Читать книгу: «Дерлямбовый путь Аристарха Майозубова», страница 5

– Эвелина, мне кажется, что всё же – это выдумки, ведь в районе две тысячи четырнадцатого года у меня вышла серия романтичных стихов из цикла «Мечты об Америке».

– Ты сумел что-то вспомнить? – удивилась Эвелина.

– Кажется, что да.

– И что же произошло?

– Помню наступила «Крымская весна», я вдохновился и запил… От восхищения, конечно. Но, как только коварный алкоголь проник в мозг, моя противоречивая природа изменила настроение на сто восемьдесят градусов, и я перестал радоваться присоединению Крыма и начал страдать по той же самой причине, и даже преданно любить Америку. Так как пьянка продолжилась в компании моих чрезвычайно либеральных приятелей, водка никогда не заканчивалась, отчего я загрустил и начал писать стихи.

Помню, как сижу, пью водку и мечтаю о штатах… Пью и мечтаю… Меня ваяли мечта и водка. И всё же, как тогда представлялось, до Америки ещё безумно далеко. В тех сладких сердцу алко грёзах я переспал со всеми известными женщинами США, а поверив в торжество толерантности, переспал бы ещё и со всеми мужиками, но так и не смог определился, кто же там самые главные педерасты, понемногу скатываясь к эротическим мыслям о неком глубинном государстве. Ведь совокупляться надо с самыми-самыми и не размениваться на всякую шелупонь!

Поэзия проникновенно текла, слезою утренней розы, а разгулявшийся, вдохновлённый гений превращал в тень трепетных поэтов Серебряного века. И вот теперь, где правда, а где фантазии неизвестно. Поэтому фантазии могут оказаться правдой, а правда фантазией. Однако, если считать, что всё происходило именно так, то история про посла и его жену – скорее всего, жалкие слухи и выдумки, последствия того долгого поэтического угара, ударно смоченного спиртосодержащими напитками. Между тем, в моих воспоминаниях осталось и платоническое чувство к Псаки, ведь она, кстати, так похожа на Бузову, только рыжая и не имеет «красного» диплома университета. Я вдохновенно мечтал об обладании этой недоступной женщиной, а в моём сознании перемешались присоединение Крыма и всё испепеляющая похоть. Как раз тогда и родилась серия романтичных стихов из цикла «Крымская любовь», а один из них я посветил своей безнадёжной страсти, вот послушай:

Я лежал на Псаки в Саки,

Шмель над задницей кружил,

Мы любились, как собаки,

Чтоб вы жили, как я жил…

После этих строк я завидовал сам себе, безбожно пил и азартно совокуплялся со всеми, кто хоть немного походил на Псаки. Короче, мучился и страдал.

– И как ты только всё это перенёс? – чуть ревниво и очень саркастично спросила Шиманская.

– А вот тут всё просто, в какой-то момент кончились девчонки и водка, после чего я протрезвел и понял, как низко пал. Мне стало так стыдно, что захотелось отомстить поившим меня либеральным приятелям и я, набравшись пафоса, сагитировал их стать по-настоящему толерантными.

– Это как? – удивилась Эвелина.

– Просто предложил переспать друг с другом, чтобы полностью приобщиться к «прогрессивным» ценностям Запада.

– И что же они, Аристарх?

– Они были пьяны и по-юношески азартны. Помню, как позвал всех в центр комнаты и продемонстрировал своё «хозяйство», отчего те немного сникли, закомплексовали, и разумно проигнорировав меня, разбились по парам.

– Не может быть! Они реально согласились?

– Представь себе – да!

– И чем же закончилась столь фееричная глупость?

– Ну, когда они торжественно и гордо повылазили обратно, я уже полностью протрезвел, отчего назвал их мерзкими гомосеками, плюнул посреди комнаты и ушёл.

– Не слишком ли это жестоко, Аристарх?

– Сейчас, в подвыпившем состоянии, я искренне восхищаюсь ими. Нет слов, они настоящие либералы и в чём-то даже герои нашего времени готовые на всё ради тупой, но идеи. Представь себе, они взломали свою природу, а это наверняка больно! Вот, где веет романтикой цветных революций, вызовом закостенелым общественным нравам и опять же раскрытием нового опыта чувственного постижения мира.

