёртовом мероприятии в честь «старого» Нового года. Бизнесмен вышел на балкон дорогущего номера старинного отеля и зло посмотрел на город, мрачный зимний Париж и вся его лубочная романтика, вызвали стойкое раздражение, заставляя себя чувствовать идиотом. Впервые в жизни он не знал, как поступить, так как отношения с Ингой он строил серьёзно и привез её во Францию, чтобы красиво провести время, а главное, поездку организовывал скорее для неё, чем для себя, ведь в свои сорок семь лет он воспринимал романтику, как нечто мальчишеское и несерьёзное. Подарить престижную машину – это нормально, а Париж и все его бутики с музеями – бабская блажь, ну в лучшем случае, возможность самодовольно махнуть поредевшей шевелюрой в компании таких же коммерсов, как и он, когда речь зайдёт о поездках по миру: мол, тоже был тут и всё такое.

Мальков еле сдержался, чтобы не устроить Инге сцену ревности, а затем, не в силах наблюдать красоты воспетого романтиками города, вернулся в номер. Ему не понравилось, что на улице серо и по-январски зябко, он изрядно продрог, поэтому открыл гостиничный мини-бар, сгрёб всё, что ухватила ладонь и ёжась развалился в кресле.

Косо глядя на спящую Ингу, Мальков пил, а та была шикарна, изящна и, казалась, абсолютно невинной. «Не хочу с тобой расставаться, ты слишком уж хороша», – вздохнув, подумал бизнесмен и опустошил очередной пузырёк с виски. Потом мозг заработал в духе милых сердцу девяностых и Вадим, поймав некоторый авантюристичный драйв тех лет, решил «заказать» неугодного поэта и стал прикидывать, как получше обтяпать это дельце. И чем больше он пил, тем правильнее представлялось столь кардинальное решение. Ведь, в конце концов, он, если и не царь, то как минимум – князь, а поэт всего лишь нищее быдло и подножная пыль.

«Инга должна принадлежать только мне, ведь я успешен, богат и так хочу», – самодовольно подумал мужчина и пошёл согреться в душ. Ревность чуть поугасла, а её место занял лёгкий кураж, подпитываемый возможностью покровительственно потратить кучу денег в модных бутиках на авеню Монтень и, естественно, как тут без этого, бесхитростным гостиничным алкоголем. «А этого глиста-поэта надо кончать», – выплёвывая струи воды, полностью приняв идею убийства, произнёс Мальков, посчитав, что таким образом неприятная тема будет полностью закрыта.

Вадим относился к бизнесменам, которые нахрапом прошли через бурные постперестроечные годы и получили милостивое добро на сытое будущее после кризиса тысяча девятьсот девяносто восьмого года. Рукотворный кризис, умело срежиссированный специалистами США, ставил одной из задач полное подчинение бизнес-сообщества России интересам и правилам западных либеральных элит. Вадим сразу и вполне осознанно подчинился, извлекая массу выгод из этого типа сотрудничества. Предприниматель искренне полагал, что таким образом получил надёжную защиту от набравшего мощь гегемона. Его не особо волновали интересы родной державы, российский народ и героическое прошлое страны, он жил исключительно своими хотелками и желаниями, осознав, что потребление всего и вся – смысл бесхитростной игры в жизнь. Такой подход зиждился на слепой вере в могущество Америки, постоянно растущем долларе и умствованиях в компаниях себе подобных, на закрытых вечеринках, щедро смоченных элитным алкоголем, учитывающим любой вкус.

Вадим стал тем самым мальчишом-Плохишом из сказки Аркадия Гайдара, со своей «банкой варенья и корзиной печенья» и его это абсолютно устраивало. Ведь, в конце концов, знаменитый некогда автор породил жирненького, чмокающего отвратительными губками внука-реформатора, который в компании таких же, как и он, сделал всё, чтобы угробить некогда великую державу, а воспетый писателем, настоящий герой – мальчиш-Кибальчиш, погиб и был похоронен на «высоком холме», где в честь него «гудели пароходы и приветственно махали крыльями самолёты». В общем, никакого бабла и полное отсутствие ощутимых гламурных перспектив.

Будущему бизнесмену эту сказку читала заботливая бабушка, но выводы внучек сделал полностью свои, отчего легко пережил кровавые девяностые, не особо заморачивался на мораль, предпочитая наличные любым разговорам о душе и героизме. Когда Инга наконец проснулась, он налил ей бокал шампанского и заказал завтрак в номер. После утренней еды, Мальков внимательно посмотрел в прекрасные глаза девушки, покровительственно предложив прогуляться по городу и потратить пятьдесят или даже сто тысяч евро, в местных магазинчиках.

Уже несколько недель подряд Аристарх жил обычной жизнью и ему начало казаться, что с ним ничего не происходило, а то, что он помнил о Бориске и будущем – лишь наваждение. Утро второго февраля ничем не отличалось от предыдущих довольно спокойных дней, ну, пожалуй, кроме звонка чуть взволнованной Яны, которая подтвердила абсолютную правильность предсказаний поэта и то, что очень и очень прилично вложилась в сделку на рост евро, полностью доверившись его прогнозам.

В целом, размеренное пребывание в две тысячи втором году начало входить в привычку, Аристарх уже полностью ассоциировал себя с этим временем и расслабленно наслаждался стабильными перекатами коротких зимних дней. Промучившись со стихами до пяти часов вечера, расстроенный гений вышел прогуляться, сегодня вдохновение не особо старалось, выдавая лишь пошлые банальности, впрочем, такое бывает у всех поэтов и говорит о том, что надо найти новый эмоциональный стимул для движения вперёд. Майозубов выскочил из подъезда и быстрым шагом направился к тонущему в сумерках Кутузовскому проспекту.

Поэту хотелось в народ, туда, где бурлит толпа, несутся машины и кипят суетливые энергии столичного города. Если бы он был внимательнее, то наверняка бы заметил, что за ним увязались два странных типа. Они вышли из припаркованного возле подъезда убогого авто, и стараясь держаться на расстоянии, наблюдали за тем, куда направляется беззаботный Аристарх. Впрочем, ищущий энергий для вдохновения, Майозубов сам не понимал какая точка станет итогом спонтанного маршрута. Сначала он хотел пойти к Киевскому вокзалу, чтобы окунуться в мир путешествий и дорог, но быстро передумал, направив свои стопы в сторону парка Победы, однако и этот маршрут так же не нашёл нужного отклика в душе и он, юрко шмыгнув в арку сталинки, направился в любимый сквер, поглазеть на мигающие огоньки главной московской стройки. Быстро пройдя мимо детской площадки и уютного кирпичного дома, построенного для ответственных работников СССР, поэт внутренне успокоился, решив, что вдохновение рано или поздно вернётся, сочтя, что лучшее, что может случиться в данный момент – отдых и нега. После ярких фонарей Кутузовского проспекта, сквер показался тёмным, мрачным и удивительно тихим, но это совершенно не беспокоило и даже несколько обрадовало, так как Аристарх увидел силуэт своего старого приятеля Миши и жизнерадостно махнул тому рукой.