– Ты сейчас искренне говоришь?

– Конечно, искренне, я же пил, а водка сразу вскрывает моё свободолюбивое либеральное нутро. Посмотри какое у меня восторженное, а главное, не побоюсь этого слова, светлое лицо… Ну чем не доказательство?

– Знаешь, Аристарх, всё это хрень и идиотизм!

– Вот такая вот с ним, понимаешь, загогулина, Шиманская, – неожиданно резюмировал беседу Бориска и по-хозяйски наполнил стаканы выпивкой.

– Странно, но мне показалось, что я действительно вспомнил кусок жизни, – удивлённо произнёс захмелевший Аристарх.

– Это не совсем воспоминание – скорее инсайт, – на полном серьёзе, важно уточнил Бориска.

– А в чём разница?

– В том, что ты сейчас тот, кому двадцать два года и этого в реальности ещё не переживал.

– Значит, это всё только предстоит?

– Кто знает, Аристарх, для тебя время с некоторых пор нелинейно.

– И как это понимать?

– Да просто, если ты ложишься спать в четверг, то вовсе не обязательно, что проснёшься утром в пятницу. Всё может произойти, как в этот раз, например. Вот вчера тебе было двадцать два, сегодня сорок два, завтра может стать двадцать восемь или тридцать три. Или всё станет по-другому, вчера была зима – сегодня лето. Короче говоря, временная последовательность твоего существования нарушена, с этим и живи.

– Бориска, скажи, за что мне это всё?

– За талант…

– Но почему же так жестоко? Ведь современная поэзия, вообще, никем не востребована.

– Брось ныть, Аристарх, ты очень даже популярен.

– Да ладно, популярен… Шиманская сказала, что эта эпоха даёт признание не за талант, а за цитируемость в интернете, а значит стихи не имеют особого значения…

– Всё имеет значение! По-любому, всё…

– И всё же, Бориска, нафига это со мной происходит?

– А вот тут-то, как раз, просто. На первый главный вопрос бытия ты ответил, я бы сказал аж на пятёрку. А вот за второй ты даже не берёшься…

– А зачем мне знать, для чего я живу?

– Аристарх, прекрати разрушать законы мироздания. Если ты знаешь кто ты, то просто обязан знать для чего. В противном случае, всё бессмысленно.

– Так, может, в этом и суть? Вот тебе, Бориска, кстати, и простой ответ нашёлся.

– На сложные вопросы, понимаешь, не бывает простых ответов, имеются только сложные.

– Да ты редкий мастер гадить в мозг, давай я лучше тебе водочки налью.

– Аристарх, вот тут ты молодец, всё понимаешь, можно сказать, прямо на глазах умнеешь, хотя и дурак, конечно, ведь пить с привидением водку и обсуждать смысл мироздания очень глупо, хотя и очень по-русски.

– Напомню тебе, мой любезнейший инфернальный друг, я в данный момент пью, а значит, патриота во мне ноль, в общем, этой фразой пьяного Майозубова не задеть. И единственное, о чём я сейчас по-настоящему жалею, что не могу продать одно чрезвычайно болтливое привидение. За тебя наверняка бы хороших денег дали.

– Аристарх, безусловно, очень разумно кого-то или что-то продать: привидение, человека, страну, и это очень даже в духе современного российского либерализма. Хотя, если подсуетиться и напрячь память, либерализм – возможность получения свобод.

– Ну не скажи, Бориска, привидения и туземцы в расчёт не берутся, вы второй сорт по определению и это не хухры-мухры какое-то, а богатая колониальная история цивилизованного Запада, а они и их история – наше всё.

– Так-то вроде и да, но вот не согласен с аргументом про привидения второго сорта. Привидения не бывают первого или второго сорта, мы отличаемся лишь способностью уплотнятся в трёхмерном пространстве и эта способность, ни что иное, как реализация воли, то есть, чем более воля развита, тем плотнее то, что воспринимается в этом мире.

– Знаешь, Бориска, заткнись со своими разглагольствованиями, мне кажется, мы уже набрались, уж больно разговор у нас умный получается.

– Пожалуй, ты прав, необходимая кондиция действительно присутствует. Пойду-ка ущипну Шиманскую ещё раз, она от этого так забавно попискивает.

Эвелина, раскрыв рот слушала разговор Бориски и Аристарха и почему-то вспоминала утро этого удивительного дня. Недавно ослабили действия карантина по коронавирусу, разрешив выходить на улицу, отчего Шиманская решилась выбраться на Кутузовский проспект, погулять и поглазеть на людей, фотографирующихся на фоне комплекса Москва-сити. Прогулка ассоциировалась с обретением некоторой свободы, наполняя душу радостью, а тело эндорфинами. Народ понемногу привыкал к общению, но ещё чувствовалась устоявшаяся привычка сохранять дистанцию, а некоторые по-прежнему носили медицинские маски. В воздухе витала эфемерная надежда на скорое исчезновение болезни и предвкушение некого вселенского чуда.

Девушка с любопытством смотрела на людей и наслаждалась неспешной прогулкой. Ей вдруг показалось, что в такой прекрасный день с ней произойдёт что-то необычное – какое-то неординарное «из ряда вон». Сердце учащённо забилось, а когда она оглянулась, то увидела Аристарха Майозубова. Казалось, что встреча явно предопределена, а всё дальнейшие события походили на капли восхитительного тёплого дождя, нежно соединяющего небо и землю. Происходящее быстро сжалось, мгновенно поменяв картинку с летней улицы на квартиру гениального поэта, где Шиманская, с кропотливостью трудолюбивой полевой мышки, определяла то, что обязательно спросит у Бориски.

Её привычные представления о реальности разлетелись на тысячи осколков, и чуть поцарапав привычную рассудочность, задорно строили новую модель понимания мира, что рождало множество вопросов к Бориске, и, как ни странно, к самой себе.

– Бориска, а когда ты сможешь поговорить со мной? – немного смущаясь, спросила девушка.

– Не волнуйся, Эвелина, ты есть в моих планах, тем более я уже обещал.

– Ну мало ли, Бориска, ты по виду мужчина, а вы привыкли считать нас дурами.

– За мужчину, спасибо тебе Шиманская, конечно. Хотя Борис Николаевич, в его почтенном возрасте, смог бы удовлетворить женщину, пожалуй, лишь одним органом – печенью и вдобавок я не считаю женщин дурами. В общем-то, мышление мужчины и женщины различается только расставленными приоритетами, ведь то, что женщина видит, как возможную перспективу совместной жизни, для мужчины всего лишь малозначимая ночь.

– Никогда не думала про особенности мышления, Бориска.

– Это потому, что женщина предпочитает рассуждать о более практичных вещах и летает в облаках лишь тогда, когда влюбится.

– А разве у мужчин иначе?

– Естественно, иначе, мужчины либо романтики, либо идиоты, а чаще всё сразу.

– А те, у кого всё сразу, кто они, Бориска?

– Козлы, моя дорогая, козлы.

– Почему? – рассмеялась Эвелина.

– Потому что именно в таких и влюбляются наивные барышни, а после горько плачутся о своей несчастной жизни.

– Да уж, Бориска, ты нагнал жути.

– На то я и привидение, чтобы жуть нагонять, хотя, наверное, и очень хреновое. Меня вон поэтишко не только не боится, но ещё и нагло хамит, грозясь отлучить от моей любимой холодной водки.

– Он грозит, Бориска, а ты держись, – улыбнулась Эвелина.

– Да вот держусь, хотя иногда подумываю на всё плюнуть и поискать себе иное применение.

Через полчаса литровая бутылка водки оказалась пустой и несмотря на то, что большую часть выпил Бориска, у Эвелины и Аристарха стали заплетаться языки. По этой причине, смысл их беседы сводился к общим малозначимым фразам, а ещё через десять минут Бориска стал растворятся в пространстве и исчезать.

– Твоё привидение снова испарилось, – невнятно прокомментировала произошедшее Шиманская.

– Да-да, спиртуозно исчезло, – попытался пошутить Майозубов, обыгрывая слово «виртуозно», затем взял Эвелину за руку и отвёл в спальню. Шиманская очень удивилась и не понимала, как себя вести, однако, поэт лишил её возможности осознать смысл этого действа и просто уснул, едва его голова коснулась подушки.

Глава седьмая. Прыжки во времени.

Самое важное начинается, когда открываешь глаза и врываешься в привычную трёхмерную реальность, исподволь выставляя оценки происходящему. Тебе что-то нравится, что-то нет, а некоторые вещи ты не можешь или не готов понять. Впрочем, если разобраться, это обычная жизнь с её особенностями, нюансами и вереницей разного рода надежд, которым суждено или не суждено сбыться. Аристарх проснулся, но не желал открывать глаза, так как понимал, что реальность может быть какой угодно, и чтобы хоть как-то подготовить себя к грядущему, пощупал рукой пространство вокруг себя, с целью определить, лежит ли кто рядом. К некоторому облегчению, рука нащупала голое женское тело. Майозубов радостно распахнул веки, но тут же захлопнул, так как мозг вновь отказывался принимать увиденное.

Пролежав секунд десять без движения, молодой человек вновь нырнул в реальность и стал внимательно разглядывать пространство. Сознание отметило три важных перемены. Во-первых, в комнате был старый ремонт. Во-вторых, на улице снова зима, а в-третьих, рядом лежала обнажённая Яна. Как ни странно, ничего из увиденного не понравилось. Ко всему прочему, любовница, которая тоже уже не спала, проявляла сильное недовольство.

– Вот чего ты вчера учудил? Я, между прочем, тебя с очень влиятельными людьми познакомила, хотела, чтобы ты сделал карьеру на телевидении.

– Ничего не помню, – честно признался Аристарх.

– Ну, Аристаша, прекрати придуриваться, о тебе вчера весь вечер сплетничали после того, как ты свои шутки с Евгением Киселёвым учудил.

– А что я учудил-то? Надеюсь, не трахнул его?

– Очень смешно, ты реально дитя, сильно сдвинутое на сексе.

– Зато ты Яна – яркий образец невиданного благочестия.

– Не дерзи, засранец! Я вчера из-за тебя и так достаточно натерпелась, там куча важных мне людей присутствовала, хорошо, у них с юмором всё в порядке.

– Ты хоть объясни, что произошло для начала, а то совсем ничего не помню.

– Ах, не помнишь, а эпиграмму на Евгения Киселёва от великого гения русской словесности тоже не помнишь?

– Если честно, нет.

– Серьёзно? Ты вот даже не пил вчера, хотя все старый Новый год отмечали. Типа праздник у всех, а ты в углу сидел и подло стишки строчил.

– А какой год встречали?

– Две тысячи второй, полудурок!

– Да обалдеть просто можно – две тысячи второй, – будто бы пережёвывая слова, выдавил из себя Майозубов.

– Ты очень странный стал, Аристаша. Ты наркоту, случаем, не жрёшь втихаря?

– Нет, конечно, я поэт и у меня могут быть некоторые заскоки – это нормально, – смутившись, ответил молодой человек, чувствуя, что вроде бы что-то вспоминает.

– Нормально? Ты считаешь, что такое нормально?

– А что тут особенного? Да, написал эпиграмму, я поэт – логично!

– Нет, вы только посмотрите, да если бы тебя вчера охрана не оттащила, ты бы ему ещё и по морде заехал. Вот скажи, что ты на него взъелся?

– Ну он же предатель, манипулятор, лжец и просто сволочь!

– А многие думают, что он дико популярный журналист! Ты знаешь какие люди его финансируют!

– Сидеть скоро будут эти люди… Робы шить! И что ты за этого говнюка-Киселёва впрягаешься? Подумаешь, эпиграмма! Кстати, что-то вспоминать начал.

– Вспоминать он, видите ли, стал! Молодец, уже большой прогресс, конечно, но лучше скажи, как мне тебя в общество приводить? Ты скандалы на ровном месте создаёшь!

– Ну не знаю, по-моему, всем понравилось, что я написал, эпиграмму даже записывали и пересылали друг другу. Многие, вообще, в восторге. Ты только вспомни эти чудесные строки:

Представитель древнейшей профессии,

Журналюга, каких поискать

Много в Е. Киселёве экспрессии,

Жаль по жизни – усатая блядь…

– Аристарх, мне с этими людьми ещё работать, там куча моих спонсоров и клиентов.

– Ну и работай, кто тебе мешает, – зло огрызнулся Майозубов, считая себя абсолютно правым в своей нелюбви к телеведущему. Он искренне полагал, что тот продажный журналист-пропагандист и предатель. Память действительно понемногу заработала, выдав множественные обрывки фрагментарных воспоминаний, а затем, совершив дополнительное усилие, превратила их в нечто целое. Правда, оставив некоторую неясность в вопросе: был ли он на этом приёме на или всё-таки не был? С другой стороны, как можно вспоминать то, где как бы не был?

В прошлом, до встречи с Бориской, эта несвязность сильно бы напрягла, но сейчас он просто анализировал воспоминания. В том числе и другую «вчерашнюю» встречу, из две тысячи двадцатого года. Улыбка восхитительной Эвелины не вылезала из головы, а перед глазами стоял образ алкаша-Ельцина, который криво улыбался и будто бы спрашивал: как тебе мой подарочек? В общем, если оба события определить понятием «вчера», то получается, что он находился одновременно в двух местах: с Шиманской в две тысячи двадцатом году и на приёме, празднующим две тысячи второй год. Такое состояние иначе, как странным назвать невозможно.

Сложилось ощущение пребывания, причём одномоментно, в разных точках времени и пространства, и что удивительно, Аристарх даже хранил какие-то воспоминания об этих присутствиях. Некоторые фрагменты из вчера оказались вполне доступны, а другая, пока скрытая их часть, пыталась настырно вылезти, отчего привычная реальность дробилась на множественные картинки, перемешивалась и строила невообразимые образы, которые можно охарактеризовать конкретным и весьма практичным, хотя и не без доли иронии, определением: «То, что есть».

Поэт подумал, что ещё обязательно вернётся к осмыслению всплывшего в голове определения, так как в данный момент, неугомонное сознание потащило в уже знакомое состояние, которое неугомонный Бориска почему-то назвал инсайт. Хотя собственный мозг Аристарха называл это воспоминанием того, чего не было.

– Ты считаешь, что я своим поведением навредил твоему бизнесу, – невзначай спросил он Яну.

– Думаю, что да, – расстроенно вздохнула та.

– Могу кое-что исправить.

– Да брось, твои извинения к Евгению Киселёву уже ничего не поменяют.

– Что за глупость, я вовсе не собираюсь извиняться. Тем более, через год его карьера на телевидении будет практически закончена. В России он «сбитый лётчик».

– Думаешь, такое произойдёт из-за твоей эпиграммы? – зло съязвила Яна.

– Прекрати, иронизировать, я действительно хочу тебе помочь, а Евгений Киселёв – пустое.

– Помочь, что? Я мечтала заработать несколько сотен миллионов долларов, а то и миллиард, чтобы стать самой успешной женщиной в своём бизнесе, а ты меня почти опустил перед влиятельнейшими бизнесменами.

– Да ты мне ещё спасибо за это скажешь!

– Спасибо? Это за то, что ты мне испортил отношения с Ходорковским? Ты хоть представляешь, кто он такой?

– Поверь мне, он уже никто, а через некоторое время станет обычным заключённым – рукавицы шить будет.

– Аристаша, ты без сомнений сошёл с ума, он неприкасаемый.

– Называй его, как хочешь, но я точно знаю, что будет в будущем.

– Да, что ты говоришь? Тогда и я тоже знаю всё про будущее, там мы все состаримся и умрём – стопроцентный прогноз! – раздражённо произнесла женщина.

– Яна, давай так, я назову тебе три несвязанных события, которые произойдут в ближайшее время, если хоть одно не совпадёт, ты заберёшь эту квартиру.

– А если совпадёт? – рассмеялась чуть заинтригованная бизнесвумен.

– Не знаю даже, мне лично ничего не надо, я же всего лишь поэт в конце концов.

– Допустим, я поиграю с тобой в эту игру, хотя это очень и очень глупо. Только скажи, где тут деньги? Как можно на этом заработать?

– Ну, например, я знаю, как будет меняться курс евро к доллару.

– Предположительно евро будет немного дорожать – это я и сама могу предположить.

– Яна, я знаю точно, что и как будет происходить во времени, по датам, если хочешь.

– Этого никто не знает. Даже не понимаю почему говорю с дилетантом про это.

– Давай так, второго февраля евро упадёт к доллару до самого минимального на сегодня значения – ноль восемьдесят пять, а потом будет только расти, а в конце декабря две тысячи третьего года, будет стоить один двадцать пять доллара.

– При таком раскладе, дорогуша, я бы стала миллиардершей.

– Так стань ей, кто тебе мешает, произойдёт всё в точности, как я сказал.

– Хорошо, допустим, могу ли я считать твой прогноз по курсу первым несвязанным предсказанием?

– Конечно, можешь.

– То есть, если второго февраля котировка будет отличатся от той, что ты сейчас произнёс, я смогу забрать твою квартиру?

– Да, это будет справедливо.

– Аристарх, ты редкий кретин.

– Пусть так, могу считать, что мы договорились?

– Можешь, можешь, придурок.

– Отлично, Яна, а сейчас давай покувыркаемся, а то у меня такое ощущение, что я не трахался с двухтысячного года.

Через три с половиной часа прилично запыхавшийся Аристарх принимал душ, а обессиленная Яна разговаривала с мужем по телефону. Тот забрал сына и уехал в Лондон, не в силах терпеть долгое празднование разного рода «Новых годов». Его практичное сознание не принимало потери месяца реальной активности. Конечно, выходные были не весь январь, но бизнес заботы российских предпринимателей переместились в Куршавель, а местная деловая активность была подвижна, как пульс покойника – всё стандартно, скучно и бессмысленно. Немного печалило, что жена осталась в России, но он без проблем это принимал, так как знал, что Яна в глубине души ненавидит Великобританию и даже осознавал почему.

Пожив в России, англичанин понял, что значит быть по-настоящему свободным и теперь даже ему чопорные отношения внутри британского общества казались токсичными. Впрочем, высокомерный джентльмен ставил себя на ступень выше жены, считая, что за пределами его страны живут люди исключительно второго сорта. Ведь для подданных короны принадлежность или, говоря термином их бывшей колонии Индии, каста определяют то, что может или не может, тот или иной человек и это ценится куда больше денег. Впрочем, деньги для Саймона имели не меньшее значение, поэтому деловая хватка жены позволила простить её досадную расовую неполноценность.

После рождения сына, Хувер посчитал свой брак самой удачной сделкой в жизни, ведь отпала необходимость в ежедневной рутине, которую жена с удовольствием взяла на себя. Теперь он просто перепродавал свои связи и возможности, наслаждался жизнью и был небезосновательно уверен, что это будет длиться бесконечно долго.

Две тысячи второй год сложный и противоречивый закладывал массу перспектив в развитие России, подготавливая не только трагедии и победы, но и будущее созидание нового. Люди старались рассчитывать на лучшее, веря, что всё сложится отлично, именно поэтому Аристарх написал жизнеутверждающие строки:

Подводя нерадостный года итог,

В осознании тектонических сдвигов,

Скажу гордо: мы русские, с нами Бог,

Победители – без глупых слёз и блицкригов…

Приняв душ, Майозубов пошёл на кухню и сварил кофе для себя и Яны. Готовка – лучшее времяпрепровождение, ведь можно о чём-то поразмыслить, одновременно делая что-то рутинное. Впрочем, тот кофе, который он сварил, справедливо не понравился капризной Яне, что, конечно же, никак не отменяло искреннего намерения сделать что-то приятное.

– Аристаша, ты сварил говённый кофе.

– Как умею, так и варю… Пей, другого не будет.

– Заткнись, дурачок, это у меня муж – другого не будет, а кофе мы сможем попить, где угодно, так что собирайся, надо сходить в приличный ресторан.

– Только давай посетим заведение, где нет пафоса, а то там наверняка будут те, кому мне захочется набить морду.

– Господи, с кем я сплю – скандалист и драчун.

– Так это твоя обязанность, ты моя Муза.

– Уже почти не удивляюсь твоей непомерной наглости, Аристаша…

– Так я никогда другим и не был, а вот твоя слабая плоть ещё будет умолять о милости встреч.

– Нет слов, сколько патетики и самомнения! Кто ты, вообще!

– Повторюсь, я поэт, ты Муза и всегда помни про это, таковы правила.

– Никогда не мечтала стать Музой…

– Яна, ты лучше прекрати этот разговор, а то я опять возбужусь и единственное, что ты сегодня сможешь сделать самостоятельно – дойти до туалета.

– Аристаша, это угроза?

– Нет – всего лишь молодость, Яна…

– Ладно, дурачок, после второго числа, ты отпишешь мне квартиру, я уже посмотрела котировки, они уже чуть выше ноля восьмидесяти девяти и только растут.

– Утрёшься, куколка, будет так, как я сказал и не потому, что угадал, а потому, что знаю, а точнее помню, что будет. Поэтому даже не спорю, чтобы не чувствовать себя ублюдком спекулирующем на том, что и так знаю.

– Тогда называй другие два события, чтобы мне можно было быть абсолютно уверенной.

– Без проблем. Твой любимый актёр Бодров-младший погибнет двадцатого сентября в северной Осетии – это печально, но, как есть, а в ночь с первого на второе июля будет авария самолета над Боденским озером, самолет Ту-154 «Башкирских авиалиний», следующий из Москвы в Барселону, столкнётся с грузовым Boeing-757 компании DHL. Такое угадать точно невозможно, так что прими информацию и проверь, а самое главное, пойми побольше о том человеке, с которым спишь.

– Опять невероятно самоуверенное заявление, соглашусь, такое действительно нереально знать, но я думаю, что ты невероятный фантазёр, впрочем, очень жестокий, судя по столь страшным выдумкам.

– К сожалению, всё будет именно так, а главное, чем раньше ты используешь инфо по росту евро, тем больше заработаешь.

– Хорошо, договорённость, есть договорённость, хочешь, чтобы я проверила твои домыслы – проверю. Но имей ввиду – это бизнес и квартиру, если что, без колебаний заберу, а теперь послушай внимательно, я человек деловой и конкретный, поэтому не буду ориентироваться на результаты прогноза с Бодровым и самолётом, да мне и не хочется ожидать столь печальных событий. Я вложу в сделку с ростом евро сумму сопоставимую со стоимостью твоей квартиры, но при условии, что корректировки второго февраля будут именно такими, как ты сейчас сказал и закрою её в конце декабря 2003 года. Ну а прибыль, естественно, поделим, так будет честно.

– Это отличные условия, я согласен.

– Не торопись – это ещё не всё. Если второго февраля корректировки будут отличаться от уже озвученных, квартира останется у тебя, но ты завяжешь со своими фантазиями о будущем, искренне извинишься и навсегда перестанешь называть меня Музой.

– И как тебя тогда называть?

– Хозяйкой будешь меня называть, засранец! Теперь же, дай собраться и пошли пить хороший кофе.

Пока Яна приводила себя в порядок, Аристарх сидел на кухне и вспоминал Эвелину, сейчас от той яркой встречи в две тысячи двадцатом отделяло около восемнадцати лет, и он с грустью понял, что скучает, понимая, что предстоит столь долгое ожидание. Майозубов, не будучи физиком, принял нелинейность времени, а главное то, что все события уже существуют, как нечто уже созданное и присутствующее на своём отрезке жизненного пути. Он чувствовал, что помнит много информации из будущего и не только того дня, в который удалось окунуться, но и многое другое. Правда на каждом воспоминании висел маленький замочек, не дающий тем выбраться наружу, и требовались «ключики», а как их найти он пока не знал.

То, что Аристарх вспомнил о будущем, раскрывалось спонтанно и не подчинялось ни его желаниям, ни его воле, но несмотря на это сомневаться в том, что проявилось в мозгу, он не мог. Пришла некая сверхуверенность, в основе которой доминировало пространство, где всё, что «вспомнилось» – реально прожитые события, действия и факты. Причём, казалось, что всё происходило только вчера. Впрочем, привычные понятия «вчера и завтра» перестали иметь смысл, ведь время стало фиксироваться вниманием, которое, пренебрегая любой логикой о последовательности, рандомно прыгало по событиям его жизни. «Эх, Бориска-Бориска, как мне не нравятся твои подарки», – прошептал поэт и написал следующие строки:

Кузнечик скачет по травинкам и мирам,

Уныло течёт река событий,

Буду ли я счастлив, когда снова открою глаза?

Майозубову захотелось вернуть привычное проживание бытия, причём так сильно, что поэт впервые задумался о том, что, может, всё-таки, стоит отказаться от подаренного Создателем таланта писать стихи. Это страшное осмысление тут же сковало сознание, вызвав невероятную душевную боль. Впрочем, временная слабость, покружившись в унылом танце самосожаления, разбилась о ясное понимание того, что если отказаться от дара Творца, то в итоге, придётся отказаться и от самого себя, то есть, от той реализации, которой он непосредственно является. «Господи, ну за что мне всё это»? – простонал Аристарх, отхлебнув очередной глоток остывшего чёрного кофе.

– Не пей больше эту дрянь, пойдём купим что-нибудь действительно вкусное, – улыбнулась Яна, строго поглядев на взгрустнувшего поэта.

– Мне чего-то уже не хочется…

– А чего тебе хочется, Аристаша?

– Может, побыть одному…

– Побыть одному? Да уж… Что-то это на тебя не слишком похоже, наверняка мечтаешь притащишь какую-нибудь шлюху, – зло и ревниво прошипела, раздосадованная Яна. В её в голове уже сложились планы на предстоящий день, и она совсем не хотела оказаться в одиночестве.

– Прекрати, если понадобится шлюха, ты мне её сама приведёшь и не истери, сейчас реально не до тебя.

– Ты можешь сказать, что случилось? – чуть более спокойным голосом произнесла женщина.

– Мне нужно побыть одному, погулять, поразмыслить… Поэты – дети одиночества.

– А это никак не связанно с Ингой, с которой ты вчера так мило разговаривал?

– Опять ревнуешь? – рассмеялся Майозубов, с трудом вспоминая, кто такая эта Инга.

– Так она даже записала номер твоего телефона, причём, в присутствии своего кавалера, тот, помню, аж позеленел от злости.

– Ну записала и записала, я же вчера произвёл некоторое впечатление на публику.

– Произвёл, можешь не сомневаться, но только не говори, что она тебе не понравилась.

– Успокойся, я не особо люблю красивых женщин.

– Этим ты говоришь, что я так себе?

– Да что с тобой сегодня, выключи уже, наконец, ревнивую бабу!

– Ладно, хочешь побыть один – побудь, я позвоню тебе вечером, – обречённо сказала Яна, решив, что действительно перегнула палку с претензиями. Да и дальнейший разговор в таком духе мог привести только к скандалу и разрыву отношений, а ей совсем не хотелось расставаться со столь невероятным любовником, её практичный ум настойчиво советовал остыть, а вылезшая наружу собственническая бабская природа вызвала лишь раздражение и досаду. Решив, что сейчас гораздо разумней поехать в ЦУМ и накупить себе кучу шмоток, она не спеша вышла из квартиры Аристарха, лениво вспоминая, где вчера припарковала машину.

Проводив Яну, Майозубов сделал большой глоток кофе и с отвращением подумал, что тот действительно никудышный. От осознания этого факта стало неприятно и даже стыдно, ведь, если разобраться, кофе штука особенная, по-своему сакральная и имеющая некую поэтическую наполненность. Затем Аристарх снова вспомнил про Бориску, и пожелав с ним поговорить, стал искать алкоголь. Впрочем, в доме не оказалось ни капли спиртного. Отсутствие алкоголя немного раздосадовало, однако, привело к пониманию того, что в этой непростой ситуации стоит разбираться без помощи хитрого привидения. Тем более, после общения Бориской количество вопросов и проблем вовсе не уменьшалось, а, наоборот, даже увеличивалось, поэтому минут через двадцать, поэт лениво прогуливался по скверу и рассматривал бодрую стройку «Москва-сити». Природа радовала одним градусом тепла, слякотью и бесконечной серостью неба. Идеи совершенно не лезли в голову, но это совсем не печалило, так как сейчас отсутствовала противная нервная растерянность, которую он испытал при первом прыжке в две тысячи двадцатый год.